Соври мне ещё раз

— Убить тебя, было бы наградой за все бесчинства, что ты совершила. Поэтому, я накажу тебя иным образом. — выдал он. Сердце замедлило свой ход. Все внутри горело от опасения перед его дальнейшими словами. Раз не казнил, значит и пытки я сумела избежать. Так почему на душе так тягостно, словно самое страшное, только поджидает меня впереди? — Шезму недостойны жизни. Все смерти невинных детей на вашей совести, которая вряд ли у тебя осталась. — восклицал он, пока я, не веря собственным ушам, могла лишь смотреть на его лицо заполненное гневом. Эти алчные слова, словно Нил, текли и прокладывали пути в моем шатком сознании. Несправедливость и обида, душили без какого либо сожаления. Амен говорил и говорил, что было не разобрать конкретных фраз. Я отвернулась к окну, чувствуя эти накатывающие горькие слёзы. — Смерть Исмана, измарала твои руки. Знаешь ведь, что от прихоти одного из вас в Дуат отправился? — глухо отозвался он, пока в моей голове грохотал звон колоколов. Я обернулась на него. Расплывающийся силуэт мужчины, как отражение в реке, покрытое легкими волнами, мерцало прямо перед глазами. Терпение переполнилось, когда моя ладонь замахнулась над ним. Не думая, не давая отчет своим действиям, я всем сердцем желала как следует влепить ему пощечину, дабы выбить из белесой головы, ненавистные мне речи. Как посмела? Как вздумала поднять руку на Эпистата? Едва мои пальцы задели его щеку, охотник перехватил моё запястье, сдавил его до синюшных отпечатков на коже. — Что, Эва, правда глаза щиплет? — он стянул меня ниже по гладким простыням, после чего навис сверху. Мои запястья он поднял над головой, перехватывая их одной рукой. Всего пара тефах отделяли наши лица друг от друга. Его жгучее дыхание, задевало моё лицо и шею, от чего по коже невольно расплылись мурашки. Казалось, он сам от себя не ожидал в каком положении окажется. Голая грудь Эпистата быстро вздымалась, пока он, замолкнув, оглядывал моё несопротивляющееся тело под ним. Я согнула ноги в коленях, касаясь его бедер с двух сторон. Его брови в недоумении приподнялись вверх, губы приоткрылись в немом вопросе. Теперь и я не отдавала себе отчета. Это лишь очередной сон, видение. — Выходит ты, Господин, свечку держал, пока я детей невинных жизни лишала? Я живого существа и пальцем обидеть бы не посмела. А ты меня в убийцы грязные вписал. — я выдернула свои ладони из его сильного хвата, растирая покрасневшие запястья. Если бы Амен не хотел, я бы никогда свои руки из его плена не смогла бы вызволить. На всё, лишь его воля. — Ни одно твоё слово, ко мне не относится. Лучше бы сразу убил, чем вот так… — отчаянно прошептала я, не сводя с него глаз. Внутри колыхало сердце, от чего в глазах пульсировало давление. Все внутри напряглось. Я была явно не в том положении, чтобы отчитывать самого великого Эпистата за его собственные слова. Но, что сделано, то сделано. — Еще одна подобная выходка и не сомневайся, я воплощу твои слова в жизнь. — он наклонился к самому уху, от чего наши тела соприкоснулись. Украшение с его шеи легло на мою грудь, отзываясь холодом. Все его слова, никак не складывались с реальностью. Угрозы и никаких действий. Быть может наказание вправду пошло бы мне на пользу? Однако, развитая фантазия представила совсем иные пытки, нежели те, которыми Амен награждает виновных. В голову закралось самое неподходящее: его руки, сжимающие до сладкой боли мои бедра, губы накрывающие отвердевшие соски, пальцы проскальзывающие вниз от клитора… — Раз о пытках мечтаешь, Эва, пускай так и будет. — словно читая мысли, его рука опустилась чуть ниже талии и улеглась на выпирающей подвздошной кости. Я