Искупление

      На этот раз палачи не сковывали девушку в цепи, а лишь оставили лежать в ее же луже крови. С тех пор как инквизиторы ушли, Мари никто не навещал на протяжении двух дней. Забившись в самый дальний угол темницы, которая видела падения даже невероятно сильных личностей, Мари смывала засохшую кровь со своей синеватой и исцарапанной кожи тем малым количеством воды, что принесли ей ее гости несколько дней назад. Все тело разрывало от стреляющей боли, которая служила девушке напоминаем о том, чем в итоге обернулся ее поступок. Сильный тремор конечностей не прекращался вот уже сутки, а раны, оставленные палачами, жутко ныли. Хотелось рыдать и кричать, но слез больше не осталось. Обветренными губами она шептала неразборчивые молитвы, а в голове безустанно проносились события прошедших дней. Ее крики звенели у нее же в ушах, отдавая эхом в голову. Не представлялось возможности адекватно соображать. Куда бы девушка не взглянула, везде мерещились терроризирующие ее силуэты мучителей.       Вывели девушку из глубоких самокопаний приближающиеся к двери шаги. Все тело пробрало до мурашек, волосы встали дыбом от ощущения обречённости, осознания того, что она никуда не сбежит от жестоких терзаний. Но вместо предполагаемых, внушающих страх инквизиторов, на входе в подвал виднелась знакомая фигура. Осмотревшись, мужчина прошел вглубь темницы, морщась от режущего нос, въевшегося в стены помещения отвратительного запаха крови. Выискивая пленную, мужчина заглядывал за каждую колонну, словно хищный зверь в поисках своей жертвы.       Обнаружив дрожащее тельце в самом отдаленном и неосвещенном закоулке, он, пританцовывая, подошёл к ней и с отвращением фыркнул от открывшейся перед ним картиной.       — Доброе утро, дорогая! Как спалось, как самочувствие? — издеваясь над девушкой, гадко произнес Гоголь, — пора вставать! Дел непочатый край!       Не дождавшись ответа от девушки, которая, скрючившись в углу, прожигала мужчину ненавидящим взглядом, он подошёл ближе и достал из мантии настенные часы и блезирно указал ей на стрелку, которая показывала шесть утра.       — Подъе-е-ем!       — Видишь ли, дорогой, — собравшись с мыслями, Мари обратилась к стоявшему напротив, делая отвращенный акцент на последнем слове, — у меня раздроблено колено, а это значит, что даже при всем желании пойти куда-либо с тобой, не смогу физически.       С прищуром оглядев девушку, Николай возмущённо цокнул и начал рыться в своей шинели. В миг он достал оттуда чью-то здоровую ногу и, создав разрыв в пространстве с помощью своей способности, заменил ею искалеченную конечность Мари. Девушка неспеша поднялась, и все ещё прихрамывая, направилась к двери. Догоняющий ее фокусник состроил крайне недовольное лицо, и обращаясь к ней, спросил:       — Вот так новость. А где аплодисменты, а где благодарность?! — Николай был возмущен такой наглостью, поэтому теперь плелся за ней хвостиком, задавая этот вопрос каждую секунду.       — Куда идти?       Умна! Гоголь знал, что Мари сейчас не в состоянии убежать, поэтому его совершенно не смущало то, что он плелся за ней на расстоянии метров двух.       — Выйдешь — первый поворот направо и третья по счету дверь.       Девушка не знала, что чувствовать при виде совершенно обычного помещения. Ее распирало чувство свободы, но она прекрасно осознавала то, что никто её никуда не отпускал. Проследовав указанному Гоголем маршруту, она очутилась в светлой, невероятно контрастировавшей с ее предыдущим местом пребывания ванной комнате. На стене висело огромное зеркало, но Мари предпочла даже не смотреть в него, предположив, что увиденное напугает ее не меньше пережитых пыток. Проведя рукой по крану, она, словно ошарашенная, наклонилась к умывальнику и начала упиваться заветной водой. Вошедший в ванную комнату Гоголь молча наблюдал за открывшейся ему картиной, не желая тревожить Мари.       