Сердце всегда мешает войне. Не время ужасаться, не время разыгрывать трагедию. Сейчас следует выбрать правильную стратегию – такую, которая поможет разобраться даже со столь неуправляемым врагом, который, казалось, обезумел напрочь. Что это всё может означать? «
Три могущественных эспера». Видимо, о них Мари речь в письме и завела. Сейчас требовалось направить усилия на то, чтоб выстроить пусть и примитивную, но вполне логичную цепочку их действий. Пусть шифр и кривой, но суть ясна: Пушкин – тот самый уродец, что и отравил Мори когда-то; какой-то неизвестный – Брэм Стокер, зачинщик планируемого вампиризма. И третий. Кюсаку. Чёрт. И он так просто позволил Мари забрать его, даже не думая о последствиях. Оправдал это тем, что она знает, что делать, и мафию не предаст. Но о предательстве речи сейчас и не шло – инициатором этого была точно не она. Лишь исполнителем, который делает всё, дабы завоевать расположение и доверие в рамках шпионажа. Мори даже напрягся: опасался, лишь бы её так называемое «завоевание» слишком далеко не зашло.
Влияние Портовой Мафии сильно возросло. В городе. В том городе, где мирные пока спокойно спали и не думали даже, что грядет что-то тёмное – такое, с чем даже мафия пока бороться не готова. Враг оказался крайне проворным. Да что уж там проворным – оказался сущим дьяволом во плоти: собирается над Йокогамой навесить купол страха – купол, который каждого накроет с головой, кто на пути встать посмеет. Раньше Мори воспринимал изречения Достоевского о искоренении грешников бредом сумасшедшего, но теперь, каким бы бредом это не казалось, навевало животный страх даже на столь могущественного человека, как он сам. Он босс мафии, лидер, он должен по природе своей оставаться хладнокровным, рассудительным, но как таким остаться, когда на путь твой с огромной скоростью катится каменный валун, сметая на своем пути всё то, что ты так долго строил? Остается смириться – но не таким смирением, которое за собой влечет полное безразличие к происходящему, а таким, которое поможет сохранить то прежнее спокойствие, которое поможет найти пути остановки этого масштабного весьма камнепада, пока он не задавил и тебя самого.
Все правители – либо мясники, либо мясо. А что делать, если в схватке встречаются два мясника? Кому суждено станет мириться с поражением: стать мясом, порубленным на мелкие кусочки, а после догнивать этим жалким куском? Но кусок мяса сперва нужно подвесить – перед тем, как его съедят, он обязательно должен истечь кровью.
Вот и они такого же мнения. Настоящая услада – глядеть на то, как всё окрашивается кровью. Особенно, когда кровь грешная – тогда лить её ещё приятнее: наказывать, карать нечестивых. Воздать им за дела грешные их, да показать, что происходит, когда властвует Бог. Они покажут.
– Как смешно ты смотришься в роли прихожанки, – воскликнул Гоголь, встречая только зашедших Мари и Фёдора. Гримаса его искажена была слоем смешанных чувств, – в платочке даже, гляди-ка, – Николай подошел ближе к снимающей верхнюю одежду Мари и хотел было поправить её волосы, но в ответ получил лишь холодный взгляд, такой до жути контрастирующий со вчерашним, и свою откинутую в сторону руку.
Но взгляд этот был не то чтобы холоден, скорее, потерян почему-то. Мари благодарственно кивнула Фёдору и намеревалась уже снять нательный крестик и отдать владельцу, но утвердительного ответа на свой крайне щедрый жест так и не получила.
Чего же он добивался сейчас? Чтобы она, безучастная в вере и относившаяся к ней вовсе безразлично, уверовала в Бога? Нет. Он не питал желаний втягивать в такое, да и полагал, что кого-то научить вере, или даже убедить в её истинности – дело крайне нелепое и бесполезное по своей сути. Да и очень мало людей, готовых сразу принять какую-то веру. Вера и сама по себе часто выступает результатом долгих размышлений, переживаний, да и всей духовной жизни человека. Если душа страдает, ищет ответа на неразрешимые вопросы, то, рано или поздно, она встречает Бога. Большинство проходят долгий и тернистый путь к своей вере. Но зато, обретая её, очень дорожат этим Даром Божиим. Дорожила ли она? Он не знает, да и знать не хотел. У него и цели-то не было на что-то ей глаза открывать. Может, так хотел даже каким-то своеобразным способом извиниться, искупить вину свою за то, что пыткам страшным подверг. Конечно, если вообще вину эту чувствовал, что под вопросом. Вернемся к теме веры – а верил ли он по-настоящему? Нашел себя в Боге, или, напротив – Бога в себе? Второй вариант всегда был предпочтительнее. Да и правильнее для него. Он – творец пока еще не созданного нового мира. Мира, в котором не будет грешных по природе своей людей, которые мир сегодняшнего дня лишь губят своими мерзкими до жути деяниями. А возвращаясь к теме Мари – наверное, ему в какой-то степени даже приятно было, что кто-то изъявил желание присоединиться к его воскресным делам. Прежде он предполагал, что такое желание чье-то он быстро откинет – его визиты в церковь были чем-то крайне личным, сокровенным, а компаньоны лишь мешать будут и отвлекать. Но нет. Такой опыт оказался крайне занятным – можно разделить со спутником то, что связывает.
– Не нужно, – остановил Мари Фёдор, – почему ты весь в ожогах? – обратился он теперь уже к Николаю. А девушка напряглась. Не хотела, чтобы кто-то кроме них двоих знал об этих странных сношениях. И надеялась сейчас на то, что он не разболтает никому, что очень-то сомнительно.
– Я оборонялся, как мог. Твоя прихожаночка чуть было не убила меня, – лукаво протянул Гоголь, отмахиваясь.
Фёдор промолчал, не желал продолжать диалог с ним и дальше. Но затем обратился к Мари:
– К шести часам в переговорную. Фукучи что-то хотел.
