Вопреки всЕМУ

Ходж.   — Добро пожаловать.   Нас встречает чета Макграт на пороге своего нового дома. Для нас с Лиз, для меня в частности, это стало полной неожиданностью. Леон позвонил мне утром и сообщил новость, продиктовав новый адрес. Вот так просто.    Дом, бесспорно, шикарен. Двухэтажный, большой, из светлого кирпича, с огромными панорамными окнами во всю стену. Лаконично и дорого. Все в стиле Макграта.    — Ну ты даешь, старик, дом купил! Это очень круто, поздравляю, — хлопаю друга по плечу, обнимаемся. — Долго же ты не рассказывал. — Еще даже не все вещи перевезли. Но нам с Кэт очень хотелось, чтобы вы узнали первыми. И вот, — Леон обводит взглядом участок. — Это все для дочери. — Дочери? У вас будет девочка?! — чуть ли не пищит Лиз. — Да, у нас родится маленькая принцесса. — Наш ангел. — Вы такие замечательные, ребята, можно я вас обниму? — тоже Лиз, сентиментальная такая.   Леон подходит ближе, приобнимает обеих девушек, целует жену. Я улыбаюсь, глядя на эту картину. Все-таки это такое счастье! Семья, большой дом, дочь, похожая на родителей. А может их дочь будет похожа только на Кэтрин, ну или только на Леона.   А могла бы быть… на меня… Так, стоп!   Где-то через час или полтора, вдоволь наевшись, мы переходим в гостиную и расслабленно устраиваемся на огромном полукруглом диване. На журнальном столике стоит десерт. Я уже точно не хочу, Лиз пробует пару ложек и откидывается на спинку дивана, я тут же обнимаю ее за плечи, расположив на них ее голову.   — Вы утомились, девочки, — замечает Леон, обращаясь к нашим женщинам.  — Нет, милый, просто я объелась, — хихикает Кэтрин. — Нельзя так много кушать. — Тебе можно все, — он целует ее прямо в губы. — Ммм, какие сладкие. — Леон, давай не будем смущать гостей. Ну что ты в самом деле, — щеки Кэт заливаются румянцем, она мягко отводит руку мужа от лица, опускает взгляд. — Лиз, порядок? — Все прекрасно, просто мне спокойно и хорошо. И вы нас не смущаете, — смотрит на меня в ожидании подтверждения ее слов, а я глажу ее плечо и задумчиво смотрю в стену. — Надо убрать со стола, — Кэтрин порывается встать, но Леон ее останавливает, и сам встает, собирая тарелки.   Кэтрин небрежно зачесывает пальцами волосы, и блестящие светлые пряди, пружиня, падают назад идеальным художественным беспорядком. Невольно засматриваюсь. Замечаю, что Лиз тоже смотрит на Кэтрин, но в ее взгляде нет зависти, оценки или еще чего-то, что так присуще девушкам, а только лишь любование. Моя Лиз умеет видеть красоту, во всем, и в людях тоже.    Я шумно сглатываю и вовремя отвожу свой взор от бывшей, заметив, как глаза Лиз сужаются.    Черт, спалила?!   — Что такое? — решаюсь спросить, как ни в чем не бывало. — Да так. Ничего, — произносит как-то слишком язвительно. — Мне надо в туалет. — Пойдем, я провожу тебя, — вызывается Леон.    Мы остаемся с Кэтрин наедине. Наедине, мать твою. Одни в этой огромной комнате. О чем говорить?   — Вы так вместе красиво смотритесь, я прям залипаю, честно, — выдаю негромко, появляется какое-то блядское смущение. — Ты должен залипать на свою женщину, Ходж. — На Лиз я тоже всегда залипаю. Но это другое... — Другое? — хмурится Кэтрин. — Да. У вас семья. Большой дом, скоро родится дочка, вы любите друг друга. На это приятно смотреть, — изображаю подобие улыбки. — И иногда больно.   Не «иногда». Каждый раз, когда я на вас смотрю, мое сердце обливается кровью.   — Вы с Лиз тоже прекрасно смотритесь, подходите друг другу, такие гармоничные. Из вас получилась отличная пара. — Безусловно. Но любовь ли это? Ты вся светишься, когда смотришь на Леона. А он смотрит на тебя так… — Как?   «Как не смотрел я. Никогда.»   — Словно ты море, а он отчаянно пытается утонуть. Это... так сильно и мощно. Неужели так возможно? — Все возможно, — пожимает плечами. — Ходж, мы давно вместе. И пережили много всего, тебе ли не знать. Мы изучили тела и души друг друга так хорошо, что... мы как единый организм, понимаешь? — Пока что не очень. — А ты любил когда-нибудь? Чтобы сравнивать. — Да. Тебя.   Выдаю на выдохе. Думаю, она и так это прекрасно знает, поэтому слова вылетают легко и произвольно.   — Брось, Ходж, столько времени прошло уже. И у нас так не было.   Черт, а вот это больно. Снова. От правды. Ведь у нас правда не было вот чтобы так! Что я по факту ей дал? Ничего. Только кратковременный роман, разбитое сердце и море слез. Да еще и поступил как свинья. Я был недостоин Кэтрин. Сейчас я это понимаю. Все к лучшему. Только почему же так сердце екает, когда смотрю на нее в объятиях другого?! Может это просто неспособность смириться… осознать наконец.    — Не было. Но ты установила высокую планку, принцесса.   Горло даже саднит от этого «принцесса». Вырвалось. Так непроизвольно, что я даже сам не понял. Какой-то порыв. Так я называл Кэт, когда мы были вместе.    — Ходж, это уже слишком, — видимо, не оценив мой порыв, Кэтрин трет виски, словно у нее резко заболела голова. — Прекрати. Когда ты поймешь, что нужно остановиться? — Ты права, прости… вырвалось. Случайно. — Следи за своими словами. Не ставь на кон хотя бы вашу с Леоном дружбу. Знаешь же, что это может плохо кончиться. — Да, да, извини. Больше такого не повторится. — И, Ходж, — поднимает на меня взгляд. — Да? — Никаких больше признаний. Пожалуйста. — Кэтрин… — Во-первых, я тебе не верю. Во-вторых, не гневи Бога, у тебя скоро сын родится, уделяй внимание своей семье, своей женщине. Ей это очень нужно. — Я тебя понял. — Иначе я сама прекращу общение. Любое. — Понял, понял.  — Вот и хорошо. Задумайся.  — Что-то наших давно нет. Может, сходить за ними?   В этот момент в гостиную заходит Лиз. С красной помадой на губах, волосы перекинуты на один бок, они красивым каскадом спускаются ниже уровня груди. Глаза блестят. Странное ощущение, но она как будто бы сейчас какая-то другая.   — Детка, все в порядке? Тебя долго не было.   Подходит ближе, но ко мне не садится, стоит возле дивана и о чем-то думает, прищуривается. В это же время приходит и Леон, располагается рядом с Кэтрин.    — Да, только немного устала. Поедем домой, ладно? Ребят, вы же не обидитесь? — Нет, ну что ты, конечно, поезжайте. Не раз еще встретимся.   Мы покидаем дом Макгратов, они провожают нас до машины. Распрощавшись и наобнимавшись, мы выходим за ворота. Решаю спросить у Лиз, что же случилось, в чем причина ее переменчивого поведения.   — Ты устала? — Немного. — Я тоже устал, Лиз — Ты? От чего? — Что-то сегодня такое настроение, все осточертело. Я хочу немного развеяться, выпить пару стаканчиков скотча. Ты езжай домой, ладно? Я вызову себе такси. — Тебя совсем не интересует мое состояние, правда? — Причем тут это? Ты же сказала, что немного устала. Приедешь домой и ложись отдыхай. Я скоро буду.   Как же не люблю этот мозготрах. Ну подумать мне надо, переварить информацию и придумать, как быть дальше. Желательно не при тебе, чтобы не отвлекало ничего и никто. Зачем все усложнять?!   — Знаешь что? Катись ты к черту! — выдает на уровне крика, резко открывает заднюю дверь и громко ей хлопает.   Сейчас ее трогать бессмысленно, Лиз должна успокоиться. Такой у нее характер. Вспыльчивая, но отходит быстро. Я как раз в баре пару стаканов скотча перекину, она дома уже отдыхать спокойно будет.   Машина отъезжает, я жду такси и уже минут через пятнадцать сижу в ближайшем по расположению баре. Заведение не пафосное, элиты не наблюдаю, но мне это не нужно. Все, что мне нужно — хороший алкоголь.    Располагаюсь у барной стойки, заказываю двойной виски. Выпиваю. Благо, бармен хороший, быстро соображает, заказываю вторую порцию. Немного захмелев, оглядываю посетителей. Мужчины со скучающим видом пялятся то себе в стаканы со спиртным, то по сторонам. Женщины со взглядом хищниц стреляют глазами в поисках очередной жертвы.   — Привет, красавчик. Скучаешь?   Слышу голос слева и понимаю, что это обращаются ко мне, потому что правый стул свободен. Поворачиваюсь к источнику звука.   — Я — Сара.    Пышногрудая брюнетка, перекинув ногу на ногу, улыбается, многозначительно играя бровями. Я смотрю на нее и понимаю, что не испытываю ничего. Абсолютно. То есть, мне даже не льстит, что шикарная девушка хочет со мной познакомиться. А раньше все было не так. Я ни одной такой юбки не пропускал, вне зависимости от того, кто кого первым заметил. Я что, старею? Или это…?   — Скажешь свое имя или поиграем в угадай-ку? — голос этой Сары такой приторно-сладкий и наигранный, что аж передергивает. — Я не знакомлюсь, прости. — Совсем?  — Совсем. — Почему? Ты женат что ли?   И тут меня словно молнией ударяет. Да. Да, пускай я буду женат. Да, без штампа, без одной фамилии на двоих, но, черт, а что у нас тогда с Лиз, если не семья?!   — Женат. — Кольца нет на пальце. — Я снимаю, когда иду в бассейн. А сейчас я именно оттуда. Так что прости, я не твой пассажир сегодня. Да и вообще никогда. У меня еще и сын скоро родится. Так что вообще без вариантов, — тараторю как полоумный, лишь бы избавиться от назойливой девахи. Такой же, как и все. Они в барах, подобных этому, все одинаковые.   Совсем не торкает. Вообще. Даже при условии, что она сидит ко мне слишком близко и я, если захочу, могу рассмотреть ее грудь в этом блядском топе. Понимаю, что, помани я ее пальцем, она встанет на колени и отсосет мне в туалете или на парковке. А я не хочу. Ни ее, ни кого-либо еще, даже Кэтрин. Ведь, рассказывая сейчас весь этот выдуманный бред про женитьбу и отсутствие кольца на пальце, я думаю только о Лиз.    Как она сейчас там? Почему я отпустил ее одну? Что делает?    Нужно срочно ехать домой.   — Извини, мне пора. — Вы, женатики, конечно, совсем на голову тронутые, че ходите тогда сюда, — слышу ее недовольный голос уже у дверей заведения, выходя в прохладу летнего вечера.    Конец июля, на улице немыслимая жара. Только вечером менее душно и можно дышать спокойно. Сажусь в первое попавшееся такси, мчу домой, попросив водителя ехать быстрее.   Взлетев на нужный этаж, открываю дверь, заведомо готовясь к моей разъяренной фурии. Пройдя дальше по коридору, понимаю, что вокруг подозрительно тихо. Свет горит только на кухне, и то не все лампы. И, когда прохожу в гостиную, мой словарный запас нормальных цензурных слов заканчивается.   — Что за пиздец? Это что, блядь, такое?   На секунду меня посещает мысль, что в квартиру проникли посторонние. Это настолько маловероятно, потому что охранная система у меня наилучшая, но все же, мало ли что. Не на шутку пугаюсь.   — Лиз? Ты где? Что тут происходит?   Когда слышу шуршание на диване, вижу, как Лиз аккуратно поднимается, одной рукой опираясь на подлокотник, другой — придерживая живот, выдыхаю с облегчением. Цела.   — Я тут немножко наследила. Настроение, знаешь, такое. Все осточертело.   Это она моими же словами? Ладно.   — И надо было все крушить? — О, не волнуйся, кружку от твоей драгоценной Кэтрин я не трогала, она стоит на том же месте.   