In my restless dreams

Саймон понятия не имел, что делать со своим гостем, что абсолютно во всём был похож на Дэвида. Даже в малейших привычках и деталях. Только ему хотелось что-то сказать, его покойный возлюбленный повторял его мысли так, будто умел их читать и знал всё наперёд. И это всё, конечно, интересно.. Но что вообще происходит? Это единственный за последние несколько месяцев сон, где он счастлив наконец-таки? Галлюцинации, может? А если он просто впал в собственные мысли, сидя на кресле у окна и всё сейчас происходит в его голове? Словно это сцена, где играли два актёра, а режиссёр и главный герой одновременно - Саймон Хенрикссон. Перед Дэвидом поставили кружку с чаем на тарелочке, рядом положили ложку и как-то изучающе коснулись плеча. Наверное, чтобы проверить, реально ли всё это. Дэвид нагинается над утварью, точно это был хрусталь а не керамика - подумал он, втягивая носом запах травянистого чая. Всё „домашнее”. Саймон сам собирал всё что ему нужно было, а иногда приходила старая немка Йоханна, оставляя всякие сладости и чайные пакеты “молодцу”, нежно приговаривая - «кушай-кушай, никого не слушай, ишь как исхудал». Неизвестно, откуда эта женщина и кто она вообще такая. Пришла Йоханна Цинбер через неделю после заселения Саймона в этот дом, представилась по имени и фамилии, следила за садом и помогала по хозяйству, упрощая жизнь в разы. А взамен никогда ничего не просила. Кроме чая и приятных разговоров. Когда Саймон задавал ей вопросы о месте её проживания, мол, а не рядом ли она часом живёт, а почему так часто его навещает, откуда продукция магазинная? Авось, в городе живёт, или магазин рядом совсем есть, ведь бабуля вряд ли смогла бы из города дойти сюда, да и что бы её привело к этой хижине? На такие вопросы она не отвечала, лишь загадочно молчала и смотрела будто мимо, не в глаза. Старушка просто помогала и не ждала чего-либо в ответ. Единственный раз, когда они повздорили, был очень давно, ещё почти в самом начале, когда юноша предлагал ей проводить её до дома крайне настойчиво. И правильно, не могла же бабушка идти через лес домой? Ночью и одна. Но женщина очень отругала его за напористость. Больше подобное они не обсуждают. Дэвид с любопытством изучает своё отражение в чае, корча забавные рожи. Да так, будто впервые в жизни это делал. Что произошло вообще? — Так ты мне скажешь уже что с тобой случилось? Ты разве не умер в аварии? - хмуря брови, спрашивает Саймон, выглядывая из-за своего плеча. Руки напряжённо протирали стаканы и тарелки. Вообще странное решение - пускать к себе кого-то, кто подозрительно похож на мертвого близкого. — Я выгляжу как твой парень? - мужчина забрасывает одну ногу на другую и откидывается на стуле, наблюдая за недоверчивым Саймоном, что попятился назад, упираясь в деревянную кухонную тумбу. Глаз даже задёргался. — Хватит уже болтовни. Давай-ка я покажу тебе фокус. - Лезерхофф отталкивается подошвой кроссовка от пола и раскачивается на стуле, закинув руки за голову, сидя в опасном положении. Хенрикссон с подозрением оглядывает комнату и кивает. Тело напряглось ещё больше. Не хотелось, чтобы странный собеседник внезапно испарился и никогда больше не появлялся или ещё чего похуже. Слишком боялся одиночества. Знал, что покойный возлюбленный тут не продержится слишком долго. Дэвид встаёт с места и подходит вплотную к Саймону, возвышаясь над ним. Взгляд не был слишком надменным или слишком заботливым. Надо было показать ему, что теперь не только он хозяин этого дома. По лицу растекается мягкая улыбка, в один момент кожа становится голубовато-зелёной, а глаза черны как ночь, будто их там никогда и не было. В голове дыра, огромная рана. Рана, с которой обвисали куски мяса. Как же это было омерзительно. Эта «эрозия» служила мужчине напоминанием о том, как он в аварии влетел лбом в руль - последнее, что тот увидел перед смертью. И теперь, когда Саймон чуть ли не захлёбывается в слезах от шока, Дэвид обратно обретает свою человеческую форму и прижимает его к себе, но его отталкивают и держат на расстоянии. — Зачем ты мне это показал..? Как я спать буду? Дэвид бы позаботился обо мне, поэтому не стал бы мне такое показывать! Ты не мой мужчина, уходи отсюда.. - парень отвернулся от когда-то близкого ему человека, уже не чувствуя горечь стекающих по щекам слёз. — Потому что ты не верил. - мужчина хватает юношу за руки крепкой хваткой, что заставляло второго не на шутку испугаться. Напряжение витало в воздухе. — У тебя были другие способы. - отрезает он каким-то слишком глубоким для себя голосом, глотая ком в горле, напрашивающийся заткнуть его. И так хрупкая расшатанная психика не выдерживала событий последней недели, тут ещё и это.. Лезерхофф отпускает его руки, задумываясь на долю секунды о своих поступках и дурацкой настойчивости. Не успевает извиниться - его толкают и скрываются в какой-то из комнат. И так протекали почти все дни. Очень странно и не так долго как раньше для хозяина дома. Уже не так скучно. Листья за окном кружились, хвойный лес оставался всё таким же зелёным и свежим. Животные за окнами веселились и задорно играли вместе, пока Дэвид пытался добиться доверия Саймона, пытаясь исправиться. Это не та реакция, которую он ждал от любимого человека, с кем они не виделись так долго. Хотелось поцеловать или хотя бы обнять, но слишком близко не подпускали. Это всё чувствовалось таким больным. Дэвиду казалось, что он слишком навязчив. Уже хотел отступать и даже собирался покинуть дом навсегда, чтобы никогда больше не возвращаться сегодняшним утром. Но его остановило кое-что. Когда он зашёл в зал, где Саймон раскрашивал лицо белым аквагримом, а глаза и губы чёрным, изображая Корпс Пейнт, подражая любимым исполнителям блэк-метала, сердце немного оттаяло, ведь музыка этого жанра - очень важная часть Хенрикссона, что немного отличала его от других людей. Лезерхофф вошёл в комнату и тихо сел рядом, а парень без вопросов или ещё чего-либо уселся к нему на колени и стал раскрашивать его лицо таким же образом. Не реагировал плохо на объятия, но и сам не слишком жался. Как вообще найти к нему подход?