Получил от Мари выражающий согласие кивок, взглядом провел её уходящую, а после и сам направился к себе в кабинет. Девушке предстояло, наверное, хорошенько обдумать произошедшее, в очередной раз понять свои намерения и разобраться в себе самой. Ни одного спокойного дня – а раньше она не ценила это. Направилась в южное крыло к жилым комнатам. С каким-то странным выражением лица рассматривала себя в зеркале холла. Что за нелепая привычка: в очередной раз ждать от своего отражения ответов. Как же ей хочется видеть в отражении этом человека достойного. Но пока не выходит. Какой-то говор с соседней двери – как же не подслушать. Приблизилась и поднесла ухо к стенке в попытках услышать, гляди, и нового чего наберется. Голос Варвары. И какая-то чушь из её уст. Она что, разговаривает сама с собой? Или вслух читает пьесу? Репетирует речи Достоевскому? Кажется, здесь все без исключения безумны. Конкретно поехавшие, и сама Мари в эту всеобщую фантасмагорию уже безвозвратно вливается.
Вечер. Камуи, а если выражаться точнее, Фукучи, сидел уже в конференц-зале и с интересом разглядывал папки с документами. На глаза попалось недавно показанное ему Фёдором дело на нового работника организации – Ёнэхару Мари. Вопросов неразрешенных всё ещё оставалось немало – откуда вообще эта самозванка и с какой стати её приняли сюда, не уведомив даже главу? Но с этим вопросом, он вроде как, смирился уже, поэтому теперь предстояло разобраться с далее вытекающими: чем это огненное отродье может быть полезным и в каких миссиях её будет разумнее использовать.
Девица, на деле-то, оказалась с потенциалом, по крайней мере даже заставила Фукучи заинтересоваться – именно такие разрушающие способности всегда манили мужчину к себе, особенно сейчас, когда под его бдительным руководством врачи из лаборатории начали творить чудеса, путем физической модернизации повышали полезность каждого попавшего к ним в руки эспера.
Мари владела пирокинезом – ярко, быстро и очень действенно. Если верить письменному досье, которое Фёдор услужливо подкинул Фукучи, уровень ее был оранжевым, на одну метку уступал высшему красному. Обязательное использование стороннего источника огня, неизмеренный радиус поражения – это, конечно, минусы, но Фукучи своим вмешательством намеревался заполнить эти прорехи.
Разве она имеет право спрашивать, высказывать свое недовольство? Конечно нет. Фукучи не был главарем безумцев, если бы не проверял лично каждую донесенную ему информацию. Работает по найму, как же. Среди приближенных к Фёдору находились верные лично ему. Продажные крысы, с острыми ушками и говорливыми ртами. Вассал их вассала, стал и их вассалом.
Во взаимоотношениях босса и подчиненного ему Фёдора вообще всё шло не так гладко, как обычно происходило в организациях. Босс относился ко второму с уважением, а тот, в свою очередь, презирал даже начальника. Редко когда с его мнением считался – только его собственные слова имели вес. Масштабные даже расхождения в целях их борьбы за власть стали весьма громадным камнем преткновения – Фукучи жаждал уничтожения государства как такового. Хотел самого факта власти – он не был в погоне за идеальным миром, он хотел перестроить существующий. Достоевский же его намерения не разделял и вовсе – абсолютной противоположностью являлись их замыслы. Но демонстрировать боссу свое неподчинение не спешил – требовалось дождаться того момента.
Несмотря на ожидаемый Фукучи отказ, девушка согласилась спуститься вниз, добровольно последовав за ним. Перспектива посетить ту самую лабораторию прельщала: еще одна ниточка, так заинтересовавшая ее из рассказов Кью. Расположено помещение было с умом, даже лихое нападение не добралось до этих укромных комнат. Нулевой этаж, невидимый снаружи, имел лишь один ход в него изнутри. За девушкой пришел сам Камуи, желая пронаблюдать за всеми производимыми исследованиями, а с ним был и Достоевский в качестве поручителя за своего наемного сотрудника и гаранта его полного подчинения.
Лабораторный корпус был до стерильности белоснежен, но от этой чистоты по холке пробежался холодок. Хорошо моют там, где хорошо напачкали – Мари это уже как мантру заучила. Обстановка казалась ей такой нагнетающей, что ладони невольно начали дрожать. Девушка неловко переминалась с ноги на ногу, пыталась отвлечься, переключить внимание, которое было скованно лишь одной мыслью. Подопытным животным последний раз Мари доводилось быть в восемь лет, а уже через два года она стала вещью и по выгодной цене была продана Портовой Мафии. Прикрыла глаза в попытках успокоиться, приструнить эти ненавистные ей мысли. Но нет. Все безостановочно продолжало напоминать ей о детских временах. Почти такая же планировка, такие же инструменты, такие же до жути отвратительные колбы на полках. Мари вздрогнула. Хотелось лишь одного – убежать отсюда, закрыться в какой-нибудь тесной каморке, отсидеться там, пока о ней все не забудут. Но никто её отсюда отпускать не намерен. Заговорил Камуи: кратко ввел девушку в курс дела, не дав ей задать лишние вопросы.
– Безвредные анализы позволят нам лучше ориентироваться в твоих границах и возможностях.
Мари вопросительно посмотрела на Достоевского: тот безмолвно стоял за спиной босса, и, соглашаясь его словами, кивнул, будто говоря Мари, что ей пока что нечего опасаться.
– Ты ела сегодня? – заботливо поинтересовался Фёдор.
– Не удалось, – удивленно ответила Мари, будто не с ним она и провела этот день.
– Ну вот и замечательно. Все тесты можно провести прямо сейчас, – отметил Фукучи. Девушка следовала за этими двумя, будто под конвоем.
Судя по технике, названия и предназначения которой Мари даже не знала, исследования тут действительно были передовыми. Но нашлись и знакомые приборы: шприцы, например, в таких же голубых конвертах, как и в медотсеке наверху. Других инструментов тут не было – все-таки лаборатория, а не операционная. Но комнатка углублялась и дальше – за темным коридором, прячась от лишних глаз, было выстроено настоящее сердце всего корпуса. То место, на которое так рассчитывал Фукучи в своих грёзах на искусственную эволюцию в эсперской природе.
Присутствующий в лаборатории единственный врач велел лечь на кушетку за ширмой – требовалось провести эхокардиографию сердца – в её случае процедуру первой необходимости. Раздевшись, Мари смирно легла на койку, проглатывая свой стыд перед врачом. За ширмой раздавался шепот ее конвоиров, видимо, Фукучи на что-то подбивал, но вникнуть в предмет диалога девушке не удалось.
Холод геля обдал грудь, прибор скользнул по коже, проецируя изображение на экран. Безболезненная процедура закончилась быстро, и врач отпустил её, анализируя результаты. Мари вернулась к своим спутникам. Она успела уже внимательно осмотреть помещение, а сейчас и вновь кинула быстрый взгляд: следов Пушкина тут не было, значит это мнимое помещение, лишь обложка настоящей лаборатории, куда на самом деле водили Кью.
