***
Полгода назад.
Девушка стояла в дверях просторного кабинета, оглядывая тяжёлым взглядом присутствующих здесь. Ранее она не встречалась с ними. Члены исполнительного комитета Портовой Мафии расположились за длинным столом, но переговоры ещё не начались — по-видимому, все ждали только её. — Мари, присядь, — донеслось до девушки обращённое к ней слово Огая Мори, — мы собрались здесь для обсуждения деталей дальнейшего плана действий. Девушка поклонилась и поспешила занять предназначенное ей за столом место. Все присутствующие кивнули головой в знак приветствия, но сами видели эту персону впервые. Напряжение чувствовалось каждой клеточкой тела — ранее на совещаниях исполкома мафии бывать ей не доводилось. Девушка даже не могла вообразить в голове повод для своего приглашения сюда, ведь всегда роль её членства в организации заключалась лишь в исполнении грязной работы — безжалостного убийства тех, кто посмел перейти дорогу мафии. — Босс, не объясните, кто эта девушка? — донеслось от сидящей за столом Коё Озаки, пристально вглядывающейся в лицо девушки, словно пытаясь найти ответы, что за человек перед ней. — Коллеги, благодарю за внимание. Рад представить Вам — Мари Ёнэхара, — Огай указал жестом в сторону девушки и вновь заговорил, — она никогда официально не числилась в рядах мафии и для её же безопасности известна была лишь в узчайших кругах. Вы спросите, чем была обусловлена такая секретность? Я не стану томить — рано или поздно случается переломный момент, в ходе которого дальнейшая судьба организации может быть поставлена под угрозу. Об этой девушке остальным известно ровным счётом ничего, и вся информация стёрта для качественного исполнения плана, о котором я и заведу разговор сегодня. Пред нами стоит колоссальной важности проблема, и Мари — козырь в нашем рукаве. Грядет нечто ужасное — и если не остановить эту грязь, она запачкает все на своем пути. Члены исполкома понимали, о чём идёт речь. Террор Фёдора и Крыс Мёртвого Дома уже долгое время лишал всех организаций спокойной жизни. Но девушка, несведущая в глобальных делах мафии и никогда не посвящаемая в них, сейчас сидела в абсолютных непонятках. Остальные члены исполнительного комитета оглядели девушку то ли сочувствующим, то ли недоверчивым взглядом, словно оценивая её способности. — Мари, — босс мафии прибавил ещё более серьёзные ноты своему голосу и продолжил, — ты будешь главным звеном в следующей операции — внедрение шпиона во вражескую организацию. Для исполнения плана потребуется глобальная ответственность. Рассудительность, осторожность и смелость — все эти черты присущи тебе. Твои силы крайне масштабны и разрушительны, а способность идеальна для использования в стенах врага, — Мори обратил свой взор на Мари, ожидая от девушки хоть каких-то слов. — Я выполню задание и сделаю всё, что в моих силах, — глаза девушки горели решительностью, но голос был как всегда холоден. Уверенным голосом та вновь обратилась к боссу, — могу я узнать детали операции? — Разумеется. Мы обсудим это лично, а сейчас ты здесь лишь для того, чтоб представить тебя руководящему составу Портовой Мафии. Собрание завершено. Члены исполкома разошлись, и в комнате для совещаний остались стоять двое — босс некогда опаснейшей организации в Йокогаме и его личная пешка, которая нанесет решающий удар. Раздумья девушки прервал заботливый голос мужчины. Мори, наматывая шаги по залу, обратился к Мари: — Твоей задачей будет проникнуть на вражескую территорию и внедриться в состав организации. Любыми методами и способами. Мы закинем наживку, и они купятся. Они готовы уничтожить любого, кто копает под них, и поступим мы вот как. Притворишься, что у тебя есть информация на них, и ты готова её продать. — Но ведь меня сразу уничтожат. Я не представляю, каким образом это может дать возможность пробраться туда, — перебила босса девушка, явно не разделяющая его идеи. — Копни глубже, Мари. Эти до жути корыстные и вероломные подонки готовы пойти на все, дабы найти дополнительные лазейки в осуществлении своих планов. Дашь им понять, что ты эспер, и поверь, запоют они совсем по-другому. Это я тебе гарантирую, — в голосе мужчины теперь