TRAFFIC

      Это не шутка, не розыгрыш и не глупое запугивание. Манджиро абсолютно серьезен. Мне действительно приходится собирать вещи весь вечер. Не скрою, остаток ночи, а поспать пришлось всего три часа, я ревела. Потом, кажется, провалилась в сон, потому что когда на рассвете меня будит Шиничиро, говоря, что пора готовиться к поездке, я сама не своя. Едва продираю глаза и сажусь на кровати, в недоумении глядя на старшего брата. Он молчалив и смотрит на меня спокойно, без тени осуждения или сожаления. — Шини-чан, это все правда? Я уезжаю? — хрипло спрашиваю я. — Правда, Кимико, — кивает он, отводя темные глаза в сторону. — Только не реви, ладно? Все равно я на стороне Майки. Он прав. Тебе здесь небезопасно, и виновата в этом ты сама, Кими-чан. Не стоило ради концерта поступать так опрометчиво. Не столкнись ты с Ханмой в том клубе… — Он все равно нашел бы уязвимое место Манджиро. Согласись, Шини, что это так. — Встаю, откинув одеяло, и ежусь, потому что даже в трикотажной пижаме меня знобит. Я забыла закрыть окно на ночь, и теперь в комнате царит утренняя прохлада и даже сырость, ведь за окном медленно рассеивается утренний туман. — Я знаю, что Манджиро не уговорить оставить меня здесь, но он мог просто попросить кого-то из парней присмотреть за мной некоторое время, а потом все улеглось бы. Говоря это, я из шкафа достаю одежду, пока мой брат, усевшись на кровать, задумчиво наблюдает за мной. — Может, так, а, может, и нет, — бубнит он спустя время, а я, подойдя к двери, оглядываюсь на него. Шиничиро слегка закатывает глаза и встает. — Не смотри так раздраженно, Кимико, ты виновата, признай уже и собирайся в дорогу. — Хорошо. Виновата, — киваю ему в ответ и ухожу в душ. Конечно, есть моя вина в случившемся, я и не отрицаю, но зачем так жестоко — отправлять меня черт пойми куда? Что я буду делать? И вообще, куда я еду? Учеба, девчонки… Да и в целом, весь уклад жизни рушится на моих глазах. Впрочем, если ничего изменить нельзя, почему бы сейчас не смириться? Хотя бы временно. Для начала посмотрим, куда меня отвезут. Может, я буду недалеко от Токио. Тогда вполне смогу выходить на связь с подругами. За завтраком Манджиро ведет себя так, словно все отлично и ничего такого не происходит. Я подыгрываю ему. Улыбаюсь и спокойно говорю о том, что собрала все необходимые учебники, но предупредила — мне может чего-то не хватить, поэтому придется кому-то привозить справочники и решебники из городской библиотеки. Таким способом я пытаюсь выведать у брата, в какое захолустье меня увезут, но он кивает мне с легкой улыбкой и сухо отвечает: «Кого-нибудь пришлю, не беспокойся». Это правда раздражает. Однако я больше никак не проявляю активности, ее и нет у меня в такой час, и сразу после легкого завтрака Манджиро говорит проверить еще раз, взяла ли я все самое необходимое, и мы покидаем дом. Шиничиро уже выносит мои сумки, загружает их в багажное отделение чьего-то черного внедорожника и поворачивается ко мне. Я понимаю по виду обоих братьев, что они не спали всю ночь — вряд ли встали бы в такую рань, если б все-таки легли спать — и вот-вот они попрощаются со мной. — Вы не едете? — слегка огорченно спрашиваю я, чувствуя себя так, будто от меня просто избавляются. Конечно, я накручиваю себя. Знаю, братья любят меня. Они всегда обо мне заботились. Но сейчас я действительно виновата перед ними. — А кто за рулем? — Такеоми. Он отвезет тебя и по пути все объяснит, — отвечает Шиничиро. Он смотрит на меня несколько секунд, потом тянется ко мне и