***
5 июня 1877 года. «Милая Эрика, Я все же взяла на себя смелость написать тебе первой, поскольку догадываюсь, что ты еще не доехала до места. А вот я уже добралась до своего дома в Сен-Мало. Так странно видеть его вновь, ведь два года минуло с тех пор, как я появлялась здесь в последний раз. Слуги были крайне мне рады, сказав сначала, что я так изменилась за то время, что мы не виделись, а, затем уточнив, что я ни капли не изменилась. Поэтому, если честно, я так и не поняла, изменилась я по их мнению или нет. Здесь проживает всего пять человек: дворецкий, горничная и кухарка с детьми. Все они мои добрые друзья еще со времен, когда я была совсем ребенком. Должно быть, оттого здесь я себя чувствую так, словно мне вновь шестнадцать. Из окон моей спальни все так же виден океан – сегодня он волнуется, но я не могу различить даже очертаний маяка Рошбонн на вершине Леви, такой густой туман опустился на берег и весь город. Это так странно, слышать океан, но видеть на его месте лишь белоснежную пелену, и различать, как гулко в этой молочной мгле рокочут волны, обрушиваясь на прибрежные скалы. А вот вчера из окна открывалась изумительная синь Атлантики, знаешь, когда вода на горизонте сливается с небом и непонятно, где начинается одно и заканчивается другое, образуя лазоревую бесконечность. Здесь действительно хорошо и очень умиротворенно. Жизнь течет своим чередом, но после Парижа кажется, что можно застыть подобно мухе в янтаре, настолько тут ничего не происходит. О степени праздности моих дней ты можешь судить по тому, что я занимаю себя прогулками вдоль берега, ежедневными музыкальными занятиями и, чтобы ты понимала, чтением. Ты же помнишь мое непростое отношение к чтению? Но в кабинете папá огромная библиотека, поэтому, быть может, ты посоветуешь что-то, что заслуживает внимания? Думаю, времени на это у меня будет с лихвой. Как твое здоровье? Отступили ли приступы кашля, что мучали тебя последнее время? И как ты перенесла долгую дорогу в Гёрберсдорф? Надеюсь, что твое пребывание в санатории окажется приятным. Я помню, насколько тебя раздражает праздное времяпрепровождение, но нужно же когда-то попробовать и беззаботные прогулки для восстановления здоровья? Поэтому искренне надеюсь, что ты все же выдержишь и не сбежишь уже спустя неделю из Пруссии обратно в Париж. Буду искренне ждать твоего ответа.
С наилучшими пожеланиями,
Кристин.
5 июня 1877 года».
Даае, вздохнув, запечатала конверт и положила его на стол. Подумать только, она покинула Париж меньше недели назад, а уже скучает по всей этой столичной суете, городскому шуму, утренним газетчикам, да и вообще той кутерьме, что наполняет жизнь событиями, а сердце радостью. Также она соскучилась по Гран Опера. В конце концов, несмотря на то, что Сен-Мало был ее родным домом, все последние три года она практически безвыездно находилась в Париже, заглянув в родительский особняк пару лет назад. На тот момент раны от потери отца были свежи, потому Кристин не смогла оставаться здесь сколь-либо долго. Будучи единственной наследницей мсье Даае, Кристин получила некоторую сумму в качестве наследства, а также авторских гонораров отца. После чего девушка встала перед выбором между продажей родительского особняка в Сен-Мало и покупкой небольшого домика в Париже взамен, или же тратой полученных денег на содержание места, что было столь дорого ее сердцу. Она остановилась на последнем. Так Кристин осталась единственной хозяйкой этого небольшого, увитого плющом, каменного особняка на северном побережье Франции, который в большинстве своем простаивал пустым. Но Кристин себя успокаивала тем, что вдруг в какой-то момент ей осточертеет столичная жизнь, и захочется переехать назад, в дикие и чудные места? Поэтому она продолжала исправно платить жалование трем слугам, что поддерживали дом в пригодном для проживания состоянии. Впрочем, пока в такое верилось с трудом – сердце и мысли Кристин были заняты Парижем и Парижской оперой, но кто знает, зарекаться никогда не следовало, это Кристин отчетливо уяснила за последние годы. Именно Гран Опера стала для Кристин истинным домом. Сцена, фойе, гримерная, кабинеты, репетиционные и танцевальные залы, подземное озеро, капелла, каждый проулок коридора, каждый пролет лестницы теперь бережно хранились в сердце Даае подобно маленьким кусочкам мозаики, составляющим единое пространство места, которому она отныне принадлежала. Потому что дом в понимании Кристин – это было то пристанище, где можно оставаться собой, снимать броню самообладания и при этом продолжать чувствовать себя защищенной. И таким местом отныне оставалась именно Парижская опера. А еще Кристин тосковала по Эрике. За последний месяц она настолько привыкла видеть ее каждое утро, обсуждать каждую мелочь, заботиться о Гарнье, ловить ее задумчивый взгляд и улыбку на себе, что неделя вдали казалась чем-то совершенно неправильным, даже ущербным. Словно во всем происходящем вокруг все время отсутствовал центральный кусочек. Кристин так привыкла делиться с Эрикой своими мыслями и наблюдениями в моменте! Например, когда она видела, как океан меняет цвет на рассвете от персиково-голубого к лазурно-сизому, или же когда она, как сегодня, наблюдала за тем, как волны в шторм бьются о стены нижних домов, слизнув с ближайшей улицы тележку забывчивого торговца. Или как воздух вокруг наполнен ароматом соли, ила