прослеживались едва заботливые нотки, и Мари ничуть не сомневалась в его словах. Доверяла. Мори был в её жизни важным человеком — он даровал ей стабильность, пусть местами и жестокую, поставил её на ноги и воспитал из неё сильного духом человека. Вырвав девушку из раздумий, тот продолжил: — Собственно, план таков. Но это, разумеется, лишь его задатки. В сложных ситуациях ты будешь действовать сама и на своё усмотрение — связи у нас с тобой, полагаю, практически не будет. Наш старый приятель, — Мори продержал паузу, — Вильгельм, сейчас работает на них. Он в сложной жизненной ситуации и часто ему приходится играть на две стороны. Он поможет тебе, но не советую особо полагаться на других. Не доверяй никому. Порой нож за спиной чаще всего прячет тот, кто точно знает, где будет больнее. — Почему Вы выбрали меня? Я не столь опытна, как остальные члены мафии. — Первое — я вижу в тебе огромный потенциал и стремление уничтожить врага. Даже если ты сама этого не замечаешь, поверь, это кроется у тебя в душе, — Огай обхватил руки девушки своими, словно по-отцовски, и говорил с особой искренностью, — второе — ты единственная из состава организации, чьё имя не светилось нигде. О тебе нет ни грамма информации, что могла бы помешать исполнению миссии. Прошлое тоже нигде не упоминается — для всех ты совершенно обычный человек. Выждем некоторое время и перейдем в наступление. — И ещё, Мари. Не смей их убивать. Их необходимо захватить живыми. Пока это всё, остальные детали обсудим позже, — Огай задвинул кресла и теперь направлялся к выходу.***
Настоящее время.
Достоевский расположился в просторной зале, освещаемой лиловым светом, отражающимся от множества витражей, которые украшали все стены комнаты. Мужчина утонченными движениями проводил смычком по струнам виолончели, задавая мелодии особое звучание. Проникновенное, завораживающее и местами трагичное. Казалось, отражает свои собственные глубины души с помощью смычка. Плавными, уверенными касаниями он отдавался игре, отпуская все думы. Предавался забвению, и в тот момент в его собственном мире звучала лишь мелодия. И более ничего не имело значения — лишь музыкальный образ, сотворяемый им. От стен эхом отдавался звук инструмента, и слышен он был во всех близлежащих комнатах. Подчинённые были осведомлены, что не стоит тревожить мужчину в этот момент, ведь ничем хорошим визит к нему в час его игры не закончится. Но у Мари, чья комната находилась в близости залы, мелодия вызвала неистовый интерес, и ей просто необходимо было его утолить — классическая музыка одарила её некоторым успокоением, и девушка хотела знать, откуда доносится благозвучная песнь. До Фёдора донёсся стук. Стучавшая, не дождавшись позволения войти, открыла дверь, и каково было её удивление, когда пред ней возник Достоевский, прожигающий её персону ненавидящим взглядом, вызванным тем, что она посмела прервать его. Не желая попадать под горячую руку, та произвела попытку сразу удалиться, но попытка её была пресечена требовательным голосом. — Зайди, — мужчина поднялся со стула, и опирая виолончель на стену, жестом пригласил девушку. Девушка, закрыв за собой дверь, не спеша вошла внутрь. Осторожными шагами, словно тревожась нарушить царивший в комнате покой и тишину, приближалась к стоящему перед ней. Девушка смотрела по сторонам, вглядываясь в величественные витражи, и увиденное впечатляло настолько, что восхищение отражалось в её глазах. Заворожённая перевела взгляд на стоящего напротив, и тот обратился к ней, не скрывая недовольства: — Зачем пожаловала? — Зачем пригласил войти? — усмехнувшись, возразила в ответ девушка. — В который раз поражает твой глупый уход от вопросов. Раз уж здесь, есть несколько вопросов, на которые ты мне сейчас ответишь. Ответишь честно — прошу я об этом искренне, — мужчина вновь вернул лицу равнодушную гримасу и продержал маленькую паузу, прежде чем вновь заговорить. Глазами он пробежался по расположенной на стене витражной иконе, и велев Мари взглянуть, вновь обратился к ней: — Икона апостола Павла. Он дает особое наставление, и первое, что он велит сделать людям — «отвергнув ложь, говорите истину каждый ближнему