Главный врач проверял сейчас результаты исследования сердца, а ассистент его, по всей видимости, намеревался взять у нее кровь. Её требовалось немного, да и уколов Мари никогда не боялась, но сейчас на душе было тревожно, накатывали ненавистные воспоминания из детства. Тот же бьющий в глаза свет, те же безликие люди, для которых ты материал, и боль. За всем этим всегда следовала боль. Сейчас её не стоило бояться, но Мари начала паниковать, наученная горьким опытом, заработавшая себе рефлекс путем постоянного алгоритма – лаборатория равно боль. Ощущение, будто в голове срывают такую бережно вылепленную дамбу, иррациональный страх разносится в голове, сметая все на своем пути.
В глазах её плыло, а в мысли закрались необоснованные подозрения – хотят убить. Заманили и убьют. Врач опасливо косился на шатающуюся девушку, не понимая, чем вызвал такую реакцию. Ноги онемели и стали ватными, Мари на глазах у присутствующих сползла по стене на пол, обхватывая себя руками, дабы унять неконтролируемую дрожь. Фёдор быстро догадался, что причиной такого эмоционального всплеска является ни что иное, как это никак не отстающее от нее детство. И, что странно, поступил вовсе нехарактерно для себя.
Презирающий всякое проявление слабости Достоевский сейчас велел всем покинуть лабораторию, дабы в одиночестве уже разобраться с Мари. Эспер сел на колени перед девушкой, старался не нависать над ней. Прикоснуться или позвать? Пальцы мужчины невесомо провели по запястьям Мари, обращая внимание на себя, вытаскивая разум девушки из внутренних переживаний. Ему это почти удалось. Мари испуганно одернула руку. Теперь она загнанно смотрела ему в глаза, сжавшись в пружину, ожидала удара. Фёдор неловко сжал губы, обдумывая, что стоит делать дальше: успокаивать ему никого не приходилось, только если насовсем.
Мари боится, Мари опасается и выжидает. Мужчина поднял ладони перед собой, показывая, что совсем безоружен, не хочет принести ей вреда, хотя в его случае это вполне можно было истолковать знаком угрозы. Так противоречиво: убивает, чувствует, хватается холодными пальцами за трясущееся запястье руки. Взгляд какой-то напряженный его блуждает по её лицу, пытается понять.
– Ты в безопасности, – ровно произнес Фёдор, не разрывая зрительного контакта. Мари на это замотала головой, закрыв лицо руками, опять уходя в себя. «Без тактильного контакта, видимо, не обойтись» – решил Достоевский, осторожно накрывая ее ладони своими, опасаясь спугнуть. Мари пришлось опустить руки и снова встретиться взглядом с мужчиной. Он демонстративно медленно дышал, глубоко вдыхая и выдыхая, словно подавал тем самым пример. Тепло и вес его рук стали той самой нитью, что соединили девушку с реальностью. Вместо боли она ощущала его прикосновение, слышала его спокойный голос: он просил её дышать и она начала делать неуверенные вдохи. Фёдор определенно не умел успокаивать: двигался вслепую и наугад. И у него это вышло – Мари начала дышать, постепенно приходя в себя. Взгляд девушки наконец-то понимающе сфокусировался на нем, тремор ослаблялся, а голова начинала соображать.
Он молчал всё время, давал Мари прийти в себя. На лице девушки разлился румянец стыда, но Достоевский не осуждал, помог успокоиться и продолжал будто безмолвно поддерживать её, не комментируя произошедшее.
За дверью, в соседней комнате их уже заждались. Врач расшифровал полученные данные. Их то он с Фукучи и обсуждал.
– Что-ж, неутешительное у тебя будущее, Мари, – босс Смерти Небожителей, не отрываясь от листика, начал озвучивать результаты, – прогрессирующая кардиомиопатия, еще не законченная, но уже вышедшая за границы зачатков. Что это означает? По заключению врача тебе лет семь осталось, – проговаривал он все это бесстрастно, в уме прикидывая, куда ее можно пополезнее да побыстрее приспособить.
Мари истерично хихикнула. Вот так новость. Очень воодушевляюще. Вот только об этом ей было давно известно, пускай и в не таких определенных цифрах. Удавалось абстрагироваться от едкого осознания, подпуская его к себе лишь в одиночестве, в редкие моменты рефлексии. Смерть. Так размыто ей давался этот факт до настоящего момента. Она никогда не жила, словно бессмертная, ведь помимо смерти обязательной за ней по пятам следовала смерть насильственная – убийство, что неудивительно, с такой-то работёнкой. Но наступившая действительность куда страшнее постоянного риска, и в голове противным ритмом стучал названный остаток жизни. Не иллюзия, не подконтрольная ей ситуация, когда она сама выбирала какой шаг в пропасть смерти сделать – вперёд или назад. Сейчас каждый день стал ее шагом прямо вперёд. Сейчас все по-настоящему. Она начала это осознавать, но полное понимание ей лишь предстоит.
Фёдор на такое заявление на миг поднял бровь. Для него всё было просто и совсем не страшно, видимо, такое наплевательское отношение к жизни передавалось воздушно-капельным путем от Гоголя. Семь лет – это вполне себе предостаточно, да и члены Смерти Небожителей, как ни странно, были реалистами, и мало кто вообще рассчитывал на пожить чуть дольше лет семи.
Смущенный таким смиренным молчанием Фукучи дал распоряжение на остальные необходимые анализы и ушел. Остальные мероприятия со сбором биоматериала времени много не заняли, и через час двое уже стояли на выходе.
– Фукучи объявил совещание. Сейчас. Тебе тоже необходимо присутствовать, – придерживая дверь, произнёс Фёдор. Мари же молча кивнула. Не хотелось говорить, а в горле стоял ком: казалось, она произнесет лишь одно слово и уже разрыдается. Но не хотелось в очередной раз показывать свою никчёмность. Слабость. Которая преследовала ее, казалось, везде, куда бы та не пошла. Всегда была рядом, напоминая о истинном ее существе.
Двое подошли к дверям конференц-зала. Девушке уже второй раз за день приходится стоять у этих дверей, пытаясь усмирить так отвратительно быстро накатившую панику. Сколько бы себе не твердила, сколько не пыталась унять все эмоции, переживания – не выходит. Она не робот. Она живой человек с таким же живым и постоянно бьющимся сердцем, пусть и не собственным.