и криками неугомонных чаек. Или же обсуждать книги. Или наблюдать за огнем в камине. Или петь ей. Или просто быть рядом, слушая, как она засыпает, а дыхание становится ровным. Кристин снова вздохнула. - Томá! На ее зов явился совсем еще подросток, едва вступивший в свою юношескую пору и все еще напоминавший долговязого мальчишку. Он был сыном кухарки, и ему же Кристин предложила подработать посыльным на время своего приезда в родительский дом. Скорый на ногу, он мог с легкостью выполнить любое поручение Кристин в считанные минуты. - Да, мадмуазель Даае? – рыжая вихрастая голова юноши появилась в дверном проеме. - Отнеси, пожалуйста, это письмо сегодня до полудня, иначе завтра почтовая карета уедет без него. Молодой человек закивал, послушно забирая конверт из рук Даае. - Будет сделано, мадмуазель. А еще Вам самой пришло какое-то там письмо. Несколько минут назад его доставил посыльный. Сейчас я его мигом Вам принесу. Сердце Кристин сделало торопливый удар в ожидании. Было слышно, как юноша кубарем спустился вниз, а затем так же спешно взбежал наверх. Во всех его движениях читалась мальчишеская порывистость, граничащая с горячностью. В руках Кристин оказался конверт с такими знакомыми витиеватыми заглавными буквами. Девушка с нежностью провела кончиками пальцев по своему имени на конверте, а затем спешно вскрыла письмо, не в состоянии сдержать улыбку. «Моя дорогая Кристин, Искренне рассчитываю, что это письмо догонит тебя в первую же неделю твоего пребывания дома, в Сен-Мало. Ты сама дозволила мне писать тебе, тем самым подстегнув мои чудовищные графоманские пристрастия. Поэтому я решила отправить письмо следом, в тот же день, что ты отбыла из Парижа. Если честно, сегодня опера больше похожа на сумасшедший дом. Все перед отъездом срочнейшим образом решили задать мне и нашим достопочтенным распорядителям все свои насущные вопросы. Впрочем, мои чудесные коллеги просто заперлись в своем кабинете, тем самым направив весь караван оперных паломников прямиком ко мне. А уж вопросов хватает, поверь! И хорошо, когда это вопросы, касающиеся репертуара, изменений жалования, бытовых просьб и всего подобного. Но не когда ко мне приходят с рассказами про грядущие свадьбы, помолвки, скорое рождение отпрысков, крестины, а иногда даже похороны. Таким образом, за два часа времени, проведенного сегодня утром в своем кабинете, я была приглашена на пять свадеб, две помолвки, трое крестин и двое, видимо, уже запланированных, похорон. Пока если честно, последнее мне кажется, самым заслуживающим внимания и посещения. По крайне мере, на них меня точно не будут беспокоить каждую минуту. Также сегодня я должна собрать вещи, чтобы уже завтра ранним утром отбыть в Пруссию. Не могу сказать, что меня радует этот отъезд, я бы с гораздо большим удовольствием осталась в Париже, дабы все же успеть завершить все насущные дела до начала сезона. А также иметь возможность вырваться хотя бы на неделю к тебе. Но доктор Лурье остаётся непреклонен, да и не проходящий кашель меня изрядно утомил. Поэтому хочу расквитаться с этим вопросом как можно скорее. К сожалению, последующие письма будут доставляться тебе несколько дольше этого, поскольку корреспонденция из-за пределов Франции идёт не так быстро, как хотелось бы. Но это ничего, у нас впереди ещё все лето, которое, как ты обещала, будет наполнено сентиментальными глупостями. Надеюсь, у тебя все хорошо. Как прошла дорога? Не слишком ли была утомительна? На этом завершу свое короткое послание, призванное быть первой весточкой нашей дальнейшей переписки. Ко мне в дверь снова стучат, возможно, чтобы пригласить на ещё одни похороны. Либо, боюсь, что если меня не оставят в покое, то мне впору будет уже организовывать их самой.
С наилучшими пожеланиями,
Эрика Абелия-Мари Гарнье.
1 июня 1877 года».
На губах Кристин расцвела нежная улыбка. Она ещё раз пробежалась глазами по короткому посланию от Гарнье и снова позвала юношу: - Томá, принеси, пожалуйста, назад тот конверт, что я тебе дала. Мне нужно дополнить письмо.***
«Моя дорогая Кристин, Первое, что ждало меня по приезду в Гёрберсдорф, это твое письмо. Что, безусловно, несказанно скрасило мое прибытие сюда! Дорога выдалась тяжёлой, но сносной. Хотя, честно говоря, столь частые вояжи за пределы Франции в такой короткий промежуток времени, мне вряд ли захочется повторять в обозримом будущем. Если ты изнываешь от праздного безделья в Сен-Мало, то я даже не знаю, как тебе охарактеризовать пребывание здесь. Чтобы ты понимала масштабы трагедии, давай для начала я опишу тебе Гёрберсдорф. Это забытая Богом деревенька в Верхней Силезии с населением не более двадцати домов. Она расположилась в горах, но как тебе обрисовать эти горы? Ты ведь представляешь величественные и снежные Альпы? Так вот. Эти горы совсем не похожи на Альпы, а напоминают скорее высокие и лесистые холмы. Но лес здесь действительно дивный - кедры, сосны и пихты сменяют друг друга, отчего стоит невероятный аромат смолистой хвои, особенно в теплые дни, когда воздух прогревается на солнце. Кроме меня в санатории пребывает ещё шестьдесят человек. Точнее как шестьдесят, уже пятьдесят девять, поскольку подполковник Альберт Планш, статный седоусый прусский кавалерист, умудрился каким-то непостижимым образом сломать ногу, гарцуя на великолепном соловом жеребце на заднем дворе санатория. И это не какой-то