***
31 марта 1877 года. С самого утра Гран Опера лихорадило. А чего еще ожидать в день премьеры? Последние подгонки костюмов и финальные стежки, которые делались буквально на ходу, окончательные корректировки в оформлении сцены, тщетные попытки заключительных репетиций в оперных коридорах и служебных помещениях. Гвалт стоял неимоверный. Каждый куда-то спешил, был занят каким-то поручением и очень торопился успеть к официальному открытию дверей, которое было намечено на пять. Суета не могла не затронуть и Кристин. Несмотря на то, что на правах примы ей выделили персональную гримерную в другом крыле оперы, девушку не оставляли в покое ни на секунду. Её все время отвлекали по тому или иному вопросу: костюмы, внезапные перестановки во втором составе, нанесение грима, прическа, укладка. Но когда к ней пришли с новостями о замене среди рабочих сцены, потому что кто-то там с утра уже успел напиться и уронить декорации, а затем с вопросом, какое шампанское лучше взять для вечернего фуршета, терпению Кристин пришел конец. В итоге выяснилось, что Карлотта любила держать в своих цепких пальцах любые новости, слухи и решения, касающиеся оперных работников. А посему все это по старой памяти решили доводить и до Даае. Все это добавляло изрядную долю нервозности. Поэтому по организационным вопросам Кристин решительно направила всех к распорядителям и потребовала не тревожить ее более. Не терпящим возражений тоном она заверила, что сможет сама завершить нанесение макияжа и самостоятельно справится с окончательной подготовкой к выходу на сцену. Неожиданным, но приятным визитом ее наградил Пьянджи, которому сегодня предстояло исполнять роль лирического возлюбленного героини Кристин. Он заглянул к девушке буквально на пару минут. С момента отъезда Карлотты и на первых репетициях мужчина относился к Кристин весьма настороженно. Но по мере совместной работы, девушке все же удалось доказать сценическому партнеру, что ее назначили на должность не просто за красивые глаза или в силу имеющихся связей. Мужчина легко спелся с Даае и в полной мере оценил артистические и вокальные данные новой примы. Поэтому сегодня он как мог постарался ободрить партнершу перед дебютом, но практически сразу убежал, вспомнив о незавершенном деле. Бесконечный поток событий сменялся так быстро в калейдоскопе этого дня, что Кристин даже не успела испугаться, когда ей сообщили, что до открытия дверей осталось чуть более получаса. Буквально в этот же момент к ней все же смогла вырваться Эрика. Она появилась в своем новом элегантном платье из тафты, глубокого, благородного черничного оттенка. Даже надев соответствующий случаю наряд, она осталась верна себе, отказавшись от излишнего декора и характерного для вечерних платьев низкого выреза в пользу высокой стойки под горло, сделав ставку на сложный, изящный крой, акцентировавший внимание на грациозности силуэта. Безукоризненно собранная, по мнению Кристин, подруга выглядела просто великолепно! Только едва заметная краснота глаз выдавала безмерную усталость Гарнье, что, очевидно, накопилась в связи с финальными приготовлениями к премьере. Судя по всему, последние несколько дней она практически не покидала здание Гран Опера и почти не спала, предпочитая оставаться на ночь в своем кабинете, внося последние необходимые дополнения в организацию грядущего мероприятия. Кристин наносила финальные штрихи своего сценического макияжа, когда Эрика подошла со спины и, расстегнув и сняв перчатки, положила ладони на плечи девушки, вмиг почувствовав, насколько та напряжена. Она попыталась заглянуть в глаза Кристин через зеркало, не желая отрывать ее от подготовки. - Как ты? – кратко поинтересовалась Эрика, внимательно вглядываясь в выражение лица Даае в поисках возможных панических ноток. Кристин неопределенно пожала плечами в ответ. Она старалась сохранять самообладание, но справляться с накатывающим волнением было весьма сложно. Груз ответственности за премьеру, а также за свое будущее не позволял вдохнуть полной грудью. К тому же у нее было катастрофически мало времени, чтобы подготовиться должным образом. Даае перевела дыхание и нервно улыбнулась, посмотрев в зеркало в поисках поддержки в глазах собеседницы. Эрика поняла все без слов и, обойдя стул, присела перед Кристин. Она заключила ее дрожащие пальцы в свои горячие ладони, тем самым переключая внимание на себя. Даае облегченно выдохнула и нерешительно улыбнулась, переплетая свои пальцы с ее. Гарнье ощущала, как тело подруги периодически пронизывает дрожью. - Мне страшно, - попросту призналась Кристин без лукавства. – Я боюсь, что не справлюсь с этим бременем ответственности. Эрика на секунду нахмурилась, прикусив губу, но затем мягко сжала ее ладонь. - Еще как справишься. Но, если что, давай поступим как тогда, на прослушивании? Если ты будешь чувствовать, что тебе не хватает сил, или же волнение будет мешать петь, просто смотри на меня. Я все так же буду рядом, в ложе номер пять. Договорились? Опустив взгляд, девушка чуть облегченно и благодарно кивнула в ответ. Присутствие близкого человека хоть немного ее успокаивало. И в этот момент Эрика кратко и едва ощутимо прижалась вмиг пересохшими губами к ледяному запястью Даае. Но тут же резко встала, отстраняясь, в ужасе осознав, что же она только что натворила. Кристин на мгновение замерла от полнейшей