Соври мне ещё раз

— В последний. — выцедил он, плохо скрывая свое очередное негодование. Ревность ли? Этот взгляд сверху вниз, заставляющий чувствовать себя ущербно, прошелся по мне без особого сожаления. Пытаясь угнаться за попыткой, как-то изменить свое плачевное положение, моё время видимо истекло. Амен не стал долго ждать. Он был слишком напряжен. Я видела как он неосознанно сжимает ладони в кулаки до белых костяшек. — Зачем я спрашиваю, по глазам видно, что врать собираешься. — он резво развернулся на пятках и собирался покинуть этот душный, давящий коридор, когда я инстинктивно поймала его за руку. Как в том сне, я обхватила его пальцы, совершенно не отдавая отчет своим действиям. Зачем я только это сделала? Я отчаянно хотела… а чего хотела, сама понятия не имела. Амен обернулся, озадаченно взглянул на наши ладони. Его брови едва изогнулись в удивлении, когда я чуть сильнее сжала его руку. Сердце кричало, молило и упрашивало его остаться. Я была готова принять его, даже после всех не со зла сказанных им обжигающих слов. Я была готова ко всему, чтобы наконец узреть правду, почему только надо мной сжалился. Почему не казнил сразу. Почему даже сейчас, когда поймал меня прямо на месте, уходит, словно ничего не видел. Почему, почему, почему. Он поднял глаза на меня, словно выжидая какого то объяснения. Но слов, у меня не нашлось. Ничего не нашлось. Я лишь смотрела на него, от волнения даже не дыша. Эпистат тихо усмехнулся, прикрыл небесно голубые глаза, в которых отражались языки пламени от горящих факелов. — Человек не может повторять одну ошибку дважды. — охотник поднял наши сцепленные в замок руки вверх, почти к самому моему носу. — Во второй раз это не ошибка. Это выбор. — сказал он, прежде чем отпустить меня. Больше не задерживаясь, он направился к выходу. Кровать Дии опустела и, как гниющая рана или бельмо на глазу, не давала о себе забыть. Громкий стук в дверь поднял меня с кровати. Еще ночью я решила, что доживу свой собачий век в собственном доме. Хоть и временном. Амена, по всей видимости, этот расклад устроил и он не пришел за мной, пребывая в гневе за то, что ослушалась его наказания. — Эва, спишь что ли? Обед на дворе. — с улицы донесся крик. На пороге стоял Тизиан, полный настроения, сил и энергии. Стараясь не смотреть на раненый глаз, где виднелись швы, я удивленно оглядела его с ног до головы. — Вижу лучше тебе. Рада этому. — я улыбнулась, хоть и как-то скомкано. Что он тут забыл? Тизиан благодарно улыбнулся в ответ, чуть наклонив голову. Как жизнь циклична, Тизиан жив, а мои друзья нет. — Господин попросил передать, чтобы ты явилась сегодня вечером на празднество. — он оперся плечом о дверной косяк, как бы невзначай, рассматривая убранство комнаты позади меня. — А, что он сам не передал? — на мой вопрос, охотник поморщился, как будто съел какую то вязкую горечь. — А, что, он посыльный тебе что ли? У него своих дел навалом. — мужчина усмехнулся, поправляя гладкие волосы, собранные в повседневный пучок. Ну-ну, дел у него гораздо больше, чем у нас всех взятых. Дел настолько много, что по ночам он усыпальницы посещает. — Выходит, ты тогда посыльный? — язвлю в ответ я, складывая руки на груди. — Что за празднество такое, посреди месяца? — почему то, единственное что пришло в голову это чье то день рождение. Хотя вряд ли они празднуют подобное. — Мне ли рассказывать. — Тизиан закатил глаза, — Троих шезму в Дуат отправили разом. Дружков твоих, между прочим. Фараонова свита приехала поглядеть как у нас тут заведено. — беспристрастно выцедил он, явно ликуя от очередной славно проделанной работы. Он в первую очередь охотник и лишь во вторую человек. Внутри закололо. Праздновать смерть