обнимает. Я не сопротивляюсь. Но как только чувствую, что глаза начинает пощипывать, то сама выкручиваюсь из объятий. Манджиро равнодушно смотрит в сторону, однако я знаю его слишком хорошо. Он точно не такой бесчувственный, каким хочет показаться. Сама подаюсь к нему, обнимаю и бормочу на ухо: «Прости меня, они-чан. Буду скучать». Брат на миг обхватывает меня руками, но тут же отпускает и уходит к дому. — Расстроен, — выносит вердикт Шиничиро, закуривает и, подмигнув мне, горько улыбается. — Давай, Кими-чан, в путь. Будем на связи. По возможности, конечно. Открыв дверцу машины, карабкаюсь на заднее сиденье — высоко, я с трудом взбираюсь в салон — и поднимаю глаза на парня, сидящего за рулем. Он глядит на меня в зеркало, покуривая, и я здороваюсь. — Будет удобнее говорить, если ты сядешь рядом со мной, — заявляет Акаши. Несколько секунд взвешиваю «за» и «против», но, кивнув ему, все-таки выбираюсь наружу и, как только сажусь рядом, Такеоми заводит двигатель. Машина утробно рычит. Я хорошо это слышу за счет того, что окно со стороны Акаши открыто. Но, докурив, он тут же его закрывает, включает кондиционер, и просит меня пристегнуться. Мы отъезжаем от дома. Играет тихая музыка, в салоне приятно пахнет морской свежестью. Некоторое время не решаюсь заговорить, но чуть позже первое, о чем спрашиваю, так это о машине. — Откуда внедорожник? Такой… мощный… — Одолжил у знакомого, — пожимает плечами Такеоми. Говорить со мной он не хочет, хотя сам же попросил пересесть. Молчу и жду, когда он скажет хоть что-то о том, куда меня везет. В конце концов, закурив снова, парень со внушительным шрамом на пол-лица поглядывает на меня, отключает кондиционер и опускает стекло. Я в толстовке, поэтому мне комфортно, несмотря на то, что из окна сильно дует. — Майки не рассказал о поездке? — спрашивает Такеоми. — Нет. — Ладно, — Акаши расслабленно ведет машину по магистрали, одной рукой держа руль, а локоть второй поставив на окно. — Это наша знакомая бабуля. Там точно тебя никто не найдет. Но ты не ссы, Кими-чан, мы будем кого-нибудь к тебе присылать. Одна надолго не останешься. Только это самое… — Такеоми затягивается и почему-то смеется, — бабка эта суеверная и немного со странностями. А еще любит работать. Готовься вставать ни свет ни заря, чтобы помогать ей. Майки, конечно, приплатил, но бабуля заявила, что сделает из тебя достойную невесту всего за пару недель. Так что не знаю, что она там собирается вытворять, просто смирись и подчиняйся ей, лады? Психанет бабуля — тебя больше некуда будет увезти. Потерпи недельку-другую и заберем. — Управитесь за две недели? — интересуюсь я без тени улыбки. Меня уже напрягает то, что ждет впереди, поэтому прикидываться благодарной за спасение от Ханмы — в котором я, возможно, даже не нуждаюсь — нет никакого желания. — Постараемся, — и, видимо, заметив, в каком я удрученном состоянии, Акаши по-братски хлопает меня по бедру, — ну же, взбодрись, Кимико, ты ж смелая девица, раз поперла против Майки. К слову, он злится еще и потому, что не способен угомонить собственную сестру. Ущемила ты его эго, Кими-чан, заметно ущемила. Молчу и смотрю в окно прямо перед собой. Теперь мне понятнее, почему брат разозлился так сильно. Он хорошо понимает, что мне, может, ничего и не грозит, но ему нужно показать свою силу и власть. Вот же… Майки. Снова начинаю на него злиться, но упорно молчу и больше ни о чем не спрашиваю Такеоми, а тот и рад. Прибавляет звука и наслаждается крутой машиной, которая плавно мчится куда-то далеко из Токио.