своему», — процитировав святого, Достоевский ухмыльнулся и обратил свой взор прямо на Мари, ожидая от нее ответа, который бы его устроил. А та лишь в ответ рассмеялась, понимая, что вновь он возвращается к началу. Кто бы сомневался, что он отбросит свое стремление узнать истину. — Цитируешь того, кто стремился уничтожать последователей Иисуса, а потом переобулся? Интересные у тебя идолы, — саркастически ухмыляясь, произнесла Мари. Фёдор был крайне удивлен познаниями девушки, ведь такая реакция — последнее, на что он рассчитывал. Но перед ним стоит задача выведать, что за человек перед ним, и отступать он не намерен. — Почему ты не состояла в организациях? Я полагаю, эспер с такой способностью — нарасхват. Отнимаешь самое ценное человеческое за считанные секунды. Столь бесчеловечно с твоей стороны, — потешаясь над девушкой, отчеканил Достоевский. Он задевал тонкие человеческие струны своими изречениями, играя на людских переживаниях, словно на музыкальном инструменте. Прекрасно осознавал, что девушку тревожит то, что она поставлена в условия, при коих просто не может не убивать, — и давил на это, ведь знал, что гложет её сильнее всего. — Тебе ли о человечности рассуждать. — Едко выплюнула Мари, слегка замявшись, услышав адресованную ей фразу. Вновь к ней в голову нагло врываются, задевают то, от чего она так яростно стремится сбежать. Теперь она молчала, разглядывая икону, восходившую пред её глазами, а в мыслях в очередной раз воспроизводились изводившие девушку события недавних дней. Мари не могла примирить своих разбушевавшихся в голове чертей, а сознание балансировало на грани — снова её убеждения в корне переламывают, заставляя собственные принципы пошатнуться. — Мне, и лишь мне об этом рассуждать. Святые люди взывают к истине, и тебе не было бы лишним прислушаться, — едва усмехнувшись, произнес Фёдор, покручивая в руках смычок от виолончели. — Как все запущено. Цитируешь праведных, когда на твоих руках тысячи невиновных жертв. Ответь, ты хоть раз открывал Библию для себя, а не лишь с целью позаимствовать оттуда парочку интересных изречений? — ответила на его очередной религиозный бред девушка. — Нет. Открываю лишь для этого, — сдержанно посмеялся Достоевский, в миг вернув лицу прежний холод, — Мари, ты желаешь поговорить о Библии, или мы все же вернёмся к тебе? — Почему ты так уверен, что я вообще о чём-либо хочу с тобой говорить? — одарив его коронным закатыванием глаз, произнесла та, а в ответ получила уже привычное «у тебя нет иного выбора». — Я не состояла в организациях по той причине, что мне это не нужно! Я предпочитаю работать одна, а не исполнять чьи-то глупые приказы. Не хочу быть инструментом для осуществления эгоистичных целей, которые расходятся с моими понятиями морали, — девушка сменила тон, и теперь в нем прослеживались нотки грубости, и мысленно она обвиняла организации, которые насильно заделали её своей пешкой. — Моральные ценности явно обошли тебя стороной, — произнес тот, посмеиваясь, — строишь из себя невинную заложницу обстоятельств, а после снова и снова беспощадно убиваешь. Когда планируешь рассказать мне о своих истинных целях пребывания здесь? Мари рассмеялась. Рассмеялась столь искренне, не давая и шанса противнику вывести её на чистую воду. Прерывая хохот девушки, тот произнес: — Я сказал что-то смешное? — Ты сказал что-то глупое. Ты сам меня сюда завербовал, а теперь требуешь от меня ответа, который бы тебя устроил? Что-ж, я расскажу тебе, зачем я здесь. Чтоб ты управлял мной, словно марионеткой, не давая самой выбирать, как распоряжаться способностью, — девушка состроила задумчивое лицо, — а, и чуть не забыла. Ещё, например, я здесь за тем, чтоб плясать под твою дудку и исполнять твои поручения, расходящиеся с моими понятиями нормы. — Пусть будет так. На некоторое время я сделаю вид, что поверил. И заставлю тебя поверить в то, что тебе удалось обвести меня вокруг пальца, — Фёдор лукаво улыбнулся и устремил свой взор на Мари, словно уничтожая ту взглядом. На этот раз девушка была едва в силах выдержать его. Она словно прогибалась под его испепеляющим, проникающим в самые потаённые уголки души взглядом. Казалось, ещё