неожиданности. - Я, пожалуй, пойду, - торопливо произнесла Эрика в повисшей тишине тотчас севшим голосом. Казалось, что даже нескончаемые разговоры и топот за дверями, звучащие все утро, внезапно начали доноситься будто бы сквозь хлопковые тампоны. Зато в ушах отчётливо и лихорадочно застучало сердце. В последний момент Кристин поймала подругу за руку, удержав на месте. - Пожалуйста, если у тебя еще осталось время, побудь со мной? Ты можешь просто посидеть в кресле, пока я до конца подготовлюсь к выступлению. Твое присутствие меня успокаивает, - искренне попросила Кристин, с мольбой взглянув в глаза Эрике. Гарнье удивленно взметнула брови. Определенно, она ожидала чего угодно, но не такой реакции со стороны Кристин. К тому же во взгляде Даае явственно читалась какая-то неизъяснимая требовательность, которой было просто невозможно перечить. Эрика медленно кивнула, а затем извлекла часы из искусно спрятанного в один из швов юбки кармана, и, сверив время, молча села в кресло, задумчиво наблюдая за подругой. Периодически, бегло глядя в зеркало, Кристин ловила на себе ее озадаченный взгляд. Но вслух Эрика не решалась озвучить ни один из вопросов, коих в ее голове, очевидно, роилось бесчисленное множество. Закончив с макияжем, Кристин открыла широкий бархатный футляр, стоящий на туалетном столике, и аккуратно вдела в уши тяжеловесные, но изящные серьги. Льдистые грани крупных камней ослепительно блеснули в закатном солнечном свете, пуская мириады бликов по стенам гримерной. - Поможешь застегнуть мне колье? – внезапно попросила Кристин, бросив короткий взгляд через плечо. Ее голос звучал невозмутимо. Эрика нервно сглотнула, встав с кресла. Пальцы предательски подрагивали, когда она подошла к девушке. Даае поднялась и оглянулась на Эрику. Робко улыбнувшись, она развязала пояс и скинула шлафрок. Халат с легкостью соскользнул на пол с покатых плеч девушки по оказавшемуся под ним струящемуся атласу алого платья, в котором Кристин должна была появиться в первом акте на сцене. У Эрики на мгновенье перехватило дыхание от этого вида – платье было идеально подогнано и выгодно подчёркивало утонченные плавные изгибы тела Кристин. Ниже оно мягкими объемными складками ниспадало длинным эффектным шлейфом. Фарфоровая белизна кожи девушки лишь оттенялась алым всполохом атласа, будто бы на щеках проступил едва заметный румянец. Этот образ, фасон и цвет были ей несказанно хороши. - Я хотела было позвать кого-нибудь, но раз уж ты здесь, то помоги мне справиться с застежкой? – несколько виновато улыбнулась Кристин, повернувшись спиной к Эрике, и отвела в сторону пышный каскад густых волнистых волос, обнажив тем самым шею и едва показавшуюся верхнюю кромку острых лопаток. При этом она не прекращала наблюдать за действиями Гарнье через зеркало, скрывая пытливый взгляд за пушистыми ресницами. Эрика глубоко вздохнула, сжав руки в кулаки и, досчитав в голове до трёх, медленно разжала. Судорожно потерев ладони, она приблизилась к Кристин. Та в свою очередь покорно замерла в ожидании. Гарнье достала колье из коробки и придирчиво взглянула на украшение. Стоило признать, что это была искусная работа: грани массивных кристаллов разом будто бы налились кровью, как только в них отразилось алое пламя сценического наряда Даае. Сократив расстояние еще на шаг, и оказавшись практически вплотную, Эрика на секунду замешкалась, чувствуя, как у нее начинают гореть легкие от недостатка воздуха. Недосягаемая близость Кристин казалась отдельным видом изощренной пытки. Даае терпеливо ждала, придерживая каштановые пряди и уязвимо-доверчиво обнажив шею. И этот точеный изгиб окончательно выбил дыхание из груди Эрики, бросив в жар. Она бережно опустила колье на хрупкие ключицы Кристин. Та едва заметно вздрогнула от холода металла, укусившего нежную кожу, и снова перевела взгляд на зеркало. Гарнье слегка подтянула украшение, разместив его так, чтобы оно плотно прилегало к шее, возвышаясь над линией декольте. Она всячески старалась избегать соприкосновения с оголенной кожей Кристин, словно могла обжечься. Или же будто это неминуемо могло привести к непоправимой ошибке. Точно от одного касания сама Эрика могла расплавиться подобно податливому воску, целиком осев к ногам Даае. В попытке не видеть пульсирующую жилку на шее девушки, Эрика перевела взгляд на зеркало и застыла, столкнувшись глазами с Кристин. Ее взгляд был тяжелый, темный, алчный. Возможно, это было всего лишь иллюзией, игрой света и тени, безумной фантазией, но на секунду Эрике показалось, что, когда их взгляды пересеклись, буквально на мгновение в глубине расширенных зрачков Кристин вспыхнуло тягучее вожделение. Даае услышала легкий щелчок застежки и тут же почувствовала вес массивного украшения на своей шее. Она нетерпеливо развернулась лицом к Эрике, да так и замерла, ощутив ее пламенеющие ладони на своих плечах. Сквозь тонкий атлас платья чувствовалось, как явственно подрагивали кончики пальцев Гарнье, порождая за собой внезапный внутренний трепет и у самой Кристин. Она прерывисто выдохнула, в попытке унять нарастающую дрожь. Но все это не казалось Даае чем-то неловким или же неуместным. Скорее неожиданным и оттого лишь более притягательным. В этот момент в двери гримерной постучали, и в приоткрывшемся дверном проеме появилась голова Мэг. - Мадмуазель Гарнье, мсье Фирми искал