Мэргэн

И они пошли. Найти тропу оказалось практически невозможно. Со всех сторон темный лес городил путь колючими елями и непролазными дебрями. Под ногами стопорились острые ветки, одна едва не пробила Алтаю подошву. Каждый раз вслушиваясь в шорохи, Тургэн молился, чтобы то был не медведь и Небо его слышало. Дважды сотник менял направление и каждый раз по долгу стоял, стараясь правильно определить положение Солнца в пасмурную погоду. Один раз он ошибся, и они сделали петлю, сотник понял это по оставленным им же засечкам. Они несколько раз делали долгие привалы, на протяжении которых сотник пытался отдышаться и унять дрожь в руках. Алтай все делал правильно. Ему не перечил, не торопил и не спрашивал ничего, безукоризненно шел след в след, а когда Тургэн в очередной раз споткнулся, подхватил его и подставил плечо. Вечером, когда тьма уже на половину поглотила лес, а от надежды осталось одно слово, Тенгри смилостивился и совершил чудо. Они вышли на тропу. Сомнений быть не могло. На закрытой хвоей колее отпечатались чьи-то старые следы, а среди деревьев сигнальным флагом стояла белая берёза. – Тенгри пощадил нас! Алтай упал на колени и воздел руки к темнеющему небу, с которого начинали падать мелкие капли. Тургэн лег на землю и обнял руками берёзу, белая и прекрасная она возвышалась над ним, божественная и недостижимая. На сотника накатила волна жара и он, исполнившись чувством, зашептал: – Серегряная, с девятью ветвями. Нахравь ною нолитву Отцу Голувого Нега, услышь нея, о Тенгри, единственный владыка, не остахляй нас в техный час, чтогы не дули суровые ветра, стань ноим щитом от невзгод, стань ноин нечом хротив врагов. Дождь усиливался, капель становилось больше. В ушах стучала кровь, под череп как будто швырнули горсть раскаленных углей. Тургэн запрокинул голову, подставляя лицо дождю, голос его стал громче. – Дай сил соглюдать твой закон, снилуйся за то, что не сног ену следовать, хрости за славость, за трусость, о, Тенгри, сной водой кровь с ноих рук! Небо вздрогнуло и разразилось громом, молния разрезала облака, обрушивая на землю ливень. Тургэн вздрогнул и крепче обнял ствол, но не остановился. – Дай силы не свиться с дороги, укаши хуть, не сгуви тех, кто рядон со хной, гудь нилостив с тени, кого я не уверёг, услышь нея, Великий каган! – Прячемся, Тургэн! Алтай схватил его и потащил с тропы, сотник не сопротивлялся, не было сил. В голове плескался смолистый морок. Они укрылись под еловой лапой, мокрые и жалкие перед истинным ликом природы. Вспышка дважды расколола небо, монголы вцепились друг в друга и положили руки друг другу на плечи, склонили головы, закрываясь от грохота и света, чтобы не видеть гнева Тенгри. Рука крепче сжала амулет с красным конем. Чтобы отвлечься от бури, Тургэн затянул песню без слов. Гортанный бас вторил грому, обтекая шум дождя, древняя сила скрывалась в звериных мотивах, трещал костер, сменялись поколения, сгорали в горниле войны цивилизации и рождались новые. Вскоре к его голосу добавился второй, такой-же низкий и непохожий на человеческий. Искусству горлового пения их обучали с детства, так отец подманивал зверей и птиц и даже общался с волками, а шаманы утробными завываниями вызывали духов и молились. *** – Сотник. Ты спишь? Спросил Алтай, когда они лежали ночью все у того же дерева спиной к спине. Дождь закончился, но костер развести у них не вышло, лес промок насквозь, и оба продрогли до костей. – Нет. Чево теве? Не открывая глаз отозвался Тургэн. – Да так... вопрос есть. – Схрашивай, рас есть. – Как ты стал сотником? *** – Уррррагша! Ревел сотник Чагатай, вскидывая вверх саблю. Его шлем, украшенный алым хвостом, служил ратникам маяком в неразберихе штурма. Тургэн прорывался вперёд, стараясь не терять командира из виду. Закрывая голову самодельным щитом, он взбирался по скользким от снега лестницам, уклоняясь от летящих со стен камней. Никогда ещё он так не жаждал прорваться вверх. В который раз Тургэн шёл под неприступную стену Рязани, скатывался по склону на кровоточащие тела, обнаруживая за шиворотом обжигающие комья снега. Затем уходил на отдых и возвращался