Соври мне ещё раз

В поле, где цветет лишь лаванда, покрывая голую землю фиолетовым ковром, царило солнце. Яркое, теплое солнце освещало всё вокруг, создавая неестественную, буквально выдуманную картинку. Амен было подумал, что попал в Иалу, пока не услышал искренний веселый смех. Неужели, правда рай… — Амен. — голос Эвы, выученный уже вдоль и поперек прозвучал за спиной. Эпистат резко обернулся, боясь, что это лишь всплеск его безудержной фантазии. Но нет. На расстоянии вытянутой руки стояла девушка и придерживала, развевающееся от ветра легкое платье. Она улыбалась, жмуря глаза от бесконечно переливающихся лучей солнца. Амена посетила одна, до обыкновения простая мысль: как она прекрасна сейчас, стоя прямо здесь. Она была словно олицетворением жизни. Светлая, нежная, легкая… Ей не нужно было говорить, не нужно было доказывать и как-то исхитряться, чтобы её вдруг полюбили, просто потому что она есть. Охотник смотрел на неё и не мог поверить своим глазам. В груди всё встрепенулось. Амену не хотелось раздумывать над тем, почему он видел своё сердце в её руках. Ведь если бы она попросила, он бы его отдал. Без сожалений бы отдал. — Эва. — голос превратившийся в шепот, казалось растворился в пространстве. Девушка наклонила голову вбок, разглядывая стоящего напротив Эпистата. Её темные волосы спадали с плеч, струясь по спине крупными волнами. Теплый ветер игрался шелковистыми прядями, что то и дело укрывали её хрупкое лицо. — Красота, правда? — она улыбалась, разглядывая безмятежно цветущие поля по сторонам, что дарили миру прекрасный насыщенный запах. — Да. Красота. — Амен не смотрел на цветы. Он глядел только на неё, стараясь как можно отчетливее запомнить её плавные, по кошачьи притягательные движения рук и тела. Её улыбку. Её горящие глаза, не обремененные смертью. Её дыхание, что сбивчиво пыталось поспеть за восхищением. Эпистат хотел запомнить её полностью, ведь если придет время прощаться, ничего кроме воспоминаний у него не останется. У него ничего не останется. Эва подошла ближе, точно ощутив, как охотник на мгновение погряз в раздумьях. Взяла его ладони в свои, позволяя теплу разлиться по телу бога настоящим океаном. Так обыденно, она прикоснулась к нему, словно делала это постоянно. Никакой скромности, никаких запретов и рамок дозволенного. Она просто подошла и взяла его за руки. Эпистат понял, что прямо сейчас находился во сне девушки. Ему впору было бы покинуть её голову, выйти из её сознания. Но он не мог. Ему хотелось остаться здесь и наслаждаться этим тягучим временем, что становилось бесконечностью. Это её сон. Вот только он в нём реален. Он взглянул на её хрупкие ладошки, которые крепко скрывал в своих собственных. — Я хочу поцеловать тебя. Могу ли? — вопрос, который смешал безумие в его голове, с ещё большим безумием. Неужели, он правда просит разрешения? Желание перевесило всё, что называлось сдержанностью. Пусть даже во сне, но ему до безумия хотелось попробовать её губы на вкус. Еще раз попробовать. — Конечно. — она опустила смущенные глаза, а щеки её покрылись розовым бархатным румянцем. Эпистат наклонился, зарываясь ладонью в её волосы на затылке. Второй рукой притянул девушку к себе за талию, позволяя телам соприкоснуться. Эва уперлась ладонями в его нагую грудь, вздернула вверх голову, пока в глазах, отражалось бескрайнее небо. Сколько нужно, чтобы Эпистат зазнался от того, что не только он видит сны с её участием. Он накрыл её мягкие губы своими. Нежно, трепетно и ужасно медленно. Шезму обвила его шею холодными, едва потными от накатившего волнения ладошками, от чего Амен покрылся мурашками. Он склонился над ней, сдерживая руками лицо девушки с обеих сторон. Это сон. Язык мужчины проник глубже, встречаясь с её собственным. Он посасывал её губы, обвивал её язык своим, не давая и секунды, на заветный вздох. Его сердце так бешено стучало, что этот колокольный звон отдавал в уши. Это сон. Но он чувствует, как все его тело обвивает