Пройдя к душевой кабине, девушка краем глаза заметила стоящего в дверном проеме Николая. Увиденное мало возмущало ее, учитывая то, что ей предоставили такую возможность, но она просто не могла не бросить какую-то колкость в его адрес.       — Ты больной на голову, так ещё и извращенец?       — Дорогая, зная тебя, ты найдешь здесь любые способы убить себя. А я здесь лишь для того, чтоб предотвратить подобное. Рано еще. — На удивление с серьезным лицом произнес клоун.       — Рано, да. Так еще и незачем. У меня здесь есть парочка незавершённых дел.       Оставив Николая стоять в недоумении и размышлениях о том, блефует ли она или действительно раскрыла свои намерения насчёт организации, Мари, не обращая внимания на стороннего наблюдателя, медленно опустилась под теплые струи воды.       Закончив ванные процедуры, которые заставили Гоголя изрядно заскучать, Мари вышла из душевой кабинки и обнаружила на рядом стоящем комоде стопку аккуратно сложенной одежды. Примерив новые одеяния, она взглянула в зеркало: мокрые черные локоны, ниспадающие на ярко выпирающие ключицы, бледное лицо, черные глаза — и такие же черные круги вокруг них, потрескавшиеся губы и пару ноющих ссадин на острых скулах — в лицо тоже прилетало.       «Я закончила», — донеслось до неподалеку стоявшего мужчины. Окинув ее равнодушным взглядом, открыл дверь, жестом приглашая Мари на выход.       — Куда дальше? Решил устроить мне спа? Не отказалась бы от расслабляющего массажа, — девушка решила окончательно утомить Николая своим пустым трепом, но он и сам был из тех, кто не прочь был попререкаться.       — Свожу тебя на маникюр, — с гадкой улыбкой, вглядываясь в лицо Мари, произнес мужчина, — идём выбирать тебе более интересного собеседника. Такого, которому ты доверишь все свои грязные секретики.       — После такого придется урезать премии своим лучшим палачам, не находишь? — Мари поняла, что впереди ее ожидают, вероятно, ещё более изощрённые пытки, но не смела подавать виду перед врагом.       Гоголь искренне не понимал, как человек, который пережил подобное, может разбрасываться такими насмешливыми фразами. Но отстраненность Мари в какой-то степени забавляла его, и не желая заканчивать диалог, он произнес:       — Не могу не согласиться, милая! Или отправить на курсы повышения квалификации, что скажешь?       Идти спутникам пришлось недолго. Пропуская Мари вперёд себя, Гоголь указал на дверь и подтолкнул девушку к ней.       Значит, выбрали способ кнута и пряника, подумала Мари, увидев, что большее пространство комнаты за дверью занимает овальный стол с разнообразными яствами. Они прекрасно знали, на что необходимо надавить, ведь последнюю неделю её рацион состоял из воды и нерегулярной жидкой каши. Мари старалась не показывать Гоголю, насколько она изголодала. Он может быть уверен в чём угодно, но собственное достоинство она сохранит.       Стараясь не пялиться на стол, а смотреть сквозь него, девушка обвела взглядом всю комнату, заметив за графином с красным вином персонажа, ранее не попадавшегося ей на глаза. Мари скосила взгляд на него. Достоевский. Мужчина неподвижно стоял, оперевшись на чёрное кожаное кресло, и цепким, пронзающим взглядом изучал лицо Мари.       