снова, чтобы карабкаться к остервенелым урусам по трупам собратьев. Пленных, которых монголы гнали вперёд себя в первые дни, уже не осталось, и под ударами камней и кипячёной смолы стояли уже они сами. Вот Тургэн с диким ревом, заглушавшим страх, лезет наверх. В снег рядом вонзается стрела. Лестница качается, он поднимает голову, защитники города длинными палками пытаются сбить её. Он помнил, как не хотел тогда падать снова. Чагатай яростно ревел, уже схватившись в битве с защитниками стены, но перелезть через ограждения он так и не смог. Пронзенный вилами, он рухнул вниз. Тургэн не успел отреагировать, как в тот же миг лестница покачнулась. Урусы палками пытались сбросить ее. – ДЕРЖИТЕ! Заорал Тургэн и объятый жаждой победы, вскарабкался наверх. Он не видел, что происходило сзади и как трудно было ратникам удерживать лестницу на скользком склоне, замечал он только урусов на стенах, и как вспыхивает соседняя башня, а десятки батыров валят в город, снося врагов. Приободренный, Тургэн почти взбежал на вал по трещащей лестнице и принялся рубить защитников города, за ним же ударила остальная сотня, за десятником Тургэном шли они все и с победным "Урагша!" сносили ряды уруситов. Тургэн сражался, словно ястреб, сражался, когда шел снег, но был ему тот снег, как дождь в пустыне. Вот он уворачивается от атаки, мужик бьёт его в бок, но сотник слишком яростен. Он вгоняет клинок ему в грудь, но прежде чем умереть, клятый урус успевает шибануть его щитом. Тургэн падает в кровавую слякать, все плывет, он не чувствует ни жары, ни холода, когда в уши вклинивается ритм. Тук-тук. Тук-тук. Сердце стучит, думает сотник, но потом различает слова. – Тургэн! Тургэн! Он открывает глаза и превозмогая боль, медленно поднимается, падает, снова встаёт. Вокруг него ратники славят его имя, они смотрят на него, как на героя, отряд ждёт от него приказов, и десятник Тургэн понимает, что это отныне Его отряд. Он вскидывает кровавую саблю и рычит, указывая вперёд, где уже горит город, и единой лавиной рать его бросается в Рязань. *** Когда Тургэн закончил свой рассказ, на душе стало чуть теплее. Ох и он тогда повоевал этот город, ох и зверствовал он. А сотником его действительно потом сделали, отряд настоял, и в командовании нашлись люди, которые его поддержали. Из размышлений его вывел Алтай. Вырвал своим страшным вопросом. – Если они верили тебе. Почему ты бросил их? Тургэн тяжело вздохнул. По сердцу как будто провели ржавым гвоздем. Бежать от мыслей давно стало невыносимо, и он был вынужден вспомнить ту грозу. *** Топот копыт перемешался с лязганьем металла, хруст ломаемых костей потонул в шуме дождя. Ослепшие от темноты кони ржали и взбрыкивали под всадниками, скидывали их и топтали, наскакивали на укрепления, резко останавливались и поворачивали назад. Повсюду летали стрелы. Огненные языки вспыхивали и с шипением исчезали, оставляя на своем месте сизый дым. Тургэн с силой потянул поводья, заставляя Сергелен встать на дыбы и развернуться. В ночном хаосе было невозможно различить где враг, а где друг. Атака шла не по плану с первых минут. Сотник не мог сказать, когда его бесстрашие превратилось с слепую самонадеянность, но он явно недооценил врага, урусы заманили его в ловушку. Сотник уже пожалел, что не послушал шамана. Днём ранее тот умолял его оставить безумную затею преследовать ополченцев в лесу. Но Тургэну было плевать, в него как будто вселился злой дух, сотник был одержим идеей нагнать клятых урусов и не собирался отступать. Все кончилось тем, что Тургэн на глазах у всех хлестнул шамана плетью и пригрозил смертью за неповиновение, если тот не заткнется. По сотне пошли шепотки, что Тургэн сошел с ума. Наверное, были правы. Атака сотника разбилась об ландшафт и укрепления. Урусы наставили капканов, в которые попадали лошади, свалили колючий кустарник, который невозможно было штурмовать. Гроза переполошила его воинов, и ополченцы без труда били их. Тенгри явил свой гнев, покарав Тургэна за высокомерие. Над головой просвистела стрела. Тургэн ударил кобылу пятками, та понесла, перелетела через бревно, копыта впечатались в голову клятому