Commissaire Moro

***

Мягкую пачку «Marlboro» помять проще простого: пока коробок не вскрыт и защищён тонким целлофаном, беспокоиться не о чем, но стоит снять блестящую плёнку, так сразу загорается в голове отсчёт — через сколько времени стоит начать беспокоиться о сохранности сигарет?.. Как-то от скуки, спустя десять пачек Искандер высчитал целых три категории — «регулярно», «максимум», «минимум». «Регулярно» — продуктивная, но не слишком нагруженная смена. Длится день. «Максимум» — не продуктивная смена, когда поводов для напряженной мысли не предвидится и тратить «топливо» почем зря нет никакого смысла. Длится два дня. «Минимум» — ненавистная и любимейшая смена одновременно, когда все кипит, бурлит и животрепещет, но энтузиазма не вызывает. Длится от ста двадцати до двух ста сорока минут. Её, как ни крути, просто хотелось прожить как можно быстрее. Шуршащий целлофан за неимением мусорки пришлось временно спрятать в карман пиджака. Легким движением распахнув красно-белую крышку, Моро вытащил сигарету, сразу крепко зажал тонкими губами. Зажигалка уже наготове — лишних действий не требуется, нужно только щелкнуть рычажком. Огонёк, подпитанный бензином, вспыхнул моментально, опалил темнеющий табаком кончик и потух, покорный пальцам комиссара. Первая затяжка самая важная — вдохнёшь легко, без кашля и резкой горечи на нёбе, так пройдёт и день, без лишних трудностей. Не отличаясь суеверностью, в подобную примету после ряда случившихся закономерностей Искандер все-таки поверил. Пусть и вполне возможно, что в том львиная доля заслуги всегда осторожного и подозрительного к любым мелочам Гийома. Глубоко вдохнув, позволив дыму проникнуть в лёгкие и густым облаком выпорхнуть через нос, Искандер удовлетворенно прищурился, разглядывая витиеватые белёсые нити. Первый вдох, вопреки всему, — пасмурной погоде и тревожному чувству где-то в солнечном сплетении, — был успешным, пусть «Marlboro», справедливости ради, где-то после сорока перестали горчить. Как и Гийому когда-то, курившему их денно и нощно. — Тепер-рь можно жить. Пока Моро курил, неспешно вышагивая от ларька до парковки, уже издалека внимательно принялся разглядывать свою машину. «Понтиак», верный четырехколесный боевой товарищ, ждал его на самой дальней ячейке под тенью платана, тускло сверкая в приглушенном естественном свете чёрными боками. На фоне по большей части округлых высоких французских машинок приземистый и длинный «американец» казался белой вороной — слишком массивен кузов, слишком широк размах капота, слишком хищно выглядели остро-выступающие линии крыльев. Наверное, именно потому Искандеру этот двухдверный маслкар, привезенный из-за океана окольными путями и оказавшийся не нужным во Франции, продававшийся меньше оригинальной стоимости, так пригляделся в шестьдесят седьмом году. Настолько пригляделся, что пришлось применить всё своё красноречие, чтобы уломать продавца, строившего из себя знатока, согласиться отдать строптивого «американца» — слишком резвого для узких парижских улочек, — за старую машину с доплатой. Конечно, можно было не выделываться и подыскать отечественный вариант, что подешевле и попроще, но, раз увидев вытянутые вертикальные фары и угловатую, похожую на акулью, морду, Искандер понял, что только ему владеть тремя сотнями лошадей под черным капотом. Только ему касаться деревянного руля. Только ему выжимать из четырех цилиндров предельную мощность. Только ему, как сейчас, касаться железной ручки, смахивая налипшую пыль. Только ему, распахнув дверь и сев в кожаное кресло, проворачивать ключ зажигания, слышать приглушенный рокот мощного мотора, чувствовать плавную прокатку шин по парижским мостовым. В конце концов, должно же быть хоть что-то роскошное у спешащего на место преступления Меченого комиссара, живущего в городе, где все нет-нет, а любят пустить друг-другу пыль в глаза? Чем же он, дьявол их всех раздери, хуже?