***

      Уже примерно к середине дня меня просто отключает. Я не спала почти всю ночь, поэтому вырубаюсь, распластавшись на переднем сиденье, и только один раз на мгновение приоткрываю глаза, чтобы не совсем осознанно взглянуть на Такеоми. А все потому, что он легким движением руки откидывает спинку моего кресла назад. Я лежу, вновь погружаясь в сон, и чувствую, как мои голые колени чем-то накрывают. На этом все. Когда я открываю глаза, проснувшись из-за чьего-то довольно громкого разговора, солнце уже из бледно-полуденного медленно превращается в оранжево-красный диск, и на его фоне плавится горизонт. Испарение, идущее от раскаленного асфальта, настолько заметное, что я несколько минут просто пялюсь вдаль — как раз туда, где словно бы тлеет и тает солнце. Но тут дверь с водительской стороны открывается и, Такеоми, который как раз-таки говорил с каким-то мужчиной, садится за руль. Увидев, что я уже не сплю, он шлепает мне на колени внушительный бумажный пакет с чем-то теплым, а сам на ходу доедает бургер. — Выспалась? — спрашивает Акаши, выруливая с заправки, и я сиплым голосом прошу его: — Не мог бы поднять спинку кресла? — Когда парень молча выполняет просьбу, даже не взглянув на меня, я отвечаю на его вопрос: — Выспалась. Спасибо, что не будил. — Поешь, — предлагает он, а сам закуривает. — За время, пока ты спала, я уже во второй раз заехал на заправку. Успел поесть и размяться, а ты все дрыхла. Меня уговаривать не надо, я ужасно голодна. Уплетаю все, что купил Акаши: бургер, онигири, три пончика. Сверху запиваю газировкой. Наевшись до отвала, до такой степени, что мне даже немного дурно, я расслабленно слежу за дорогой, когда понимаю — мы уже въезжаем в какую-то провинцию. — Это… — растягиваю слова, вертя головой по сторонам, — это что за префектура? — Юго-запад Исикавы. Город Кага. Но нам чуть дальше от центра, — и взглянув на меня, Такеоми прибавляет, — в деревню у подножия горы. И в самом деле я вижу горный хребет, а указатели в городишке, который мы пересекаем на малой скорости, сообщают — «гора Хакусан». Живописный город, цветущий, зеленый, с чистыми улочками и гладким асфальтом впечатляет. И мое сердце заходится в предвкушении чего-то интересного. Однако… — Как далеко от центра мне придется жить эти недели? — очень напряженно спрашиваю я, когда мы все едем и едем, и по итогу оказываемся в какой-то глуши. Дома здесь построены в стиле киридзума-дзукури, то есть с двускатными крышами, крытыми красной черепицей. Они все идут в ряд, а кругом домов — заливные рисовые поля. — Это район Хигаситани. Тут четыре деревни у подножия горы, — комментирует Такеоми безмятежным тоном и указывает куда-то пальцем. — Ты будешь жить вон там. Перевожу туда взгляд и вижу ничем не примечательный дом, такой, как все, а рядом с ним топчется низенькая бабуля и мужчина, чей маленький трактор оставлен на залитом водой поле. Я пребываю в таком шоке, что не могу вымолвить ни слова. Таращусь прямо перед собой, и когда Акаши медленно паркуется на дороге, поскольку во двор на такой машине не заедешь, не могу пошевелиться. — Идем, — говорит парень и покидает салон. Я вялыми движениями отстегиваю ремень, так же безжизненно спрыгиваю на землю и окидываю округу взглядом, наполненным обреченностью. У края еще не до конца засаженного рисового поля стоит каменная фигурка божества, но форма его такая, что у меня краснеют уши — фаллос. — Хатакэ-но камисама — красавчик, скажи? — усмехается Акаши, видя, в каком я