пламя. Мужчина спускается к её шее, забирая себе каждый девичий громкий вздох. Она выгибается, открывает ему шею полностью, наклонив голову вбок. Эпистат проводит языком по колыхающейся венке, когда Эва сжимает пальцами его плечи. Он оттягивает её кожу зубами, оставляя яркие красные следы. Пусть даже во сне, но ему хотелось оставить на ней тысячи своих меток. Миллионы меток, чтобы никто, совсем никто, не мог смотреть на неё такую. Она переступает с ноги на ногу, томясь в ожидании. Оно стоит того, чтобы ждать. — Недавно мне снился сон, который начинался подобно этому. — Эва зарделась, проведя кончиками пальцев по овалу лица охотника. Она без стыда рассматривала его так, как никогда бы не посмела в жизни. Ведь в реалиях она вовсе избегала его взгляда, пугалась его и раздумывала над тем, как его руки, рано или поздно, сомкнутся на её шее. А ещё, она все чаще смотрела на него так, словно презирает. — Быть может то, был не сон? — Амен хотел верить в собственные слова. Пускай та близость была явью, а то, что он не помнит, он с надеждой будет считать проделкой Сета. Бог ярости опасен, ведь он всегда будет иметь над Эвой контроль. А если девушка завладела сердцем Эпистата, то черная псина вовсе не отделается от неё просто так. — Сон. Как и сейчас. — шезму легонько опустила руку вниз, проведя пальцами по шее, а затем спустившись на грудь. Её ладонь прильнула к низу, аккуратно оттянув верхнюю часть брюк, где виднелся золотой пояс с многочисленными символами. Глаза девушки сверкнули, засмущались, но это смущение хорошо упрятали как можно дальше. Амен замер, прикоснувшись к её выступающим косточкам, чуть ниже талии. Все в его рту пересохло, высохло и иссушилось. — Будь это реальность, ты бы, Господин, давно мою руку перехватил. — она оставила пояс в покое. Но его нескрываемой реакцией, она была вполне удовлетворена. Она была довольна. Здесь, в её сне, Эва могла творить то, что угодно её душе. Могла прикасаться к нему как требует того сердце. Могла. Она могла всё не только во сне. — Здесь, ты совсем другой. — она печально улыбнулась, подняв голову к небу. Они стояли так близко друг к другу, но Амену на мгновение почудилось, что расстояние между ними слишком велико. Кто он, кто она. Всегда ли так будет? И будет ли вообще? — Как иначе быть? Разве не боишься, что следующая стрела пройдет глубже? В сердце? — Амен поморщился от воспоминаний. Но от этого, его слова не переставали быть правдой. Эпистат провел тыльной стороной пальцев по коже в центре груди, что была облачена тканью. Эва перехватила его пальцы, прижимая к своей груди крепче. Стук её колотящегося сердца, Амен ощутил всем нутром. — Есть ли смысл уже бояться. Амен очнулся, вышел из сознания девушки. Он стоял над Эвой всё той же безвольной куклой. Только теперь от чего то стало больнее. Будь лучше, если бы он этого не видел? Девушка морщилась, как будто её сон превратился в сущий кошмар. Охотник провел рукой, приглаживая её густые волосы. Что он только что наделал… Угрызение совести, подобно тому, что он предал свои убеждения сам… Он клялся, что никогда не будет заниматься подобным. И что теперь? Что теперь? — Все ли боги так эгоистичны? — отозвался Ливий, когда Эпистат вышел на крыльцо храма. Лекарь расположился на ступеньках, облокачиваясь на каменные плиты локтями. Перед ним стоял кувшин хека и две доверху наполненные чашки. Охотник опустился почти рядом, накрыл лицо руками. Его рассудок мутило. Ему впору было бы напиться, чтобы наконец липкое прошлое раз и навсегда отклеилось от него. — У тебя был выбор? У нас его изначально не было. — отозвался Амен, опустошив чашу. Ливий взглянул на бога неба и устало вздохнул. Трудно видеть охотника в таком расположении духа. Охотника, бога, разницы уже не было. — Конечно, великий Эпистат принял решение, кто его осудит? Вот только жизнь Эвы, сократилась втрое. — удар за ударом, что наносил лекарь, было всё труднее залечивать. Амен взглянул на Ливия и кажется