То же самое, но другое/The same, but different

Наконец-то наступили выходные. Рон всё ещё не был в восторге от Гарри, поэтому ему не составило труда отговориться от похода в Хогсмид и остаться в башне. По крайней мере, так он сказал им, что будет именно там. В действительности же Гарри находился внизу, в подземелье, и осторожно разбирал труп Клеопатры на составные части, пригодные для использования. Седрик предложил свою помощь. Полумна и Невилл тоже — правда, Невилл выглядел слегка позеленевшим, когда делал это. Но Гарри хотел — должен был — сделать это сам. Клео была под его ответственностью, и именно он оборвал её жизнь. Он мог оплакивать её в каждом тонком взмахе ножа, в каждой благоговейно сложенной кучке чешуи. Склянки с ядом выстроились у задней стены, и постепенно кости становились чистыми. Плоть практически ничего не стоила, и Гарри сложил её в кучу, чтобы сжечь, но остальное можно было использовать. Гоблины оценили бы части скелета, если бы ему когда-нибудь понадобилось торговаться с ними — кость василиска отлично подходила для клинков, если знать, как придать ей правильную форму. Пот капал с него, а мышцы горели с таким чувством, какое он обычно испытывал только при выполнении работы для Дурслей. Это было странно приятно — делать такие вещи, потому что он этого хотел. Пара домовых эльфов оставила ему обед, и он не спеша переваривал свою скорбь — и по Клеопатре, и по всему остальному, что он потерял со временем. Когда он закончил, то стоял, положив руки на бёдра, и смотрел на горящую кучу останков, а по щекам его текли слëзы. У него было заклинание, безопасно выпускающее дым, но оно не было совершенным. Некоторое время он подумывал о том, чтобы позволить огню поглотить всю палату и начать всё заново, но не мог рисковать. Вместо этого он повернулся к ужасной статуе, загораживающей его личный кабинет. Несколько ночей назад они с Седриком довольно успешно справились с её разрушением, и после нескольких взмахов палочкой Гарри освободил проход в свой кабинет, если не сказать больше. Осторожно левитируя за спиной ингредиенты для новых зелий, он подошёл к кабинету и произнёс пароль, позволяя древним чарам опуститься на него и распознать его магию. Стена отодвинулась, и у него перехватило дыхание. Всё было почти так, как он помнил. Немного пыльно, но не так сильно, как можно было бы ожидать после тысячи лет. Камин оживился, и свет разлился по комнате. Перед камином всё ещё стояло кресло, на котором они с Хельгой часто устраивались, — книга лежала на подлокотнике, а её жёлтая шаль была накинута на спинку. На письменном столе, как и всегда, лежала стопка пергамента, в одном углу — почерк Салазара, нацарапанный на каждой странице. Окинув взглядом длинную стену книжных полок, Гарри не заметил никаких явных пропусков — действительно, никто не заходил сюда с тех пор, как он ушёл. Он взглянул на дверь в свою личную лабораторию зелий и с ужасом подумал о том, что тысяча лет могла сделать с его шкафом для ингредиентов. Этой проблемой он займётся в другой раз. Как и во времена Салазара, когда в замке кипела жизнь, покои были единственным местом, где он мог обрести настоящий покой. Опустившись в кресло и расслабив тело, так как подушки, как всегда, поддались, Гарри закрыл глаза и позволил себе по-настоящему расслабиться. Подлатанные щиты окклюменции продержались неделю, но это не было постоянным исправлением. Теперь, укрывшись в самом безопасном месте, какое только было в его прошлой жизни, он мог, наконец, начать воспринимать происходящее должным образом. Несколько медленных, спокойных вдохов, и Гарри погрузился в работу над созданием прежнего образа мыслей Салазара. Замок, очень похожий на Хогвартс, но с большим количеством ловушек и хитростей, чем было даже в школе. С воспоминаниями Салазара всё было просто. Было время, когда они были всем, что у него было, и для каждого из них уже было отведено своё место. Настоящая проблема заключалась в том, чтобы найти в них место для воспоминаний Гарри. Он не хотел, чтобы старая жизнь вытеснила новую — он всё ещё был Гарри Поттером, и ему предстояло сделать в этой жизни слишком много, чтобы позволить стереть её из памяти. В конце концов, он решил соединить одно с другим: если бы он хранил воспоминания Гарри отдельно от воспоминаний Салазара, то, как он опасался, у