состоянии и куда пялюсь. — Он отвечает за плодородие. — И встав рядом со мной, Такеоми напоминает тихим голосом: — А я говорил, что эта бабуля суеверная. Тут почти все такие. Так что не пялься на ее дружка, а иди за мной, познакомлю вас. Сгорбившись под давлением своей участи, кошусь на пугало, установленное в центре поля, а оно с издевкой улыбается мне в ответ. Противно. Все здесь противно. Это место пугает меня уже сейчас. А что будет ночью? Если Манджиро, отправляя меня сюда, хотел наказать за проступки, тогда я вполне в это верю, потому что это место не может быть моим спасением от какого-то там гопника. Конечно, вокруг неописуемая красота, а воздух… Он совсем другой. И здесь нет этого токийского пекла, которое жарит тебя заживо между своими каменными стенами. Здесь даже ветер другой — шустрый, бойкий, такой свежий, что я задыхаюсь от кислорода, и, нечаянно врезавшись в Такеоми, мгновенно перевожу взгляд на старушку, что стоит передо мной. Ее собеседник уже вернулся к работе. — Бабуля, это та девушка, о которой я тебе рассказывал, помнишь? — повышает голос Акаши, но бабка, сверля меня от старости поблекшими карими глазами, морщится и говорит: — Ты чего это орешь, щенок? Я, может, и дурная иногда, но еще не глухая, — и слегка оттолкнув парня в сторонку, она делает шаг ко мне. — Ну? Так и будешь молчать, городская? Я кланяюсь бабушке, показывая свои хорошие манеры, а она посмеивается надо мной, затем вдруг кладет мне на голову ладонь и прибавляет: — Значит, ты сестра того шкета? Нажил-таки себе проблем? А я говорила этому, — указывает на Такеоми, когда я выпрямляюсь, — нельзя так много о себе мнить. «Короли улиц». Поглядите на них. Дети, сущие дети. Что встал? Неси ее вещички в дом, да и проваливай. Мы тут уж без тебя дальше разберемся. Понимая, что Акаши — моя последняя связь с цивилизацией, я семеню за ним, а бабуля бормочет мне вслед: — Куда собралась? Я ж даже имени твоего не услыхала. Мне приходится бросить свою затею и, повернувшись к бабушке, я слышу: — Госпожа Мамура Асэми. Но можешь звать меня бабушкой или бабулей. А тебя, деточка, как величать? — Сано Кимико, — снова сгибаюсь в низком поклоне. — Ох уж эти Сано. — Госпожа Мамура снимает резиновые сапоги, держась сухонькой ладонью за опорный столб крыльца, и продолжает: — Дед твой и дед этого щенка, — она явно об Акаши, — такими друзьями были, будь здоров. Наворотили по молодости дел. А я совсем юная была, глупая. Влюбилась в обоих, да так ни с одним не осталась. Но эти щенки, что таскаются ко мне, каждый раз напоминают о моих возлюбленных. Так похожи… — вздыхает бабушка, скрываясь в доме, и где-то из глубины под ее ногами тихо скрипят половицы. Я безнадежно смотрю на Такеоми, который, полностью меня игнорируя, несет мои пару сумок к дому, и понимаю, что меня ждет нечто такое, с чем я никогда в своей жизни не сталкивалась ранее. Я в ужасе… Акаши уезжает тут же, едва заносит сумки в одну из комнат. Здесь один этаж и лестница на чердак. И весь дом — большой прямоугольник, в центре которого маленький пруд, пару скамеек и одно раскидистое дерево ивы. По периметру всего дома идет терраса, да и внутри все — это сплошной коридор, а слева комнаты с раздвижными дверями. Все в традиционном стиле. Зато в доме прохладно за счет полумрака, и хотя бы это радует. В остальном — я все еще не верю, что это взаправду, что это не сон, и мне кажется, сейчас Такеоми выскочит из-за двери с криком: «Повелась, мелкая!», и я буду одновременно реветь и