Камуи стоял у трибуны, с гордым видом презентуя рассевшимся коллегам… гроб. Темный, деревянный, вымощенный резьбой в каком-то готическом стиле. Впечатляет, но к чему он притащил гроб? Мари присела, ожидая дальнейших слов своего фиктивного босса. А Фёдор в мыслях ликовал. Наконец собственный план можно приводить в исполнение. Мужчина окинул сидящего напротив Гоголя выжидающим взглядом, а затем последовал примеру окружающих и с напускной заинтересованностью принялся внимать словам Камуи. Тот жестом указал на гроб и наконец заговорил:
– Это оставим на десерт, – босс мерзко ухмыльнулся, – для начала о делах. Ты, – он взглянул на Мари, обращаясь к ней соответственно, – проверим, на что ты сгодишься.
Девушка кивнула, напряженно перебирая в ладони крестик. Чего он опять к ней пристал и что за изощренную проверку собирается устроить на этот раз? Девушке это явно, мягко говоря, не нравилось. Она сглотнула, пристально разглядывая Фукучи, словно пыталась заранее предугадать, что он на этот раз выкинет. Та уже привыкла, что с мнением её здесь считаться никто и не намеревался. Приходилось из раза в раз проглатывать эти неугодные ей миссии, бежать на поводу у преступников, дабы в глазах их выглядеть доверенным лицом.
– Идеальная для применения на дальних дистанциях способность. Мгновенно уничтожающий врага огонь. Охватывающее всё пространство пламя… Разве не красота? – воодушевленно твердил Фукучи.
– К чему Вы клоните? – в этот раз за Мари никто не заступался. Приходилось в кое-то веке ответственность брать на себя саму, отвечать и при этом держаться особняком даже при учете вечно выбивающих их колеи событий.
– Уничтожишь мафию. Сожжешь дотла их жалкие башни.
Все присутствующие ужаснулись даже, обвели Мари взглядом, даже не сочувствующим, а жалостливым, но слов возражения от них не последовало. Вряд ли они согласны были со словами обезумевшего старика. Но прекословий не возникло – боязливые крысы не желали попасть под его горячую руку.
– Камуи, с Вашего позволения, – едва ли не прошептал Фёдор, поднимаясь со своего кресла. Мари было пропустила мысль, что он, как и прежде, всё вернёт на круги своя и убедит старика в том, что он ведает глупые идеи, но надежды её распались так же быстро, как и зародились. Фёдор приблизился к гробу: – вы продолжайте. Я лишь взгляну.
Фукучи бросил перед Мари план одного из небоскрёбов мафии. Надо же, все внутренние и внешние конструкции. Она даже и предположить не могла, что враг обладает и такими сведениями тоже. Очень плохо. Мари принялась разглядывать чертежи с таким интересом, словно видит это сооружение впервые.
– И как это понимать? Мне нужно в одиночку уничтожить целое здание, кишащее кучей эсперов и нарядами вооруженных людей? – возразила она. Мысль отправиться в родное пристанище и сжечь его дотла девушку не впечатляла. Даже более, она заведомо знала, что такое вне её сил. И с моральной стороны, и даже с физической – она не сможет. Не предаст. Поэтому требовалось съехать с этого вопроса, заверить надоедливого командира в том, что такая стратегия невыполнима.
– Догадливая. Всё правильно поня… ла, – последний звук Фукучи издал уже полувсхрипом. Одно касание – и тот безжизненным телом упал с пьедестала на пол, расшибая итак окровавленное лицо. Всё тело залилось багровыми пятнами, язвами. Он не успел даже среагировать – получил давно планируемый Фёдором нож в спину. От того, кого считал самым верным организации лицом. Сердце Фукучи уже не билось. А стоящий позади Фёдор с презрением одернул руку, вытирая её платком. Никто из присутствующих не смел даже заикнуться, безмолвно разглядывая павшее намертво тело уже бывшего босса.
Наконец. То, что он планировал уже столь долгое время свершилось – стоило лишь дождаться, пока бестолковый Фукучи вынесет Брэма. Старикашка больше не пригодится в исполнении идеи Достоевского. Стокер теперь в его власти. А очередная помеха, которая могла разрастись на дальнейших этапах, устранена.
– Я думал, будет зрелищнее, – состроив обиженный вид, произнес Гоголь, – а ты как настоящая крыса поступил: без битвы же не так интересно.
Остальные присутствующие всё еще не спешили комментировать происходящее, а лишь настороженно всматривались в труп, пытаясь понять, чем же вызваны были такие настроения Фёдора. С чего он вообще решил его убить? В организации разлад, между ними конфликт или тому просто захотелось позабавиться и сместить босса? В любом случае, рассуждать уже бесполезно – он мёртв.
– Итак, предлагаю вернуться к обсуждению насущных тем, – отчеканил Достоевский, захлопнув крышку гроба, а после вернулся за своё место, – план, предложенный Камуи, мне не по нраву. Она не успеет и четверти здания сжечь – сразу схватят. Не стоит недооценивать сильного противника. Согласитесь, что гораздо приятнее иметь шпиона и разрушать организацию изнутри.
Он что, говорит про неё? Хочет отправить шпионом в мафию? Невероятно, гениальнейший ход. Мари даже еле сдерживала себя, дабы спесиво не хихикнуть. Но если он говорит серьезно – уже будет не до смеха. Хотя, разве он когда-то шутил?
– Фукучи хотел приплести тебя, – обратился к Мари Фёдор, – было бы неплохо, учитывая твои способности, но к ним ты уже не вольешься – тебя видели на поле боя, – слова Фёдора успокоили Мари. Он не собирался задействовать её в том, о чем сейчас вещает. Тот продолжил: – зато у нас есть кое-кто, кто вольется с невероятной лёгкостью, – тот взглянул на Варвару, – пора им рассказать.
– Перевоплотиться в одного из членов мафии труда для меня не составит. Мафиози уже выбран, и, более того, схвачен нашей организацией, дабы не доставлял лишних хлопот, – с каким-то уж преувеличенным официозом объяснила Варвара.