Вас. Он сказал, что через пять минут пора начинать прием гостей, поэтому он ждет Вас внизу, - протараторила девушка, даже не обратив внимание на двойственность сцены, представшей перед ее глазами. - Спасибо, Мэг, - поблагодарила Эрика рассеяно, сцепив руки за спиной и отступая от Кристин на шаг, но при этом ни на секунду не разрывая с ней пристального зрительного контакта. А затем, моргнув, добавила. – Я сейчас спущусь. Балерина бойко кивнула, закрыла за собой дверь, и тут же, судя по звуку шагов, торопливо побежала вниз. Кристин продолжала неотрывно, выжидающе наблюдать за Эрикой, словно в попытке нечто уяснить, либо в надежде что-то услышать. Но Гарнье, стоя напротив, будто онемела. Крохи оставшегося времени плавно утекали, оставляя за собой горькое ощущение недосказанности. - Тебе пора, - несколько разочаровано, как показалось Эрике, наконец выдохнула Даае. Но затем искренне улыбнулась, добавив. – Увидимся на премьере. И все, что смогла сделать Гарнье в этот миг - это ответить на улыбку: - Всенепременно, моя дорогая.***
Эрика стремительно шагала в сторону парадной, отвечая краткими кивками на любые приветствия работников и служащих театра. Будучи, как всегда, внешне собранной, меж тем она чувствовала, как внутренне ее буквально колотило. Да, она не смогла удержаться и слишком далеко зашла. Да, она позволила себе непростительно многое. К горлу подступила удушающая тревога, но Эрика, пытаясь застегнуть перчатки непослушными пальцами, не замедляя шага резко свернула на лестницу, ведущую вниз. То, что произошло сегодня в гримерной, было не просто предосудительно, но и никоим образом недопустимо с ее стороны. Да что там! Просто подло! Кристин всего лишь нуждалась в дружеской поддержке перед выходом на сцену, и было непростительно воспользоваться ее уязвимым положением. Но тело Эрики ее предало. Она даже не смогла понять, в какой момент ее руки начали жить собственной жизнью. Все случилось словно в каком-то помешательстве, гулком тумане непосильного влечения хотя бы на мгновение коснуться Кристин. Но то, что последовало дальше за ее, казалось бы, неуместным прикосновением к запястью, Эрика объяснить была не в силах. Словно Кристин сама ждала подходящего момента. Будто бы они вместе балансировали на грани учтивой сдержанности, при этом жадно желая отбросить шелуху никому не нужной фальшивой благопристойности. А этот взгляд? Безумие. Воспоминание о нем до сих пор отдавалось лихорадочным жаром внутри. Эрика чертыхнулась, со свистом втягивая воздух сквозь плотно сжатые зубы, и остановилась на секунду всего в одном лестничном пролете от центрального фойе. Нет, ей совершенно точно нужно отвлечься от этих мыслей, чтобы не сойти с ума окончательно. Отдышавшись, Гарнье выпрямилась и неспешно спустилась навстречу гостям.***
Кристин задумчиво смотрела в зеркало, бессознательно поправляя и без того идеальную прическу. Колье мягко, но требовательно давило на ключицы, словно чьи-то властные ладони все еще касались нежной шеи девушки. Меж тем Кристин этого даже не замечала, поскольку из ее головы никак не выходил взгляд Эрики, наполненный одновременно ожиданием и ужасом, когда она скользнула губами по линии пульса на ее запястье. Девушка оперлась локтями о туалетный столик и спрятала лицо в ладонях, при этом стараясь не испортить макияж, над которым трудилась последние пару часов. Отняв руки от лица, она проверила свое отражение – расширенные зрачки, дрожащие ресницы, слегка порозовевшие щеки. Будто со свидания вернулась, а не готовилась к выходу на сцену, ей Богу! Это какое-то безумие. Скептически изогнув бровь, Кристин тряхнула головой, проверяя прическу на предмет выбивающихся прядей. Неосознанно она обхватила себя за запястье и ощутила, как загнанно продолжало пульсировать сердце ровно в той точке, которой коснулся сухой короткий поцелуй. Похоже, оно никак не желало освободиться из плена воспоминаний о последних событиях. Кристин аккуратно разгладила ткань платья в районе декольте и опасливо коснулась хрустальных капель колье кончиками пальцев, будто боясь порезаться об их грани. А что если бы поцелуй коснулся не запястья? Если бы он был спрятан подо льдом этого массивного украшения на ее шее? Как бы она себя чувствовала тогда? В висках Кристин запульсировало. Несмотря на то, что Даае не была особо искушенной в любовных вопросах, назвать ее наивной или слепой было бы неправильно. Возможно, внешне и могло показаться, что, в силу юности и неопытности, она не совсем понимала, что же происходило буквально перед ее глазами. Образ нежной девушки, нуждающейся в поддержке и помощи, не был наносным или искусственно отыгрываемым. Но как у камней в украшении на ее шее были грани, так и характер Даае не состоял целиком и полностью из обаятельной кротости и беззащитной хрупкости. Это были не единственные и отнюдь не определяющие черты, что имелись у Кристин. Она ясно осознавала, что то, что творилось с Эрикой в последнее время, никак нельзя было охарактеризовать дружеской тревогой или обычной заботой. Даае раз за разом прокручивала в голове сцены последних недель: их приватные разговоры, танец, разбросанные по кабинету, видимо, в порыве ярости вещи, взгляд Эрики тем вечером после ужина с Раулем, и вот, наконец, сейчас… Кристин была уверена, что то, что случилось в ее гримерной за последние полчаса, никак не входило в