смеяться. Но ничего из этого не случается. Я, как стояла перед входом в небольшую комнатушку, где есть столик, пара подушек, футон у стены и небольшой встроенный в стену шкаф, так и стою. Видимо, долго еще пребывала бы в прострации, не окликни меня госпожа Мамура: — Деточка, идем, нет времени совсем. Поужинаем да спать. А завтра на рассвете нас ждет рис. Он сам себя, моя милая, не посадит. Мой мир кренится то влево, то вправо, но на самом деле это просто головокружение, потому что на меня в этот миг одним махом словно бы обрушивается реальность с ее звуками и запахами. Звук бабушкиного смеха и запах ее старости. Мне конец. Я точно долго здесь не протяну. За ужином, незамысловатым, но вкусным, мне приходится притворяться хорошей, ведь бабуля не виновата в моих бедах, а она, похоже, и не собирается расстраиваться, даже если я надуюсь. Бабушка трещит без умолку, но ее болтовня как-то даже расслабляет. Однако я быстро получаю порцию адреналина, когда это престранная леди, вдруг замерев, прислушивается. Стрекот саранчи и шум листвы — это все, что слышу я, да и только потому слышу, что выход на террасу не закрыт. Там, из темноты, сверкнув глазами, выпрыгивает кошка, а бабуля, увидев ее, облегченно вздыхает. — Ох… думала, дух пожаловал. Никогда не знаешь, в котором часу закрыть двери, — говорит госпожа Мамура абсолютно серьезно, а я, с трудом проглотив рис, смотрю на нее с подозрением. Братья ведь не могли оставить меня с чокнутой бабкой, да? Она же нормальная? — Когда я была помоложе, он так и рвался пробраться в дом, но мои куколки хорошо охраняют меня. Ему не войти. А ты, — неожиданно бабуля впивается в меня пристальным взглядом, и я с ужасом осознаю, что ее глаза вполне себе нормальные, совершенно без капли безумия. — А ты никогда не говори с ним, поняла? Такая молоденькая девочка мигом привлечет его. — Бабушка, — тихо шиплю в ответ, потому что мы обе невольно переходим на шепот, — а кто это «он»? О ком вы говорите? — Как это о ком? О духе мужчины. Он каждую ночь бродит вокруг моего дома. Поэтому говорю тебе, Кими-чан, не выходи ночью. Схватит ведь и обесчестит. Не знаю, каким чудом я умудряюсь сохранить серьезное выражение лица, но держусь изо всех сил, потому что изнутри рвется ненормальный демонический смех. Думаю, бабуля отойдет в мир иной, если я внезапно закричу, поэтому держу себя в узде. Набиваю рот едой и активно жую, пялясь на кошку, которая, в свою очередь, сверлит меня взглядом. Она не входит в дом, сидит на террасе, но судя по всему, и не войдет. Наверное, это животное так приучено. Когда бабушка наконец отправляет меня спать, я, с мягким стуком соединив две створки двери, еще несколько минут остаюсь стоять на месте. — Дух какого-то маньяка? — шепчу я эмоционально. — Вы слышали? Черт. Ну, Манджиро, ну спасибо тебе, братец. Агрессивно расстелаю футон, затем берусь за свои вещи и долго их раскладываю по полкам в шкафу. Потом беру принадлежности для душа и снова выглядываю из комнатушки. Бабуля шаркает ногами где-то за углом. Иду на звук, невольно косясь в сторону входной двери. Там тоже раздвижные, и створки не закрыты до конца. Тогда я вдруг понимаю, что мы вообще не заперты. Просто как на ладони — входи, кто хочет. — Кого-то ждешь? — слышу я справа и подпрыгиваю на месте. Сердце уходит в пятки. — Ба-бабушка! — восклицаю я чрезмерно импульсивно. — Дверь не заперта! — Что? Не заперта? — Ну да. А если вор? Госпожа Мамура смотрит на меня как на чокнутую. Я на долю секунды начинаю