задержала дыхание, когда его губы коснулись мочки уха. Мужское напряженное тело, нависшее сверху, перекрыло весь свет, что только могли отбрасывать тонкие фитиля свеч. Я опустила глаза, разглядывая точеный рельеф пресса, а опустившись глазами ещё чуть ниже, заметила натянувшуюся ткань хлопковых брюк. Низ живота стянуло. — Отобрать твою свободу, будет самой страшной пыткой для тебя. Отныне, ты будешь точно моя тень, следовать за мной повсюду. — его ладонь коснулась моего подбородка, а пальцы легли на нижнюю часть скулы. Он чуть приподнялся, позволяя нашим носам прижаться друг к другу. Я вжималась в мягкую постель, стараясь быть как можно дальше от него. Но от ощущения близости, я пылала огнем. — Будешь говорить, когда я позволю. Делать, то, что я скажу. Думать, о чем я сам тебе поведаю и разрешу. — он, с явным увлечением разглядывал мое хмурящееся лицо. Что это за пытки такие неправильные? Казалось, он выдумывает на ходу то, что хоть как-то сможет приструнить мой нрав. Иллюзия свободы которую он позволяет почувствовать, хотя с самого начала держал нас четверых на короткой привязи. Но сам факт того, что он хочет владеть мной, как ручным зверем на псарне, заставлял меня корчиться от неприязни. — Шутишь Господин? Рабой своей сделать удумал? — я усмехаюсь, упираясь ладонями в его грудь. Ситуация переставала быть смешной. Как мне пробраться к телу Исмана, если Эпистат теперь везде за мной по пятам следовать будет. Или вернее сказать, я за ним, его же тенью? — Как по твоему можно сломать человека, если не подчинить его себе? — он улыбается в ответ, хотя веселья в его словах явно маловато. Он поднимается, отворачивается по направлению к выходу, красуясь широкой рельефной спиной. — Зачем? Просто казнь больше не заводит что ли? — я быстро поднимаюсь следом, обхожу его с боку, дабы взглянуть в помутневшие глаза. Моя голова рисовала разноцветные образы того, как я теперь всю жизнь пресмыкаюсь перед ним, а если дело дойдет до деления ложа и ублажения его прихотей, во всех смыслах этого слова… То легче повеситься, чем полностью зависеть от чужих возжеланий. — Не заводит. — он наиграно пожал плечами, буквально смеясь мне в лицо. Я молюсь богам, чтобы он никогда не имел возможности залезть в мои мысли. Иначе, я со стыда сгорю. Чувствуя, как мои брови хмурятся все больше, я никак не могла понять: он наградил меня жизнью или собирается отобрать её, самым чуждым мне образом из всех возможных? — И что теперь? Спать по твоему тоже теперь вместе будем? Я ведь тень твоя, за тобой следую. — мои слова вызвали в нем ещё больший прилив смеха, который Эпистат, решил не показывать мне. Мужчина отвернулся к окну, сделав вид что хочет прокашляться. — Не забывайся, что жизнью мне теперь обязана, как скажу так и будет. Сегодня здесь останешься, завтра порешаем. — он кивнул в сторону кровати и больше не говоря ни слова, покинул хижину. Вот…осёл. Кажется, этой ночью я совсем не могла уснуть. Я, осязала всем чем только можно, как Эпистат с особой периодичностью поглядывает в мою сторону. Амен же, судя по всему, тоже лишенный возможности увидеть этой ночью сны, до самого утра разбирал папирусы. — Иди, с друзьями попрощайся. — гаркнул он, как только я раскрыла глаза. Солнце словно избегало его комнату, оставляя её в тени. Правильно делало. Он явно не скрывал своего недовольства, ведь прямо сейчас он отпустит свою тень к таким же шезму как она. — Ливий осмотрел их? — я поднялась, поправила перекрутившуюся ткань платья, которое то и дело, норовило оголить моё тело. Эпистат не отрываясь от бумаг, кивнул головой. Злыдень. Я покинула дом охотника, недалеко от которого, стояла небольшая