урусу. Подскочили справа, сотник ударил наотмашь, кто-то завыл, лошадь храпела, кругом одни враги. Сотник крикнул, Сергелен помчалась вперёд, давя людей без разбора, но вдруг дернулась назад, врезалась во что-то крупное, Тургэна покачнуло. Из темноты показалась белая испуганная морда. – Нухур, они загнали нас в ловушку, лошади взбесились, что нам делать?! Крикнул Алтангэрэл, сдавая назад. Его белый конь храпел и мотал головой, золотые серьги ратника издевательски сверкали в отблесках грозы. Тургэн бросил: – Вали! Развернул кобылу и ускакал, ловя обрывки слов. Надо срочно уходить, иначе они все погибнут. Раскат грома заставил его пригнуться и машинально закрыть голову руками, сердце колотило бешеным ритмом. Страх сковал сотника, не давая сосредоточиться. Сверкнула молния, осветив на миг поле боя, месиво из черных фигур. Темнота... Как он ненавидел темноту. – Сохор! Заорал Тургэн, тщетно надеясь услышать голос брата в дожде. Он несколько раз проскакал через гущу сражения, сквозь своих и чужих. – Тургэн! Сотник обернулся, пытаясь найти источник звука. – Тургэн! Сохор, уже без коня, ожесточенно бился с каким-то хилым мужичонкой. Сотник направил Сергелен к нему, лошадь снесла вражьего ополченца, но и сама чуть не упала, подскользнувшись. Удержавшись, Тургэн крикнул, перебивая ливень: – Сохор, надо уходить! – Куда? Эти суки устроили засаду! – Вдвоем вырвенся, выстрее! На лице брата проявилось удивление. – А остальные? Тургэн зарычал, сейчас он больше всего хотел придушить брата за неуместный и глупый вопрос. Придурок никогда не любил подчиняться ему, всегда пытался ставить под сомнение его авторитет, но сейчас?! – Выстрее, лять! – Что будет с остальными?! Вспыхнул Сохор, догадавшись наконец о его намерениях. – Лиго ны, лиго нихто, живо в седло, это хриказ! Тургэн свесился с лошади и попытался схватить брата, но тот неожиданно ударил его кулаком в лицо. Сотник отпрянул, не ожидав такого от родного брата. – В могиле я видел твои приказы! Трус! Сохор плюнул в него, попав на рукав, Тургэн бросил на него последний взгляд, развернул Сергелен и пустился прочь. Таким он Сохора и запомнил, разгневанным и чужим. Чудом не попав под стрелу, сотник вихрем пронесся через поле боя. Краем глаза он видел, как остервенело били урусы Богослава, как теснили Мунхдалая и Чирхитэя. Он как будто прозрел, тотчас осознав, что собирается сделать и сердцем ужаснулся. Но страх настойчиво вопил ему: "Уходи! Забудь их всех! Ничего уже не изменить, ты им не поможешь! Иначе останешься здесь навсегда!" Очередная молния подсветила тучи, и Тургэн решился. Это был единственный раз в жизни, когда Сергелен не послушала его. Сотник пытался пустить ее в галоп, но она пятилась, трясла головой, вырывала повод, враги бежали к ним, и Тургэн едва успевал отбиваться. В конце концов он выдернул из колчана стрелу и резанул по крупу непослушной кобылы. Лошадь пронзительно заржала и на полном скаку понесла его в лес. Он ни разу не обернулся, почти лег на лошадь, ветки хлестали по лицу, за спиной кричали, ливень не стихал, а сотник мысленно молил Сергелен, чтобы та не споткнулась. Он то и дело слышал чужой топот за спиной, но только гнал кобылу вперёд. Захрустели кусты, справа заржали, и Тургэн увидел между деревьев несущийся на обгон белый силуэт, а позади ярился беспощадный Хан Тенгри. *** Когда он закончил рассказ, оба долго молчали, слушая редкое постукивание не опавших с веток капель о стылую землю. Тургэн не утаил ничего, сейчас он не видел в этом смысла. А так хоть душу отведет. – Они все погибли... Ты хоть раз возвращался туда? Спросил Алтай, и сотник снова тяжело вздохнул. *** Ни один дезертир не станет возвращаться на поле боя, которое оставил, только если он не умудрился посеять саблю, лук и остаться совсем без ничего. Да и то, окажись в такой ситуации, Тургэн трижды бы подумал. Они попали туда совершенно случайно, никто из троицы не запомнил дорогу, когда уносился прочь из гремящего леса. Сотник, теперь уже бывший, ехал первым, разбивая саблей ветки, за ним следовал на редкость молчаливый Алтангэрэл, а вдали от них плёлся на хромой кобыле Бояр, совсем