Ягоды, экипажи и бутылка вина

      — Ну как, спит? — спросил Юра, когда Беляев вернулся к столу.       — Спит, всё хорошо, — ответил тот со вздохом и сел на своё место.       — Мы тоже думаем уже собираться потихоньку на боковую, — Гагарин кивнул на зевающего Германа и зевнул следом. — Вот зараза. Паш, покажешь где матрас? Пойдём стелиться, что ли. Вон какие-то тучи наползли.       Всей компанией они выволокли матрас и раскладушку из кладовки в гостиную, принялись раскладывать диван.       — Только ради бога не шумите, — заходя в дом вслед за ними, полушёпотом просит Павел.       — Да не переживай, Палываныч, этого сейчас и сиреной не разбудишь, — мимо него прошёл Комаров с подушкой в руках. — И мы спать хотим, вон Попович и то угомонился. Ребят, можно я на раскладушке?       Беляев выдал им из шкафа постельное бельё, а сам ушёл на улицу хоть немного прибрать стол. Когда он вернулся нагруженный грязной посудой, в гостиной уже свет погас и было практически тихо, кроме каких-то приглушённых шорохов, видимо кто-то устраивался на диване, пихая другого, занявшего половину пространства.       Павел замочил тарелки из-под шашлыка, чтобы сейчас не греметь посудой лишний раз, и вернулся на улицу снова, занести хоть что-то из еды в дом. Пока он расставлял тарелки в холодильник, скрипнула дверь из гостиной, и на кухню бесшумно заскользнул Гагарин.       — Палываныч, а ты чего не спишь ещё? — щурясь от света, спросил он.       — Да я уж собираюсь, а ты чего встал? — Павел обернулся и закрыл холодильник.       — Да я тут вспомнил, — Юра подошёл к нему, аккуратно взяв под локоть. — Раз ты не спишь ещё, пойдём на перекур. Разговор есть.       Они вдвоём вышли на крыльцо, Юра вытащил пачку сигарет и закурил, навалившись спиной на перила.       — Хорошо у тебя на даче, Паш, спасибо за тёплый приём. Вот на кого-кого, а на тебя во всём можно положиться.       — Да не за что, — Павел смущённо пожал плечами. — А о чём поговорить-то хотел?       — А, это… — Гагарин задумался, сделав затяжку. — А кстати Лёха где, у тебя спит?       — Ну да, диван ещё не разложен был, ко мне было быстрее всего его положить.       — Понятно… А ты куда спать пойдёшь?       — Да вон, может, на веранде лягу на раскладушке.       — А-а, вижу, расстелился уже я смотрю, — посмеялся Юра, кивнув на раскладушку, что стояла сложенной за дверью и заваленной грудой вещей. — Эх, Паш… А ночью ещё дождь наверное будет, а у тебя крыша течёт на веранде вон.       — Юр, ты про веранду хотел поговорить? — не выдержал Павел, понимая, что Юра ходит вокруг да около обещанного разговора.       — А ты ничего не замечаешь? — издалека спросил Гагарин, хитро прищурившись. — Может обратил на что-нибудь внимание сегодня? Да и не только сегодня.       — Что например? — Павел непонятливо нахмурился. — Я не понимаю, о чём конкретно ты говоришь.       — Да я думаю ты и сам понимаешь, — Гагарин покачал головой, стряхивая пепел в траву. — Ладно, а вот если бы первым отрубился, скажем… Андрюша. Ты бы тоже его на свою кровать положил?       — Ты про Лёшу поговорить хочешь? — начал догадываться Беляев.       — Ну наконец-то, — Юра победно развёл руками. — Я же как раз тебе обещал рассказать, как мы вообще собрались к тебе ехать.       — Вот с этого и надо было начинать, Юр, — Беляев тихо усмехнулся.       — Ты, я так понимаю, его одного же позвал, да?       — Да я так к Светке зашёл и всё, Лёши дома не оказалось.       — А когда он пришёл, не оказалось уже тебя. Ну да, задержался он из-за меня. Мы к тебе пришли, а Люда твоя сказала, что ты уже уехал. Так Лёха так расстроился, что я и предложил ему поехать к тебе всем вместе.       — Расстроился, говоришь?.. — Беляев, почувствовав себя слегка виноватым, задумчиво опустил взгляд.       — Да ты не переживай, он обрадовался сразу, как я предложил. А ты чего задумался-то?       — Да не, я так… — Павел покачал головой. — Что мне стоило подождать его немного… Я что-то не первый раз уже Лёшу расстраиваю сегодня.       — А что ещё?       — Ничего такого, просто… Разговор у нас состоялся после речки… Я наверное как-то не так ответил, не подумал, а потом понял, что расстроил его. Я теперь даже не знаю, как сказать-то ему, что… Ну… Я не то имел в виду. Что если действительно экипажи составлять будут, то мне… не сказал бы, что мне всё равно с кем лететь.       — Понял. Тогда повторяю вопрос: ты совсем ничего не замечаешь, Паш? — хитро усмехнувшись, Юра снова попытался подвести Беляева к сути разговора.       — Я правда не понимаю, что ты от меня хочешь, — Павел тяжело вздохнул, чувствуя, что у него заканчивается терпение с такими испытывающими вопросами.       — Да ты посмотри, Паш, на тренировках вас в пару ставят всё чаще, инструкторами у нас на Востоках были вместе. Вы с самого начала вместе работаете. И кто бы там что ни говорил про то, что у вас характеры абсолютно противоположные, именно это вас сближает, поэтому вы хорошо сработались. Поэтому Лёша в какой-то степени про экипажи прав. От этого, думаю, нашей программе не уйти, а полёты будут сложные, поэтому брать нужно очень сработанных друг с другом людей. А вы в этом преуспели. Да и помимо работы, вон, Лёха-то у тебя не первый раз на даче. Вы и вне работы часто вместе. Мы, конечно, все семьями дружим, а у вас она уже как будто одна. И жёны ваши, как ни зайду, либо у тебя, либо у него дома сидят, и твои старшие с Викой нянчатся.       — Я всё это вижу и знаю, Юр, но…       — Палываныч, ну ты хотя бы себе признайся.       — В чём?       Юра задумчиво покачал головой и спустился с крыльца на дорожку, неспеша вышагивая по ней вдоль участка. Павел сначала замешкался, а потом пошёл за ним.       — Лёха же больше всех рвался сюда, я это уже сказал.       — Ну нравится ему тут, и что?       — И как только мы приехали, он сразу к тебе на грядки рванул. А ты, вроде, говорил, что прополку он вообще не переваривает, — пройдя ещё немного, Гагарин остановился перед этими самыми грядками.       — Да он особо и не собирался полоть. Так, морковку выдрал одну по ошибке и больше пытаться не стал.       — Тогда почему, думаешь, он пришёл?       — Ну, он спросил, не помешали ли вы мне своим приездом, морковку эту выдранную съел. Думал, может, ещё чем-нибудь его ещё угощу, он знает, что у меня вон там клубника растёт. Он же ягоды-то любит, ещё как.       — Ягоды… Понятно, — Юра задумчиво затянулся, разглядывая в темноте грядки. — Так ты куда спать-то всё-таки пойдёшь?       — Не знаю… — Павел вздохнул. — Ну вообще Лёша обещал подвинуться. Ну уж не знаю. Он так и уснул на кровати наискосок.       — Не, Паш, он подвинется, — отмахнулся Юра и развернулся обратно в сторону крыльца. — Раз обещал.       — Думаешь? Он крепко уснул, я даже уйти не успел.       — А ты проверь. Можем поспорить даже.       — Не буду я с тобой спорить.       — Ну как хочешь, но ты всё равно проверь, прежде чем раскладушками греметь. И я не спорю, что Лёха та ещё саранча огородная. Но всё-таки он кое-что любит больше, чем ягоды, — Гагарин потушил сигарету о перила и кинул её в банку из-под консервов. — Всё, Палываныч, спокойной ночи.       — Нет, Юра, стой, — опешивший Павел сделал рывок к нему в попытке остановить.       — Рубит уже, нет сил. Давай, до завтра. Тоже не засиживайся.       И тот скрылся в доме, оставив Беляева на крыльце с приоткрытым от удивления ртом.       Так он стоял ещё с десяток секунд, переваривая этот разговор, а затем рванул в дом, всё-таки намереваясь догнать Юру, поскольку он считал разговор незаконченным. Но Юра уже исчез в гостиной, и Павел не решился мешать остальным. Растерянно постояв на кухне, он обратил внимание на всё-таки открытую кем-то бутылку вина и, недолго думая, прихватил её с собой обратно на улицу. Он сел обратно за стол, сил и настроения на приборку уже не было, все мысли были заняты разговором с Юрой. Особенно не давала покоя последняя фраза. Что Лёша может любить больше, чем ягоды… Естественно, это не самое большое, что тот любит, но если брать контекст разговора…       Павел иногда склонен воспринимать всё слишком буквально.       