сомневаться в своей адекватности. — Деточка, ты что несешь? — щурится она. — Духов и демонов надо бояться в таких местах, как это, а воров тут нет. Все друг другу родные. Я в осадке. У меня мурашки по коже от этой старушенции. И она добивает меня, заметив в моих руках полотенце и большую косметичку с шампунями и гелями. — Ты купаться ночью собралась? Спятила? — Купаться? А… а душа нет? — Есть. Отчего же нет? — кивает бабуля и тут же прибавляет с иронией и легкими кривляниями: — А еще у нас тут кофе подают прямо в постель. — Я снова опускаю плечи. Нет, мне точно конец. — Приехала городская, думаешь, будешь тут плескаться ночи напролет? Утром помоешься под навесом. Там шланг есть и теплая вода из дома поступает. А сейчас — спать, — и развернувшись, бабушка вновь уходит, но я слышу, как она цокает и возмущается, снова и снова называя меня городской. «Ненавижу тебя, Манджиро! Ненавижу», — записываю голосовое сообщение, наполненное ядом, и когда отправляю его, все зависает. Мой интернет ловит здесь через раз. Поэтому к тому времени, как я, выйдя из комнаты прямиком на террасу внутреннего двора, ловлю сеть, гордость заставляет мой гнев заткнуться, и я быстро отменяю отправку аудиофайла. Погрузившись в вечернюю тишину — хотя не такая уж тишина, ведь работы на полях не прекращаются даже ночью — стою в темноте и смотрю в небо. Даже оно здесь совсем не такое. Усыпано звездами, и растущий месяц призывно сияет призрачным светом. Неожиданно раздается короткий сигнал, и я немедленно проверяю прилетевшее сообщение: «Как устроилась?», — пишет Шиничиро. Конечно, это он. Кто же еще? Правда, поймав сеть, мой телефон осыпает меня сообщениями и от девчонок, но я сперва отвечаю брату. «Все отлично, они-чан». Не хочу признаваться в том, как мне плохо. Это испытание для меня, родившейся и прожившей все годы в Токио. Но Шини не обязательно знать об этом. Хотя, думаю, он и так все понимает. «Умница. Не переживай сильно. Одна не останешься. Мы ищем, кого к тебе прислать в качестве…». Шиничиро не дописывает, так и отправляет сообщение, но следом прилетает голосовое — так удобнее. Присев на ступеньку, я слушаю родной умиротворяющий голос. «Думаем, кого сделать твоей «нянькой». Майки расстроен, что тебе пришлось уехать так далеко. Он даже остыл и уже не злится…» — Какое счастье, — шепчу себе под нос едким тоном и слушаю дальше. «…но Санзу послал нас сходу. Говорит, мол, ему своей сестрицы хватает с лихвой. Братья Хайтани вообще только посмеялись над нами. Так что пока придется своими силами, Кими-чан. Не злись на нас, ладно? Я… я вообще, тоже как бы… Ну неважно. Напишу тебе, если что-нибудь придумаем», — заканчивает Шиничиро, а я улыбаюсь. Вот поэтому у него и нет девушки. Шини совсем не умеет признаваться в своих чувствах. Вернее, он умел раньше, но, насколько я помню, его отшили уже три девчонки. Ну и глупые же они. Шиничиро — неисправимый романтик. Оболтус, лентяй и гопник, но зато как красиво играет на гитаре. Думая об этом, сама не замечаю, как расплываюсь в улыбке, но и слова Шини о том, как расстроен Манджиро, тоже греют мне сердце. Вот такой он — Майки — нагрубит, а потом сожалеет. Так всегда с ним. Расчувствовавшись и погрузившись в свои мысли, я неожиданно слышу какие-то неясные шорохи. Вглядываюсь в темноту и медленно выпрямляюсь. Волоски на теле встают дыбом. Ну уж нет, я же не верю в эту хрень с духами. Да, несомненно, мне страшно, но это потому что здесь чертовски темно. А воображение всегда в такие моменты