друзей, наиграно улыбаться и делать вид, что внутри вовсе не одна лишь копать. Амен ядовитый плющ. Не хватило ему смелости сказать о чудо празднике в лицо? — Я не пойду. — закрыв дверь почти полностью, он перехватил её пальцами, не позволяя этого сделать. — Говорю же, свита приехала. Пересчитывать население будут. Все должны присутствовать. — он отпустил створ, от чего я буквально полетела назад. С приходом вечера, пересилив всю себя, я пришла в центральный храм, явно отличавшийся своим убранством и красотой. Охрана на входе вписала моё имя в длиннющий папирус к остальным именам из поселения. Внутри уже разливалась мелодия сразу нескольких арф, убаюкивая взвинченные нервы. Меня трясло от ярости, горечи и несправедливости. Вся собранная толпа в центре просторного храма, праздновала убийство. Точно зверьё, пляшущее над падалью, которую вот вот разделают между собой. Душно, громко, противно. Пьяные охотники, отпускающие грязные похабные шутки, за неимением женщин, и эти самые женщины игриво улыбающиеся первым. Грязь смешанная с грязью. Губы тряслись. Незаметно для себя, ногти впились в ладони, оставляя полукруглые кровавые подтеки на мягкой коже. И там, на самой вершине проявления этой человеческой сущности, воцарился он. Амен, среди подобных ему, наблюдал за происходящим с возвышения. Я пыталась найти отличия, в идентичности. Фараонова свита, все как на одно лицо, залпом поглощали вина и поочередно спрашивали, что то у главаря охотников. Эпистат, кажется, даже не отвечал на их расспросы и лишь молча смотрел вниз, оперевшись на резное ограждение. Увешанный золотом и камнями, шелковыми тканями и дорогими безделушками, мужчина разрезал меня без ножа. Прямо по живому. Я, задрав голову вверх, глядела на всю эту свиту, проглатывая обиду на дно желудка. Вельможи стали улыбаться, не стесняясь своих речей, обсуждать всё и вся. И лишь он, отчужденный, безразличный до всего, праздновал свою победу в одиночестве. Взяв один из многочисленных стаканов с вином, я осушила его до дна. Люди танцевали, курили туго стянутые в жгуты травы, заполняя воздух эйфорией. Танцуя, в этой жуткой агонии, мне всюду мерещилась Дия, что протягивает свои гниющие руки. Мне виделись насмешливые Реймсс и Рэммао, что твердили о том, на каком дне я оказалась, о том, как широко раздвинула ноги и разинула рот. Чем я сама отличаюсь от тех, кто находится около меня? Я, заливая свою боль, оттанцовывая её прямо в центре громадного зала, была лишь частью зверинца. Где то в углу стоял Ливий, с печальным выражением лица, наблюдавший, как я стою в этом чертовом водовороте своего безумия. — Красаа-аавица. — раздалось со спины, заставив волосы чуть встать дыбом. Тепло его дыхания коснулось задней части шеи, отчего я невольно содрогнулась. Крепкие руки развернули меня за плечи и плотно прижали к себе. Люди, с криком стали выбегать из храма, падая и толкая друг друга, что есть мочи. Музыка оборвалась, глиняные чаши и кувшины падали, разливая содержимое на пол. Сет, испокон веков был вестником смерти, скорби и ужаса. Неудивительно, что он вызвал подобный резонанс у смертных. Лопатки вдруг прожгла невыносимая боль. Точно удар хлыстом, выбивающий все слова вместе взятые. Сет стоящий напротив, провел когтистой ладонью по моей спине, а затем слизал кровь, оставшуюся на длинных пальцах, которые вот-вот обратятся в черные звериные когти. Мужские глаза горели настоящим пламенем, от чего моё собственное отражение было едва различимо. — Время пришло. — он был так красив, что глаза не могли долго задерживаться на одном месте. Сет улыбался, раскрывая свой белоснежный оскал. По спине, ощутимо, стекла струйка, похожая на холодный пот в жаркий, знойный день. Я в ужасе