Брут и его бешеный

Сегодня какой-то абсолютно проклятый день. Бродяга жутко заебался в патруле, и все, что он хочет видеть — простой и понятный браслетник. Говорить не хочется, да и получается только матом. Поэтому, когда он наконец приходит домой, то скидывает верхнюю одежду и просто сгребает Брута в охапку прямо на ходу. Обнимает со спины и судорожно выдыхает в лопатки, расслабляясь. У Брута в руках инструменты, он даже не может обнять своего волчонка в ответ, но все равно понимающе замирает, дает надышаться собой. Устал, соскучился. Они так несколько минут и стоят по-глупому в центре комнаты, потому что Бродяга отцепляться от него не собирается. Брут, как всегда, упускает тот момент, когда объятия из согревающих становятся обжигающими. Просто Бродяга, достаточно отдохнув, вдруг начинает с нажимом гладить его по плечам, чуть царапая и пуская мурашки. Бруту сначала немного щекотно, но потом становится не до смеха. Брут под его руками тает в лужу — никогда его просто от прикосновений настолько не уносило, но с этим невозможным изгоем он вспыхивает спичкой на раз-два. Бродяга его ключицы пальцами обводит, шею царапает и ладонью обнимает, но не давит — Брут доверчиво запрокидывает голову. Когда Бродяга переходит к своей любимой части — он постоянно говорит, что такую крышесносную шею грех не искусать — Брут тихо стонет. Бродяга довольно трется носом о щеку, гладит дернувшийся кадык и прихватывает зубами плечо. Он чередует укусы с поцелуями, опускается руками все ниже и царапает тонкими пальцами ребра и живот под майкой. — Ты что делаешь? — Брут хрипит и сам своего голоса пугается. Он, кажется, куда-то шел и что-то нужное делал, но умелые руки вышибают из головы все мысли. — Люблю тебя, — еще один укус в шею. Инструменты выпадают из ослабевших пальцев. Бруту настолько хорошо, что хочется умереть.