In my restless dreams

Дэвиду удалось приятно удивить Саймона. Даже превзойти самого себя, принеся домой две охапки дров. Этого должно хватить надолго. Ещё и с топором всё отлично. Откуда такие навыки владения им? И он вновь возвращается домой с большой корзиной, заполненной грибами, приятно удивляя Саймона. Не то что бы он сильно хорошо в них разбирался, да и его молодой человек не сильно много о них знал, а бабулю Йоханну ждать долго, да и не охота Дэвиду вновь сидеть полдня в той комнате наедине с самим собой. — На суп пойдут? - спрашивает Лезерхофф, пока парень проверял все грибы - а были ли они ядовиты? Ведь если бы и были, из них можно было бы такой вкусный суп сварить. Но на один раз. Рисковать не стоило. Стуча по грибам, нюхая и рассматривая их, Саймон отложил в мусорку лишь малую часть и кивнул, начиная отделять шляпки от ножек и чистить их, хорошенько промывать и нарезать уже другие овощи для супа. — Ну так. Что насчёт моей спины? - Дэвид неловко облокачивается о кухонный шкафчик, глупо улыбаясь, а красная большая рубашка в клетку и серая футболка придавали ему ещё более идиотский вид, будто из комедий для подростков сбежал и вот-вот пригласит Стейси на свидание. Саймон не особо приветливо поглядывает на него из-под лба и крутит пальцем у виска. — Ну ты совсем чтоли? Потом об этом поговорим. Вот не мешал бы ты ещё на кухне - вообще бы песня была. - После этих слов, Дэвид обиженно закатывает глаза и уходит, но его хватают за локоть и притаскивают к себе, заставляя согнуться в спине и подтягивают ближе, целуя в висок пару раз, в лоб и щеку, вычитывая что-то из старой книги. Мужчина к такому готов сильно не был, отчего раскраснелся и посмотрел на Хенрикссона, у которого был всё такой же грустный взгляд и сгорбившаяся спина, которую тот постоянно отчаянно пытался выпрямить. Уже за столом, когда те обедали, Дэв решился поднять эту тему, а не молчать и ждать, пока всё само прояснится: — Что происходит..? Ты то отдаляешься то ближе становишься.. Что с тобой? Ты злишься на меня до сих пор? - Звон ложек затих, в комнате повисла гробовая тишина на минуту, а в ушах загудел белый шум, что вовсе не был приятным, а наоборот - давил на мозг. — Дэвид, я не знаю чего ты ждёшь: мы не в фанфике и не в книге! Дай мне время, я не могу так быстро заново к тебе привыкнуть, пожалуйста! - Саймон затыкает уши и утыкается головой себе в колени, скручиваясь на стуле, как делал это в детстве, когда родители ругались, и был вне так называемой «зоны доступа», отключаясь от мира таким образом. — Я не понимаю.. Ты меня не рад видеть? - задаёт самый, что только мог быть, глупый вопрос Дэвид, отодвигая от себя тарелку. Вглядывается в Саймона, в надежде, что тот поднимет голову и хоть что-то скажет, но этого не происходит. Парень встаёт с места и уходит куда-то на улицу, без куртки в одной футболке. На улице было очень холодно, вероятнее всего он заболеет и не сможет вылечить себя сам, а до посещения Анны ещё немало времени, ждать и игнорировать болезнь - глупо. Саймон крестился у чьей-то могилы, где даже имени не было написано: сложил палец, потом два, три - оттопырил большой палец и далее. Не очень-то похоже на христианский способ. Листья под ногами неприятно хрустели, а ветер выл, как волк на луну. Любые звуки вызывали отторжение. Тропинка вся была завалена скошенной непонятно кем травой и оранжевыми листьями, где-то недалеко пробежали лисицы в поисках еды. Хенрикссон наклоняется над могилой и опускает ладонь на землю, обнимая серый, чуть ли не ледяной камень, но холода не чувствовал. Наоборот - тепло, исходившее от него. На каждом дереве были вырезаны какие-то надписи на непонятном языке, хотя догадки были, что это латынь. Йоханна учила его устаревшему языку, даже словарь вручила, которым тот почти не пользовался, лишь когда пытался оставлять «послания» в своём личном дневнике. А для кого? Странно, что этого всего недавно не было, деревья были красивы и не изрезаны, прямо-таки питали жизнь. Оставшиеся листья колыхались на ветру, делая его пребывание здесь не таким тихим и одиноким. Саймон поджал губу, всматриваясь вглубь тёмного и густого леса, где птицы не пели и всё будто замерло на несколько минут, пока он стоял тут в полном одиночестве. Не говоря уже о листьях, что не издавали и звука. Это безмолвие успокаивало, тишь да гладь, никто не мешает. Могильная тишина и сердце тёмного, загадочного леса взывали к себе, будто деревья тянулись своими длинными сучьями, как руками, втягивая его туда, пока Саймон просто пялился куда-то вдаль, как неживой, отключившись от мира. Хлябь озера тоже звала к себе, будто пела ему песни без слов и сочиняла музыку без инструментов. Перед ним пролетел всего один листочек, который тот поймал руками. Вглядываясь в него, обнаружил странное послание, словно кто-то высек чем-то острым, но не насквозь: «всё вокруг - ненастоящее». «Silva me puerum suum vocat et me rogat ut eum audiat, sed difficilis sum eleifend et parentibus meis non obtempero. Quid si quid petunt? Egone id faciam?» По возвращению домой, сколько бы Саймон не искал, Дэвида обнаружить не смог нигде, даже в местах, где спрятаться смог бы только маленький котёнок. И где..?