мгновение, и он вытащит из неё то, чего так яро жаждет знать. Но она была подготовлена к подобному; в мафии её держали под особым попечением именно для такого случая — такого, когда остальные методы бессильны. Отбросив минутную слабость, теперь она была уверена в собственных намерениях — не раскроется ни при каких обстоятельствах, не даст залезть больше себе в голову, что позволила сделать уже несколько раз. Мари твердо убедила себя в том, что никто не узнает её настоящую. Позволит видеть лишь тот образ, который создан для дела, эмоции, сыгранные под ситуацию. Не допустит, чтоб кто-либо сорвал маску неискренности с её лица. Очередная от него презрительная ухмылка, смешавшая в себе отвращение и даже некоторое недовольство тем, что впервые он не мог раскусить оппонента. Впервые он был осаждён сам, не сумел добиться желаемой правды. Давящая тишина. И лишь двое, ненавистнически вглядывающиеся друг в друга, не желая эту тишину нарушать. Пурпурные блики, отражающиеся от витражей и ниспадающие на их лица. Больше им нечего возразить друг другу — никто не уступит другому. И не уйдет с пути сам. Открылась дверь. На пороге явился запыхавшийся Гоголь, теперь стоявший ещё и с весьма удивлённым выражением лица, вызванным присутствием девушки в комнате, куда допускалось заявляться лишь приближенным Фёдора, а любой вход туда от тех, кому доступ был запрещён, намеренный или случайный — не имело значения, карался казнью. — Я с важными вестями, а тут все куда интереснее, — протянув последнюю гласную, отметил вошедший мужчина, — прошу простить, что без стука, но у Сигмочки проблемы! В казино пробрались клопы, и сам он, по всей видимости не справляется, — с фальшивым переживанием протянул тот. — Не нужно консультироваться со мной по каждому элементарному вопросу. — Я пришел за… — Гоголь теперь стоял в недоумении, даже не находя, что ответить мужчине, — …за Мари! Поедет со мной, — Николай приблизился к девушке, и взяв её под руку, направился к выходу, краем глаза наблюдая за Фёдором, чьё самообладание сейчас оставляло желать лучшего.***
— О нет, ты расскажешь мне всё. Я никогда его не видел таким разъяренным, — прибыв на место назначения, Гоголь обратится к Мари. — Разве это разъяренный? — Он никогда не показывает истинных эмоций. Это же Фёдор! — Отмахнувшись, произнес мужчина, — Но что это было? Он впервые говорит на повышенных тонах, не томи же, ну что натворила? — умоляющим тоном произнес тот, словно какая-то сплетница, пытающаяся выпытать подробности произошедшего. Войдя в Небесное казино, те ужаснулись от происходящего — метающиеся во всё стороны люди, крики, эхом отбивавшиеся от стен и характерные звуки сражения. Выстрелы доносились отовсюду, а в здании был полный погром — обвалившиеся потолки, разбитые стены и пол в осколках. Пройдя чуть далее, те обнаружили обваленную, прежде роскошную люстру, и теперь она сияла отблесками огня, который с огромной скоростью распространялся по всей территории здания. — Что тут происходит? — ошарашенная Мари подошла ближе к источнику пламени и, впитывая в себя его разрушающую мощь, теперь наблюдала, как по воле ее огонь постепенно стихает. — Ты даже так можешь. Запишешь меня на уроки для юных пожарных? — ляпнул Гоголь, и увидев обращённый к нему взгляд Мари, полный недовольства, поспешил прояснить ей, — это казино Сигмочки. Тут сейчас и ищейки, и агентство. Сегодня сюда съехался весь сброд этого города. Вечеринка отбросов, так сказать! — с отвращением произнёс Николай. — Одного тебя все заждались. Расхохотавшись той в ответ, мужчина похлопал её по плечу, явно оценив брошенную в его адрес колкость, и продолжил: — Мы тут долго не задержимся. Заберём Сигмочку и обратно. Дальше — их дело. Мне даже жалко этих мелких детективов, так яростно стремятся убедить всех в их невиновности, остаётся лишь удачи пожелать!***
