Брут и его бешеный

Брут стоит на балконе своей квартиры и прислушивается к отголоскам бушующей за куполом грозы. В Полисе никогда не наступает абсолютной тишины, жизнь здесь не прекращается даже ночью. Но все же ночью становится намного тише, поэтому удается разобрать приглушенные раскаты грома, пробивающиеся сквозь силовое поле купола. Брут закрывает глаза и представляет шелест упругих дождевых струй, озаряемых вспышками молний. Под куполом дождя не бывает. Здесь всегда царят постоянные стабильные температура и влажность, лишь слегка колеблющиеся в пределах установленной нормы. Все предсказуемо. Все просчитано. Все стабильно. Он ведь этого и хотел, стремился вернуться к этому. Почему же ему так паршиво? Казалось бы, все предельно ясно. Та вылазка на Окраины была совершенно глупой и бессмысленной, следствием помутнения рассудка, побочным эффектом посттравматического синдрома. Как можно было вообще в здравом уме решить, что покинуть Полис и жить на Окраинах, пусть даже ради значимой цели — хорошая идея?! Решение вновь вернуться в Полис в этой ситуации было единственно верным и здравым. Но, вопреки всему, стабильность и предсказуемость не приносили покой, а раздражали. Холодная логика, всегда являвшаяся характерной чертой Брута, сейчас оказалась бессильна перед непонятным чувством, заставляющим в два часа ночи стоять на балконе и слушать далекие раскаты грома. Кажется, он скучает по дождю. Брут сжимает перила балкона и встряхивает головой. Глупо, как глупо! Здесь вся его жизнь, работа, друзья. А ему тоскливо из-за того, что здесь нет дождя, какой бред! «В дожде ли дело?», — возникает в подсознании предательская мысль. Брут отгоняет ее, решительно разворачивается и уходит в комнату, захлопнув за собой балконную дверь, чтобы уже наверняка ничего не было слышно. Спать не хочется, и следующие двадцать минут он отстраненно перебирает бумаги, но мысли никак не желают концентрироваться на чем-то определенном. Когда Брут уже решает оставить это бесполезное занятие и все же попытаться уснуть, раздается стук в дверь. Брут не удивляется. Если вы работаете или тем более дружите с Икаром, то быстро привыкаете к тому, что он может заявиться к вам в любое время дня и ночи с очередной гениальной идеей. Брут, не задумываясь, открывает дверь — и от неожиданности отступает на шаг назад. За дверью стоит совсем не Икар, а взъерошенный, мокрый с головы до ног Бродяга. Видя, как вытянулось лицо Брута, он довольно усмехается и, воспользовавшись невольно освобожденным Брутом пространством, нагло заходит в квартиру. — Какого… Что ты… Как ты сюда прошел?! — Ага, так я тебе и скажу, разбежался. Как прошел — так прошел, ногами. — Но… Зачем? За те три недели, что прошли после решения Брута вернуться в Полис, от изгоя не было ни одной весточки. «Да и с чего бы им быть?», — логично вопрошал разум. Но что-то, что разуму было не подвластно, пробуждало в груди тягучую тоску от мысли, что они могут никогда больше не увидеться. Бродяга расстегивает намокшую куртку, запускает руку во внутренний карман и, покопавшись там, извлекает небольшой сверток. — Когда ты свалил, ты забыл свое барахло, — он протягивает сверток Бруту. — Вот. Забирай, мне оно не нужно. Забирая у изгоя сверток, Брут случайно дотрагивается до его руки и чувствует, какая она холодная. Хоть под куполом и тепло, но одежда Бродяги, похоже, действительно промокла насквозь, вон, с нее аж на пол капает. Видимо, он попал под льющий за куполом дождь. Брут разворачивает сверток и видит несколько запчастей, деталей протеза и пару своих инструментов. Надо же, действительно забыл. — Спасибо! — искренне улыбается Брут. Бродяга, оглядывающийся вокруг, в ответ лишь неопределенно дергает плечом. Повертев головой и оценив видимую от двери часть квартиры, он криво усмехается: — Ну и хоромы! Неудивительно, что наша жизнь тебе не понравилась. У тебя все прямо… идеальное. Брут от этого почему-то смущается и опускает голову. И упирается взглядом в лужу, накапавшую на пол с мокрой одежды Бродяги. — Ты весь мокрый… — Неужели? — ядовито осведомляется Бродяга. — Что ж, извини, что запачкал твой идеальный пол. Это у вас тут тепличные условия, а у нас, знаешь ли, бывает такая штука, как дождь. — Я могу дать тебе сухую одежду, — игнорирует Брут язвительные выпады. — Что? Чтоб я надел эти ваши смирительные рубашки?! С чего бы это? Всякому терпению приходит конец, и Брут не удерживается от ответной колкости. — С того, как минимум, что ты в моей квартире, и твоя мокрая одежда капает на мой пол! — Да пошел ты со своей квартирой! — кривит Бродяга посиневшие