Настроение меняется мгновенно. Шок сменяется чем-то похожим на раздражение. Я тут чуть не поседел за эту минуту, а она про кружку. Но все же, как узнала? Сама кипяток наливала? Или Кэтрин ей рассказала? Да нет, вряд ли она.   — Откуда ты?.. — Я не дура, Ходж. Знала, что существуют такие кружки, вот и проверила. Да и Кэтрин вчера так открыла рот от удивления, когда ее увидела. Даже она не думала, что ты будешь хранить какие-то ее вещи, — смеется, хотя мне совсем не смешно. — Это просто... — О, не оправдывайся, Бейкер. Мне уже насрать. Делай что хочешь, — направляется в спальню, не оборачиваясь. — В смысле? Ты куда? — кричу ей вслед. — Давай поговорим, Лиз. — Ты уже достаточно сказал и сделал.   Черт, да не так же все!    — Тебя так задело, что я храню эту чертову кружку?    Стою в дверях спальни, скрестив руки.   — Не только, Ходж, далеко не только это, — наблюдаю, как Лиз открывает створки шкафа. — А что? — Скажи мне, — разворачивается всем корпусом ко мне. — Ты хотя бы что-нибудь ко мне испытываешь? Или же ты просто хочешь поиграть в семью? Если ты тоже меня любишь, мы справимся, разберемся со всем.   «Тоже?» «Любишь?»   — Тоже? — Из всего словесного потока ты услышал только это? — Господи, Лиз. Все же было хорошо до того, пока ты не заговорила о любви. — А я имею на это право. Кем бы мы ни были друг другу, у нас будет сын. Этого уже не изменить.   Не изменить, конечно, и это самый лучший подарок, который может преподнести женщина мужчине. Но зачем сейчас все усложнять словами о любви? Ну все ведь должно случиться вовремя. Если я не готов сейчас, зачем меня заставлять?!   Видимо, я долго молчу, потому что Лиз снова говорит холодным тоном, от которого мурашки.   — Я поняла. Ты боишься в итоге остаться один. Вот почему ты все это время держался за меня. Играл в «семью». Ты даже проблемы не решал, предпочитая затыкать мне рот поцелуями. — Это не так, — пытаюсь оправдываться. — О, ты снова обрел способность разговаривать, какое счастье! — Не брызгай ядом, Лиз. Тебе не идет. — Мне уже по хрену, что ты думаешь. Я не хочу закрывать твою пустоту и тем более быть заменой чему-то или кому-то, — она достает вещи с полок, снимает их с вешалки.   Что вообще происходит? Куда она собирается?   — Что ты делаешь? — Собираю свои вещи. — Зачем? — Я ухожу от тебя, Ходж. — Куда? Ты что?! Давай все решим мирно. — Знаешь, что я хотела от тебя услышать? Не пресловутые признания в любви, я знаю, что такого не будет. И даже не «Ты мне нужна». Нет. «Я буду тебя беречь» — я хотела бы услышать именно эту фразу. Именно то, что меня будут беречь. Не топтаться на моих чувствах, не загонять меня в тупики моих же проблем, не отворачиваться, когда мне необходима поддержка, когда меня нужно обнять и сказать, что все будет хорошо. Я нуждаюсь в том, чтобы чувствовать себя в безопасности. Чтобы у меня была стена, через которую ко мне никто бы не подобрался. Берегут самое дорогое. И я хочу быть этим самым дорогим. И все. Все, Ходж.   Пока она говорит, я подхожу к ней, встаю совсем близко, приподнимаю подбородок, кладу ладони на щеки, глажу. Мягкая, нежная, ранимая. Лиз на самом деле такая, снаружи только колючая.   — Конечно, ты мне нужна. И беречь тебя буду, и ограждать от всех, и заботиться, — это чистая правда, которую я наконец осмеливаюсь сказать, она очень мне нужна. — Ты же мой львенок. — Поздно, Ходж. Уже не екает, — отстраняется. — И отойди, от тебя несет алкоголем и чужими духами. — Я ни с кем не был. Клянусь, — мельком обнюхиваю себя, на признаки чужих духов. Вот же черт, правда ведь ни с кем, но вряд ли в такой ситуации мужику можно поверить. — Мне все равно. Дай мне просто спокойно собрать свои вещи.   Отворачивается к шкафу, а я стою как парализованный, не в силах что-либо произнести больше.    «Поздно, Ходж. Уже не екает.» — набатом бьет в виски.   Меня никогда не бросали.   Ни одна женщина не отправляла меня в отставку. Всегда я либо заканчивал отношения, либо просто их не начинал. Так было со всеми. Но тут совсем другое… Лиз — не все. Почему мне сейчас так хреново? Это не то, что было с Кэтрин. Там были гнев, непринятие, ревность. Но это нечто иное. Что угодно, но не то, что я чувствую сейчас. Это страх?! Страх потерять эту прекрасную женщину.   Как крышку консервной банки, так и Лиз дырявит мою душу лишь несколькими словами.   «Я ухожу от тебя, Ходж».   Оказывается, это больно.   Следующее мгновение я запомню навсегда, как самую жуткую картину, что мне доводилось видеть. Даже та авария, участниками которой мы с Леоном стали по малолетке, не сравнится. Леденящий ужас сковывает мое тело, потому что я смотрю, как по ногам Лиз течет алая кровь. Она опускает голову вниз, я вижу, как дергается ее рука, из нее выпадает вешалка с одеждой.    — Ходж…   Не думая больше ни секунды, я подхватываю ее на руки, прижимаю к себе, чувствую, как дрожит. Плевать на все. Лишь бы мой сын и моя женщина были целы и невредимы. Набираю врача, с которым заключен договор, звоню водителю, чтобы срочно пригонял машину.    — Сумка. Там сумка в роддом, Ходж. Она в шкафу осталась. — Не думай ни о чем. Все будет. Все будет хорошо, Лиз.  — Если с ним что-то случится, я прокляну тебя, просто знай это, — плачет, вцепившись мне в ворот рубашки.   Я сам себя прокляну.   — С Алексом ничего не случится. Просто он захотел встретиться с мамой и папой пораньше. Не переживай, пожалуйста. Сейчас поедем. — Пожалуйста, не уходи. — Не уйду, не уйду, милая.    