помрачнел ещё больше. Немая война продолжилась бы до бесконечности, пока тишину не прервал темноволосый мужчина. — Возможно, когда нибудь, я заслужу прощения за то, что не смог спасти Хатхор. Надеюсь однажды, ты сможешь простить мне её смерть. Но тогда, я сделал всё, что было в моих силах. Я сделал всё. — бог врачевания поднял глаза к темнеющему небу. Хотел ли он сдержать слёзы или ему не терпелось свидеться с звездами? — Хатхор бы простила. И я давно простил. Но за Эву, ни прощения, ни пощады ждать не стоит. — Амен всерьез задумался о том, когда его жизнь пошла наперекосяк. Хатхор, девушка что сумела растопить его сердце, в муках умирала у него на руках, в точности как недавно Эвтида. Вот только к Хатхор на помощь он не пришел. Почему? Потому что не хотел признавать свои слабости или по иной причине? Какова эта причина? — Она до сих пор снится тебе? Хатхор. — Ливий вновь наполнил чашки. Эти теплые секунды, вызывали неподдельный трепет: вечер, они вновь пьют пиво, как старые добрые друзья, что множество веков провели бок о бок, они разговаривают, а не притворяются незнакомцами. Они. Бог врачевания и Бог неба. Приятные воспоминания прошлого, на миг, задели сердца двоих, расположившихся на холодных ступенях. Судьба вновь крепко связала их руки общим секретом. Их общим горем. — Нет. В голове одна Эва, уже давно. Всегда перед глазами она. Не пойму с ума схожу или уже сошел. Иногда сон кажется реальностью. И наоборот. — Амен запрокинул голову и тоже глянул на небо. Где то пролетела стая птиц, заполняя округу громким гоготом. Птицы, как кричащее сердце, утихли только когда пересекли небосклон небольшой стайкой. — Как думаешь, Хатхор переродилась? — на вопрос Ливия, Эпистат так и не ответил. Он ушел. Не поблагодарив за пиво, за беседу и за спасение Эвы. Как всегда уходил раньше. В этот вечер, на лице Ливия, сияла до умопомрачения счастливая ухмылка и были до ужаса тоскливые глаза. Очнувшись, я увидела потолок. Бывали ли в моей жизни дни, когда я так сильно радовалась потолку? Я жива. Это не Дуат. Боги, это не Дуат. В комнату сочился свет закатного солнца, от чего в воздухе отчетливо виднелись пылинки. Все вокруг такое яркое, четкое. Я жива. Рука сама потянулась к груди, ощупывая место, где была воткнута стрела. Видимо, наш именитый лекарь из Пеллы, постарался на славу, раз я даже швов не чувствую. Страшные воспоминания хлестали прутьями, но я всеми силами отгоняла эти мысли дальше от себя. Хорошо знакомая лечебная комната, где лежал Эпистат, теперь пригодилась мне самой. Боги, я жива. Повернувшись, я увидела недалеко сидящего на кресле Ливия, что уткнувшись лбом в руку, тихонько посапывал. Наслаждение разлилось по телу настоящим океаном. Как страшно все-таки умирать, видеть эту черноту и задыхаться от своей же крови. Поднявшись на ноги, я подошла к окну, разглядывая неизменившиеся песчаные дюны, высокие пальмы, оазисы обрамленные кустами. Красота. — Эва! — Ливий подскочил с места, за долю секунды очутившись рядом. Мужчина крепко обнял меня, смыкая руки на моей спине. Я обняла его ещё крепче в ответ. Разве я могла уйти не попрощавшись с ним. С Аменом… — Как ты себя чувствуешь? — лекарь обхватил мои локти, по собачьи заглядывая в глаза. — Благодаря тебе, отлично. Словно заново родилась. — усмехаюсь я, стараясь улыбаться как можно шире, чтобы он попусту не беспокоился. — Ты пробыла здесь день. А переодела тебя моя помощница. — Ливий за руку подвел меня обратно к кровати и судя по всему хотел, чтобы я вновь легла. Я опустилась на край ложа, когда он сел в кресло напротив, разглядывая моё лицо. Его глаза бегали, избегая моего взгляда. — В чем дело? Уже жалеешь, что спас меня? — смеюсь я, толкая его ногой. — Ты ведь понимаешь, что такие раны за день не исчезают просто так. Поэтому я хочу кое что тебе рассказать, когда ты полностью окрепнешь. — он уперся руками в колени и заметно напрягся. Внутри оборвался целый шквал тревоги. — Нет. Раз начал, то продолжай.