Послышалось тихое: «присядешь?». Жестом указывая на кресло, Достоевский без доли стеснения продолжал пристально вглядываться ей в глаза, словно пытаясь залезть в самые глубины души. Гоголь отодвинул кресло, рукой приглашая Мари расположиться на нем. После и сам сел на рядом стоящее кресло. Достоевский выбрал самое дальнее место за столом. После того, как все уселись, долго висела напряжённая тишина. Откашлявшись, Фёдор обратился к Николаю, недоуменно разглядывая его:       — Тебе пора, — мимолетно бросил мужчина.       — Что? Я вообще-то тоже проголодался, — цокнув и состроив обиженную мину, произнес Гоголь. — Позволь мне хоть… — Николай потянулся за графином с вином в попытках отведать хоть чего-то с банкета. Фёдор пронзил его затыкающим взглядом, напоминая, что ему пора на выход. Рукой указав на дверь, до его ухода он не проронил больше ни слова. Разобиженно хлопнув дверью, Николай покинул зал.       Мари, натянутая как струнка, все ещё неподвижно сидела, даже не думая притрагиваться к еде. Из размышлений ее выбил одновременно приказной и вежливый голос.       — Прошу, — жестом указав на еду, Фёдор обратился к Мари, — не стоит здесь разыгрывать свои сцены. Может, они и могли удивить предыдущих твоих гостей, но я настаиваю.       Наполнив свой бокал вином, медленно поднялся из-за стола и, подойдя к противоположному его краю, проделал то же самое с сосудом Мари. Девушка сидела неподвижно, не проронив ни слова с того момента, как очутилась здесь. Пробежавшись взглядом по огромному фуршетному столу, она была поражена разнообразием пищи, предоставленной ей. В голове промелькнула мысль, что еда может быть отравлена, но Мари мгновенно отбросила ее, ведь если бы девушку хотели убить — уже давно бы это сделали.       Вообразив Достоевского своим личным камердинером, она указала на стейк, так и манивший ее с самого первого взгляда:       — Поухаживай за дамой.       Фёдор удивился подобной дерзости, но в ответ лишь в своих лучших традициях хищно ухмыльнулся, не став перечить. Закончив со всем насущим, они приступили к еде, на протяжении всей трапезы не сказав ни слова.       Всё происходило по заранее продуманному Достоевским плану. Накормить, расположить к себе, а далее в его намерения входило даже подлечить девушку и расположить в комфортной комнате.

***

      Поимка Мари изначально шла под кураторством Фёдора. Именно он заметил необычный товар на чёрном рынке и отправил Гоголя на перехват. Достоевский предпочитал лишь направлять, оставляя всю работу на плечи остальным эсперам. Роковой встрече предшествовал диалог Достоевского и Гоголя, в результате которого второй в глазах первого упал с ранга равного, хоть и импульсивного подельника, до статуса весьма неразумного исполнителя.       — Убью девулю прямо на месте и вернусь с её так называемым компроматом, — поделился планами Гоголь, удивлённо наблюдая за реакцией друга. Фёдор прикрыл рукой лицо.       — Может, в таком случае поведаешь мне, каким образом она овладела этой информацией? — раздражённо, но не снимая своей флегматичной маски поинтересовался Достоевский. Николай смог только скривить губы и неопределённо пожать плечами, ведь считал, что это не имеет особого значения. — Так я и думал. Угрозу представляет не продавец — чья-то цепная собака, а её информатор. Ведь смысл продажи не в деньгах, вырученных за сделку, а вред нашей организации. Привезёшь девчонку сюда и узнаёшь всё. Удивительно, что я должен разжёвывать тебе столь очевидные вещи.       Получив известие о доставке девушки на базу небожителей, Фёдор сразу же отвлекся от этого дела, сосчитав угрозу устраненной, как он решил по наивности, ведь определял делегированного на задачу эту Гоголя достаточно способным для такой мелочи.