рисует убойные картины. Однако пятясь к отодвинутой в сторону стеклянной двери, я все смотрю туда, где только что шуршало, и в следующий миг на перила резко запрыгивает та самая кошка. Подскочив не хуже, чем она, я вваливаюсь в комнату с грохотом, который может привлечь внимание не только бабули, но и всей округи, и замираю. Мой телефон продолжает разрываться от сообщений в чате. Зато мне до фонаря это все. Я пялюсь на кошку, которая смотрит на меня с интересом. Но тут же это престранное создание вновь исчезает в темноте. Я, сидя на полу, здесь же, где упала, слушаю, не идет ли бабушка, но все тихо. После чего наконец проверяю чат. И первое, что вижу, это огромные буквы сообщения, которое написала Сенджу: «КАКОГО ЭТО ЧЕРТА ТЫ СКРЫЛА, ЧТО ТАК БЛИЗКО ПОЗНАКОМИЛАСЬ СО СТАРШИМ ХАЙТАНИ?». — Чего? — вновь произношу вслух и пишу в ответ: «Ты что, сдурела?». «О-О», — скидывает Шиба. — «Пропажа нашлась! Ты там как? Куда тебя занесло? У нас новая тема по истории была. Скинуть?». «Да, спасибо, Юзуха. Сенджу, о чем ты говорила выше?». Вижу, Акаши строчит мне что-то, и это происходит так долго, что я в нетерпении кусаю губу, и томление, которое охватывает меня, настолько сильное, что я едва не отправляю ей гневный эмодзи вдогонку. Однако Сенджу уже присылает свой ответ, и я, читая его, медленно краснею: «Сегодня братаны Хайтани были здесь. С ними приперся и Майки, и он доставал Харучиё, чтобы тот поехал к тебе. Типа мало ли эта шпала долговязая (Ханма) найдет тебя и там… На самом деле это бред, согласись. Майки преувеличивает, и все ему об этом говорят. Почти все. Такеоми тоже считает, что тебе лучше отсидеться там, где ты сейчас. Так вот они спорили, спорили, а потом Ран такой вдруг говорит, типа «твоя сестра — вообще-то, моя должница. С какого перепугу ты ее увез? Она мне должна кое с чем помочь». Майки так взбесился, что если бы не Такеоми, который разрулил конфликт, этот мальчик-косичка остался бы без зубов. Ну или со сломанной челюстью. Поэтому, отвечай, гадина, почему это ты — должница Хайтани Рана?». Ох. Супер. А не мог бы ты, придурок, разболтать об этом на весь свет? «Ничего такого. Он просто пошутил», — отвечаю я, поскольку вообще не хочу рассказывать о той ситуации, но Сенджу пишет: «Да? Ладно. Только Майки орал что-то о концерте. Я догадываюсь, что могло случиться, но если не хочешь, не пали». «Отстань ты от нее, Сенджу», — пишет Шиба, но и сама прибавляет: — «Хотя, Кими, твоя «дружба» с этим парнем выглядит странной. Как будто какой-то заговор». «Все совсем не так. Не накручивайте. И вообще, мне уже надо идти. Спишемся на днях. Присылайте мне домашку, ладно?». «Угу», — отвечает Юзуха. «Хорошо», — пишет Акаши. — «Но если тебя интересует, Хайтани переругался со своей этой Наной, ведь она, оказывается, дала моему старшему брату. Они, кстати, тоже чуть не подрались — Ран и Такеоми. Мне кажется, тебе важно это знать». — Дура, — устало бормочу я и, поднявшись с пола, закрываю дверь. Связи между мной, Хайтани Раном и его девушкой я не вижу совсем. Однако Акаши что-то уже навоображала. А еще эта балда отвлекла меня, и я не спросила о ее травмах. Надеюсь, ей полегчало хоть немного. В конце концов, пробравшись в потемках на кухню, я нахожу небольшой таз, наливаю туда воду и решаю пойти на улицу. Не могу так лечь спать. И уже там, во мраке двора, спрятавшись за углом дома, я холодею от страха, ведь действительно кажется, что по кустам кто-то ходит. Нет, это захолустье наверняка сведет меня с ума.