Вот оно – то, что эта женщина так усердно репетировала у себя в комнате. Вживалась в роль. Они с Достоевским, видимо, уже давно этот план подготовили, раз уже даже заменяемого эспера схватить успели. Интересно, кто это? И что она будет делать со способностями? Её сила позволяет копировать лишь внешность, голос и прочие морфологические признаки, но вряд ли дары в этот перечень входят. Мари сейчас заботило лишь одно – узнать, вместо кого пришлют крысу и успеть предупредить Мори раньше, чем крыса эта туда проберется. Гонка на опережение. Но Мари уже существенно отстает, ведь в способах передачи она ограничена в значительной мере. Чего не скажешь о новоиспеченной крысе – в облике кого-либо из мафиози она очень быстро и проворно сможет пролезть в прорытую нору. Главное – опередить, пока чего лишнего не узнает.
– В кого перевоплощаться то будешь, Варенька? – отчего-то посмеявшись, воскликнул Гоголь, толкая в плечо тихо сидящего рядом Сигму.
– Вы узнаете подробности потом, – не желая пока посвящать остальных в ключевые моменты, ответила Тимофеева.
Теперь уже действительно не до смеха. Мари пропустила мысль, что лучше бы Фёдор отправил на это задание её саму – она бы точно что-либо придумала, может, посоветовалась даже с кем-то насчёт дальнейших действий, да и контакт постоянный имела бы. Дела идут нехорошо – нахождение Варвары в мафии могло повлечь за собой даже раскрытие Мари перед небожителями, особенно, если она планирует брать облик кого-то из исполкома. В таком случае с жизнью пора прощаться уже сейчас. Говорить о раскрытии организационных моментов и каких-либо засекреченных документов и не требовалось – это само собой, да для этого её туда и направили. Слишком много событий за один день. Мари ещё от новостей с лаборатории не отошла, а теперь всё новые ужасающие повороты, которые ломают напрочь. Она была хорошо подготовлена и для таких случаев – но уже, честно говоря, не выдерживала. Каждый день становился всё безумнее, всё сильнее уничтожал, прожигал изнутри и не оставлял уже ни крупицы шанса на нормальное существование. Что-ж, не время опускать руки. Совсем не время. Итак немного осталось – так надо остаток провести с пользой. Привнести в этот давно прогнивший мир немного полезного. Доказать, что чего-то стоишь и готова бороться до последнего вздоха. Мари не отступит – сражение лишь начинается.
Совещание окончено. Фёдор удалился первым, перед чем поручил охраннику вынести труп босса. Мари замерла на выходе: почувствовала, как на её плечо легла чужая рука.
– Ты избегаешь меня? – послышался сзади голос Николая.
– Ты преследуешь меня? – произнесла Мари в ответ, скидывая его руку с плеча. Хотела было уйти, но теперь же не отвяжешься – её вновь остановили.
– Может, сыграем во что? Ну же, повесели меня, – шут всё никак не хотел отставать. Что ему от неё надо? Теперь и он собирается стать элементом горы её нескончаемых проблем? Нет, такое её не устраивает. Надо бы отвязаться от него, да поскорее, пока тот не возомнил, что она ему чем-то да обязана.
– У меня дела, – безразлично бросила Мари. И не соврала, сказав это. Дела действительно нарисовались – каким-то образом требовалось вычислить, в лице кого Варвара намеревается пробираться в мафию. А как вычислить? Это уже другой вопрос, который требует немедленного разбирательства. Нельзя тянуть, нельзя оставлять это надолго. Может стать слишком поздно.
***
Прошло уже три дня с последнего совещания организации, на которой рассказали о внедрении в мафию шпиона. Должность не самая высокая, но главное то, что Варвара числилась в рядах врага. Вопреки её сомнениям, это оказалось легче, чем она предполагала. Но и хороших новостей было крайне мало: не было доступа к закрытым архивам и прочим вещественным делам. Отыгрывать роль приближенной Акутагавы – Ичиё Хигучи, труда особого не составляло. Настоящая же правая рука Акутагавы убита – так удачно Гоголь подловил её когда-то на автозаправочной станции. Похищать и пытать смысла не было – она там крайне мелкую должность занимает. Но выбор этой мелкой по должности псины был не случайным – по подсчетам небожителей её должность была высшей в сравнении с другими рабочими, которые способностей не имели. В любом случае, это лучше, чем ничего. Главное, что она сейчас в их логове, а остальные прелести шпионажа – само собой разумеющееся.
На пятый день Варваре удалось узнать информацию, о которой та и подозревать даже ранее не могла – мафии откуда-то известно про вампиризм. По всей их организации бегают уже слухи и даже обсуждения о том, как его избежать. Это могло значить только одно – завелась крыса. И подозрения Варвары пали, разумеется, на самого ненавистного ей с недавних пор человека. Но даже со своим премерзким характером Варвара не спешила с обвинениями – она не питала уважения к Мари, как к личности, зато к поступкам её и успешным миссиям ввиду разумного использования способности относилась весьма уважительно. Одних её подозрений недостаточно – нужны факты и доказательства. А значит, с передачей информации спешить не стоит, особенно учитывая то, что в последнее время доверие к ней укрепляться начало. Один неверный шаг – и крайней стать может и сама Варвара, если так нелепо станет бросаться нареканиями.
Варвара рассуждала: даже если это была Мари, ей какая польза? Крадет сначала эсперов со своей же организации для исполнения планов вражеской, различными способами подрывает строй мафии, а затем как честивый агент передает информацию? Нет, это крайне сомнительно. Но откидывать вариант её причастности к этим делам она не спешила, ровно так же, как не спешила и с чёткими и обоснованными обвинениями – улик не было, зато присутствовало желание хорошенько уличить.
Жилось в новом пристанище недурно. Мелкие миссии и скупые диалоги, в которых сложно сказать что-то мимо, вот и подмена уже как неделю оставалась незаметной. Устроившись в мафии, Варвара принялась за работу. Факт раскрытия вампиризма удручал, но пользы как таковой не имел, поиски продолжались. Двигаться, к сожалению, приходилось вслепую. Масштаб полученного доступа прельщал, но в то же время выливал на Варвару массу пустой информации, из которой по крупицам она выуживала что-нибудь толковое.
Торговля мелким оружием, покровительственные союзы с остальными террористическими группировками, а иногда даже с правительством – компромат, но очевидный и безболезненный для Портовой Мафии.
Оставив поиски, Варвара принялась наблюдать за вышестоящими коллегами, ведь именно они определенно могли вывести ее туда, куда требовалось. Чуя, будучи правой рукой их лидера, ежедневно покидал базу по какому-то негласному поручению, и женщина решила, что за ним и стоит проследить.