Неужели он так плохо знает Алексея, что не может дать ответ на этот вопрос? Причём раньше ему так не казалось. Павел знает его достаточно долго и не отрекается, что они проводят много времени вместе. Но здесь Юра загнал его в тупик. С чего ему так уверенно говорить об этом всём? Неужто это всё так заметно? Или Алексей об этом ему много говорит, потому что общаются они тоже очень много и близко. И похоже, что Володя об этом тоже в курсе, иначе бы не пытал Павла разговорами про американскую программу и экипажи. Да и смотрит он как-то… хитро. Не меньше, чем Юра. Что-то здесь не чисто…       А если и правда дело в том, что Лёша заводил разговоры об этом с Юрой, то значит ему это важно? Это общение с Павлом, больше, чем с кем-либо ещё в отряде, и его мысли о том, с кем бы он полетел. Просто Беляев сам об этом не задумывался, ему достаточно того, что с Алексеем всё в порядке. Но вопрос о том, с кем бы он летел, застал его врасплох, и конечно он не смог сразу ответить. Тем более, что это было бы даже каким-то откровением, что Беляев позволял себе редко. Хотя сейчас жалеет, что именно так ушёл от ответа. И действительно не знает, как теперь сказать Лёше, что ему не всё равно. Просто против начальства особо не попрёшь. Чтобы он понял это так, как действительно есть, а не как могло показаться из ответа Павла. Может Лёша после этого больше не решится заводить этот разговор. Хотя кто его знает, это же Леонов… Но Павел явно долго будет об этом жалеть.       С другой стороны, зачем это Лёше, если он может найти общий язык с многими людьми, в отряде практически все ему близкие друзья. Да даже соседа он увидел впервые в жизни и уже решил, что это друг его. И в отряде хватает ещё общительных и не летавших людей, с которыми Алексею, на взгляд Беляева, проще и легче общаться, смеяться, которые запросто поддержат его в любой идее, даже авантюрной. А Павел, он… молчаливый, скромный, редко участвует в их развлечениях, с ним не так интересно, зачастую может и вовсе скучно, поскольку он предпочитает тихое времяпрепровождение. Но несмотря на это, Лёша всё-таки часто проводит с ним время, за советами обращается к Павлу и непременно прислушивается. Может это всё конечно из вежливости и уважения. Хотя не очень на то похоже.       А Павел, что он… Он о нём действительно много и искренне заботится. И это, похоже, очень подмечают соотрядники. Он и сам не заметил, как это вдруг появилось в его поведении, стоило им с Алексеем немного сблизиться. А много кто пытался ещё сблизиться с Беляевым, но по большей части они всё-таки остались товарищами, может как раз по причине скромности Павла, большой разницы в характерах и возрасте. А таким другом… стал только Лёша. Хотя из всех, пожалуй, у них характеры действительно самые противоположные. И это странно и необычно, и не укладывалось у Беляева в голове. Хотя и назвать его другом у Павла не поворачивался язык. Это было что-то такое, особенное, из-за чего он так и переживает о нём. Но слово подобрать не мог. Юра выразился про их семьи, что они, получается, как одна семья… Эта мысль Павла ошарашивала, льстила ему, и в то же время от неё становилось как-то теплее.       Может эта мысль про ягоды всё-таки как-то связана с… Дальше Беляев себя в размышлениях уже остановил. Не такого он о себе мнения. Да и вообще, может, Юра всё придумал, ну или как минимум приукрасил. Юра это любит.       А вот в чём должен признаться Павел себе?..       Их тесная дружба ни для кого не секрет. И про «семью» Павел в курсе. А дальше уже начиналось то, от чего он себя отводил и постоянно одёргивал.       Но если вдруг решат делать многоместные корабли… с кем бы действительно полетел Беляев? Даже если исходя из факторов, которыми руководствуются психологи. Хотя бог знает, что на уме у психологов. Но только сейчас Беляев понял, что после Лёшиного вопроса про его желание ничьё лицо в его голове не возникло. Потому что в тот момент с ним был сам Лёша. А Павел ничего другого себе представить не может.       