повернула голову, обнаружив глубоко содранную до крови полосу, чуть ниже плеч. А затем, мой взгляд зацепился за Амена, что держал в руках туго натянутую тетиву, готовую отпустить очередную стрелу. Он едва приоткрыл губы, завидев куда попала его предыдущая стрела. Охотник целился в Сета. Плохо целился. Вся фараонова делегация, сопровождаемая Тизианом, вперед всех, выбежала из зала, опасаясь за свои жизни. Еще мгновение и зал опустел, оставив лишь Ливия, что настороженно стоял в нескольких метрах от нас и Амена, все также возвышающегося наверху. — Но ведь ещё совсем рано. — прошептала я, корчась от боли в спине. Кожу саднило. Лучше бы я не видела, как кожа, разорвавшись, сильно кровоточила сзади. Сет перехватил меня плотнее, буквально вжимая в свой нагой крепкий торс. Словно в танце, бог развернул меня в другую сторону, закружив на месте. Его легкие движения, как настоящий круговорот опадающих листьев, что нес за собой ветер. Как долгожданная прохлада в знойный день. Как неминуемая смерть. — Пришлось явиться раньше, красавица, иначе твоё сердце досталось бы ему. — Сет широко улыбаясь, повернулся к Эпистату, что точно солнечный Ра, возвышался над нами. Легкие наполнились кровью. Стало невыносимо дышать. Мир поплыл, точно картинка под водой, которая покрылась рябью. К глазам прилили слезы. В районе груди неистово закололо так, как могло бы разбиться зеркало и оставить после себя миллионы осколков. Всё вокруг мерцало. Я сжала плечи Бога ярости пальцами, чувствуя как мышцы рук сильно напрягаются. Я выгнулась в пояснице, безвольно вверяя себя, Сету. — Зачем же ты так, Гор? Она ведь всего лишь человек. — бог ярости громко засмеялся, заполняя собой всё наэлектризованное пространство. Я окончательно обмякла в руках Сета. В груди, прямо в центре, зияла стрела. Острый серебряный наконечник туго вошел в кожу, откуда хлестала кровь. Белоснежное платье моментально окрасилось в темно бордовый. Рот наполнился кровью. Я обхватила стрелу ладонью, словно это могло ослабить боль. Стало невозможно дышать. Так страшно. Так невыносимо больно. Я отчаянно пыталась поймать воздух ртом. Тщетно. Придерживая мою голову, сильные руки Сета развернули меня к Амену. Из рук охотника выпал лук, с грохотом падая на каменный пол. Крик Ливия где то вдалеке. А я, лишь смотрела в голубые, наполненные ужасом, глаза Эпистата, повиснув в руках другого мужчины. Это мой конец? Я умру вот так? Почему я снова думаю о смерти? Как заканчивается сезон жгучего солнца? Все с нетерпением ждут дождя. Но вместо этого, приходит вечная засуха. Его стрела, попала прямо в сердце. Вышло как всегда наоборот. Я не смогла принести Сету сердце охотника. Я не смогла. А он смог. Тяжелые веки стали закрываться. Как бы трудно не было признавать, но Амен попал в сердце, гораздо раньше стрелы. Исфет, как же я хочу домой. Как много слов остались несказанными. Как много мечт не воплотилось в жизнь. Одно сплошное сожаление. Бог ярости исчез также спонтанно, как появился. Я упала вниз. На каменную плитку. Но отпустить стрелу из рук так и не сумела. Говорят так сильно, может ранить лишь любовь. Ливий приземлился на колени около меня, через секунду, его примеру последовал Эпистат. Я захлебывалась собственной кровью, которая сгустками стекала по щеке. Амен приподнял мою голову, придерживая шею. Мужчины орали, то ли друг на друга, то ли просто так. Они нависали сверху, но я видела лишь расплывающиеся силуэты. — Простите. За всё. — не знаю, услышали они меня или нет. Сожаление. Сожаление. Сожаление. За не сделанное и за уже совершенное. Я всегда боялась смерти в одиночестве. Боялась, что после смерти никто не сможет оплакать меня или хотя бы возложить цветы к могиле. Сожаление.