Быстро спустившись на лифте, выходим на парковку, водитель уже на месте, заметив нас, подъезжает прямо к выходу.    — Открой заднюю дверь! — повышаю голос, потому что не могу справиться с эмоциями.   Аккуратно опускаю Лиз на сиденье, но она постоянно цепляется за меня, словно не хочет отпускать.   — Милая, мне нужно только обойти машину, секунду, — быстро перебегаю на другую сторону, забираюсь в салон, сажусь рядом. — Все, я здесь. Поехали. — Скажи, что все будет хорошо. — Конечно будет, львенок.   Кладу ее голову себе на плечи, лениво перебираю волосы, пропуская пряди сквозь пальцы. Лиз всхлипывает. Поднимаю ее лицо, вытираю слезы.   — Ну, все, все, успокойся, все хорошо.   Я подвигаю ее ближе, опускаю руку на живот, глажу.   — Сынок, ты не мучай свою маму, пожалуйста. Она у тебя самая лучшая.   Сердце гулко отбивает удары, я стараюсь держать себя в руках, лишь плотно сжимаю челюсть и смотрю в накрывшие город сумерки.   — Ходж, — Лиз цепляется за спинку переднего сидения, так сжав ткань, что белеют костяшки пальцев. — Что? Сейчас быстро доедем, чуть потерпи, и доедем, — успокаиваю не только Лиз, но и сам себя. — Ходж, больно. — Где больно?   Лиз хватается за живот, опускает руку ниже, часто дышит.   — Господи, Ходж, какой ты идиот.   Ничего не отвечаю, только всматриваюсь в пейзаж за окном, пытаясь понять, где мы и сколько еще ехать.    — Пожалуйста, только быстрее. Прошу Вас, — выкрикивает водителю, который и так гонит почти по встречной полосе, оценив весь пиздец ситуации.   Даже в темном салоне и в свете фар проезжающих машин было видно, что одежда и сиденье запачканы кровью. Лишь бы с малышом все было хорошо, только бы с ними обоими все было хорошо.   — Ходж, — из груди вырывается всхлип, тут же заменяя его стоном боли. — Мне страшно. — Я с тобой. Уже скоро, уже почти приехали.   Снова всхлипывает, машина резко тормозит.   — Сейчас, милая, держись только.   Я даже не закрываю дверь, подхватываю Лиз на руки и быстро несу к дверям клиники.   — Срочно врача! — кричу с порога.   Лиз, вцепившись в мою руку, как тисками, не отпускает ее, словно держится за спасательный круг. Вокруг суета, много врачей, вывозят носилки, аккуратно ее перекладывают.   — Отойдите, мужчина, вы мешаете. — Если что-то с ней случится, я так помешаю, я сравняю вашу клинику с землей. — Так, успокойтесь, вы только всех пугаете и не даете работать. Отпустите жену, нам надо отвезти ее в смотровую, ее доктор уже идет.   Я разжимаю пальцы, Лиз бледнеет. Я склоняюсь, быстро целую в лоб.   — Все будет хорошо. Ты справишься, — шепчу еле слышно.   ***   Время почти четыре утра. Проходит уже несколько часов с момента, как Лиз увезли, я не нахожу себе места. Монотонные удары кулака в стену крошат кафель.   Удар. Еще, еще.   — Ходж, прекрати! Я тебе сейчас так врежу, — Леон рявкает так, что его слова эхом разносятся по крыльцу клиники. — Ты заслуживаешь. — Вы все против меня сегодня? — Прости, но да. В данной ситуации я точно на стороне Лиз.    Я позвонил другу сразу же. Застал он меня сидящим на стульях у кофейного аппарата. До боли знакомая картина, она была у нас в прошлом, только на моем месте тогда был Леон. Какое жестокое дежавю.   — А где же мужская солидарность? — Не жди. Ты полный идиот, Бейкер. Как только мозгов хватило отпустить свою беременную женщину одну домой после пережитого ей стресса?! В бар ему захотелось, устал он. От чего? Фу, аж противно. Не думал, что ты настолько безмозглый. — Какого стресса? У вас дома все было прекрасно. — До того момента, пока ты не заговорил о мнимой любви с моей женой! — повышает голос, ноздри раздуваются. — Ты чем думаешь вообще?! Я привык к твоим заскокам, но Лиз… Бедная девочка. Лишь бы все обошлось. — Подожди. Ты все слышал что ли? — Она все слышала! Она, Ходж!  — Твою мать… — Вот именно. Ты совсем не дружишь с башкой. — Она слышала весь разговор? — Я не знаю, я смог ее успокоить, подобрать слова, — закуривает. Леон редко курит, только когда сильно нервничает. — Но думаю, это была только видимость. — А ты? Ты все слышал? — Я не слушаю это. Потому что ты бред несешь. Каждый раз. Но скоро мое терпение закончится и я опять тебе врежу. Хватит уже. — Все-все. Мы с Кэтрин договорились, что больше ничего такого я не скажу, иначе она сама прекратит любое общение. — Вот и правильно. Тебе о своей жизни пора думать. Тебя судьба, видимо, любит, раз послала такую замечательную девушку, которая в данный момент рожает тебе сына, — кивает в сторону входа. — Очнись уже, Ходж! Вот чем должны быть заняты твои мысли, а не барами и виски. Прекращай изводить девочку. — Ты, как всегда, прав. Да когда там уже, черт возьми, — подрываюсь, чтобы открыть дверь, и тут же из-за нее выглядывает врач Лиз, миссис Томпсон.   — Мистер Бейкер? — поправляет очки на переносице. — Не виделись еще, доброй ночи. Пройдемте за мной. — Иди. Ты им нужен, — чувствую тяжелую мужскую руку на плече. — А я поеду, там Кэтрин наверняка волнуется, уже глубокая ночь. Я любимую женщину одну не оставляю. В отличие от некоторых.   Леон обнимает меня крепко, по-дружески, по-мужски, и уезжает, а я спешу за женщиной в белом халате. Она скрывается за дверью, слишком яркий свет холла режет глаза, доктор выглядит устало, но очень решительно на меня смотрит.   — Не надо так прожигать меня взглядом. С малышом все хорошо, несмотря на то, что он поторопился к нам, ввиду, я так понимаю, не очень хороших обстоятельств, за что стоит вас уже отругать, — женщина на самом деле рассержена, отчитывает меня как школьника, повысив голос. — Элизабет не акцентирует на этом внимание, но я скажу, этот ребенок для нее настоящее чудо, с ее диагнозом, после неприятных прогнозов врачей и прошлых исследований, она и не мечтала сама родить, но это случилось. Мальчик здоров, он в специальном боксе для недоношенных детей. Так что поздравляю, у вас сын.   Миссис Томпсон смотрит на меня, а я так и стою, глядя на нее сверху вниз, как скала, напряжен, словно не веря сказанному.   — Сын? — произношу тихо. — Да, сын, маленький, чудесный, здоровый мальчик.   В ушах шум, пульс зашкаливает, я чувствую, как меня слегка трясет.    Сын.    Господи, у меня сын. Это какая-то фантастика. Это вообще все происходит со мной?   — Что с Лиз? — Она спит, не могу сказать, что все прошло хорошо. Не стану грузить вас медицинскими терминами, вам достаточно знать, что роды были тяжелыми, но она большая молодец и справилась со всем сама. Кровотечение, к счастью, было не сильным, его удалось остановить. Срок родов был близок, да и на восьмом месяце не так опасно, но пришлось вызвать их искусственно, чтоб спасти ребенка и роженицу. — К ней можно? — делаю шаг вперед и не узнаю свой хриплый голос. — И увидеть малыша?    У меня в голове, как заезженная пластинка, крутятся слова Лиз, чтобы я был рядом, чтобы не оставлял ее, не уходил, она цеплялась руками за рубашку. И тут же слова Леона, что наш разговор с Кэтрин слышали, что Лиз все знает, что она плакала. В груди огромный огненный шар сжигает изнутри, сейчас до меня доходит, что кровотечение, преждевременное появление на свет нашего сына — это моя вина. Я это допустил, не уберег, и она столько пережила, нервничала. Хочется взвыть.    — Можно, пойдемте, сначала я покажу вам сына.   Миссис Томпсон отводит меня на другой этаж, к прозрачной стене, машет кому-то рукой и девушка в голубой форме медсестры одергивает покрывало. Я вижу его. Малыш лежит в маленькой белой шапочке, раскинув маленькие ручки в стороны, одетый в такую же кофточку, и чмокает пухлыми губками. Бровки сведены, он почему-то был сердит, потом закряхтел и снова зачмокал.   Непонятно, на кого он похож, видно только , что темненький, да это и неважно. Я, здоровый тридцатичетырехлетний мужик, стою и не могу поверить в то, что вижу. Крохотный человечек. Мой сын.   — Он пока будет здесь, в специальном боксе, но это скорее для перестраховки, с ним все хорошо. Там особенный климат, ему комфортно, пока мамочки нет рядом. До утра точно побудет тут. Потом можно будет взять на руки. Мальчик дышит прекрасно, накормили смесью из бутылочки. У Лиз пока не пришло молоко. Вы придумали имя мальчику? — Что?   Я как заторможенный, все смотрю на сына, понимая, что вот именно с этого момента вся жизнь перевернулась. Сердце так отчаянно бьется в груди, переполненное счастьем, которого я раньше даже не знал.   — Имя. Как нам записать его? Необходиммые формальности. — Алекс. — А фамилия? — Бейкер. Алекс Бейкер. — Очень красиво звучит.  — Почему он такой маленький? — Потому что он младенец. Таким здоровым бугаем, как вы, он успеет еще вырасти, и поверьте мне, это случится раньше, чем вы думаете.   После ухода миссис Томпсон я еще какое-то время стою вот так, через стекло наблюдая за сыном, пока он не уснет. Спускаюсь вниз, чтобы зайти к Лиз, мне очень нужно увидеть ее, поблагодарить за сына и вообще, посмотреть, как она. Врач разрешила.    Захожу в палату, подхожу к кровати, внимательно разглядывая Лиз. Уставшая, под глазами легкие синяки, но это ничуть не не портит. Все такая же красивая.   Монотонный писк приборов разрешает тишину пространства, давит на нервы, хочется зажать уши и не слышать его никогда. Лиз дергается, я замечаю, как у нее по щекам текут слезы. Она в сознании? Снова писк, уже более частый.    Резко открывает глаза, дергается, чтобы сесть, смотрит на руки, тянется к игле в вене, я быстро останавливаю ее и укладывают обратно.   — Куда это ты собралась? Рано еще для прогулок.   Проводит свободной рукой по животу, прикрытым одеялом, закусывает губу, глаза наполняются слезами.   — Тихо, тихо, девочка моя. Прошу тебя, тихо.   Склоняюсь, прижимая к себе, глажу по волосам, целуя их. Из ее груди вырывается всхлип, она прижимается сама, цепляясь руками за белый халат, накинутый на мои плечи.   — Все хорошо, моя родная, все хорошо. Ты справилась, ты такая умница. — Ты видел его? Ходж? Ты видел?   Провожу ладонью по лицу, стирая влагу со щек, Лиз поднимает на меня глаза, полные боли и надежды.    — Видел. Конечно, видел, он такой красивый. — Красивый? — Конечно, как его мама. — О, Господи, — зажимает рот ладонью, дает волю слезам. — Я думала… — Лиз, что ты? Прекрати! Лиз, посмотри на меня, — чуть встряхиваю, задираю ей голову, смотрю уже строже. — Что ты подумала? — Я...я боялась даже думать об этом, мне было так страшно, что я потеряю его. Там было столько крови…Ходж...а если.... Господи, я бы не пережила. — Все позади. Не плачь. Алекс в специальном боксе для недоношенных, но сказали, что все с ним хорошо, — успокаиваю свою драгоценную женщину. — Он еще маленький, но мне сказали, что он обязательно вырастет и станет таким же здоровым, как я. — Какой ты дурной, Ходж, — Лиз вытирает слезы, чуть улыбнувшись. — Тебе очень идет эта нелепая голубая шапочка. И накидка медицинская. Ты смешной и необычный. — Спасибо большое. Ты хотя бы улыбаешься. — Когда мне можно будет его взять? — Утром.  — Так долго… — Лиз? — Да? — Прекращай, пожалуйста, волноваться. Все в порядке. Там сумка, которая тебе была нужна, водитель привез. Я не знаю, что тебе еще нужно, спрошу доктора. А сейчас отдыхай, тебе нужно восстанавливаться. — Спасибо. А ты где будешь? — Здесь. Вот, на диване. — Не надо, Ходж, поезжай домой, привези другие вещи мои, там косметичка, белье. Водителю это не доверишь. И сам отдохни, прими душ, переоденься. — Я не устал. — Если не устал, вот и съезди, там в ванной такая большая косметичка и халат длинный, а еще белье в комоде, специальное, для кормления. Я надеюсь, у меня все же придет молоко. — Конечно, придет. И ты будешь пахнуть еще вкуснее, — целую в висок. — Поспи. Все позади.   ***   Дома принимаю душ, забрасываю вещи в стиралку. Собираю все необходимое для Лиз, убираю в сумку. Иду на кухню, чтобы что-то перехватить, оглядываю весь бардак, что Лиз вчера устроила. Раннее утро, поэтому я вижу все в полной мере — комната выглядит как после побоища. Переступаю через осколки и поломанные предметы, мой взгляд цепляет скомканный клочок бумаги, наклоняюсь и разворачиваю. Это вырванный кусочек из тетради или блокнота, что-то похожее.    Неровные строчки, сбивчивый текст. Но суть ясна и понятна. И, к сожалению, не радужна.   Хмурюсь, переосмысливаю написанное, читаю еще раз.    Передумываю завтракать, выпью кофе по пути и поеду обратно в больницу. Переодевшись, кладу этот лист в карман. Замечаю, что верхняя дверца гарнитура открыта. Ну конечно, там же злополучная кружка. В два шага оказываюсь перед шкафом, хватаю кружку и без раздумий с силой кидаю об стену. Куски разлетаются в разные стороны, издавая трель множества маленьких колокольчиков. Словно отзвуки прошедшей любви… слова, которые были так важны когда-то, затихают вместе с рассыпанными белыми кусочками керамики.   Ничего не чувствую даже. Наверное, давно нужно было это сделать. Я хранил эту кружку, как соломинку, которая держала и хоть как-то связывала меня с Кэтрин. Единственное, что осталось в напоминание о ней. Но мне она больше не нужна. Ни кружка, ни соломинка, ни Кэтрин.   Вызвал клининг, чтобы убрали весь этот бедлам без лишних вопросов. Хорошо, когда есть деньги и свои люди, которые не распространяются, что видели в квартирах разных богачей.   В больницу, с сумкой наперевес, возвращаюсь, когда на часах уже около десяти утра. Надеюсь, Лиз поспала и хоть немного отошла от тяжелой ночи. Забежав на этаж, где лежат новорожденные, снова пялюсь на своего сына, он спит, смешно сморщив брови. За эти несколько часов ничего не изменилось, с Алексом все в порядке, его снова кормили, а его мамочка проснулась около часа назад и уже полностью отошла от наркоза. Спрашиваю, когда можно будет взять сына на руки, мне отвечают, что могут принести его уже сейчас. Противопоказаний для этого никаких. Радуюсь и переживаю — я впервые возьму на руки своего ребенка!    Спускаюсь вниз, к палате Лиз. Здороваюсь с медсестрой. Заворачиваю за угол и вижу, как по коридору идет… Николас, мать его, Уайт.   Он совсем берега попутал?! Ходить к моей женщине в роддом — это уже ни в какие ворота! Я ему точно сейчас пару зубов выбью, надоел безумно.   — Ты бессмертный или просто тупой? — Какое прекрасное приветствие, Бейкер. И тебе тоже доброе утро. — Пошел ты. Что ты здесь забыл? — Пришел проведать новоиспеченную мамочку. Меня не пустили, конечно, я об этом не подумал, но приятный сюрприз смог передать. Кстати, поздравляю тебя, сын — это подарок судьбы. — Засунь себе в задницу свои поздравления. — Как грубо. У тебя такой счастливый день, а ты опускаешься до оскорблений. — Да, это мой самый счастливый день. И даже твоя рожа его не испортит, — сжимаю кулаки на ручке сумки, чтобы хоть как-то сдерживаться. — Что ты опять хочешь? — Хотел порадовать Лиз. Ей сейчас нужны положительные эмоции. — Порадуй меня — свали в туман. — Нет, Ходж. Если раньше я ничего не предпринимал, то сейчас твердо уверен, что Лиз нужно спасать. Из этих недоотношений и от тебя.  — Что ты несешь? — Не жди, что я отступлю. Теперь — точно нет. Думаю, пришло время вступить в настоящую борьбу.  — Какая борьба, о чем ты?! Я сейчас зайду к ней в палату, нам принесут нашего сына и мы будем счастливы. А ты иди куда шел и забудь к нам дорогу.  — До чего можно было довести женщину, что она родила раньше срока?! — играет желваками, на лице явная ко мне ненависть. — А это не твоего ума дело. Не лезь в нашу семью. У нас все хорошо. — Ничего не «хорошо», Бейкер. Хочу тебя предупредить, что до этого с моей стороны была просто поддержка, я не позволял себе ничего лишнего, но теперь будут действия. — Мне уже начинать бояться? Не смеши, Уайт. Какие действия?!  — Как я и говорил ранее, Лиз достойна лучшего. — Это тебя что ли? — хмыкаю.   Жестикулирует мне двумя пальцами от виска, словно отдает честь, разворачивается и уходит, оставив вопрос без ответа.   Бесит неимоверно, но не хочу сейчас о нем думать. Мне надо к Лиз. Перед тем, как войти, снова перечитываю слова на клочке бумаги, который нашел дома.   «Он не любит меня. Или не готов. Или не понимает. Что ж… Я сделала все для этих отношений. Все, что могла — прощала, на многое закрывала глаза, многое терпела. Я очень хотела, чтобы он полюбил меня, чтобы видел во мне не только объект его желания, но и любимую женщину. Увы. Но, несмотря на причиненную мне боль, я знаю, он хороший мужчина и будет прекрасным отцом. Я думала дать ему еще шанс, еще времени. Не думать об ответных чувствах, а просто любить самой, давать ему эту любовь. Но я устала. Я делаю два шага вперед, он — три шага назад. Больше так не могу. Хватит.  Мои надежды неосуществимы, поэтому мне надо просто отпустить Ходжа Бейкера. Как бы ни было больно, я справлюсь. Я больше не одна.»   Сложив листок пополам, кладу его в карман. Открываю дверь в палату с твердым намерением начать наши отношения с чистого листа. Я обязательно покажу Лиз, что умею любить. Что она достойна самого лучшего, что у нас все только начинается.   И, не успев сказать ни слова, застываю в шоке, потому что палата вся в голубых шарах, а возле кровати стоит огромный букет роз. Даже догадываться не стоит, от кого. Я когда-нибудь убью Николаса, точно.   Лиз в палате нет, но по характерному шуму воды из душа понимаю, что она там. Ставлю сумку и хватаю шары за связку, чтобы либо полопать их все, либо… не знаю, что сделать. Просто меня бесит, что он опять тут вертится, цветы носит и совершенно не понимает моих слов и предупреждений. Действовать он собрался. Ну-ну.   — Принимайте сыночка, — раздается голос медсестры, я резко поворачиваюсь к двери, вижу маленький комочек у нее на руках. — Знаете, как правильно держать ребеночка? — Откуда мне?! — Вот так, смотрите. Положите его полностью на руку, на сгиб локтя, поддерживайте головку и шейку, — медсестра перекладывает Алекса ко мне, я очень сосредоточен и даже не дышу, кажется. — Вот так. Аккуратно.    Смотрю на сына. Он моргает, бровки сводит, хмурит лоб. Забавный такой. Маленький, теплый, сморщенный. Человек. Настоящий человек, который появился на свет благодаря Лиз. Наш сын. Рассматриваю его и сейчас уже могу точно сказать, что он очень похож на Лиз, но глаза темные, как у меня. Забрал самое лучшее от обоих родителей.    Медсестра уже вышла, я остаюсь наедине со своим сыном. Страшно и трепетно. Не знаю, как себя вести даже. Все проблемы сразу улетучиваются. Сердце, переполненное счастьем и радостью, готово вырваться из груди.   Лиз.   Желудок неприятно скручивает, когда я чищу зубы и полощу рот. В зеркальном отражении на меня смотрит измученная уставшая девушка с темными кругами под глазами. Дело не в родах, нет, хоть они и были очень тяжелыми. Дело в моем состоянии, душевном, моральном. Я словно угасаю. В глазах — печаль, обида и разочарование... надо выбираться из этого как можно скорее.   Умываю лицо, мою руки, выхожу из душевой и замираю. Ходж с ребенком на руках. С нашим сыном. Слезы неконтролируемым потоком бегут по щекам, от разрывающей душу картины. От того, что, несмотря на столь трогательную ситуацию, я понимаю, что ничего не выйдет.   — Пойдем, Алекс, поздороваемся с мамочкой. А то она сейчас утопит нас в слезах.   Мамочкой.   Я теперь мама. Несмотря на все сложности.   После сумасшедше-быстрой езды через все светофоры, мы оказываемся у клиники. Ходж кричит на весь зал, чтобы к нам подошли. К нам выбегает дежурная бригада врачей. Они укладывают меня на каталку, а я в панике оборачиваюсь назад. Ходж… Где ты?   Он здесь. Стоит чуть поодаль и обеспокоенно на меня смотрит. Его поддержка мне сейчас очень нужна, но со мной в родзал ему точно не надо. Когда приходит врач, с которым у нас договор, мне становится легче. Ходж еще заранее все решил. Здесь я в безопасности.   — Все будет хорошо. Ты справишься, — слышу еле слышный шепот.    Дверцы лифта закрываются.   Мой индивидуальный родильный зал очень светлый и просторный. Здесь есть кровать-трансформер, спортивная лестница и фитбол, который помогает облегчить боль. На одном видео показывали, как правильно на нем сидеть и двигаться, чтобы ребёнок быстрее проходил по родовым путям.   — Мисс Тейлор, так как схваток у вас нет, мне нужно будет вас осмотреть, чтобы исключить патологии. Еще мы должны иметь возможность периодически записывать КТГ, чтобы следить за состоянием ребенка. — А кровотечение? Разве это не патология? — Если кровотечение не опасно, мы просто уколем вас и будем вызывать роды искусственно. Кровь остановим. А если опасно и требует срочного родоразрешения, то будем делать экстренное кесарево сечение. В любом случае, сегодня ночью или завтра утром вы родите. Ложитесь как вам удобно.   Соглашаюсь и ложусь на бок, жду, пока прикрепят датчик. Капли пота стекают по лицу, и я едва успеваю их вытирать.   Я боюсь. Откровенно признаюсь себе в том, что боюсь. Всегда считала себя терпеливой и смелой, но сейчас страх за ребенка заполняет всю меня.   — Показаний для кесарева нет. Сейчас мы вас уколем, начнутся схватки. Это больно, но нужно перетерпеть. Дышите, как я вас учила и все будет хорошо.   После всех проведенных процедур, ложусь также на бок и пытаюсь ровно дышать. Я много читала о родах и даже смотрела несколько роликов. Чужая боль и муки казались мне такими далекими. И вот теперь, оставшись один на один со схватками, я понимаю, что мне чертовски страшно. Настолько, что я готова не двигаться с места часами.   Прикрыв глаза, держусь руками за кровать и тихо молюсь. Так, как умею. Стараюсь думать только о хорошем. Но позитивные мысли рассеиваются словно дым, когда тело пронзает боль. Это моя первая схватка.   