него могло бы возникнуть что-то вроде раздвоения личности. Вместо этого он поместил воспоминания Гарри рядом с воспоминаниями Салазара аналогичного возраста, несколько озадаченный различиями между ними. В четырнадцать лет Салазар считался практически взрослым человеком, путешествующим по континенту с тем мастером, который позволит ему стать учеником. С Ровеной он познакомился только в шестнадцать лет, аэ ей — восемнадцать. Через год они встретят Годрика, затем Хельгу, а к девятнадцати годам Салазар женится, и все четверо будут практически неразлучны. Чем дальше он уходил в прошлое, изучая свои воспоминания с большей тщательностью, чем это было возможно до прихода к нему воспоминаний Салазара, тем больше замечал, что что-то здесь… не так. В глубине его сознания таилась странная тьма, присутствовавшая во всех его воспоминаниях — более заметно это было во всех воспоминаниях, в которых фигурировал Волан-де-морт. В его воспоминаниях о сражении с Клеопатрой в палате темнота практически душила его. Гарри сузил глаза. Он должен был присмотреться. Отказавшись от задачи сортировки, он сосредоточился на вынюхивании тьмы, используя все навыки ментальной магии, которым его научили за время жизни Салазара, чтобы проследить за ней, пока не достигнет точки её возникновения. Тьма была густой и маслянистой, она цеплялась за воспоминания о той ночи, когда были убиты родители Гарри. Если он потянулся к ней с помощью своей магии, сердце Гарри превратилось в свинец. Он знал, что порождает такую тьму. До магического ядра Гарри было трудно добраться — в четырнадцать лет оно ещё росло, колебалось, менялось каждую секунду. Но к нему был привязан фрагмент чего-то ещё, чего-то чёрного, липкого и гнетущего. Душа, которая ему не принадлежала. — Нет, — прошептал Гарри с ужасом в глазах. Он не осмеливался дотронуться до него, да и не нужно было. Всё имело смысл — его сны, странная боль в шраме, всё. В его шраме находился крестраж. Резко вдохнув, он открыл глаза и резко подался вперёд. Желудок скрутило; на секунду ему показалось, что его сейчас стошнит. Вцепившись руками в ручки кресла, он успокоился, хотя пульс всё ещё бился. Почему он так долго не замечал этого? Осколок души, настолько извращённый, запутавшийся в его собственной… он никогда не видел ничего подобного. Салазар Слизерин считался одним из самых грозных волшебников за всю историю магической Британии. Конечно, по большей части это было преувеличением, но всё же — на своём веку он видел и творил много могущественной и ужасной магии. Он и раньше видел крестражи. Но чтобы прикрепить его к человеку? Гарри вскочил на ноги, нацарапал три одинаковые записки и быстрым взмахом палочки отправил их, поспешно выходя из кабинета к ближайшему выходу из палаты. Ему нужна была помощь в этом деле. Он был рад видеть своих друзей, ожидавших его в Выручай-комнате, когда он ворвался туда, с разными выражениями озабоченности на лицах. Всё, что он сказал, это «встретимся в Комнате немедленно». Возможно, это было несколько более зловеще и срочно, чем того требовала ситуация, но они оказались на месте. — Что случилось? — сразу же спросил Седрик, протягивая руку к младшему. Гарри помрачнел и повернулся к Полумне. — В моём шраме находится крестраж, — проговорил он. — Как мне его достать? Её лицо побледнело, и он услышал, как двое других задыхаются. — Ты уверен? — спросила Полумна, гораздо более серьёзная, чем он привык видеть светловолосую. Гарри кивнул. — Абсолютно. Я не могу его пропустить, теперь я знаю, что он там. — Даже вне сознания, теперь, когда он знал, что искать, он чувствовал тяжесть тьмы в своей груди. Неудивительно, что он всегда был склонен к приступам гнева. — Пожалуйста, скажи, что ты знаешь какой-нибудь древний ритуал, чтобы удалить его, не убивая меня. — В прошлом единственным способом успешной борьбы с крестражами было непоправимое разрушение контейнера. С живыми они ещё не сталкивались. — Крестраж… как это вообще возможно? — спросил Седрик, крепко сжимая руку Гарри. — У тебя же есть своя душа. — Оказывается, в моём мозге ему ещё теснее, чем мы думали, — с горечью ответил Гарри. — Не знаю, знает ли Волан-де-морт, что он его создал; похоже, это случилось в ту ночь, когда он оставил на мне шрам. Полагаю, он был немного озабочен всем остальным происходящим. — Значит, у него