Аккуратно, точно не выдавая себя в качестве хвоста, Варвара приехала вслед за эспером в самый центр Йокогамы, что примечательно, ведь все крупные сделки обычно проходили на окраинах города, но этот случай был другим. Крупное, прямоугольное здание – производство лыж, именно об этом гласила яркая вывеска. Чуя зашел через главную дверь, а Варваре пришлось бродить вокруг здания в поисках слепых зон. Мелкий, казалось бы, столярный завод, но камер было натыкано на весь периметр, да еще каких. Лазеек она нашла три: в двух местах временные: на полторы минуты зоны оставались без наблюдения из-за отъезжающих объективов камер. А за третьим местом попросту никто не наблюдал, компенсируя это маленьким домиком охраны. Варвара строила в голове стратегию и ее плану отлично подходила одна из полутораминутных слепых зон – именно там было окошко погреба, в которое она планировала залезть. Сверившись с таймером на руках, женщина побежала вперед, перекатываясь в кустах, затем приблизилась к окну, на ходу выбивая его ногой. Внутрь пролезла с трудом, вжимая плечи. Но вот она попала наконец туда, куда зашел Чуя. Вставив выбитую раму обратно, Варвара оглядела помещение. Она начала лучше ориентироваться в этом строении. Сделала предположения, куда мог направиться Чуя дальше.
Заприметив вентиляционную решетку, Варвара полезла туда, сетуя на узость шахты. Проползти надо было метров десять, да и не прямо, а изгибаясь то вверх, то вниз. Но если предположения верны, она сможет узнать что-нибудь полезное.
Догадка себя оправдала – здесь производили что угодно, но точно не лыжи. По пути до нее доносился запах сварки и пороха, а приближающиеся мужские голоса отдавали резкие команды, что-то планируя. Не забывая про свою цель, Варвара ползла дальше. Голос Чуи, к счастью, обнаружился быстро. Прильнув к дыркам решетки, женщина старалась разглядеть помещение. Сам Чуя, ещё трое мужчин и ядерный снаряд перед ними. Пока еще не полноценный, готовый лишь наполовину, но уже дышащий угрозой. К тому же, догадалась Варвара, боеголовка тут была не в единственном экземпляре. В гонке вооружений у Смерти Небожителей появился весомый соперник, и в то время, как ее родная организация изощрялась в своей больной фантазии, их конкурент собирал у себя старую как мир, но проверенную атомную бомбу.
Получив такую важную, пугающую даже информацию, Варвара поспешила ретироваться обратно, но уже другим путем, ведь над ее прошлым входом все так же висела камера, и в этот раз отследить ее траекторию могло и не выйти. Выскользнув из вентиляционной решетки в мужскую уборную, Варвара принялась ждать свою жертву – того, чье место она займет, дабы спокойно покинуть здание. В кабинке долго ждать не пришлось: облегчиться пришел какой-то мужчина, судя по всему, один из тех заурядных рабочих. Вырубив его со спины, Варвара оглядела мужское лицо, запоминая черты и тут же формируя их на себе. Выйти удалось незамеченной, люди признавали её как своего коллегу, и камеры она искусно миновала, стараясь не попадаться на пленку до самого выхода. Вдохнув свежий воздух, Варвара отправилась в сторону мафии – теперь можно было возвращаться к своей основной работе.
Новый день – новые сведения. И не только для Варвары. Мари расписывала на обрывке бумаги новую информацию: почти всю ту, что ей удалось узнать. Прежде всего, о том, что в мафии теперь ютится шпион. Кто? Сказать она не может, ведь такого рода данными она и сама не обладала. Поэтому оставалось лишь предупредить – не разглашать на общих собраниях информацию определенного уровня секретности, тщательно проверять каждого члена мафии. Как передать эту весть Мори? Очередной вопрос, кажущийся таким неразрешимым. Опять приходится искать новые пути, изворачиваться, дабы передать лишь жалкий кусок бумаги. С которого, к слову, с каждой новой передачей сведений поступало всё меньше. С чем это было связано? Гадать можно долго, но явно не с тем, что она мало шпионила – информации она узнавала крайне много. Мари дописала и поставила точку. Сложила лист пополам и поместила во вшитый в подол юбки карман.
А Фёдор слов на ветер не бросает – в назначенное время воскресенья явился. Стучит в дверь уже около минуты, пока она со своими соглядатайскими делишками разбирается. Дверь отворилась – Мари вышла наконец, полностью собранная. Взглянула на Фёдора, который казался сейчас ещё более отрешенным, чем обычно. Спустились к машине. Всю дорогу до храма провели в абсолютном молчании – таком, которое не нагнетало, а как-то успокаивало даже от всей той суматохи, что происходила в организации. Ехать пришлось недолго, и вот уже знакомое на вид место – та самая церквушка. Внутри людей было немного, впрочем, как и всегда. Терпкий, окутывающий запах свечей приятно ударил в нос, нагоняя воспоминания о прошлом визите сюда и этом приятном разговоре со священником. Достоевский вновь предложил поставить свечу, а Мари пришла к выводу, что он, по всей видимости, приходит сюда лишь за этим. Они стояли у напольного подсвечника. Мари давно поставила свою, а вот стоящий напротив Фёдор о чем-то долго раздумывал, не спешил. Сосредоточенно разглядывал пламя свечи.
– Я часто рассуждал о грешной природе эсперов. Способности несут в мир лишь беззаконие, которое с каждым днем лишь нарастает. Лишь подливает масла в огонь человеческих пороков и пагуб. Каждого следует спасти. Избавить от греха.
Честно признаться, Мари не поняла, к чему сейчас он делится с ней собственными мыслями. Может, хочет высказаться? Вряд ли. Откровений от него не дождешься, да и сам факт того, что он речь за это завел, крайне странным казался. Но это заставило и саму Мари задуматься: а какое на этот счёт мнение у неё? Она ненавидела существование способности в себе, иногда даже невероятное отвращение испытывала за то, что носителем является. Для нее собственное пламя – зло. И возможно, другие эсперы придерживаются такого же мнения, но не разглашают, не желают даже для себя принять пагубность даров. Жизнь у нее была такая, что общалась она с людьми крайне несчастными, и корнем этих несчастий для каждого была именно способность. Проклятье, так называемый непрошенный дар небес, а в ее случае полученный насильно. Возможно, Достоевский даже прав. Но была ли права она, так односторонне рассуждая о природе эсперов, лишь проводя параллели с самой собой? Так эгоистично решала за других, ссылаясь на то, что если она ненавидит собственную способность, то и все такого мнения должны придерживаться.