планы Эрики – слишком ошарашенной и растерянной та выглядела. Словно все произошло помимо ее воли. Но самое удивительное заключалось в том, что Кристин не испытала в этот момент ни капли неловкости или неприятия. Практически с первой встречи с Эрикой она ощутила ту душевную близость, что определила начало их тесной дружбы. Сначала эта близость возникла на почве проживания схожих потерь и взаимной поддержке, но постепенно она начала видоизменяться и расцветать в нечто особенное, прекрасное и нерушимое. Форма и содержание. Кристин все еще считала, что их жизни были удивительно и неразрывно переплетены. А позже она просто приняла, что порой непреодолимая тяга прикоснуться к Эрике также завладевала ей с головой настолько, что пальцы деревенели и переставали слушаться. Как и то, что она могла часами наблюдать за тем, как подруга увлеченно писала музыку – одухотворенная, порывистая, завораживающая. Ну или же какое тепло разливалось в груди Кристин, когда Гарнье обращалась к ней «дорогая», улыбаясь одной только ей краешками губ. Все это было сложно охарактеризовать, а тем более понять, но Кристин и не пыталась загнать свои чувства в рамки условностей. Девушка не была религиозна, но вполне искренне считала, что именно любовь является созидательной силой, благодаря которой все еще существовал этот странный и порой жестокий мир. А, значит, ничего плохого в любви быть не могло. И то, что она сама испытывала по отношению к подруге, похоже, также начало выходить за пределы дружеских чувств. Поэтому раз за разом Кристин проверяла границы допустимого, не до конца отдавая себе отчет, что же делать, если Эрика не выдержит и пересечет эти самые границы. Хотя, впрочем, пусть даже и так. Что в том такого? Память тут же услужливо подкинула воспоминание, как в подростковом возрасте она вместе с другими девочками готовила себя к взрослым отношениям. Смешно вспомнить, но почему-то считалось, что, не умея целоваться, ты никогда не будешь интересна ни одному юноше. Персики быстро закончились, ведь где достать их зимой на севере Франции? Поэтому они с подругами решили справиться сами и научить друг друга премудростям поцелуев. Девочки источали аромат мыла и духов, а кожа их щек была не в пример более гладкой и нежной, чем у мальчиков, что также казалось одним большим преимуществом. Поэтому достаточно невинный, но пылкий поцелуй Эрики не вызвал в Кристин отторжения или неприязни. Скорее наоборот. Досадно было лишь то, что это случилось неожиданно и не совсем к месту и ко времени. Он точно оказался бы более уместным не за двадцать минут до начала приема гостей. А вот степень ужаса, отразившегося в глазах подруги, была для Кристин совершенно непонятна. И это, очевидно, еще предвещало им обстоятельный разговор в будущем. Но не сегодня. На сегодня главное – это премьера, на кону которой все будущее Даае.***
Сегодня в театральном фойе было крайне многолюдно. Казалось, что весь бомонд собрался в эту субботу здесь, в Гран Опера, желая своими глазами увидеть премьеру. Пикантности всей этой ситуации добавляло в первую очередь то, что распорядители успели анонсировать смену примы всего за неделю до! Новость нетривиальная, а, отчасти, шокирующая! И вот теперь высший свет явился в полном составе, чтобы получить ответ на вопрос: достойна ли молодая, никому неизвестная Кристин Даае в дальнейшем блистать на сцене? Андре сделал все для того, чтобы создать вокруг новой примы загадочный и даже немного мистический ореол интригующей тайны. Да и образ Кристин подходил для этого как никакой иной – молодая, красивая сирота, потерявшая гениального композитора-отца, проведшая все детство наедине лишь с музыкой. Девушка, таланты которой взрастила и раскрыла именно Гран Опера. Конечно же, этот образ пришелся по душе столичной публике, охочей до свежих интриг! Поэтому, несмотря на все страхи Кристин и опасения Андре и Фирми, окружающие скорее с нетерпением ожидали встречи с новой дивой, нежели имели желание обсосать все ее косточки и тут же выбросить их в Сену. Это сделать они как раз еще успеют. Эрика плавно перемещалась между людьми, не особо задерживаясь с кем-то для долгого разговора. Она учтиво улыбалась и сдержано-радушно откликалась на комплименты, но предпочитала наблюдать за происходящим со стороны, нежели в нем участвовать: большая часть присутствующих людей ее немало утомляла своей расточительной беспечностью, пресыщенностью и поверхностностью. Причем в персональном общении некоторые из них раскрывались совершенно с иной, более любопытной, стороны. Например, мадам Жакмар, одна из самых знаменитых во всей Франции женщин-меценатов, каждая встреча с которой за приватным ужином становилась для Эрики интереснейшим полем для бесед о сущности искусства. Или же мсье Гуэн, величайший ум в области инженерии, с которым Гарнье провела немало вечеров в своем кабинете за обсуждением его удивительных конструкций и инженерных решений. Но когда они все собирались таким огромным скоплением, то о любых высоких материях и содержательных диалогах стоило позабыть. Фойе становилось пространством для знакомств, кичливости и праздных бесед. В помещении звучала тихая музыка, поэтому, сделав еще один почтительный круг среди гостей, Эрика направилась в сторону рояля. Соната для фортепиано номер три фа минор Иоганнеса Брамса. Она сама выбрала эту и другие