их несколько, — заявила Полумна, и сердце Гарри сжалось от страха. Она, конечно же, была права. — Что? Почему? — Голос Невилла был встревожен, и Гарри посмотрел на него с гримасой. — Из-за крестража он не умер той ночью; он был развоплощён, как это бывает с теми, кто разделил свою душу. Если бы крестраж во мне был единственным фрагментом души, отделившимся от своего владельца, он бы удивился тому, что с ним произошло, и искал бы способ понять, что происходит. Тот факт, что он несколько лет скрывался, а потом начал работать над возвращением своего тела, говорит о том, что он был готов к такому исходу. — Дневник, — подхватил Седрик, прижимая Гарри к своей груди. — Должно быть, это он. Боже, ему было шестнадцать лет. Остальные основатели теперь знали всё о событиях второго года жизни Гарри — они часами пытались узнать новые жизни друг друга так же хорошо, как знали свои прежние. Седрик был прав: дневник должен был быть крестражем. То, как он пытался высасывать жизненные силы Джинни… У Гарри кровь стыла в жилах от мысли о том, как близко они случайно подошли к тому, чтобы получить в свои руки полностью воскресшего шестнадцатилетнего Волан-де-Морта. — По крайней мере, в смерти Клео есть хоть что-то хорошее, — пробормотал он про себя, слегка скривив губы в ответ на поцелуй Седрика в висок. — Я не знаю ритуала, — грустно сказала Полумна, — но я уверена, что он где-то существует. Сначала попробуй обратиться к гоблинам — они в наше время заняли весь рынок египетских гробниц, а ты помнишь, какие виды магии там были задействованы. Скорее всего, они окажутся лучшим вариантом. Когда-то Салазар провёл некоторое время в Египте, изучая парселмагию — гораздо более распространенное там явление. Некоторые гробницы, которые он видел, были… мягко говоря, напряжными. — В любом случае, я планировал нанести визит в Гринготтс, — размышлял он, поджав губы. — Узнать, что именно происходит с хранилищами Поттеров — семья переехала из Индии ещё в наше время, и я отказываюсь верить, что трастовое хранилище — это всё, что у меня есть. И как последний живой член семьи, я должен знать всё до конца. — Если от него намеренно скрывают семейные дела, то это уголовное преступление. Кроме того, он хотел изучить законы об эмансипации этого времени. — Тебе придётся как-нибудь улизнуть с этой твоей мантией и картой, — сказал ему Невилл. — Мне не нравится идея ждать до солнцестояния. — В день зимнего солнцестояния все четверо наконец-то смогут возобновить свою связь со школьными стенами, что позволит им по желанию входить и выходить из них. — Я имею в виду, что он находится там уже тринадцать лет, — заметил Гарри, но Седрик ткнул его в бок. — Ты уйдёшь как можно скорее, — настаивал он. — Один Мерлин знает, что он делал с тобой все эти годы. — Гарри поднял голову и увидел, что его партнёр мрачно нахмурился. — Как мы узнаем о других крестражах? Есть ли предел тому, сколько их может создать человек? Признаться, я не очень хорошо знаком с большинством аспектов магии души. — Единственный предел — это их сила, но душа и разум имеют тенденцию становиться более нестабильными с каждым расколом. Так что я полагаю, что он сделал несколько, — предположил Гарри. — Мне придётся провести небольшое исследование — а это значит выяснить, где в наши дни можно достать хорошие книги, — но у меня в кабинете есть кое-какие записи о магии души, которые могут натолкнуть меня на что-то, начиная с того момента, когда мы создали Фионна. — Я тоже посмотрю, — согласилась Полумна, слегка нахмурившись. — Но, как сказал Гарри, он там уже давно. Ещё несколько месяцев на изучение не повредят. А у нас есть и другие дела, над которыми нужно работать. Потребовалось ещё немного времени, чтобы успокоить Седрика, но в конце концов Гарри и Полумне удалось уговорить его отложить эту тему на некоторое время. Невилл лишь закатил глаза, сказав, чтобы он оставил ботаников в покое. В ответ Полумна послала в его сторону щекочущее заклинание. У них было много планов, которыми нужно было заниматься. Для Гарри это был всего лишь очередной пункт в списке. Рано или поздно он научится игнорировать липкость тёмной магии в своей собственной ауре. *** С наступлением октября школа перешла от драмы, связанной с перемирием Гарри со Слизерином, к обсуждению иностранных школ, которые скоро появятся у