эвфемизм. Рысак совершенно точно оказался более статен и норовист, чем господин Планш, в связи с чем последний очутился на земле, а затем и в госпитале, а жеребец - заперт в стойле конюшни. Мне показалось это чертовски несправедливым, и я решила лично познакомиться со скакуном, с которым не поладил подполковник Планш. Артист. Его зовут Артист. И он самое интересное и чудесное создание, из имеющихся на данный момент в Гёрберсдорфе. Я подумала, что наверняка научилась находить общий язык с артистами за все то время, что руковожу оперой, и не прогадала. Ты не представляешь, насколько он блистателен! Это пылкий золотистый жеребец с молочной гривой и янтарными глазами. Я представить не могу, как в то время как все остальные лошади становятся неряшливыми и грязными под конец дня, этот же продолжает сиять на всю конюшню. Ума не приложу, как здесь оказался ахалтекинский скакун, но догадываюсь, что его сюда сослали за вздорный характер. Он строптив, норовист и своеволен. Я как чувствовала, взяв с собой костюм для верховой езды. В общении с ним мне повезло гораздо больше, чем неудачливому господину Планшу. Уж не знаю, то ли Артист почувствовал во мне родственную душу, то ли всему виной подкуп яблоками и сахаром, но мы с ними поладили. Относительно своего состояния, спешу тебя порадовать, мне действительно становится лучше. Думаю, это благодаря ежедневному вдыханию йодных паров, что мне назначили. После каждой процедуры мне становится ощутимо легче. Не знаю, насколько уж помогает лечение лежанием на воздухе на веранде санатория, поскольку это скорее напоминает какой-то странный пляж без моря с постоянным обсуждением последних новостей. Но вот ежедневные конные прогулки по окрестным лесам мне действительно идут на пользу. Не волнуйся, я уточнила у доктора Лурье, он сказал, что такие моционы действительно не навредят моему здоровью. По поводу книги, я даже не знаю, что, моя дорогая, может увлечь тебя после «Старшей Эдды» и чу́дного скандинавского эпоса. Но если ты так соскучилась по Парижу, то, быть может, тебе стоит почитать «Собор Парижской Богоматери» нашего современника Виктора Гюго? Он изумителен в своих описаниях, думаю, тебя с головой захватит сюжет и страсти, что разворачиваются на страницах этого романа. Приехав сюда, я обнаружила и другую напасть. Здесь нет музыкального кабинета. Единственное что имеется в этом санатории – музыкальная гостиная с роялем. И все бы ничего, но каждый раз, когда я сажусь за инструмент и пытаюсь поработать, то становлюсь словно каким-то факиром, призывающим несчетное число господ, что норовят предаться безудержным праздным беседам и категорически мешают работе над моей оперой. Поэтому я отказалась от работы над ней в пользу инженерных изысканий пожарных систем для Гран Опера. По крайне мере этим я могу заниматься в уединении, заперевшись в своей спальне. Кстати, несмотря на то, что я не могу работать над музыкой, я все же продолжаю заниматься либретто к тем ариям, что были написаны перед болезнью. Если тебя не затруднит взглянуть, то на следующей странице письма ты найдешь текст к одной из них. Быть может, ты сочтешь необходимым внести какие-то исправления. Мне всегда нравились наши совместные поиски конечного результата над музыкой и словами. Твой свежий взгляд часто мне в этом помогал. Я поясню тебе суть этой сцены, поскольку она была написана не так давно, и ты с ней еще не знакома. В ней мрачный Фантом подземелий впервые допускает в свою душу несбыточные надежды на взаимность со стороны предмета его обожания. Он пишет свою музыку ночи, пытаясь тем самым призвать свою спутницу остаться с ним, в мире беспроглядной тьмы, скроющей ее от привычной жизни. Но и, между тем, в мире искренней любви. Чему, конечно же, в дальнейшем не суждено исполниться из-за отвержения по причине его физического и морального уродства. А также нежелания со стороны его возлюбленной отказываться от привычной жизни в свете дня. На этом, пожалуй, буду завершать свое и без того объемное послание. Признаться честно, мне крайне жаль, что я не наблюдаю вместе с тобой за тем, как Атлантический океан меняет свой цвет. Но искренне надеюсь, что твое приглашение в Сен-Мало не имеет срока давности, поэтому когда-нибудь я обязательно хотела бы побывать в этом удивительном, по твоим описаниям, месте. Совместно с тобой.С самыми сердечными пожеланиями,
Эрика.
19 июня 1877 года».
«Музыка ночи»
Фантом:
«Ночь лишь обостряет любые ощущенья
Тьма нас оживляет, будя воображенье,
Чувства таятся, боясь сопротивляться.
Медленно раскроет ночь очарованье.
Ощути, почувствуй лёгкое дыханье,
Отвернись от безвкусицы дня,
Уведи от света себя,
Слушай музыку ночи, сердце отворя.
Закрой глаза, поддайся мечтаньям сокровенным
Отойди от жизни своей обыкновенной.
Закрой глаза, и разреши душе парить!
Как никогда, сейчас ты можешь жить.
Нежно звуки очаруют вдруг.
Чувствуй, слушай. Они сомкнулись в круг.
Открой сознанье, разреши фантазиям летать.
В той тьме, с которой ты не можешь воевать
Начни же музыке ночей внимать!
Войди в мечты, открой ты мир иной,
Забудь о прошлом и о жизни той.
Душа об этом лишь могла мечтать,
Тогда ты сможешь мне принадлежать.
Паряще, отрадно и сладко отравленье!
Доверься мне, дотронься до новых ощущений,
Разреши полёт мечте, своей поддайся темноте,
В музыку мою вступи,
В песню ночи, в песню темноты.
Лишь ты велишь моей душе летать.