композиции для исполнения перед открытием дверей зала. Девушка всегда любила ее за глубину эмоций, запечатленных в каждой ноте, несмотря на техническую сложность исполнения. - Мадмуазель Гарнье! Эрика! Вот Вы где! Радостный возглас за спиной застал девушку врасплох. Она замерла, скрипнув зубами от раздражения, всячески стараясь удержаться и сохранить лицо. Боже, ведь они уже встречались буквально на этой неделе. Почему судьба решила испытывать ее терпение второй раз за такой короткий промежуток времени? Эрика пробежалась взглядом по лицам людей, спешно выискивая кого-нибудь из знакомых, кого можно было бы вовлечь в беседу в качестве способа отступления. Но, не найдя подходящего кандидата поблизости, с сожалением развернулась. Как раз вовремя, чтобы увидеть спешащего к ней мсье Араньи младшего. - Вы выглядите сегодня просто изумительно, мадмуазель Гарнье, - не отрывая восхищенного взгляда, выдохнул молодой человек, кратко поцеловав девушке руку. Эрика натянуто улыбнулась. Жером не переставал ее удивлять своим экзальтированным, навязчивым рвением, с которым он раз за разом пытался выстроить ухаживания. Она так до конца и не смогла разобраться, что же стояло за его неутомимым упорством, но, честно говоря, это и не имело особого значения. Справедливости ради, с величавой осанкой, в идеально пошитом фраке, обладая правильными и достаточно мужественными чертами лица и открытым, сияющим взглядом, Жером олицетворял собой идеального кавалера для любой свободной дамы в этот вечер. Кроме Эрики. - Позвольте мне вручить Вам эти цветы в честь премьеры? – молодой человек протянул аккуратный и безупречно подобранный букет из лиловых гиацинтов и глициний. В конце марта глицинии еще, конечно же, не расцвели на улицах Парижа, но столичные оранжереи позволяли теперь наслаждаться ароматными бутонами практически в любое время года, были бы деньги. - Благодарю, но не стоит, - сдержанно отозвалась девушка. – Оставьте его лучше для наших исполнительниц: каждая из них будет рада получить этот букет из ваших рук как знак похвалы и высшей оценки ее заслуг. Жером ни капли не смутился, решив уточнить: - Любая, но не Вы. Вы не любите цветы? «Я не люблю навязчивое внимание и букеты от Вас». Хотелось было ответить Эрике, но она лишь качнула головой, уточнив: - В моем кабинете цветы долго не стоят. - Кстати, Вы так и не показали мне Ваше рабочее пространство, - будто бы вспомнил молодой человек. - А должна была? – искренне изумилась Эрика, не припоминая, чтобы хотя бы раз она заикалась об этом. - Не знаю, но я бы очень хотел увидеть то место, где Вы отшельницей проводите все свое свободное время, - радостно ответил мужчина, очевидно, ожидая, что следом за этим всенепременно последует приглашение. - Увы, - сухо бросила Эрика в ответ, не спеша продолжать беседу в надежде, что диалог затухнет сам собой, и Жером найдет другого, более разговорчивого собеседника. Музыка начала стихать в тот момент, когда на верхних ступенях фойе появился капельдинер, совершивший одиночный удар тяжелой кованой тростью о пол, оповестив тем самым об открытии дверей. Публика начала свое неспешное перемещение в сторону зрительского зала. - Быть может, в этот вечер Вы согласитесь разделить со мной ложе? Я был бы крайне рад! – вновь оживился Жером, явно не желая оставлять Эрику в покое. Гарнье сначала показалось, что она ослышалась, но вспомнив, с кем именно она имеет диалог, не преминула едко поинтересоваться: - Смею уточнить, мсье, о каком же ложе идет речь? Молодой человек открыл было рот, чтобы пояснить, но потом моментально вспыхнул, осознав свою постыдную оговорку. Его шея пошла багровыми пятнами. - Мадмуазель Гарнье, не поймите меня неправильно! Я не это имел ввиду! Порой мой язык подводит меня, я всего лишь приглашал вас в третью ложу, чтобы вместе посмотреть премьеру Вашего спектакля. Боже, как неловко, - сконфуженно пробормотал Жером, не зная куда деть свои руки. Он судорожно сжал букет обеими ладонями. - Это тоже увольте, - коротко ответила Эрика, внимательно вглядываясь в толпу в попытке найти возможность, как можно скорее покинуть фойе и, быть может, еще успеть заглянуть за кулисы перед началом представления. - Отчего же? Этот навязчивый диалог начинал раздражать все сильнее. «Потому что Вы недалекий, инфантильный мальчишка, который по науськиванию своего такого же глупого, но более амбициозного отца, в который раз пытаетесь добиться моего расположения. Самонадеянный, болтливый и поверхностный. Все ваши разговоры – это либо пустые рассуждения о том, о чем Вы не имеете даже малейшего представления, либо бахвальство. Все Ваши представления о женщине - как о пустоголовой куколке, которая обязательно должна продолжить род мужа, и, желательно, больше ничем выдающимся не отличиться. Это вполне успешно донес до меня Ваш отец еще при нашей первой встрече. И да. Вы - мужчина. Просто, Бога ради, оставьте меня уже в покое». Эрика даже замерла, глядя на Жерома, прокручивая в голове этот отточенный ответ. Далее в ее воображении следовала пренеприятнейшая сцена с использованием трости. Но, увы и ах, как все же жаль, что трость осталась в кабинете, а правила приличия позволяли о таком только мечтать. - Все хорошо, мадмуазель? – уточнил Араньи, перехватив ее задумчивый взгляд. Гарнье улыбнулась своим мыслям. - Я задумалась, мсье Араньи. - Ах, Эрика, я давно просил Вас называть меня просто Жером, - с легкой укоризной в голосе перебил ее молодой человек. Гарнье сделала вид, что не услышала последнего замечания. - Так вот, простите, мсье Араньи, - ответила она с нажимом уже без всякого намека на улыбку. - Боюсь, что я буду занята весь вечер. Кто знает, какие указания нужно будет давать в последний момент, когда дело касается премьеры. Мне необходимо присутствовать за кулисами. Приятного просмотра. Не дожидаясь продолжения диалога, она развернулась на каблуках и направилась в сторону лестницы, в то время как капельдинер совершил два последовательных удара тростью.***