Вернувшись в штаб Небожителей, все трое разместились в комнате Николая, придя к выводу, что после такого приключения им просто жизненно необходимо выпить. Стол кишел разнообразием крепких напитков, коих только Николай обнаружил у себя в обители. Осматривая комнату, Мари была поражена количеством антикварного хламья, что хранил Гоголь. Все стены были увешаны картинами, а в углу одиноко стоял запылившийся рояль. Разбросанные по полу и тумбам книги, пустые бутылки и опрокинутые иконы — все это создавало особый антураж его пристанища. Расположились они на небольшой софе, и хозяин комнаты уже наливал гостям. — Почему ты спас меня? — покручивая в руках рюмку, растерянно произнес Сигма. — Ты мне так нравишься, дружочек! Такой нормальный среди нас всех, — Николаю, по-видимому, уже дало в голову, и теперь тот заливался беспричинным смехом после каждой брошенной фразы. Успокоившись после своих же слов, тот продолжил, — а на самом деле, ты мне ещё пригодишься. Ты зна-а-ешь! Оба замолчала. Мари, наблюдавшая со стороны, даже прониклась неким сочувствием к мужчине. Они с ним даже в некоторой степени на равных позициях — постоянно их используют, не дают поступать так, как велит им собственный разум. Как печально, наверное, слышать то, что тебя спасли лишь для собственной выгоды, подумала Мари, а после пришла к выводу, что и сама находится в ситуации аналогичной. Гоголь опьянел, или искусно играл роль. Сигма, не отставая от него, лениво откинулся на диванные подушки. Распалённые недавней битвой, постоянно находящиеся под прицелом противников, мужчины наслаждались минутой покоя, и внимание их рассеялось. Мари поняла, что сейчас она предоставлена сама себе. За спиной Николая располагалась неприметная дверь, как предположила девушка — его личный кабинет. Планировка комнат на базе не отличалась оригинальностью, такая же дверь была и у Достоевского, и теперь перед Мари маячил шанс найти что-нибудь интересное. Оставалось лишь пройти мимо Гоголя и Сигмы. Вода. Она пойдет искать воду, отличная отговорка для ее отсутствия. Демонстративно пройдясь по комнате, заранее зная, что ничего кроме алкоголя тут нет, Мари упомянула об этом. Получив в ответ одобрительное «пойди поищи, а еще лучше принеси сюда», подошла к заветной двери, и ручка поддалась. Николай не считал необходимым запирать собственный кабинет, ведь обычно в его комнате был постоянным гостем лишь он сам. Проскользнув в комнату и заприметив графин воды, девушка сразу направилась к рабочему столу. На поверхности ничего не было, пришлось открывать ящички: стопки пустых бланков, графики, пометки, сделанные дрожащим почерком Николая, но ничего того, за что мог зацепиться глаз Мари. Встретилось несколько относительно интересных записей о деловых встречах, но это было мелочью. Время поджимало, девушка дала себе пять минут на поиски, и теперь оставалось всего две, иначе такая задержка могла вызвать подозрения. Еще несколько документов в остальных ящиках — и все бесполезные. От возни в бумагах под ноги выпал сложенный вдвое лист. Мари развернула его и с самодовольной улыбкой убедилась в том, что поиски не были напрасными — несколько зашифрованных дат, имен и планов, но за этими строчками скрывался амбициозный план переворота. Наглость небожителей действительно поражала, и оставалось лишь найти способ передачи найденной информации мафии. У девушки не было ни электронных устройств, ни каких-либо других вариантов экстренной связи — её лишили любых коммуникаций со внешним миром. Ещё раз бегло пробежавшись по строчкам документа, та, полагаясь лишь на свою зрительную память, решила оставить эту проблему до момента, когда она найдет возможность связаться со своей организацией. Главное — успеть, пока стратегию не применили на практике. Спешно вернув все на свои места и осторожно взяв графин в руки, девушка торжественно поспешила вернуться к спутникам. Но остановила её пошатывающаяся фигура, теперь стоящая в дверном проёме. Девушку пробрало до мурашек от нарастающей паники и страха перед тем, что сейчас её поймают с поличным. Голова разрывалась от тревожности, и только сейчас в её голову пришла мысль, что в кабинете могли были быть установлены камеры наблюдения. Следующей мыслью стало то, что Гоголь всё это время стоял в двёрном проёме и видел, но не спешил её отвлекать. Или просто напросто услышал. Мужчина стал приближаться, и тени от едва горевшей лампады, плясавшие на его лице, теперь придавали его гримасе леденящий кровь вид. — Так долго ищешь воду?