Так помоги же песню ночи мне создать»
Кристин едва заметно вздрогнула, прочтя последнюю строчку текста арии. История об изуродованном жизнью непризнанном гении, скрывающемся в недрах оперы и безнадежно влюбленном в оперную исполнительницу. Властный, отвергнутый, жестокий в своем отчаяньи и одиночестве. Все, казалось, было понятно и без слов. «Фантом оперы» стал для Эрики своего рода иносказательной формой для выражения всех своих желаний, тревог и страхов. Кристин пока не видела либретто целиком, но те части музыкальных композиций или, как вот сейчас, текстов, были пронзительно и щемяще наполнены страстью и тоской одновременно. Все заглавные женские партии были написаны под тональность Даае, да и себя в качестве лирической героини Кристин с легкостью представляла. Но вот вообразить кого-то из текущих актеров театральной труппы на роль Фантома девушка затруднялась. Также как Даае не знала, чем же в итоге закончится история, повествующая о жизни и любви дьявольского ангела подземелий. Она тряхнула головой, словно в попытке разогнать морок, и села за стол, чтобы написать ответное послание. Задумавшись буквально на пару минут, она покрутила в пальцах перьевую ручку. Этот иносказательный диалог можно вести вдвоем. «Моя милая Эрика, Я искренне рада, что твое состояние заметно улучшилось! Это крайне важно, и дарит надежду на то, что вскоре ты сможешь вернуться в Париж. Поскольку, как я вижу, твое нахождение в Гёрберсдорфе изрядно тебе наскучило. «Строптив, норовист и своеволен». Сначала я подумала, что ты зачем-то решила рассказать мне про свой характер, о котором я и так прекрасно осведомлена, но затем поняла, что речь идёт о твоём новом любимце. Ах, мадмуазель, Вы разбиваете мне сердце, ставя в известность о своих мимолётных увлечениях! Ты жалуешься, что в Гёрберсдорфе нечем заняться, но погляди, твой день выглядит гораздо более насыщенным на события, чем мой. Поскольку из интересных происшествий последнего месяца у нас случилась только пропажа человека. Все думали, что его смыло с берега очередной высокой волной после того, как его жена заявила, что в прилив тот ушел из дома, весьма перебрав кальвадоса . В итоге все жители прибрежных районов подрядились искать бедного Пьера, по их мнению, уже наверняка безвестно почившего в штормовых волнах Атлантического океана. Каково же было наше удивление, когда Пьер оказался среди тех, кто занимался его же поисками? Ты бы видела лица присутствующих! На вопрос окружающих, что он делает, Пьер невозмутимо заявил, что помогает в поисках пропавшего. Он, конечно, изрядно перебрал со спиртным, но, нужно отдать должное его благоразумию, не направился в сторону берега. Ты, наверное, подумаешь – как волной может смыть взрослого мужчину с городской стены высотой пять метров? Моя милая, я тебе обязательно покажу приливы в нашем городе. Это сейчас океан более спокоен и волны наступают лишь в шторм. А вот зимой они слизывают с улиц практически все и бьются о городские стены высотой по десять, а то и больше метров, накрывая прибрежные дома с крышей. Нашему особняку повезло – он находится с другой стороны бухты, что дает мне возможность наблюдать за этой невероятной мощью, не закрывая ставен в попытке спасти окна от накатывающих волн. Эрика, ты меня недооцениваешь. Несомненно, я не настолько искушена прозой, по сравнению с тобой, но, конечно же, я читала «Собор Парижской Богоматери». Кстати, об историях любви. Я прочитала текст, что ты мне прислала и несколько удивлена, узнав, что история Фантома и его возлюбленной приняла такой оборот. В последний раз все выглядело несколько иначе. Мне искренне жаль, что Фантом загнал себя в эту бесконечную бездну отчаяния, считая, что его чувства не могут быть разделены. Ведь, по большому счету, с чего он взял, что будет отвергнут? Только из-за внешнего уродства? Но он гениален в своем творчестве! Да и его избранница. Мне кажется, ты весьма несправедлива к ней. Она не глупа, чтобы не различить искреннее и живое сердце за ледяной броней жестокости и постоянного отторжения возможной близости. «Любовь подобна дереву: она растет сама собой, глубоко запуская в нас свои корни, и нередко продолжает зеленеть даже в опустошенном сердце». Мне кажется, эти слова из романа Гюго как никогда уместны в этом случае. Безусловно, ты творец своей истории, но подумай еще раз, насколько стоит обрекать Фантома на мрачное одиночество и при этом не оставлять главной героине ни единого шанса ответить взаимностью на его искренние чувства…» - Мадмуазель Даае! Мадмуазель Даае, к Вам гости! Вроде, из самой столицы! - выпалила малышка Виви, младшая сестра Томá, заглянув в кабинет, где сидела Кристин. Ей едва исполнилось десять, и, отличаясь неуёмной энергией, она рыжеволосым штормом периодически влетала в то или иное помещение, начисто забывая о манерах. Сердце Кристин пропустило удар. Неужели Эрике все же удалось каким-то непостижимым образом найти способ приехать к ней на недельку-другую, отложив свое лечение в санатории и дела в столице? - Кто? - слегка дрожащим от радостного предвкушения голосом уточнила Даае. - Какой-то статный молодой человек. Представился, как виконт, - девочка хитро заулыбалась. Рауль. Едва зародившая радостная волна в груди Кристин тут же схлынула. - Передай виконту, что я сейчас спущусь, - ответила Кристин, всячески стараясь скрыть разочарование в своем голосе. Спешно завершив письмо, Кристин направилась в гостиную.***