Времени спуститься за кулисы ей уже явно не хватало. Поэтому Эрика направилась прямиком в сторону своей ложи. Скользнув за мягкую портьеру, девушка замерла у входа, внезапно обнаружив, что та оказалась уже занята. И не просто занята. Этот светлый затылок с гладко зачесанными волосами она сразу же узнала. Де Шаньи сидел в кресле в ложе номер пять, наблюдая за сценой, где вот-вот должен был подняться занавес и начаться представление. Мрачная сторона Эрики, особенно распалившаяся после встречи с Араньи, навязчиво предлагала решить этот, а заодно и ряд других вопросов кардинальным способом, просто вытолкнув виконта из ложи прямиком вниз, в оркестровую яму. Но сколько бы Эрика не тешила свои зловещие фантазии, естественно, следовало предпринимать какие-то конкретные действия незамедлительно. Конечно, она сама была виновата в том, что не сумела вовремя пресечь навязчивое внимание со стороны Араньи. Но то, что капельдинер, несмотря на все ее прямые указания, не предупредил мужчину, что эта ложа занята, было неприемлемо. Этот критический недочет служащего, с которым она обязательно еще разберется, наверняка будет стоить ему жалования, а то и работы. Просить де Шаньи покинуть ложу, было совершенно бессмысленно. Во-первых, он наверняка не воспринял бы эту просьбу. А, во-вторых, обращаться с просьбой к этому мужчине относительно чего бы то ни было, казалось Эрике ниже ее достоинства. Но и делить ложу с виконтом никак не входило ни в один из ее планов. Воистину лучше уж смотреть на представление из оркестровой ямы. Девушка досадливо скрипнула зубами и вернулась в коридор. Кристин будет искать ее в ложе номер пять, если что-то на сцене пойдет не так. Эрика обещала ей быть там. И никак нельзя было допустить, чтобы тревога, и без того терзавшая Даае перед выступлением, вылилась в какие бы то ни было неприятные для нее последствия на сцене. С другой стороны, если суметь послать весточку, что по не зависящим от нее причинам, Эрике пришлось сменить свое место наблюдения, то, быть может, это спасет ситуацию. Девушка стремглав направилась в сторону сцены. Уже прозвучало последнее предупреждение о закрытии дверей, отчего в коридоре не было ни души. Гарнье слышала, как из зала зазвучали приветственные аплодисменты, а затем первые вступительные ноты «Il Muto». Стремительно пересекая длинный коридор, девушка внезапно столкнулась с капельдинером. От неожиданности он отшатнулся, но тут же почтительно поклонился. - Прошу прощения, мадмуазель. - Мсье, ответьте, какого Дьявола Вы не выполнили мое указание и отдали пятую ложу в распоряжение виконту? – без лишних церемоний выпалила Эрика в лицо служащему, буравя его тяжелым, злым взглядом. Мужчина растерялся. Вытянувшись в струнку, он судорожно сглотнул, отчего кадык нервно дернулся под морщинистой кожей. - Простите, мадмуазель Гарнье, просто Вас все не было, а виконт пришел в сопровождении мсье Фирми и сказал, что сегодня эта ложа закреплена за ним. Я не имел ни малейшего представления об отсутствующих с Вами договоренностях на этот счет, ей Богу! Простите мою вину! – торопливо и виновато проговорил мужчина, с надеждой глядя на распорядительницу. Эрика шумно выдохнула. Искушение сорваться на ни в чем по большому счету неповинного работника было велико, но он явно того не заслуживал. Его единственной ошибкой было то, что он не отыскал ее саму, чтобы выяснить данный вопрос. В отличие от виконта. Похоже, тот счел приемлемым самостоятельно решать вопросы в опере, раз, по его мнению, оплатил свое в ней присутствие. И, судя по всему, в какой-то момент предстояло обозначить ему границы допустимого. - Впредь такие вопросы всегда уточняйте у меня, - безапелляционно потребовала Гарнье, прежде чем продолжить свой путь. Капельдинер нервно закивал вслед удаляющейся девушке, наконец-то облегченно переведя дыхание. Сделав еще один крутой вираж по лестнице и миновав балюстраду и яшмовую колоннаду, Эрика наконец-то оказалась за арьерсценой. В какой-то момент она замерла, услышав сплетающиеся голоса Пьянджи и Кристин, исполняющие первую арию. Заглушаемый плотной тканью звук искажал основную мелодику, но все же позволял оценить, насколько уверенно и сочно звучало исполнение Кристин своей партии. Эрика наощупь продвинулась чуть дальше и, наконец, отодвинула тяжелую ткань, оказавшись за кулисами. Здесь творилась невероятная суматоха. Кто-то, не доходя до общей гримерной, торопливо менял костюм, балерины спешно разминались, готовясь вот-вот выпорхнуть на сцену, рабочие готовили фурку, планируя менять декорации. Это напоминало сумасшедший дом за одним лишь исключением – у каждого здесь была своя четко выверенная роль, с которой он превосходно справлялся. Эрика аккуратно обошла разложенный