их дверей. Гарри был рад этому, хотя по-прежнему искал способы поощрения междоусобного сотрудничества. Другие гриффиндорцы снова потеплели к нему, хотя Рон по-прежнему не горел желанием налаживать отношения. Поэтому Гарри был удивлён, когда Гермиона подошла к нему в общей комнате, нерешительно покусывая губу. — Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе? — спросила она, жестом указывая на свободное место рядом с ним. Он пожалплечами. -Давай. — Она села, выпрямив спину и беспокойно запустив пальцы в юбку. — А где Рон? — Ушёл с Дином и Симусом, — ответила Гермиона. Её глаза смягчились. — Гарри, прости. Я не должна была позволять ссоре между вами влиять на меня. Я просто… Я не понимаю, как ты можешь просто взять и решить дружить с Малфоем! После всего того, что он сделал, после всех тех ужасных вещей, которыми он меня называл. — Я никогда не говорил, что согласен со всем этим, — заметил Гарри. — Но будь честна со мной, Гермиона, если бы тебя вырастил такой человек, как Люциус Малфой, а потом отправил в школу и поместил в факультет, где, как тебе все говорят, полно злых людей, независимо от твоих собственных мыслей по этому поводу, и все стали бы относиться к тебе так, будто ты уже Пожиратель смерти, даже когда тебе одиннадцать лет… Что бы это с тобой сделало? — Он провёл рукой по волосам, размышляя, как лучше объяснить всё своей упрямой подруге. — Сортировочная шляпа чуть не отправила меня в Слизерин. Я бы согласился, если бы не слышал столько ужасных вещей об этом факультете и не видел, как Рон обращался с Драко, просто исходя из того, где он будет учиться. — Я… я не думала об этом, — смущённо призналась Гермиона. Гарри искривился в полуулыбке. — Я не говорю, что хочу быть лучшим другом со всеми ними. — Даже если Драко был гораздо более интересным партнёром, чем Рон, и Гарри принадлежал к ним так, как он просто никогда не смог бы в Гриффиндоре, не сейчас. — Я просто думаю, что они заслуживают справедливого шанса выбрать, что им делать со своей жизнью. И если война всë-таки начнётся, я бы предпочёл, чтобы они были на моей стороне — или, по крайней мере, вообще не вмешивались в неё. — Ты мог бы быть немного повежливее, объясняя это Рону, — сказала Гермиона. — Он же не виноват, что его всю жизнь учили ненавидеть Слизерин. — Нет, но он никогда не усомнится в этих убеждениях, если я буду с ним любезен, — возразил Гарри. — Кроме того, он, кажется, совершенно счастлив с Дином и Симусом. Это вызвало у Гермионы страдальческий взгляд. — Гарри, вы двое были лучшими друзьями с первого курса. — Да, но люди меняются, — прямо сказал Гарри. — Он всё ещё мой друг. Но если он не сможет преодолеть свои взгляды, у нас больше не будет много общего. Я могу найти других людей, с которыми смогу проводить время. — Например, Невилл или Луна Лавгуд, — со знанием дела закончила Гермиона. Гарри пожал плечами. — Они хорошие друзья. И они меня не осуждают. — Если его голос прозвучал чуть более едко, чем предполагалось, заставив Гермиону вздрогнуть, он не собирался извиняться за это. Она решила встать на сторону Рона, а не на его. Гермиона сделала паузу, затем настороженно посмотрела на него. — Лаванда сказала, что видела тебя в библиотеке с Седриком Диггори на днях, — сказала она, казалось, ни с того ни с сего. Её смуглые щёки слегка покраснели. — Мы занимались, — ответил Гарри, нахмурившись в замешательстве. Действительно, они искали какую-то запись или весть о том, что случилось с их детьми, но он не мог точно сказать об этом Гермионе. — Вместе? Он на шестом курсе, а ты только на четвёртом, — ответила она с явным подозрением. — А Дин сказал Рону, что видел вас обоих на поле для квиддича в воскресенье. После раскрытия крестража в субботу днём Гарри нужно было снять стресс — он не летал с самого начала лета. Они с Седриком провели некоторое время, устраивая поединок ловцов один на один, который превратился в бесцельное парение в вышине, глядя вниз на школу, которую они построили. — Квиддича не будет из-за этого дурацкого турнира. Мы не хотели понижать планку, поэтому решили потренироваться вместе. Может быть, в следующий раз мы попросим Чжоу и Драко, но это решение было принято в последнюю минуту. Карие глаза Гермионы сузились, казалось, она что-то искала в его лице, и это что-то промелькнуло. Гарри внутренне ухмыльнулся — она ведь хотела узнать о Седрике, не так ли? Возможно, настало время заложить основу. Он позволил себе покраснеть, пригнув голову, как будто ему было неловко. — Слушай, мы просто разговаривали о квиддиче на днях, и он… я… он хороший парень, понятно? Он помогал мне с трансфигурацией. В библиотеке. — Он говорил не очень уверенно, но, похоже, это было именно то, что Гермиона искала. Она понимающе улыбнулась, откинувшись на спинку стула и удовлетворённо кивнув. — Это очень мило с его стороны, — согласилась она с плохо напущенным невинным тоном, после чего стала более серьёзной. Её рука потянулась, чтобы сжать колено Гарри. — Ты прав, что люди меняются, Гарри. Если ты… ну, знаешь, разбираешься в каких-то вещах, то это совершенно нормально. Даже замечательно. Но когда ты будешь готов поделиться с нами, это тоже будет замечательно. Он не стал закатывать глаза на ее грубую попытку успокоить — она не виновата в том, что была пятнадцатилетней гриффиндорской девочкой с не самыми лучшими социальными навыками. До Салазара Гарри, вероятно, был бы несказанно рад её явному намёку на суть дела. Она улыбнулась ему, убирая руку. — Мы все взрослеем, Гарри. С возрастом всё должно быть по-другому, ты прав. Но я не думаю, что ты когда-нибудь сможешь измениться настолько, что Рон не захочет больше с тобой дружить. Гарри подавил фырканье. О, если бы она только знала. *** Гарри был удивлён, когда однажды вечером, будучи в одиночестве прогуливался по берегу озера, наслаждаясь прохладным осенним воздухом и тишиной, царившей в окрестностях в преддверии комендантского часа, ему подбросили письмо, написанное неприметной коричневой совой. Почерк на лицевой стороне заставил его сердце вздрогнуть — Сириус. За всей этой драмой с основателями, крестражем и предстоящим турниром он почти забыл о своём крёстном отце. Он не получал ответа с тех пор, как летом написал письмо о своём сне. Он быстро прочёл письмо, и у него сжался живот при мысли о том, что этот невинный человек прячется бог знает где, в одиночестве. Он надеялся, что с Сириусом всё в порядке — в письме он выглядел достаточно жизнерадостным, но Гарри, как никто другой, знал, как легко это притворство. Гарри сел, прислонившись спиной к дереву, чтобы подготовить ответ, а коричневая сова ждала его на ветке над головой. Что же он мог сказать? «Не волнуйся, у меня всё под контролем, это из-за крестражем в моём мозге, но мои недавно приобретённые воспоминания о том, как я был Салазаром Слизерином, помогут мне избавиться от этого». Фыркнув про себя, он покачал головой. Не совсем. Ему удалось написать довольно нейтральное письмо, в котором он заверил Сириуса, что у него не было других подобных снов, и он был осторожен. Он рассказал ему немного о Турнире и о своих дружеских проблемах — он хотел говорить как обычный подросток. В конце концов, настолько нормальный, насколько это вообще возможно для Гарри Поттера. Может быть, в мыслях он и был взрослым, но в то же время он оставался тем четырнадцатилетним мальчиком, которого воспитывали Дурсли и который отчаянно нуждался в родителях, заботящихся о нём. Он должен был что-то сделать, чтобы освободить Сириуса. Но что? Петтигрю был с Волан-де-Мортом — неужели придётся ждать, пока он сможет противостоять Волан-де-Морту? На это могли уйти месяцы! Может быть, даже годы! Как долго Сириус сможет продержаться в бегах? Мародёр был умён, и его форма анимага была удобна, но человек не может вечно жить как собака. Мысль о форме анимага заставила Гарри задуматься о двух вещах: во-первых, о своей собственной форме; у Салазара она была коброй, но Гарри сомневался, что в этой жизни она будет такой же. Надо будет поработать над этим, если появится свободное время. Второй — Римус Люпин. Другой оставшийся мародёр. Гарри должен был написать и ему — этот человек был связан с его родителями, и к концу третьего курса у Гарри появилось ощущение, что этот человек хотел бы стать частью его жизни, но был слишком скромен, чтобы преодолеть барьер «студент — преподаватель». Гарри было всё равно, что он оборотень. Может быть, Люпин и Сириус могли бы помочь друг другу? Отправив ответ терпеливой сове, Гарри мысленно пометил послать что-нибудь Люпину, прежде чем вернуться в башню. Чем больше взрослых будет на его стороне, пока он сам ещё похож на ребёнка, тем лучше.