Внизу ее действительно встретил Рауль. Его лицо озарилось улыбкой, когда он увидел Даае на верхних ступенях лестницы. Виконт тут же поспешил к девушке, раскрыв навстречу свои объятия. - Кристин, Боже, ты прекрасна! Морской воздух пришелся тебе явно на пользу. Ты просто расцвела! Еще бы, здесь так замечательно дышится по сравнению с Парижем. - Благодарю, - коротко улыбнулась Кристин в ответ. Она остановилась в паре шагов от Рауля и, очевидно, не желала разделять с ним этот, по ее мнению, ставший вдруг почему-то слишком интимным жест. Молодой человек буквально пару секунд постоял в ожидании, после чего несколько сконфуженно завел руки за спину, продолжив натянуто улыбаться. Разговор все не складывался, прерываясь на, казалось бы, секундные, но все же неловкие паузы. Кристин осознавала, что Рауль, судя по всему, решил порадовать ее своим приездом. Но она ничего не могла (или же не хотела?) поделать с той досадой, что ощущалась внутри от присутствия в гостиной молодого человека, а не Эрики. - Ты не рада меня видеть? – наконец решил спросить де Шаньи, явственно читая разочарование в глазах хозяйки дома. – Или ты ожидала не моего приезда? Кристин слегка смутилась, а затем с улыбкой покачала головой в попытке хоть как-то успокоить собеседника. В самом деле, чего она хотела? Эрика находилась на лечении и никак не могла быть здесь, в то время как друг детства нашел возможность навестить её и хоть немного скрасить будни своим присутствием. В этом доме они совместно провели много времени, наполненного тёплыми воспоминаниями. В конце концов, эта дружеская встреча ни к чему не обязывала. - Ну что ты, Рауль. Я рада тебе. Просто твой приезд оказался для меня полной неожиданностью. Виконт кивнул, словно пробуя эту фразу на искренность, а затем несколько скованно отошел к окну, любуясь открывшейся морской панорамой. - Ты знаешь, я всегда любил бывать в вашем доме. Мсье Даае, светлая ему память, относился ко мне если не как к сыну, то как к другу. Несмотря на мой юный на тот момент возраст, он считал возможным обсуждать со мной любые вопросы. Он всегда оставался очень добр ко мне. Кристин улыбнулась теплым воспоминаниям об отце, что тут же возникли в ее голове, в то время, как мужчина продолжил. - А еще я обещал ему, что буду тебя защищать. - А потом пропал на девять лет, - не удержалась Кристин, но тут же постаралась смягчить хлесткость своих слов. – Рауль, мы были всего лишь подростками, поэтому наши детские клятвы хоть и милы, но остаются всего лишь ребячеством. Мужчина в ответ несколько капризно дернул подбородком. Его явно озадачила эта отстраненность Кристин, и, очевидно, он ожидал совершенно иного приема. Поэтому виконт предпринял последнюю попытку. - Мой отец, как ты помнишь, всегда был и остается весьма властным и суровым человеком. И он не терпит отказов и препирательств. Поэтому, когда он срочно вызвал меня в Париж в конце того лета, я понял, что моей беззаботной юности пришел конец. С тех пор я, конечно, стал вхож в светское общество, но часть моего сердца навсегда осталась в Бретани, среди этих необузданных волн и скал, Кристин. Где-то здесь, рядом с тобой. Даае в замешательстве переплела пальцы и нервно закусила нижнюю губу. Если это и была попытка некоего признания, то меньше всего на свете Кристин хотела бы вовлекаться в мучительные объяснения и расстановку границ допустимого для их дружбы. Она всегда считала, что для Рауля и так очевидна природа ее чувств - она никогда не давала повода рассчитывать на нечто большее. Но, судя по всему, все могло обстоять куда как сложнее. - Рауль, послушай, - начала было Кристин, но в смятении замолкла, пытаясь подобрать слова, которые никак не шли. Виконт внимательно вгляделся в лицо напряженно застывшей собеседницы. С Кристин что-то явно происходило. И если в последний их ужин в ресторане, очевидно, она была расстроена той склокой с Гарнье и оттого вела себя странно, то здесь ее поведение было совершенно необъяснимо. За этот май её словно подменили! Кристин все время отказывалась от их встреч, ссылаясь на какую-то постоянную занятость, а затем вообще уехала в Сен-Мало, не предупредив его об этом. И если бы не Фирми, Рауль так бы и не знал, где же искать приму летом. Он еще некоторое время посмотрел на явно растерянную девушку, а затем обворожительно улыбнулся: - Конечно же, это все дела давно минувших дней, Лотти. Но, меж тем, я все еще люблю посещать эти милые моему сердцу места, хоть это и удается не так часто. Посему я здесь. Ну и, конечно же, чтобы рассказать тебе свежие столичные новости, без которых тебе, должно быть, весьма тоскливо. Кстати, я привез еще кое-что. Кристин облегченно перевела дыхание. Похоже, ее опасения оказались напрасны. В то время как Рауль ненадолго вышел из комнаты, чтобы вернуться буквально через минуту. В руках молодого человека оказался яркий воздушный змей. - Ты помнишь, как в последний мой приезд сюда мы запускали подобный? Девушка ахнула, пальцами поглаживая пестрое бумажное оперение. Он действительно крайне напоминал того воздушного змея, что они вместе запускали на ближайших к дому скалах девять лет назад. И которого, в конечном счете, унесло в океан очередным порывом ветра, потому что Кристин не удержала веревку. Даае ощутила мимолетную волну теплой тоски по тем беззаботным временам. Когда она только училась петь, когда был жив папá, когда все казалось простым и понятным. - Не хочешь запустить? – вдруг поинтересовался Рауль, явно довольный тем впечатлением, что произвел его маленький подарок. - Что? – изумилась девушка, при этом заинтригованно глядя на мужчину. Чтобы сам виконт да предожил пускать воздушных змеев на берегу океана? - Пойдем на скалы? На этот раз, я научу тебя, как не упустить змея, - улыбнулся де Шаньи, галантно подставляя своей спутнице руку. Весь последующий день, что виконт гостил в ее доме, был наполнен теплыми воспоминаниями, ненавязчивыми дружескими беседами, неспешными прогулками вдоль берега. Завершился же он ужином из свежайших местных устриц с бокалом мюскаде. Рауль отказался останавливаться в Сен-Мало, сославшись на дела в Кане. И, уже собираясь, напоследок молодой человек уточнил: - Спасибо тебе за прекрасный день, моя дорогая Лотти. Но теперь и я хотел бы пригласить тебя в гости в наше поместье на правах подруги детства. Ты ведь знакома с моим отцом, он будет рад повидаться с тобой спустя столько лет. Он наслышан о твоем успехе на сцене, поэтому, наверняка, будет польщен тем, что сама прима Гран Опера отужинает в его доме. Особенно с учетом, что он знаком с этой примой сызмальства. Кристин мягко улыбнулась, провожая гостя к двери: - С огромным удовольствием, как только я вернусь в Париж.***
