Commissaire Moro

***

Толпа шла. Толпа шла нескончаемым, беспрерывным потоком, становясь все гуще с каждым пройденным перекрестком. Бесчисленные людские ручейки, стекаясь с соседних улиц, сливались с основным «руслом», и, бурля, устремлялись к Манежной площади. В какой-то момент Искандеру показалось, что это шествие ничем не остановить, не перерезать, не перебить. Даже если вклинится танк, стремясь проехать насквозь, людское море поглотит его до самой башенки, и железный зверь уйдет в пучины асфальта, сгинет под тысячами шагов. Толпа шла. Шагая по самому краю, там, где людей не так много, Моро слушал окружающий его говор. Мужчины и женщины всех возрастов, нарядно одетые дети с разноцветными флажками — все смеялись, о чем-то говорили, обнимались. То и дело группки сталкивались друг с другом, слышались радостные возгласы, и их Искандер старался обходить. — С Праздником!.. — Привет-привет… — Давно не виделись! — Сколько лет утекло… — А ты все тот же!.. — Зайдешь? Помянем… Речь, местами прямоватая и резкая, но знакомая Искандеру с детства, совершенно не вызывала отторжения… И, почему-то, вызывала тоску. Казалось бы, с чего такие нежные чувства? Всю жизнь прожил во Франции, всю жизнь служил только ей и если выезжал за пределы установленных границ, то непременно возвращался и чувствовал себя так, как и должен образцовый гражданин — готов был если не расцеловать, то хотя бы отдать умиленно улыбнуться знакомым с детства местам, порадоваться, что вернулся так скоро. Сейчас же, пересекая площадь в сторону Александровского сада и разглядывая проезжающие мимо машины, лица людей — открытые и радостные, задумчивые и печальные, одухотворенные и погасшие — Искандеру кажется, что-то важное, отнятое давным-давно на паперти католического приюта, возвращается к нему. Он еще не понял, что именно, но сердце не обманешь. Пройдя сквозь арку высоких, широко распахнутых кованых ворот, Моро оказался на небольшой площадке. Впереди высились невысокие деревца, уходили вдаль широкие бульвары, и народ с площадки постепенно растекался вглубь, лишь у её края клубясь и гудя. Искандер вытащил из кармана пальто свернутую в несколько раз карту Москвы, развернул нужный квадратик, вглядываясь в названия. Поднял голову, сверился с ориентирами, снова вперился в листок. Так и есть — Александровский сад. Туда — Красная площадь, туда — Манежная, он с неё пришел, а здесь Могила неизвестного солдата… Уже ненужную карту Искандер снова свернул, убрал в карман. Теперь нужно было как можно аккуратнее пробиться к деревьям, там, вроде как, место на подъеме, и хорошо видно, что происходит на площадке. Рассекая толпу уверенным шагом, Моро в минуту добрался до нужной точки, выпрямился — теперь кремлевская стена ровно перед ним, и он мог увидеть, что творится над людскими головами. У подножья стены, на большом квадратном постаменте из кварца, тускло сияло бронзой боевое знамя. Искандер прищурился, чуть вытянул шею, и смог разглядеть поверх знамени солдатскую каску, отполированную до золотого блеска лавровую ветвь. Людской поток, не уменьшаясь, все шёл и шёл к памятнику. Рассматривая поникшие лица, сгорбленные спины, Искандер вдруг почувствовал какое-то странное напряжение, и это вовсе не то чувство, какое должно быть в день праздника, так почитаемого в этой стране. «Что-то будет. Что-то. Будет». И вдруг, как по мановению чей-то руки, толпа слегка рассеялась, рассредоточилась по площадке, оставляя свободным небольшой коридор справа. Искандер напрягся, попытался выглянуть, и резкий звук, вырвавшийся из прикрученных к фонарным столбам динамиков, на секунду оглушил его. «Вставай, страна огромная!» Толпа затихла. Кажется, даже ветер смолк, загудели тише машины. «Вставай на смертный бой!» Словно в замедленной съемке, чеканя шаг, с правой стороны вдоль таких же кварцевых памятников маршировал взвод солдат со знаменами наперевес. «С фашистской силой темною,» Солдаты, молодые крепкие парни, с одинаковыми выражениями лиц шли своей дорогой — Искандер, не сводящий с них пристального взгляда, почему-то вспомнил отряды бойцов сопротивления, которых провожал после лечения в бой. «С проклятою ордой!» От обилия красного — цветы, флаги, стены, пламя Вечного огня — у Искандера вдруг пересохло в горле, сжались пальцы крепко сложенных на груди рук. Солдаты шли — песня звучала. «Пусть ярость благородная Вскипает, как волна, — Идет война народная, Священная война!» Захваченный Париж в черном дыму. Бесчисленные погосты. Смех захватчиков, выбивающих с ноги хлипкие двери мирных людей. Рецидивисты, грабившие магазины. Шваль, убивающая за кусок хлеба. «Дадим отпор душителям Всех пламенных идей, Насильникам, грабителям, Мучителям людей!» Впереди него кто-то заплакал, Моро едва дернул головой — мужчина приблизительно его лет, полностью седой, утирал слезы фуражкой. От каждого движения звенели на груди боевые ордена, сверкали медали. «Пусть ярость благородная Вскипает, как волна…» Мужчина плакал, сжимая губы — Искандер, не видевший той войны в полный рост, но пострадавший от нее на другом конце света, вдруг захотел обнять его. «Идет война народная, Священная война!» … Солдаты шли — знамена, раскачиваясь на ветру, казались Искандеру кроваво-красными.