сникший и подавленный. Тургэн уже бил его за нерешительность и слабость, его раздражало состояние бойца, потому как толку от него было как с дохлой овцы, и он лишь вгонял в уныние его самого. Поляна возникла перед ратником внезапно. Когда сотник отодвинул очередную еловую лапу, Сергелен сделала несколько шагов и встала как вкопанная, брезгливо одернув копыто. Сотник вздрогнул. Перед глазами лежали тела, вся поляна была устлана ими, лошади и люди гнили вперемешку, урусы чередовались с монголами, и последних было в разы больше. Тургэн сжал руку в кулак, он слышал, как испуганно вздохнул сзади Алтангэрэл. Сотник спешился и сам не зная зачем, шагнул вперёд. Он ступал по мёртвой поляне, то и дело зацепляясь взглядом за знакомые лица. Вот со вскрытым горлом лежал Мунлиг, поодаль без руки, придавленный лошадью, распластался уже гниющий Бурулах. Сердце застучало, и кровь прилила к вискам. От назойливого жужжания мух болела голова. Сотник раздраженно отмахнулся от особенно жирной мухи и выматерился. По трупам радостно прыгали вороны и с аппетитом клевали глаза. Повинуясь неведомой силе, Тургэн побрёл к месту, где как ему казалось, он последний раз видел брата. Сохор лежал там же, значит умер вскоре после того, как Тургэн оставил его. Из его глаза торчала стрела, рука сжимала булаву. К горлу подкатил колючий ком, Тургэн силой заставил себя не поддаваться эмоциям, хотя внутри его все рвалось от ярости и боли. Алтангэрэл пошёл за ним следом. Сотник видел краем глаза как он остановился над телом лучника Чирхитэя, уже его брата, но лишь презрительно фыркнул, они никогда не ладили при жизни. Алтангэрэл поравнялся с сотником и произнес. – Надо уйти, господин. Тургэн был с ним полностью согласен. – Техерь ны знаен нахравление. Ответил он и собрался вернуться к кобыле, когда вдруг услышал надрывный голос Бояра. – Хээээй! Ратники обернулись, Бояр тоже слез с лошади и теперь сидел рядом с чьим-то телом и дрожал. Тургэн раздражённо выдохнул, собираясь гаркнуть что-нибудь злословное, но не успел. – Что же мы наделали, нухур! Мы же теперь дерьмо получается собачье, а не люди. Что же мы наделали-то? В голове застучало сильнее, сотник поморщился, тронув себя за виски. Он передумал орать на бойца, приблизился к нему и попытался положить руку на плечо. – Гояр... Но тот вскинулся и вскочил, из обезумевших глаз лились слёзы. – Тургэн, мы должны были остаться здесь, с ними. А теперь что? – Гояр. Нан ховезло, ны шивы, они нет, на всё воля Тенгри, знащит он так решил. Увещевал сотник, сам не веря в свои слова. – Нет! Мы должны... Мы должны найти своих и рассказать, что произошло. – Ты же знаешь что с нани сделают. – Пусть! Если это хоть как-то искупит нашу вину, прошу тебя! Духи будут терзать нас, я знаю, знаю! Сотник снова вздохнул и медленно отвернулся от сошедшего с ума ратника. Как же голова болит. –Ты храв... Прошептал он наконец. – Мы вернёмся к туменам? – Вернёнся, вернёнся.... – Спасибо, нухур... Тургэн не ответил. Ничтожное мгновение потребовалось сотнику, чтобы выдернуть из ножен саблю и не глядя одним взмахом срубить Бояру бестолковую башку. Кровавый всплеск окрасил бармицу багряным, глухо стукнулось о земь тело. Тургэн устало обернулся на Алтангэрэла и не убирая оружие спросил сурово. – А как дунаешь ты? – Никак. Воля Тенгри. Уверенно ответил ратник и они, вскочив на коней, быстро умчались прочь сквозь колючий лес. *** – Жалко Бояра... – посетовал Алтай. –А Алтангэрэла ты тоже убил? Тургэн закашлялся, в горле запершило. – Нет. Расошлись. У него свои гыли хланы, у неня свои. Тургэн поудобнее устроился, подложив руки под голову, и стараясь отвлечься от холода. – Хотя бы его не убил. Глухо отозвался Алтай и оглушительно чихнул. Хоть и лежали они почти в обнимку, оба дрожали от промозглой погоды. – Ты жалеешь о том, что сделал? – Шалею. Прошелестел Тургэн, обхватывая себя за плечи. – Куда ты пойдёшь потом? – Дальше на захад. В страну городов. Слонаю лук, стану кувцом или кен-нигудь ещё. Затен Вату и Сувудай хридут завоёвывать и этот город, и тогда я сдохну, защищая его стены. Тургэн рассмеялся от своих же слов. На душе полегчало.