Следующее письмо от Эрики шло неприлично долго. За это время Кристин успела прочитать изрядную часть библиотеки отца, а также в отлив дойти до острова Большой Бе. На первый взгляд это был совершенно ничем не примечательный клочок суши, скалами ощетинившийся из вод Атлантики. В то же время, история Большого Бе была просто-таки неразрывно связана с историей самого Сен-Мало. И не только с историей – во время отливов островок соединялся песчаной пуповиной с городом. Его название восходило к латинскому ve, то есть брод. Но Кристин гораздо больше по душе пришлась бретонская легенда о спящем гиганте Бе, который хранит свои северные сокровища. На островке также находилась могила местного поэта Франсуа Рене де Шатобриана , на надгробье которого были выбиты строки: «Скала, избитая штормом лучше, чем Пантеон. Когда умер поэт и что этот поэт бретон», а также небольшая часовенка Нотр Дам де Лорье. Кроме того, Кристин продолжала бесконечные репетиции хорошо знакомых партий, которые ей предстояло исполнять на сцене буквально через месяц. Наконец, когда она уже почти отчаялась получить послание, решив, что то потерялось где-то на бесконечных разбитых дорогах между севером Франции и Пруссией, на ее столе все же оказался пухлый конверт, который внезапно пришел из самого Парижа. Кристин нахмурились. Но буквы с ее именем на конверте были все те же - порывистые, вычурные и витиеватые. Она тут же вскрыла конверт и погрузилась в чтение. «Моя дорогая Кристин, Искренне прошу у тебя прощения за эту непозволительную задержку, что вышла с письмом. Дело в том, что я все же решила возвратиться в Париж. Мой недуг отступил в достаточной мере, чтобы я наконец-то могла вернуться к решению неотложных дел в столице. Ввиду этого твое письмо мне пересылали из Гёрберсдорфа, что, естественно, потребовало времени. Я крайне рада, что ты проводишь свой отдых с пользой - как я вижу, ты успела прочесть изрядную часть библиотеки мсье Даае. Это похвальное рвение! А я в свою очередь после возвращения с головой погрузилась в работу над инженерными сооружениями. Честно говоря, ввиду этого у меня даже не хватает времени на работу над моей оперой. Но я себя успокаиваю тем, что до премьеры еще далеко, в отличие от начала сезона, к которому нужно успеть завершить проведение всех запланированных работ. Но, я обещаю, к твоему приезду все уже будет обязательно готово - отныне ты сможешь безбоязненно выходить на арьерсцену на любое расстояние без опасений, что огонь заденет твоё сценическое одеяние - теперь пламя будет надежно сокрыто под стеклом пламегасителей. Что же касается либретто, то могу сказать лишь одно - мадмуазель, Вы, в силу своей доброты и сострадательности, пытаетесь породить тщетные надежды даже в душе Фантома? Постыдитесь взращивать ложные упования! Он всего лишь монстр из глубоких подземелий, не заслуживающий любви и уж тем более не достойный того, чтобы девица положила свою славу и жизнь на алтарь неуместных чувств к этому сомнительному во всех смыслах персонажу. В одной работе, посвященной изучению природы любви и влюбленности говорится следующее: «Для влюбленного весь мир заключается в одном единственном человеке, он открывает для себя истину именно с помощью этого человека; при этом любимый человек не является ни носителем, ни хранителем истины, он — та «дверь», то открытая, то полуоткрытая, то запертая, которая ведет к этой истине». Для Фантома же истина сокрыта полотном наглухо закрытой двери. Но, впрочем, оставим это. Я хотела рассказать тебе о том, что вернулась в Париж не одна. Вместе со мной увязался ещё один прекрасный мсье, возжелавший моего общества. А я никак не могла ему в этом отказать. Прекрасный, светловолосый красавец с медовыми глазами. Как ты, должно быть, уже догадалась, я выкупила и забрала Артиста в Париж. Не могу сказать, что служащие санатория были сильно огорчены тому, что не увидят этого строптивца. Как мне показалось, они даже выдохнули с облегчением. В то время как конюх, которому я доверила определить его в загородную конюшню на содержание, немного побледнел, столкнувшись с Артистом, тут же возжелавшим обозначить ему свой характер. Я вас обязательно познакомлю. Ведь ты как раз умеешь находить общий язык с настырными упрямцами, если мне не изменяет память. Скажу, наверное, банальность, но я с нетерпением жду нашей встречи. Честно говоря, здание Гран Опера ощущается совершенно сиротливо в твое отсутствие. Но я утешаю себя мыслями, что морской воздух и отдых действительно полезны и необходимы для тебя в преддверии скорого начала театрального сезона. Поэтому постарайся вобрать все тепло Бретанского берега в последние недели своего пребывания в Сен-Мало! За сим откланиваюсь и возвращаюсь к своим бесконечным инженерным изысканиям. Должно быть, следующее письмо станет последним, ведь затем мы сможем все обсуждать без участия бездушных букв и чернил. С нетерпением буду ждать твоего ответа, моя дорогая.С любовью,
Эрика.