Не знаю, сколько часов проходит в таком ритме, я просто не соображаю. Когда интервал сокращается до минимума, я уже не различаю, когда мне немножко больно и когда накрывает полностью. Громкий вскрик расходится по родзалу и наверняка уносится за его пределы, потому что ко мне тут же заходит доктор.    — Вы в родах, мисс Тейлор.    Сознание будто в тумане и кажется, что я себе не принадлежу. Когда меня переворачивают на спину и поднимают ноги, я обессиленно стону и на миг теряю рассудок.    — Тужьтесь, когда я вам скажу. Не сейчас. Терпите.   Они требуют невероятного!    Меня словно ломает на части, а сейчас нужно лежать и не сметь двигаться. Использовав в мыслях весь свой матерный запас, кусаю подушку, и, взяв себя в руки, дышу, как учила доктор.   — Вот, сейчас.   Я делаю все, что мне говорят. Стараюсь, превозмогая боль и бессилие. Образ врача плывет у меня перед глазами и на вопрос о самочувствии я лишь кричу не в силах ответить что-то членораздельное.   — Лиз, насколько больно по шкале от одного до десяти? — переспрашивает доктор, будто не понимая, что я не могу ответить.   Больше всего на свете я мечтаю о том, чтобы наши с малышом муки закончились. Пусть хоть искромсают меня на части, только бы скорее. Я уже даже о себе не думаю. Мой сыночек не должен страдать и мучиться.   — Последний раз, Лиз, пожалуйста, давай, осталось совсем чуть-чуть.   Первые несколько секунд я ещё ворочаю языком и что-то бормочу, но тело тяжелеет, язык прилипает к нёбу, веки слипаются. Последнее, о чем я мечтаю, это о том, чтобы я родила живого и здорового ребенка. А уж то, что сын будет точной копией своего отца, я почему-то на сто процентов уверена.   И да, я была права. Алекс — точная копия Ходжа. Он медленно перекладывает мне на руки маленький сверток. А я словно заново родилась в этот вот момент, в эту секунду. Уже второй раз за этот крайне долгий день.   — Привет, привет, мой сладкий. Господи, Ходж, ты видел, какой он хорошенький, такой славный, — слезы опять текут ручьями, не могу контролировать эмоции, очень сложно.   Такой маленький, темненький. Наш. Никаких ДНК не надо.   — Спасибо тебе. За сына.   Ничего не отвечаю, только бросаю на Ходжа мимолетный взгляд, киваю, сразу возвращая все внимание к ребенку.   — Предвосхищая твою речь и негодование по поводу украшения палаты, сразу говорю... — Я знаю, от кого это. — Оу. Ну прекрасно. Я уже готовилась к сценам ревности. — Их не будет. Как ты себя чувствуешь? — Терпимо. — Он похож на тебя. — А мне кажется, что на тебя, — улыбаюсь одним лишь уголком губ. — Лиз, я… в общем, хоть сын и появился немного раньше, детскую обустроят за пару дней. Я уже распорядился. Когда вы вернетесь домой, комната Алекса уже будет готова.   Хочу остановить этот словесный поток, но Ходж так быстро рассказывает, что прервать его просто невозможно. А мне очень нужно, хоть это и больно.    — Ходж, послушай, пожалуйста. — Что? Смотри, он уснул. У тебя на руках. Так мило. — Я не перееду к тебе. Если можно, мы будем жить в той квартире, которую ты купил Алексу. — Что?! Как это?! — Очень просто, Ходж. Мы не будем жить вместе. Я на полном серьезе говорила тебе вчера, что ухожу.  — Но у нас сын.  — У нас он и вчера был. Просто сейчас он здесь, перед нами.  — Ты вот так просто откажешься от всего? — Я никогда от тебя не отказывалась. Но я очень устала.  — Лиз, но как же все… — Дослушай, пожалуйста. Бороться больше нет смысла и, если честно, желания. Никаких личных отношений, общение на уровне ты — отец, я — мать, у нас общий ребенок. Все. — Так нельзя, — пятерней зачесывает волосы, тяжело выдыхая. — Нельзя было все это вообще начинать, видя твое отношение и такие частые скачки эмоций. Надо было заканчивать давно. Но уже поздно о чем-либо жалеть, да я и не жалею. Просто задумываюсь — стоило ли оно того? Побыть чуть-чуть счастливой, учитывая, как больно в конце?  — Стоило? — Не знаю. Иногда мне кажется, что лучше бы тебя в моей жизни не было, — произношу с горечью в голосе.   Тягостное молчание длится и длится. Я молчу, потому что сказать больше нечего. Ходж… наверное, переваривает информацию. Он привык разруливать все сам, а что делать, когда что-то происходит не по его сценарию — он не знает.    — Знаешь, из-за чего у меня могло возникнуть кровотечение? Из-за стресса. Врач мне объяснила, когда я более-менее смогла прийти в себя. В моем организме он накапливался и вчера просто бочонок переполнился. Именно здоровая нервная система — по большей части залог хорошего здоровья в целом. Люди думают, что нервы — это что-то отдельное, но на самом деле это не так. Человеческий организм — это одно целое, включая нервную систему. Проблемы с нервами приводят к заболеваниям абсолютно разных частей тела или внутренних органов. В моем случае из-за постоянного стресса организм в какой-то момент мог отторгнуть ребенка. Понимаешь, что это значит? — Да, — очень глухо, нервно. — И это из-за тебя, Ходж. Это было последней каплей.    Какой-то жизненно важный тромб, отвечающий за возможность просто легко общаться, флиртовать, быть парой, рвется именно в этот момент.   — Я готов замаливать прощение сколько угодно, за все, что сделал. Но вы не можете жить отдельно от меня. Это неправильно. — Если ты не даешь мне ключи, на что имеешь полное право, я найду нам с Алексом подходящее жилье.  — Нет. Это вообще исключено. — Тогда давай просто решим вопрос по-взрослому. Но вместе мы жить не будем, повторюсь. — Это твое окончательное решение? — Да, Ходж, между нами все кончено.