повозка, запряженная гнедым конем. Покрытая колесница, собрала около себя толпу охотников и желающих поглядеть на шумиху. Где то внутри закололо. Не думала я, что они так скоро покинут Фивы. Но так будет лучше. Так поступает любящая мать. — Рэймсс. — я подошла к другу, стоявшему вдалеке от колесницы. Он разглядывал жеребца с характерной черной густой гривой. Шезму, облаченный в черную накидку, которая полностью скрывала обожженную грудь, даже не одарил меня взглядом. Рэймсс знает, кто спас Амена. И он мне этого не простит. — Что же ты сделала? — отвернувшись, он внимательно следил за тем, как в колесницу укладывают не пришедшую в сознание Дию. Реммао, занося в повозку оставшиеся котомки, недовольно окинул меня взглядом, затем кивнул брату в сторону колесницы, призывая завершить диалог со мной. Все внутри начало жечь. Родные отвернулись от меня. — Ноги перед ним раздвинула? От чего же ты тогда стоишь нетронутая? — Рэймсс грубо усмехнулся, переведя на меня черные беспросветные глаза. Он говорил медленно, пока его слова, словно яд, проникали в моё сознание. Глаза полные отвращения, опустились на мою шею, где до сих пор покоился подарок Эпистата. Шезму поднял руку, взял сверкающий от солнца камень в ладонь, стягивая ожерелье к низу. Повертел его во все стороны, после чего с пренебрежением отпустил. — Грязная, очерненная шлюха. — засмеялся он, прикрывая красные глаза. — Тебя мало просто убить. Поверь, Эва, всё, что с тобой случилось и случится в будущем, ты всё это заслужила. — уставший голос, выбивал землю из-под моих ног. Слёзы несправедливости накатили мгновенно. Я отвернулась от него, ощущая как губы трясутся, как внутри всё с большой скоростью рушится. Вышедший из хижины, Амен наблюдал за нами со стороны. Эпистат сложил руки на груди, оглядывая Рэймсса с головы до пят. — За тобой пришел. — шезму расплылся в пьяной улыбке, завидя вдалеке охотника. Только сейчас, я почувствовала запах вина, которым скорее всего опаивали всех троих, дабы унять их боль. — Иди. Ублажи его ртом. — он потянул меня за запястье, едва не лишая равновесия. Как горько слышать это от него. Нож воткнутый в самое сердце, всегда покрывается гноем рано или поздно. Виновата ли я? Заслуживаю ли я эти слова? Поступила бы я по-другому, зная чем всё в итоге кончится? Эта поездка в Фивы, принесла столько горя, что в жизни не хватит слез для оплакивания. Я потеряла Исмана, теперь потеряла остальных, решив что в моей власти решать кому дозволено жить, а кому нет. — Ублажу. Не беспокойся. — я отвернулась от него полностью, обхватывая руками содрогающиеся плечи. И пошла прочь. Я прощаюсь и прощаю его. А он, лишь прощался со мной, но простить уже вряд ли сумеет. Рэймсс, напрягая голосовые связки, кричал что то мне в след, когда его скрутили охотники и насильно запихнули в повозку. Слёзы застыли в глазах. Всё кончено. — Эва. — Ливий догнал меня, развернул к себе лицом и прижал к теплой груди. Я обняла его спину, впервые за несколько дней чувствуя себя в безопасности. Наверняка, Амена уже колошматит от злости моих не согласованных с ним действий. Но я не могу ничего с собой поделать. — Ливий. Эпистат теперь знает кто я. Моя воля в его власти. — зашептала я, глядя в медовые светлые глаза. Лекарь удивленно сморщился, не веря своим ушам. — Что? Как? — он обхватил мои плечи, обеспокоено вглядываясь в лицо. — Лекарю работы найти или сам справится? — подошедший глава охотников, заставил меня отойти от Ливия. Я отступила, пытаясь не нарваться на очередное нравоучение. Лекарь не мог оторваться от моих глаз, словно выискивая подтверждения этим страшным словам. Эпистат все знает. — Иди в храм, Эва. Письмом займись.