21 июля 1877 года».
Кристин задумчиво постучала конвертом по столу, глядя на волны, бьющиеся о городскую стену. Начинался прилив. - Тома́! - Да, мадмуазель, Даае? - юноша заглянул в комнату и, увидев письмо в руках хозяйки, сразу же уточнил. - Что прикажете? Отправить письмо? - Нет, попроси конюха к завтрашнему утру подготовить экипаж.***
Эрика нависла над столом, упираясь руками о столешницу, и внимательно изучая разложенные на ней чертежи проекта нового насосного оборудования и текущей системы газовой рампы для подачи освещения, спроектированной Густавом-Луи Лекоком. Она считала, что главной опасностью для Гран Опера, как и для другого здания столь монструозного размера, остаются пожары, и недавний случай стал тому лишь дополнительным подтверждением. И благо, что все обошлось малой кровью! Но ведь в следующий раз может так не повезти. Поэтому девушка искала способ, как проложить две системы параллельно в одном канале так, чтобы в случае возгорания на любом кусочке в противовес сразу же имелась система тушения, что уберегла бы жизни людей и само здание Парижской оперы от огня. Она слишком хорошо была осведомлена о том, насколько трагично могут заканчиваться истории такого рода. Дверь ее кабинета тихонько скрипнула. - Мадмуазель Гарнье, Вам письмо. Эрика резко вскинула голову да так и замерла со счастливой улыбкой на губах. - Не просто письмо, а с персональной доставкой, как я погляжу? Кристин радостно рассмеялась в ответ, проходя в кабинет распорядительницы. Она не могла оторвать сияющих глаз от Эрики. Определенно, пребывание в санатории пошло девушке на пользу - ее лицо снова приобрело живость, а каждое движение - привычную порывистость. Вот и сейчас она стремительно направилась к подруге, пересекая кабинет. В простой черной твидовой юбке, жилете и белой рубашке рукава которой она привычно закатала до локтя, работая с чертежами, Эрика выглядела максимально собранной и с головой увлеченной своей работой. Гарнье остановилась буквально в шаге от Кристин, словно не решаясь двинуться дальше, и напряженно убрала руки за спину. Даае же со смехом тряхнула головой и сама сократила расстояние, вовлекая подругу в теплые объятия. - Я скучала, - просто призналась она, ощущая, как расслабляется все тело от одного только присутствия Эрики рядом. - По опере? - усмехнулась Гарнье, прижавшись щекой к волосам девушки и наслаждаясь таким знакомым ароматом. Это была определенно лаванда. С тонкими пряными нотками морской соли. - Ты порой бываешь просто несносна, - рассмеялась Кристин, утыкаясь носом в плечо Эрике. Она и сама не понимала, откуда вдруг возникла эта навязчивая потребность в столь тесном касании, но меж тем чувствовала, что без него никак, совершенно никак нельзя. Эрика ласково погладила Кристин по спине и чуть отстранилась от девушки, все так же не отрывая от нее глаз, наполненных теплом от радостной встречи. - Мне кажется, или ты вернулась в Гран Опера несколько раньше намеченного срока? Я ожидала увидеть тебя лишь в последние дни августа, но никак не в начале месяца. Кристин неопределенно пожала плечами. Она прошлась вдоль стола Эрики, проводя кончиками пальцев по столешнице, прежде чем ответить, пряча лукавый взгляд изумрудных глаз за ресницами: - Ну, если ты так хочешь, я, конечно, могу погостить у друзей в Бордо… - Нет, - само собой вырвалось из груди Эрики, вызывав очередной мягкий смешок со стороны Кристин.– В смысле нет, конечно же я рада, что ты вернулась. Прости, но я никак не смогла бы вырваться к тебе в Сен-Мало. По правде говоря, у меня уже голова кругом от того, что я ничего не успеваю. Вот и сейчас, я заканчиваю работу над проектом инженерных конструкций, в то время, как договоренность о начале их возведения с «Промышленным бюро Лекока» касалась еще начала этой недели, чтобы уложиться в срок. И я даже не говорю о своей опере и декорациях, я представить себе не могу, когда у меня дойдут руки до этого вопроса в ближайшее время. Эрика напряженно потерла лоб, но затем все же слегка устало улыбнулась и совершенно искренне и открыто добавила: - Поэтому я несказанно рада, что хотя бы иногда ты сможешь составлять мне компанию и отвлекать от насущных вопросов простыми разговорами, не связанными с техническими расчетами и цифрами. Кристин отметила для себя, что помимо чертежей на рабочем столе Эрики лежали ее письма. Похоже, периодически она их перечитывала в перерывах между работой. Да и вообще складывалось ощущение, что Гарнье снова проводила на работе большую часть своего времени, включая ночи. Конечно, ничего нового, но памятуя, чем это закончилось в прошлый раз, Даае не могла не спросить. - Эрика, ты хотя бы отдыхаешь? - голос Кристин звучал несколько обеспокоенно. – Конечно, ты прошла лечение в санатории, но что-то мне подсказывает, что доктор Лурье вряд ли одобрил бы твое столь стремительное погружение в рабочие дела. Эрика пожала плечами, словно вспоминая, когда она отрывалась от работы за сегодняшний день. Судя по всему, весь круговорот дел действительно захватил ее с головой. И несмотря на то, что в опере не было артистов, все здание временно было наполнено эхом голосов совершенно иного толка: сопрано пилы, баритон молотка, бас рубанка, тенор бурава. В этой, на первый взгляд, какофонии тем не менее чувствовалась мелодика созидания. - А ты сегодня вообще ела? – уточнила Кристин настойчиво и не получив ответа добавила. – Хорошо, похоже я поняла, зачем вернулась раньше времени. Судя по всему, чтобы, как минимум, ты выжила до начала нового сезона. Внутри Кристин разрасталось столь непривычное для нее прежде желание заботы. Конечно, она ухаживала за Эрикой во время ее болезни. Но там стоял вопрос жизни и смерти. Сейчас же все обстояло иначе. Прежде окружающие всегда заботились о Кристин, считая ее хрупкой и не способной отвечать за свое личное счастье. А теперь она добровольно брала на себя моральную ответственность за благополучие другого человека. Эрика благодарно улыбнулась в ответ, а затем, сняв жакет со спинки стула и подхватив перчатки, направилась к двери, остановившись около выхода в ожидании Даае. - Я же не рассказывала тебе про похороны? - поинтересовалась Эрика с озорной улыбкой, когда подруга приблизилась. Очевидно, она сегодня пребывала в прекрасном расположении духа. - Только не говори, что ты все же ходила на них? - Всего на одни, но я не прогадала! И могу тебе сказать, что вышло феноменально! В какой-то момент туда явились жандармы, чтобы задержать безмерно скорбящего, но, судя по всему, непосредствено причастного к смерти своего отца, единственного наследника семьи. - Боже мой, да ты явно не скучала здесь без меня. Хорошо, давай ты расскажешь мне об этом по пути? Я все же приглашаю тебя на обед, хотя уже в пору ужинать, - рассмеялась Даае подхватив подругу под локоть и следуя за ней к центральному спуску. - Хорошо, только пообещай мне, что мы пойдем не в те вычурные места, где от количества золота и безвкусицы начинают слезиться глаза? - Эрика многозначительно изогнула бровь, уточнив. - Или прима Гран Опера готова позволить себе ужинать лишь в таких заведениях? Кристин лишь фыркнула в ответ, закатив глаза. - Я предлагаю сходить в «Bouillon Chartier». Тебе наверняка понравится их необычный новаторский интерьер. А еще у них подают великолепный луковый суп. _______________________________ [1] Маяк Рошбонн (фр. Rochebonne) распологался на вершине района Леви, который возвышается над пляжем Миникич, к востоку от города. Был введен в эксплуатацию в 1868 году, образован квадратной башней, часть которой была выкрашена в красный и черный цвета. [2] Исторический и географический регион на юго-востоке Силезии. В конце XIX века входила в состав Пруссии. [3] Лошади соловой масти имеют красивый золотистый цвет шерсти, который оттеняется гривой и хвостом светлого (чаще – белого) цвета. Оттенок тела может быть довольно разным – песочным, кремовым, светло-медовым. А глаза – от янтарных до темно-коричневых. [4] Верховая порода лошадей, выведенная на территории современного Туркменистана (Ахал-Теке) предположительно около 5000 лет назад. Относится, наряду с арабской, к числу чистокровных пород, так как является эталонной верховой лошадью. Одна из редких пород с необычной мастью, всегда отличающаяся ярким золотистым или серебристым отблеском шерсти. [5] Отсылка к лечению при помощи аппарата доктора Шартуля для лечения дыхательных заболеваний, в частности туберкулеза при помощи йода. Препарат помещался в стеклянный флакон, больной должен был вдыхать его при помощи длинного мундштука из слоновой кости. Доктор Шартуль опробовал его на 28 больных — в 17 случаях было заметно улучшение пациентов, но состояние 11 не изменилось. [6] Литературный перевод Anagramme https://lyrsense.com/authors/anagramme [7] Фр. Calvados — яблочный или грушевый бренди, получаемый путём перегонки сидра, из французского региона Нижняя Нормандия. [8] Виктор Гюго «Собор Парижской Богоматери». [9] Фр. Muscadet — сухое белое французское вино из западной части долины Луары. Производится в основном в департаменте Атлантическая Луара к югу от Нанта. Вино изготавливается только из одного сорта винограда мелон де бургонь («бургундская дыня»), также именуемого мюскаде. [10] Фр. Le Grand Be – Большой Бе. [11] Фр. François-René, vicomte de Chateaubriand, 1768-1848, французский писатель, политик и дипломат, ультрароялист, виконт, пэр Франции, консерватор, один из первых представителей романтизма. [12] Фр. Chapelle de Notre-Dame-des-Lauriers не дошла до наших времен, будучи полностью разрушена в период Второй мировой войны. [13] Цитата из книги Francesco Alberoni «Innamoramento e amore» 1979г. Да, она увидела свет на сто лет позже, но что вы мне сделаете? [14] Газовый промышленник Густав-Луи Лекок занимался в тот период монтажом безопасных газовых рамп вплоть до замены газа лампами накаливания в начале XX века. [15] Речь об одном из старейших в Париже ресторанов «Restaurant Montparnasse 1900» , который был основан в 1858г. и первое время носил наименование «Bouillon Chartier», специализируясь на супах и бульонах. Ресторан оформлен в роскошном стиле ар-нуво (расцвет пришелся на конец XIX - начало XX веков), украшен застекленными витринами, зеркалами в резных рамах, длинной деревянной балюстрадой и изящными светильниками с приглушенным светом.