***

      Достоевский молниеносно считывал эмоции сидящей в кресле девушки. Напряжение читалось даже в ее равнодушном лице, и она то и дело сжималась от каждого резкого движения, ожидая очередную пытку.       — Прошу меня извинить за то, что заранее не поинтересовался твоими вкусовыми предпочтениями, но на столе есть всё, что я смог достать. Крайне надеюсь на то, что ты осталась довольна своей трапезой.       — К чему ты клонишь? — вытирая губы салфеткой, поинтересовалась Мари.       — Ну как же, трапеза смертника, — с коронной язвительной ухмылкой произнес мужчина, после чего вмиг встал из-за стола и направился в сторону девушки. Смирно встав рядом с ее креслом, он со спины приложил бледную ладонь к ее голове, и прошептал ей на ухо, обдавая ее кожу своим ледяным дыханием:       — Полагаю, на твоём диске есть информация и о моей способности тоже?       Достоевского всегда потешал людской страх. Наблюдая за реакцией девушки, которая сидела, не смея пошевелиться, он вглядывался во внушительных размеров винтажное зеркало, украшающее стену напротив. Его крайне забавляло то, что это зеркальце демонстрировало: замершая от нарастающей тревоги жертва и ее личный изувер.       Наконец, та заговорила:       — Я наслышана. Веришь, я считаю, что мгновенная смерть тебя совсем не интересует, так что оставь пустые угрозы, — глядя страху в лицо, произнесла девушка. Эти слова ей давались нелегко, но она готова была на все, дабы сохранить собственную честь.       — Я рад, что ты понимаешь, что никто тебя здесь лёгкой смертью не одарит. Понимаешь многое. Но глупа. — Присаживаясь на спинку кресла девушки, произнес Фёдор.       — К чему эти несущественные разговоры? — не желая больше слышать одержимый трёп мужчины, произнесла Мари.       — Пройдемся? — Фёдор галантно подал руку девушке, приглашая ее выйти из-за стола.       — Будто у меня есть выбор.       Блуждая по мрачным коридорам, они наконец прибыли в конечную точку. Массивная дубовая дверь предстала перед глазами девушки. Фёдор, приоткрывая дверь, пропустил Мари, после чего спешно закрыл ее с наружной стороны на несколько замков.       — Ага. И тебе доброй ночи, выродок, — бросила ему вслед Мари, осматриваясь в комнате. Темное помещение, освещаемое лишь блеклым лунным светом, внушающих размеров кровать с багровыми балдахинами и темные мраморные колонны по всей площади. Увиденное мало впечатлило девушку, ведь она знала, что весь этот фальшивый комфорт надолго не затянется. С громким вздохом упав на мягкую постель, изрядно вымотанная девушка предалась сну.       На утро очнулась девушка совершенно в другом месте, на удивление отдохнувшая, но с подозрительным чувством расслабления абсолютно каждой мышцы в ее покалеченном теле. В попытках осмотреть новое пристанище, она медленно поднялась с дивана, одиноко стоящем в немалых размеров комнате. Не было ни одного источника света кроме тусклой, перегоревшей и периодически мигающей лампочки. Разглядев входную дверь, Мари неспеша подошла к ней и пару раз подергала за дверную ручку. Каково было ее удивление, когда та легко поддалась, и девушку ослепил яркий свет, сочащийся из окон коридора.       — Уже уходишь? — выход девушке перегородила высокая фигура, появившаяся из ниоткуда, и буквально запихала ее обратно в комнату. Защелкнув замок, Достоевский провел Мари обратно к дивану и жестом пригласил сесть.       — Я дам тебе один шанс рассказать мне все, не подвергая твое итак изувеченное тело новым порциям боли, — Фёдор бегло оглядел ее фигуру, после чего вновь вернулся к своим речам, — полагаю, что тебе и самой не хочется вновь прочувствовать подобное.       Девушка, хлопая глазками, вглядывалась в аметистовые глаза, тяжело вздохнула и повторила уже хорошо заученную речь:       — Я одного не могу понять. Вы тут все настолько ограниченные? Сколько мне ещё раз нужно повторить, что я ничего не знаю, чтобы до кого-то здесь дошло?       — В который раз удивляюсь, насколько ты глупа и безрассудна. Нет лучшего доказательства ничтожности человека, чем его презрение великих людей, — покачивая головой, начал Фёдор, — тебе больше нечего добавить?       — Понимаешь ли, не все в этой жизни людям даётся на блюдечке с голубой каёмочкой. Так я зарабатываю на жизнь. Достаю информацию, продаю и живу на эти средства. Продавала. Пока вы мне не помешали спокойно жить. Не понимаю я лишь одного — зачем вы втягиваете обычную девушку в ваши межорганизационные конфликты? Я лишь посредник, кому-то там помогла, кому-то здесь. А они уж сами разберутся, как такой информацией крутить.       В ответ на ее изречения послышался лишь напускной смех:       — Такое ты могла рассказать инквизиторам, может, и пожалели бы. Прошу, оставь эти сказки для кого-то более глупого.       — Для Вас, мой многопочтенный, и оставила.       Заведя и без того покалеченные руки девушки ей за спину, Фёдор одной рукой достал из кармана ампулу и пустой шприц. Одной рукой он сдерживал непокорную девицу, а ловко орудуя другой, набирал вещество в шприц. В момент острие оказалось четко в коже девушки, и через пару минут она смиренно обмякла на его плече. С омерзением вздохнув, мужчина скинул ее подальше от своих рук, и спешно направился на выход.