Мари не хотела прогибаться под представления Достоевского, но невольно прониклась, ведь у нее самой бывали аналогичные мысли. Горе, сплошное горе порождали на земле эсперы, запачканные несмываемым пятном своих способностей. В голове рисовалась утопическая картина жизни без них, и почему-то казалось, что так действительно будет лучше. Равенство, никакой торговли и жутких экспериментов над детьми, такими, как была когда-то сама Мари. Чему учила ее мафия? Силе и власти, которые давала способность. Но было ли это правильным? Нет, совсем нет.
– Может, я даже соглашусь, – с поникшим видом прокомментировала Мари, обращая на себя внимательный взор Достоевского. Тот вставил свечу в лунку и стал ждать дальнейших её слов, – все мои несчастия связаны лишь со способностью. Но в отличие от тебя, я не берусь утверждать, что дар ненавистен каждому носителю.
– Он ненавистен каждому. Но не каждый признаёт это, – усмехнулся Достоевский, – эсперы предают себя в рабство греха. И руки каждого обращены к тому, чтоб делать зло. И лишь умершие от него освободятся.
– А сколько грехов совершил ты? Или ты способен лишь карать других, не замечая того в себе?
– Мой дар – наказание за мое преступление. Я наказываю – и меня наказали тем же.
Мари задумалась. Спорить с ним было бесполезно. Он убежден в правоте собственной идеологии и не отступит ни на шаг, выдвигая всё новые аргументы в пользу собственных мыслей. Но ей не нужны были аргументы – она принимала его слова как что-то действительно истинное, ведь подтверждение словам этим находила на отголосках собственного сознания. И слова эти понимала.
За спиной скрипнула дверь. Ещё один человек в этот воскресный день решил посетить церковь. Достоевский, занятый своими размышлениями, не обратил никакого внимания, Мари же обернулась. Замерла. Лишь увидев, кто сюда зашел. Огай Мори. Мужчина тоже заметил подчиненную и хитро подмигнул девушке. Именно этой встречи Мари и боялась, надеялась, что Огай додумается не приходить сюда по воскресеньям. Но тот явился. Нагло, без предупреждения подставляя сейчас саму Мари. Её пальцы сжались в кулак, она яростно пыталась совладать с таким резко нахлынувшим напряжением, которое разрасталось с каждым мгновением. Главное – не выдать себя. Соображать надо быстро. Достоевский мог в любой момент сам заметить врага и всерьез задуматься над происходящим. Девушка решила действовать на опережение. Поднявшись к его уху, она тихо шепнула:
– Что за… Это случайно не босс мафии?
Фёдор ничем себя не выдал. Праздно скосил глаза вполоборота, убеждаясь в правоте Мари. Огай ждал его внимания, сложив руки на груди, а рядом с ним явилась уже знакомая маленькая девочка, демонстрируя, что и способность наготове. Мори кивнул врагу и приглашающе покинул храм, ожидая того, что Достоевский последует за ним. Мари попыталась остановить эспера, но безуспешно: видимо, тот уже принял белую перчатку вызова. Назревала битва. Сейчас Достоевского не волновало даже то, откуда здесь мафиози. Волновало другое: Фёдор значительно уступал противнику по физическим способностям. Его спасал лишь аналитический склад ума, и, максимум, какие-то сражения на маленьких дистанциях являлись выигрышными. Но здесь ситуация в корне другая – способность Мори – эта мелкая девчонка, которую он может использовать в любых собственных целях, сейчас эту ситуацию усложняла. Да и Мари он втягивать не хотел – это лично его с Мори битва.
Зачем он полез в эту битву, если знал, что соперник его превосходит в разы? Очень странное поведение для человека, который привык анализировать и разумно продумывать каждый свой ход. Вероятно потому, что находил побег с поля боя вещью крайне унизительной и постыдной. И сам такого не одобрял.
Мари остановилась на крыльце здания, наблюдая за мужчинами. Соперники стояли напротив друг друга, ожидая первого удара. Как бы не хотелось этого признавать, но Огай был вкраты сильнее. Уже наученный горьким опытом сражений с Достоевским он мог почти что предугадывать ходы эспера. Лучшая защита – это нападение. Элис, ведомая своим хозяином, нанесла первый удар: несколько шприцев пролетели мимо уклонившегося Фёдора, но с другой стороны сам Огай ловко метнул свой скальпель и попал им в бедро мужчины. Волосы взметнулись, Достоевский потянулся за пистолетом в кобуре, а меж пальцев Мори уже расположился излюбленный набор кинжалов. Перехватив пистолет, Достоевский стал целиться в голову врага, желая покончить со всем одномоментно. Способность Мори замерла над ними, не понимая в чью сторону лететь. Этого секундного замешательства было предостаточно для выстрела. Шальная пуля пробила плечо босса Мафии. Он утратил ориентацию, зажимая рану. Элис, не получая приказов подлетела к хозяину. Рана вокруг кинжала пульсировала, благо, артерия не была задета. Пошатываясь, Фёдор вытащил острие из ноги, намереваясь им же и напасть, но приблизиться ему не дали. Свист воздуха. Элис, наконец получив приказ, обрушилась на Достоевского, роняя того на землю. Наносила удар за ударом. Битва выходила некрасивой и предсказуемой, скучной даже, по мнению Огая, чье дыхание сбилось лишь едва.
Солнечные зайчики, отраженные ножом в руках Достоевского, ослепили глаза. Огай прикрыл лицо, вглядываясь в происходящее. Элис, пораженная взмахами лезвия, распалась ярким мерцанием, успев перед этим выполнить главную задачу – устранить Фёдора. Мужчина, уже теряя сознание, стоял на коленях, опираясь на одну руку. В другой он держал нацеленное на Мори дуло. Выстрел за выстрелом, до пустого барабана, но всё впустую. Фёдор обессиленно упал на землю. Огай, крадучись, приблизился к бессознательному врагу, сжимая в руках излюбленный скальпель. Какой-то камень прилетел Достоевскому в голову, но тот не пошевелился, а значит действительно в отключке. Не способен использовать свою силу мгновенного убийства.
