Вчера умрет твоя любовь. Драбблы

      – Ты выдернул меня из школы, чтобы устроить семейный обед?       – За столом не разговаривают. Этикет, Эйдан, – мордредов папаша сидит так, словно ему в жопу загнали кол. – Забыл, что это такое?       – Умение зевать с закрытым ртом, – отвечает Эйдан и утыкается в тарелку. Круцио за столом в понимании отца в рамки этикета входит. Он давно не боится боли или недовольства отца, но если тот сейчас вспылит, в школу Эйдан не вернется даже завтра.       – Упрямый щенок, – внезапно отвечает отец, откидывая салфетку в сторону, и его голос эхом разносится по столовой. Эйдан смотрит на стол длиной в несколько футов и думает, нахера двум людям жрать в помещении размером с четверть Большого зала в Хогвартсе. Тоже этикет? – Мне страшно становится за будущее рода при одном взгляде на тебя.       Эйдан кривится, но молчит. Других наследников у папаши не будет: мать была невероятной ведьмой, умеющей насылать очень качественные проклятия. К сожалению, Эйдан ее почти не помнит: она свалила из семьи, когда ему было пять. Он не винит мать: от такого мужа, как Корвус Лестрейндж, Эйдан тоже съебался бы без вопросов и сожалений.       – Ты женишься.       – Ебанулся?       Последнее, что помнит Эйдан, – это как он врезается спиной в портрет на стене, рама ломается, и ее осколки впиваются в плечи и лопатки.              Разговор возобновляется вечером. Эйдан приходит в себя в своей комнате. Спина горит, как после порки Стаффорда. Отец сидит в соседнем кресле и читает газету. На немецком.       Эйдан буравит папашу взглядом и ожидает разъяснений.       – Молчишь, – спустя гребаные пять минут отец откладывает макулатуру в сторону. – Урок усвоен, хорошо. Свадьба не завтра, можешь не дергаться. Но невесту я тебе нашел.       – Кто? – почти рычит Эйдан. Не то чтобы его волновало наличие какой-то девки рядом, в которую надо периодически совать хуй, но блядь, папаша же выберет самую мерзкую!       – Узнаешь позднее. Я слишком хорошо тебя знаю, сын. Твоя невеста не доживет до свадьбы, если я сейчас назову ее имя. – Эйдан стискивает в кулаках подушку, представляя, что это шея отца. Папаша понимающе ухмыляется. – Однако я не монстр. Если есть девушка, которая достойна войти в наш род, можешь представить ее мне.       – Я слишком хорошо знаю тебя, отец, – возвращает ухмылку Эйдан. – Моя гипотетическая девушка не доживет до свадьбы.       Потому что выбор Эйдана, кого бы он ни выбрал, точно развалит род до основания.       Фортель отца понятен. Раз наследник лишь один и неудачный, а других сделать не можешь – а папаша пытался, даже излишне активно, – то требуй наследников с сына.       – А если проклятие распространяется и на меня? – Эйдан в это не верит, но не может не спросить.       – Нет, – отец раздраженно дергает щекой. – Твоя… мать до такого бы не дошла.       Ну да, отцу виднее. Во-первых, он сам на ней женился. Во-вторых, он живет с проклятием уже двенадцать лет и не раз пытался его обойти. Он уже настолько отчаялся, что даже затащил в свою постель магглу. И ничего.       Сын у него по-прежнему один.       Кстати о магглах…       – А что с той девицей, что была тут летом?       Та маггла была немногим старше Эйдана. Отец держал ее под империо, чтобы не истерила – ведь потенциальным беременным нельзя истерить.       По ледяному взгляду отца Эйдан понимает, что девка забеременеть не смогла, и отец ее убил. Вряд ли быстро.       – Если та дура, на которой ты меня женишь, не залетит, избавляться от нее будешь сам, – холодно отрезает Эйдан и начинает вставать с постели. Нехер тут на брюхе валяться, как выброшенная на берег рыба. – Если это все новости, я могу вернуться в школу?       – Нет. Твой брак – это не та причина, по которой я вернул тебя домой. Вставай, одевайся. Жду тебя в кабинете.       Папаша уходит, и Эйдан расслабляет плечи. Берет палочку, запирает двери, а затем снимает чары со слизеринского герба на стене. Под ним – портрет молодой женщины, смуглой, черноволосой, с лихой косой ухмылкой и самоуверенным взглядом. Мама.       Портрет не двигается. Эйдан хочет думать, что это просто бракованная работа, потому что альтернатива – мать жива.       Он смотрит на портрет молча: ему давно нечего сказать куску холста. Но факт, что портрет все еще здесь, не оживший, не найденный отцом, поднимает настроение.              В кабинете отца душно: горит камин. Пахнет старой бумагой, кожей и насилием.       Эйдан спокойно проходит и раскованно падает в свободное кресло. Спину простреливает болью, раны еще не успели до конца затянуться, но на лице не дергается ни один нерв.       Папаша кладет перед собой лист – письмо – и впивается в Эйдана тяжелым взглядом.       – Кто такая Ариста Суон?       – Полукровка, которая отправила тебя в полет в Мунго, – немедленно и с истинным наслаждением отвечает Эйдан. Наградой становятся вздувшиеся желваки на лице отца.       – Ты можешь сказать о ней что-то, кроме этого? – раздраженно бросает отец.       – Говорят, она родственница Дамблдора.       – Говорят?       – Я свечки не держал и не ебу, кто чей родственник на самом деле.       – Эйдан.       Они смотрят друг на друга с полминуты. Отец барабанит пальцами по письму. Эйдан различает немецкие слова.       – Суон нужна Гриндевальду? – интерес отца становится понятен.       – У тебя есть причины ее защищать? – папаша тоже не дебил и верно истолковывает молчание. Эйдан вспоминает Тома и его странную фиксацию на Суон, хмыкает и легко отвечает:       – Ни единой. Боец просто хороший, планы на нее были.       Отец морщится как от зубной боли: мать тоже была хорошим бойцом. Чемпионка Европы в дуэлинге. Эйдан скалится и ждет продолжения. Он даже готов к очередной порции круцио, но папаша удивляет.       – Понимаю, – говорит он с многозначительной ухмылкой. – Надеюсь, познакомишь.       У Эйдана возникает стойкое чувство, что его где-то наебали.       – Но пока ограничимся твоим рассказом. Я слушаю, сын. Все, что можешь рассказать об этой девице. В деталях.       Ну, в деталях так в деталях. Эйдан растекается по креслу, прикрывает глаза и начинает вспоминать.       – В первый раз я мельком увидел ее в поезде. Она ехала в одном купе с грязнокровкой…       – Имя грязнокровки?       – Эмма Слэттери. Трэверс прицепился к ней, а Суон влезла и прокляла его.       – Интересно. И чем же? Трансмогрифианской пыткой?       – Летучемышиным сглазом, – ржет Эйдан, вспоминая переполох в поезде. Версия отца переполоху соответствовала больше.       Час сменяется часом, отец вытаскивает из Эйдана деталь за деталью, а Эйдан охотно делится ничего не значащей херней, опуская по-настоящему важные вещи. Что Малфой по просьбе Тома ищет любую информацию о Суон. Что у нее какая-то херня с магией, из-за чего Том просто окопался в библиотеке. Что Том намерен использовать Суон, чтобы вышибить Стаффорда из Хогвартса.       – Стаффорд пытался узнать, кто ее учил, но она послала его нахер, – вспоминает Эйдан в ответ на вопрос папаши «кто ее учителя?»       – Уолтера? Послала?       – А ты думал, только ты особенный?       Эйдану плевать, что ждет Суон в будущем, но в этот момент он думает, что она способна послать даже Гриндевальда. И если однажды это случится, Эйдан не против стоять рядом с ней.