и заготовленный реквизит и продвинулась чуть дальше, подходя ближе к краю кулис. И тут она увидела Кристин. Та стояла на авансцене, исполняя финальную часть первой арии, и была всецело поглощена ролью. Отточенный образ, невероятный голос, драматизм исполнения и проживания роли на сцене со стороны Кристин потрясали своим великолепием. Словно это была не премьера, а Даае отнюдь не дебютировала в новой для нее роли. Эрика восхищенно замерла, не в силах оторвать свой взор от Кристин. Ария финально замерла на высокой ноте, заглушаемая обрушившимися сразу же после громовыми овациями, и далее последовала смена мизансцены. Кристин переместилась на сцену, продолжив сюжетный диалог с лирическим героем. - Она сегодня просто невероятна, - раздался рядом с Эрикой голос мадам Жири, в котором читалась материнская гордость за свою воспитанницу. Эрика с лучезарной улыбкой на губах смогла только лишь кивнуть в ответ. Голос ее подводил, поскольку горло судорожно свело невысказанным восторгом. Она сдавленно выдохнула и, еще раз бросив взгляд на алый всполох платья посреди сцены, подошла к Жири. - Скажи ей, что ложа оказалась занята, но я наверху. Мадам непонимающе нахмурилась, но затем лишь пожала плечами и согласно кивнула: - Хорошо, я ей передам. Эрика благодарно сжала плечо Жири и скользнула за драпировку, направившись в сторону монтажных лесов. На этот раз она поднималась не по центральной лестнице, а по техническим ступеням, ведущим наверх. Это сокращало путь в несколько раз, правда, при этом добавляло хлопот в перемещении. Платье, определенно, было не лучшим одеянием, предусмотренным для этих целей. Но Эрика уже не в первый раз перемещалась таким способом, чтобы не суметь преодолеть этот путь вновь. Минув еще несколько подвесных мостков, девушка оказалась у узкой двери, ведущей на внутренний технический балкон по периметру купола. Она всегда любила это место. Весь оперный зал открывался перед ней, как на открытой ладони. Вот и сейчас партер утопал в золотистом полумраке, в то время как сцена сияла тысячей солнц, которыми рабочие неустанно подсвечивали историю любви, ожившую в этот вечер на подмостках театра. Эрика облокотилась о тонкие перила балкона, жадно, неотрывно наблюдая за игрой. Каждая нота, исполняемая Кристин, каждое ее движение отдавалось в душе горькой режущей нежностью и восхищением. Гарнье потеряла счёт времени. Все происходящее она ощущала сквозь призму до предела обостренных чувств. Ее душа была подобна обнаженному нерву, дрожа и изнывая в томлении вместе с лирической героиней Кристин. В какой-то момент сменились декорации, а Даае вышла в новом образе согласно сюжетному развитию истории. Она гордо вскинула голову, и ее голос торжественно вознесся к куполу. И, конечно же, Эрика была слишком далеко, чтобы видеть, но она могла поклясться, что в этот момент Кристин смотрела именно на нее с легкой улыбкой на губах.***
Гарнье покинула свой наблюдательный пункт сразу же, как раздались оглушительные овации, не стихающие несколько минут подряд. Публика ликовала и аплодировала, раз за разом вызывая главных артистов на сцену с целью отдать им должное за те эмоции и чистый восторг, которыми одарили исполнители своих зрителей этим вечером. Это был триумфальный успех! Она тихо проскользнула в гримерную Кристин, слыша как здание оперы начинает гудеть людскими голосами. Ее сердце тоже было до краев наполнено ликованием. Кроме успешной премьеры, к которой они все так усердно готовились, личный дебют Кристин вызывал чувство эйфории. Эрика всецело погрузилась в свои мысли, наслаждаясь ощущением полного и безоговорочного счастья, которое испытывала нечасто. Да что там, в последнее время, буквально никогда. - Где ты была? Эрика вздрогнула и резко развернулась, увидев Кристин у дверей гримерной. Удивительно, что ей удалось так быстро скрыться от толпы восторженных поклонников, которые, наверняка, стремились выразить ей свое восхищение. Гарнье сделала неспешный шаг навстречу. Боже, в своем невероятном наряде, со все еще расширенными после выступления зрачками и вздымающейся от неровного дыхания грудью Кристин была невозможно притягательна, и Эрика словно завороженная не могла оторвать от нее глаз. В горле пересохло, отчего слова никак не шли. - Так, где ты все-таки скрывалась, Эрика? В голосе Кристин звучало плохо скрываемое веселье. Она прошла в гримерную, водрузив на тумбочку рядом со входом несколько букетов цветов, которые ей, судя по всему, все же успели вручить особо рьяные зрители. Даае откинула волосы и выжидающе посмотрела на подругу. - Вышла некоторая заминка с ложей, - наконец, ответила Эрика, неприкрыто любуясь девушкой. – Но я справилась и посмотрела все твое выступление. Брависсимо! Кристин тихо рассмеялась, подойдя к подруге чуть ближе, а затем крепко ее обняла. И в этом теплом объятии было столько невысказанной радости, благодарности и сердечной нежности, что Эрика почувствовала, как глаза обожгло подступающими слезами. Она часто заморгала, чтобы не допустить конфуза, и ответила на объятие, разделяя с Кристин это ощущение упоительного, безмятежного счастья. Внезапно раздался короткий стук. После чего, не дожидаясь ответа, дверь распахнулась настежь, и на пороге появился виконт с огромным букетом белоснежных лилий. - Малышка Лотти! Ты была просто великолепна! - начал было мужчина, но