А что насчёт самого Алексея? Снова всё идёт к тому, что общаться он может практически с кем угодно. Но из этого исходит одна проблема. Лёша очень торопливый и горячный, и если человек, который с ним летит, будет таким же авантюристом, на руку это не будет никому. Нет, Леонов может серьёзно относиться к работе, но от характера его всё равно никуда не деться. Ему нужно что-то, что будет успокаивать его порывы, сдерживать лишний раз, особенно если стоит вопрос жизни. На орбите всякое может случиться, а он горазд делать, прежде чем думать, и от этого излишне геройствовать. При этом сам Алексей должен слышать человека, который сдерживает его. Не все могут его удержать на месте. В общем, к Лёше свой подход нужен… Не все это понимают. Может, с ним можно сработаться, и если это у кого-то получится, с таким полным доверием и взаимопониманием, то Павел будет только рад. Но только он поймал себя на мысли, что не очень-то доверяет кому-то Лёшу. Даже самому себе он не до конца доверяет.       Во время своей службы он был командиром эскадрильи, и ни разу он не ловил себя на мысли, что ему тяжело быть ответственным за многих людей разом. Он никогда не задумывался об этом, потому что не питал к кому-то особой привязанности, и при всём этом он был очень неплохим командиром. А здесь у него есть один человек, за которым он так бережно приглядывает, не по долгу службы, а по своей неосознанной инициативе, и тут ему вдруг стало страшно подвести его.       И только сейчас он начал осознавать свои опасения, своё желание быть опорой для человека, потому что на орбите от этого зависела бы жизнь. И потому что на Земле от этого может зависеть чужое счастье. Павлу хочется, чтоб тот был счастливым. Такой какой есть. Чтоб тот если и оступился со своим неугомонным характером, то его бы кто-то поймал, и это ни на что бы ни повлияло.       От раздумий Павла отвлекла упавшая на голову капля. На улице уже заметно посветлело, небо заволокло тучами и заморосил дождь. Бутылка вина почти опустела. Тогда он понял, что действительно пора спать. Ни к чему он особо не пришёл, признаться в чём-то, о чём просил Юра, себе не получилось, но какие-то моменты встали в голове на место, но это были в основном додумки. Вино в голову явно дало. Беляев оставил на столе всё как есть и на ватных ногах засобирался домой. Уже клонило в сон, и он решил, что сейчас уснуть труда точно не составит. И было уже как-то не до раскладушки.       Алексей уже давно видел девятый сон, но что Павла больше всего удивило, так это то что он действительно очень постарался вжаться спиной в стену. Вздохнув, Беляев аккуратно прилёг рядом на край. Лёшино лицо было в паре десятков сантиметров от него, и он, забывшись, ненадолго засмотрелся. Потом всё-таки опомнился и из приличия перевернулся на другой бок. Одеяло отбирать не стал, решил что не замёрзнет, не стал тревожить Лёшу. Уже через несколько минут он начал засыпать, и где-то сквозь накатывающий сон уловил шевеление у себя за спиной. А потом почувствовал кожей чужое дыхание и вздрогнул, сон как рукой сняло. Лёша сзади уткнулся носом ему в спину и продолжал спать, как ни в чём не бывало. У Беляева мигом пронеслись в голове все мысли за эту ночь, и он их постарался отогнать, понимая, что ему буквально необходимо сейчас уснуть, иначе встанет позже остальных, а там неизвестно, что без него будет происходить. Но теперь уже снова настроиться на сон было труднее, когда в ушах застучало сердце. Он поёжился от мурашек и заставил себя закрыть глаза. Нужно было как-то заснуть. Вторая попытка тоже оборвалась через какое-то время, когда Лёша снова заворочался и закинул на Беляева руку. С тяжёлым вздохом тот заставил себя сделать вид, что его это никак не волнует, и на третий раз, примерно ещё через двадцать минут, он всё-таки уснул. Где-то под утро.