от холода губы, резко разворачивается и делает шаг к двери, чтоб уйти. — Стой! — Брут ловит его за руку. Бродяга раздраженно дергает плечом, пытаясь высвободиться. — Да стой же, послушай! Ты не сможешь сейчас уйти! — Это еще с хрена ли? — Потому что, — Брут сильнее сжимает пальцы на руке изгоя, не давая ему вырваться, и старается говорить медленно и четко, как с упрямым ребенком, — сейчас около трех ночи. В три происходит проверка и автоматическая перенастройка купола. Это вызывает хаотичные изменения напряжения в произвольных местах. Не знаю, через какую дырку ты умудрился пролезть, но в ближайшие два часа ты через нее не выйдешь. В лучшем случае, будешь эти два часа торчать у купола. В худшем, напряжение может измениться, когда ты будешь проходить через брешь, и тогда… Бродяга снова поворачивается к Бруту лицом и сверлит его взглядом, но видя, что он серьезен, зло выдыхает и перестает пытаться высвободить руку. — Чертов купол, чертов Полис… — бурчит изгой себе под нос. Убедившись, что Бродяга больше не пытается уйти, Брут отпускает его мокрый рукав. — Ты можешь подождать здесь. Через два часа работа купола стабилизируется, и ты сможешь выйти за его пределы, — Брут уходит в комнату, берет из шкафа комплект одежды и возвращается к Бродяге. — Но раз уж тебе придется здесь сидеть, переоденься. Пожалуйста, — он протягивает вещи изгою. Бродяга смотрит на аккуратно сложенную белую одежду с непередаваемым презрением. Брут вздыхает. — Я не прошу тебя в этом уходить. Надень пока что. За два часа твоя одежда высохнет, у меня прекрасная сушилка. И получишь все обратно. Держи. Считай, что это возвращение долга, ты же мне свою одежду давал, — Брут всовывает вещи в руки Бродяге и указывает на дверь дальше по коридору. — Вон, ванная там. Только не вздумай идти в своих говнодавах! Бродяга еще несколько секунд стоит, поджав губы и сверля Брута недовольным взглядом, потом все же уходит по направлению к ванной, мстительно не снимая обувь и топая как можно громче. Брут лишь закатывает глаза, вздыхает и идет на кухню ставить чайник. В ванной Бродяга стягивает с себя мокрую одежду. Он никогда в этом не признается, но он действительно успел замерзнуть в насквозь промокших вещах, поэтому в глубине души рад возможности переодеться в сухое. Одежда Брута оказывается ему почти как раз, только рубашка немного широка в плечах. А еще от нее пахнет Брутом. Бродяга на секунду замирает, вдыхая этот запах и ощущая, как шевелится в груди странное чувство, потом встряхивается, раздраженно одергивает ворот и подходит к зеркалу. Скептически смотрит на свое отражение и вновь дергает ворот рубашки, который кажется сковывающим и неудобным. Расстегивает у ворота пару пуговиц и закатывает до локтей рукава. Ну вот, так хоть немного удобнее, и как кто-то вообще в этих рубашках ходит? Брут тем временем заваривает в двух кружках чай. В кружку Бродяги он, не скупясь, насыпает сахара — успел запомнить, что изгой любит сладкое. Подумав, достает и кладет на стол шоколадку и пачку печенья. Потом садится и начинает задумчиво разглядывать город за окном, не спеша отпивая из своей чашки. Когда Бродяга, шлепая босыми ногами — все-таки соизволил снять ботинки — заходит на кухню, Брут оборачивается — и невольно залипает. Изгой в светлой одежде смотрится очень непривычно, но, надо признать, что белая рубашка с закатанными рукавами и расстегнутым воротом ему чертовски идет. — Что таращишься? — сразу взъерошивается Бродяга, замечая взгляд Брута. Брут моргает и отводит глаза. — Ничего… — Он вспоминает о стоящих на столе кружках и придвигает одну Бродяге. — На, это тебе. Это просто чай и шоколад, но что есть, я, знаешь, гостей не ждал. Хотя ты, наверное, шоколад и не ел никогда, попробуй. Можешь даже забрать, если хочешь. Тоже, считай, возвращение долга, за еду. Бродяга подходит к сидящему Бруту и нависает над ним, облокотившись одной рукой о стол. В его глазах пляшут злые огоньки. — Да что ты все заладил про возвращение долга?! Думаешь, можешь просто вот так вот проторчать в моем доме несколько месяцев, потом свалить — и откупиться сраными шмотками и чаем?! — говоря это, он наклоняется все ниже и ниже. Брут ничего не возражает и смотрит снизу вверх как будто… виновато? Сожалеюще? Бродяга не может до конца понять выражение его зеленых глаз. Глаз, по которым он так скучал. В душе кипит смесь обиды, злости, тоски и желания сделать какую-нибудь безрассудную глупость. Бродяге хочется Брута то ли ударить, то ли… — Ты явно задолжал мне что-то большее, — заявляет Бродяга и, притянув Брута за ворот рубашки, целует его в губы.