– Огай, остановитесь.
Мари, казалось, не отдавала отчёта своим действиям вовсе. Попросила Мори остановиться, не добивать, что она вообще несет? Перед носом лежит поверженный враг, более того, теперь уже лидер опаснейшей организации, а она просит пощадить? И как ей теперь аргументировать это действие Мори, если оно непонятно для нее самой? Мари оглядела Фёдора, убедилась в том, что тот действительно в отключке, а не мастерски лишь притворяется. Что сказать? Зачем она вообще это выдала? Кажется, она не меняется. Говорит, а потом думает. Босс мафии в ответ на её просьбу лишь усмехнулся, не восприняв всерьез.
– С чего бы мне останавливаться, Мари?
Пришлось распутывать этот мерзкий клубок очередными выдумками, теперь уже адресованными другой организации.
– Вы выбрали неподходящее время, – Мари подошла к боссу и вручила очередной конверт с новой уже запиской, – сами же утверждали, что книга – главная цель. Надо ещё выждать, и он приведет к ней. Потом и доведете начатое до конца, – девушка заговорчески ухмыльнулась, расхлёбывая последствия своей странной и непонятной для себя самой просьбы.
– Книга книгой, Мари. С ним нужно покончить здесь и сейчас. Не мешайся, – переложив конверт себе в карман, строгим голосом отметил Огай.
– Не будет уже никакой книги. Я не смогу вернуться в организацию с трупом их лидера. У них явно поболее информации найдется. Не сейчас. Вы перестраиваете мои обязанности на ходу. Определитесь с целью, Огай. Фёдор или книга?
– Книга. Убеждать у тебя всегда получалось хорошо, Мари. Я надеюсь на твое благоразумие. И не шифруй больше свои письма. Возьми, – отдышавшись, Мори вручил Мари телефон. Наконец-то. Больше не будет необходимости в идиотских записках, дабы передать которые требовалось придумывать всё более мудреные способы.
– А Вы не заявляйтесь так резко. Вы меня чуть не подставили, – почти дружеским голосом объявила Мари, в объятиях прижимая к себе вновь подбежавшую из ниоткуда Элис. Мари обсудила с боссом переданные ею сведения, вкратце всё разъяснила, после чего Мори благодарственно кивнул и поспешил удалиться.
Мари с облегчением выдохнула. А затем осознание начало приходить – погрязшая в пучине бесконечных организационных прерий сама потерялась, не понимает теперь, на чью сторону становиться. Спасла врага и какую-то чушь про книгу так уверенно диктовала. Так хотелось сбежать от этих кричащих в голове голосов, хотелось закрыть собственные уши, прижать к ним ладони и заткнуть осуждающие эти голоса навсегда, но не выходило. Они продолжали свой мерзкий галдеж, твердили, что она делает всё неправильно. Опять. И опять. И так до бесконечности. Каждое действие человек подвергает собственной оценке. А что, если оценку эту дать не есть возможным? Что, если ты, оценщик собственного разума, не можешь здраво судить о себе самом? Что, Мари, так жаждала убежать от монстра, но не заметила, как сама им и становишься?
Она аккуратно приблизилась к разбитому мужчине. На лбу его зияла рана от камня, из носа стекали бордовые полосы, нога опасно кровоточила. Перетянув бедро жгутом из собственного кардигана, она положила голову мужчины себе на колени, окликая его, побуждая очнуться. Не действовало. Проверила пульс на шее – живой. Расслабила воротник его рубашки. Правил оказания первой медицинской помощи она не знала – к чему ей эти сведения были, если она лишь убивала. Действовать пришлось наугад – она потрясла мужчину за плечи, на что реакции никакой, что ожидаемо, не получила.
Сейчас стоило выдумать убедительные ответы на будущие его весьма предсказуемые вопросы: как она выжила, почему жив он сам и где Огай. Девушка для убедительности растрепала собственные волосы, достала из кармана складной нож и, скривившись от факта того, что делает, принялась наносить себе неглубокие порезы по всему телу. Закончив с собственным немудренным преображением, девушка вернулась к лежащему на своих ногах телу: пятна крови на белоснежной рубашке, еле вздымающаяся грудь и приоткрытые губы. Оголила его шею. С минуту смотрела на эту пульсирующую под кожей венку, а затем провела рукой выше, к лицу, убирая с него волосы.
Что он за человек? Постоянно так необоснованно храбрится, по глупости велел ей не вмешиваться в битву, и чем бы всё завершилось без её вмешательства? Таким побежденным и слабым она видела его впервые, но презрению в её душе места не было, лишь непонятное сочувствие и тревога. Лоб мужчины был холодным, кожа приобрела нездоровую синюшность. Мари неловко потрясла эспера за плечи, понимая, что самостоятельно не сможет доставить его к казино, даже способов связаться с подельниками у неё не было. Свежеприобретенный телефон в кармане манил, но она понимала, что этот звонок будет полнейшим идиотизмом.
Идея возникла в голове. Мари запустила руку под рубашку, прикоснулась к ключицам, нагревая своим огнём собственную руку. Метод сработал. Болевые ощущения часто помогают пробудить бессознательных. Фёдор пробормотал что-то невнятное, одергиваясь от её ладоней.
Тот предпринял попытку подняться, но успехом это действие не увенчалось. Лёг обратно в единственное положение, что хоть как-то усмиряло эту тягуче разрывающую всё тело боль – на её бедра. Да и она на ухо что-то твердит, мол, не двигаться. Неловко и даже позорно. Наверное, разумнее было сбежать.
Её рука ещё лежала на ключице Достоевского, постоянно тревожа и не давая уснуть. Фёдор уже пришёл в себя, и такая стимуляция стала неуместной. Девушка подняла руку, желая положить её рядом с головой Фёдора, но ладонь её была перехвачена. Мужчина рассеянно, снизу вверх смотрел ей в глаза, и, казалось, что он всё ещё не в себе после удара. Следующий его поступок полностью убедил Мари в этом. Фёдор поцеловал ее ладонь, мимолетным движением даже не совершил полноценное прикосновение губами к коже. Но трактовать это иначе, как поцелуй, было невозможно. От ощущения его тёплого дыхания кожа покрылась мурашками. Теперь в растерянности была Мари.
Ты не Бог, не дьявол, не антихрист, и не крест, клеймящий кожу на груди и так подло вбирающий её жар, выдающий себя за проповедника. Кто ты?