***

      Голоса будто проникли в голову девушки, и теперь уже вытесняли собственные мысли Мари, обрывая их и не давая полностью сформироваться. Сознание подводило, она сомневалась, явь это или наркотический бред. Мари всеми силами пыталась найти подтверждение нереальности происходящего. Она на коленях, руки туго связаны позади спины, в её голове голоса. Мужские, женские. Потешающиеся и обращающиеся к ней. Не хватало духу поднять голову и посмотреть. Я не вижу никого и никто не видит меня — детская убежденность в ужасающем настоящем.       — Эй, хватит притворяться. Может, вылить ей на голову свинец? Гляди ж и проснётся, — голоса не унимались. Против воли задрожали губы, сперло дыхание. Мари уперлась взглядом в бетонный пол, а улюлюканья и призывы стихли, оставив блаженную тишину. «Значит у меня бред, я одна тут, мне показалось», — девушка осталась наедине со своими мыслями и решилась поднять взгляд. Вздрогнула. На всей длине стены находилось зеркало, и в отражении была лишь она одна, а позади темнота. Вместе со смешками темнота начала двигаться, заставив сфокусировать взгляд на себе. Фигуры в темном. В висках застучала кровь. Теперь она знала, кому принадлежат леденящие кровь голоса.       — Какая жалость. А я испытываю отвращение, — вошедший в комнату Фёдор заткнул всех присутствующих одной фразой, — господа, я давно не устраивал такие представления.       Человек тридцать, не меньше. Не люди — публика. Публика, предвкушающая зрелище. И оно начиналось. Достоевский бессловно поклонился и обернулся к девушке, не находя её взгляд в отражении, а лишь разглядывая целиком, как бездушную вещь. «Он не такой, как в прошлый раз. Совсем другой», — Мари понимала, что такие перемены не предвещают ничего хорошего, ровно как и поблескивающий в руках мужчины нож, видневшийся в отражении. Публика вновь раздалась язвительным хохотом и мерзкими изречениями в сторону Мари. Это било хуже любых пыток.       Подойдя ближе, Достоевский опустился на корточки сзади девушки, и приставив острие ножа к ее подбородку, заставил посмотреть ему в глаза через зеркало. Зловещий взгляд и уже ставшая привычной насмешливая ухмылка. Над ухом раздался тихий шепот, приглушающий все остальные голоса.       — Смотрю, ты предпочитаешь по-плохому. Что-ж, не смею перечить даме.       Проведя остро заточенным ножом по оголенному плечу девушки, Достоевский принялся совмещать приятное с полезным. Ухо неприятно щекотало дыхание, донося едва слышимый вопрос:       — Кто стоит за тобой?       Физическую боль Мари едва ощущала, ведь ее с огромным натиском давила моральная: голову разрывало от унижения и чувства беспомощности. Но вопрос, заданный мучителем, показался девушке настолько идиотским, что она просто не могла промолчать:       — Ты. Стоишь за мной. Не видишь сам?       Достоевского выводила из себя глупость и ограниченность Мари, поэтому он продолжил свое увлекательное занятие, проводя ещё одну непрерывную линию, наблюдая, как из набухших краев ран мгновенно выступает багровая кровь. Нанося один порез за другим, демон наслаждался жалким отражением девушки в зеркале. Почувствовав на себе чужой взгляд, девушка подняла глаза вверх, и увиденная картина мало её радовала: ключицы, шея и плечи кровоточили, а вся итак израненная кожа теперь была покрыта глубокими порезами.       Плавно изменив траекторию движения острия, Федор теперь вел его в сторону лица. Аккуратно, крайне несвойственно ему, он приподнял челюсть Мари и очертил сначала одну, а за ней и вторую скулы девушки — в момент и на них проявились ноющие царапины. Публика ликовала, напоминая девушке об ее ничтожности и о том, что здесь она — ничто.       — Мари, давай я немного направлю тебя. Ты выдумала свою историю — молодец. Но в моменты выдумывания не пришла ль тебе мысль, что информацию, которую ты выбрала за наживу, таким, как ты, достать невозможно? — затачивая нож, обратился к ней Федор. — Назови начальника. Разойдемся. Я не охоч до пешек.       — Выходит, что возможно, не находишь? — шепотом произнесла Мари, сплевывая стекающую к ней в рот со скул кровь.       Публика не слышала их разговоров. Лишь продолжала кричать о своих грязных желаниях и просьбах изранить девушку сильнее, показать ей ее место.       Вновь присев на корточки, Фёдор одним взмахом ножа разорвал тонкую черную вуаль на спине девушки, и публика вновь ликовала. Осмотрев холст для своего будущего творения, он, поудобнее взяв инструмент, принялся медленно вычерчивать каждую букву. Линия за линией. Глубокие раны на тонкой коже жутко ныли, а девушка тихо всхлипывала, не желая, чтобы кто-то заметил ее слабость, вновь смешал с грязью. Достоевский, словно одержимый, старательно, искусно выводил каждый символ, иногда стирая салфеткой выступающую, мешающую ему творить кровь. Нанося один за одним порез, он наслаждался процессом.       Публичное унижение шло девице на пользу: дерзила, лишь пытаясь заглушить голоса, с инстинктом загнанного зверя вжимала голову в плечи, дергалась всем телом, пытаясь избежать поцелуев лезвия. Но выхода не было. Достоевский знал, как добить девушку, лишить её пустой надежды. Обжигая дыханием девичью кожу, эспер провел носом от основания шеи до ушка:       — Ты ни-ко-му не нужна, пустое место. Любому тут позволено просить о милости тебе, но прислушайся: разве кто-то решится кинуть тебе подачку? Нет...       Изувечивая свое полотно, с каждым новым нажатием на своеобразную кисть надавливал сильнее, запуская лезвие все глубже в поврежденную кожу. Через пару мгновений его этюд был готов, и, обернувшись к публике, он восторженно объявил:       — Воззрите, господа! Вместе! Мы окрасим эту землю в красный кровью грешников. Ради более прекрасного мира!       Толпа рукоплескала. Они толкались, не щадили друг друга, доходило до драк. Каждый стремился увидеть эскиз, созданный Фёдором. Они хором кричали унижения и оскорбления, адресованные одиноко сидящей на бетонном полу девушке, и жаждали новых представлений.       — Я хочу знать, что ты написал, — наконец, заговорила та, обращаясь к стоящему над ней демону.       — Вопросы здесь должен задавать я, но раз ты просишь, как я могу отказать? — ехидно усмехнулся Фёдор, направившись к толпе. Выхватив у одного из рук старинный канделябр со свечами, он вновь вернулся к девушке и присел рядом с ней. Поднеся пламя свечи прямо к поверхности кожи, обжигая девушку, он прочел выгравированную лезвием надпись: «Сборище беззаконных — куча пакли, и конец их — пламень огненный».       Ощущая огонь прямо у своей кожи, девушка залилась ликующим хохотом, глядя на себя сквозь зеркало. Наблюдая за толпой в отражении, она обратилась к Федору: — Ты прав. Конец действительно огненный.       Услышав крики, доносящиеся из толпы, Фёдор обернулся, наблюдая за извивающимся на полу одним из священников, все одеяния которого горели ярким пламенем, а сам он метался из стороны в сторону в попытках усмирить разбушевавшееся возгорание. Крича от боли, он просил публику помочь ему, но никто не реагировал. Все ошарашенно стояли, не желая завершать шумное обсуждение происходящего.       — Все даже интереснее, чем я думал, — присев на корточки рядом с ухмылявшейся Мари, вполголоса произнес Достоевский.