осекся, натолкнувшись взглядом на девушек. Улыбка стремительно сползла с его губ. Счастье, которым было переполнено сердце Эрики, вмиг вспыхнуло огнем негодования. Гарнье выпустила Кристин из рук и развернулась к мужчине всем корпусом. Она слегка склонила голову набок, хищно рассматривая вошедшего, а затем процедила ледяным тоном: - Как мне кажется, мсье, совершенно не подобает входить в комнату девушки, не дожидаясь на то ее дозволения. Также как не подобает фамильярничать с дамой - насколько мне известно, она не Ваша невеста или возлюбленная, чтобы это было допустимо. Вы не у себя дома, чтобы без спроса входить без приглашения, куда Вам ни вздумается либо занимать любое место, которое для Вас никак не предназначено. Поэтому, не были бы Вы так любезны, выйти и попытаться еще раз зайти, но уже надлежащим образом, виконт, - последнее слово она подчеркнула словно издевку. Рауль вспыхнул. Так его не отчитывали с детства. Он почувствовал себя мальчишкой, который вломился в женский будуар, спутав его с кабинетом отца или игровой комнатой. Это было унизительно. У него, словно у ребенка, горели уши. - Мне кажется, Вы забываетесь, мадмуазель, - мужчина сделал шаг, в котором читалась отчетливая угроза. - Ничуть, мсье. Поскольку если Вашим манерам не уделили должного внимания в детстве, то, боюсь, Вы вряд ли будете желанным гостем в приличном обществе. В том числе в стенах этой оперы, - Эрика также подалась вперед, подобравшись и прожигая собеседника немигающим взглядом. Атмосфера в гримерной накалилась до предела. Казалось, хватило бы щелчка пальцев, чтобы воздух вспыхнул подобно пороху. - Рауль, Эрика, я прошу вас, прекратите, - взмолилась Кристин, придерживая подругу за локоть и умоляюще глядя на мужчину. - Прошу вас, сегодня такой важный для меня вечер, чтобы портить его склоками. Гарнье замерла, ещё несколько мгновений побуравив взглядом де Шаньи, и сделала шаг назад. Она встала рядом с Даае, все так же не сводя глаз с молодого человека. - Я пришел пригласить тебя на ужин, Кристин, - заявил Рауль, также не прекращая зрительной дуэли с Гарнье. - Через полчаса у меня забронирован столик в «La Grande Taverne de Londres». - Мадмуазель уже приглашена на ужин, - холодно ответила за подругу Эрика. - Поэтому совершенно точно не в этот раз. - Кристин? - Рауль попытался было привлечь девушку на свою сторону. - Действительно, я думаю, лучше не в этот раз, Рауль. Сегодня у меня запланирован ужин здесь. Мы будем праздновать наш успех! Но как-нибудь потом обязательно, - подтвердила Даае, несколько виновато улыбнувшись. Лицо виконта исказилось презрением, он молча развернулся и вышел, хлопнув дверью. На полу белоснежной кляксой остался лежать букет лилий. - Белые лилии? Символично, - не преминула глубокомысленно подметить Эрика. - А теперь ответь мне, что это только что было? - Кристин недовольно нахмурилась, глядя на подругу. Всем ее надеждам на то, что когда-нибудь Эрика и Рауль поладят, судя по всему, не суждено было сбыться. - У нас был важный разговор, а я не люблю, когда меня прерывают, - беззаботно откликнулась девушка, попытавшись свести все к шутке. - Я так понимаю, что можно не спрашивать, кто занял твою ложу? - усмехнулась Кристин в ответ. Она вздохнула, проходя к туалетному столику и вынимая шпильки из волос. На минуту в гримерной воцарилась тишина. - Эрика. От того, как Кристин произнесла ее имя, у Гарнье засосало под ложечкой. - Как бы ты того ни избегала, мне кажется, настало время нам все же действительно поговорить. ____________________________________ [1] Нели́ Жакма́р, также Жакмар-Андре (фр. Nélie Jacquemart, Jacquemart-André; 25 июля 1841, Париж — 15 мая 1912, там же) — французская художница, коллекционер искусства и меценат, основательница музея Жакмар-Андре в Париже. [2] Эрнест Гуэн (фр. Ernest Goüin; 1815—1885) — инженер, политехник, конструктор, в том числе локомотивов, металлических сооружений и железнодорожной инфраструктуры. Был регентом Банка Франции. [3] По сей день во Франции, в старейших парижских театрах чтут «тихие» традиции времён Мольера и Короля Солнце Людовика XIV и никогда не «звонят». Перед началом спектакля в фойе появляется служитель театра и стучит жезлом об пол: один, два, а затем три раза. [4] Представляет собой продолжение основной сцены. Одновременно и резервное помещение для хранения декораций и средство, визуально увеличивающее пространство. [5] Специальная платформа на колесиках для быстрой смены декораций. [6] Та часть сцены, которая расположена между зрительным залом и занавесом. Именно на ней в драматическом театре проходят те небольшие куски представления, которые нужны для перехода от одной основной картины к другой. В это время за закрытым занавесом меняются декорации и мизансцена. [7] Расположение актёров на сцене в тот или иной момент спектакля. [8] Первый ресторан в современном понимании слова в Европе был открыт в Париже в 1782 году Антуаном Бовилье. Он назывался «La Grande Taverne de Londres», в котором, по словам современников сочетались четыре предмета роскоши - красивые залы, умные официанты, изысканный погреб, хорошая еда. [9] Считалось, что бутон белой лилии быстро увядает, а это символизирует то, что жизнь каждого смертного очень скоротечна. Также считалось, что белые лилии растут на захоронениях, где нашли покой те, кто принял насильственную смерть.