TRAFFIC

      Бабушка, узнав за ужином, что я уезжаю, расстраивается и пытается уговорить меня остаться. Я стою на своем. В конце концов, утром следующего дня, когда я просыпаюсь в шесть часов, бабуля уже на ногах и готовит для нас завтрак. Мне грустно. Я действительно не хочу бросать ее с этим чокнутым соседом, но госпожа Мамура отмахивается, мол, правда открылась, Ямато не полезет больше. Я не уверена, что это так, но не спорю. Хайтани выходит к завтраку заспанный до жути и ни с кем не говорит. Еле прожевывает пищу и буквально спит одним глазом. Мне любопытно, как он в таком виде поведет мотоцикл, но спустя полчаса, которые он проторчал на улице, тот возвращается в дом уже более бодрым. Его волосы мокрые. Все ясно — принял душ, и судя по всему, холодный. Утро прохладное и влажное. Над рисовыми полями клубится туман, и в этой дымке утопает вся деревня, вплоть до самого подножия горы. На мне спортивные штаны и толстовка, но Хайтани, окинув меня взглядом, в кофр кладет мою небольшую сумку и говорит: — Куртка есть? Замерзнешь. — Нет. Я ведь на машине приехала. — Тогда надень что-нибудь еще. Пожимаю плечами и безропотно плетусь обратно к дому. Только тогда понимаю, что вторая сумка все еще в комнате, и никто ее, похоже, забирать не собирается. Оттуда вынимаю свитшот, стаскивая с себя толстовку и, одевшись более плотно, выхожу на крыльцо, но бабушка перехватывает мою сумку, говоря: — Я отправлю это из Каги доставкой, деточка, не тащи с собой. На мотоцикле неудобно. Судя по тому, что Ран с трудом в кофр складывает свой рюкзак — а я думала, он вообще без вещей прикатил — то вторая моя сумка туда точно не влезет. — Хорошо, бабушка, спасибо вам, — киваю ей и наклоняюсь, чтобы обнять, а глаза вдруг начинает пощипывать. Ненавижу прощания. Всегда некомфортно и больно от этого. Госпожа Мамура в отличие от меня не стесняется, и я слышу, как она начинает шмыгать носом. Потом бабуля отпускает меня и сует в руки деньги. — Вы чего? Мне это не нужно. — Это деньги твоего брата. Забери себе, мне некуда столько тратить. А тут еще соседи такие, — бубнит бабуля, покосившись на дом господина Ямато, — обокрасть могут. Забери, Кими-чан, тебе нужнее. Хорошей вам дороги! — еще раз обнимает меня госпожа Мамура, а у меня болит сердце. Не хочу с ней расставаться. — Смотри, сопляк, будь внимателен на дороге! — говорит она в сторону Хайтани, который уже сидит на мотоцикле, держа в руках два шлема. — Угу, — отзывается он недовольным тоном, а я обещаю бабушке, что буду ее навещать каждый год на летних каникулах, разве что за исключением этого, но кто знает, как там сложится. На том мы и расстаемся. Не могу смотреть, как бабуля плачет, поэтому торопливо иду к мотоциклу. Тут появляется новая проблема. Понимаю, что мне придется всю дорогу прижиматься к Рану, и от этого становится неловко. — До завтра подождем? — напоминает о своем присутствии Хайтани и поворачивается ко мне. Он выглядит угрюмым и раздраженным. Волосы, не до конца просохшие, уже собраны в тугие косы, и парень явно ждет, когда я потороплюсь. — Садись. Чего встала? Я, слава богу, много раз ездила с братьями на мотоцикле, да и сама водила, когда они мне это позволяли, поэтому сажусь за спину Рана быстро, без проблем и заминок, потом потуже затягиваю шнурки капюшона, чтобы нигде не продуло и беру протянутый мне шлем. Мне кажется, Хайтани чувствует мои колебания, потому что вдруг говорит: — Держись за меня, поняла? И покрепче. Как только покинем черту города, я поеду быстро. Не визжи потом, что тебе страшно. — И не буду, — бубню ему в спину. — Шини тоже быстро ездит. Я не боюсь. — Посмотрим, — усмехается парень, надевая шлем, и опускает стекло. Я делаю то же самое, подмечая, что на Хайтани серый спортивный костюм и кроссовки. Но и он без куртки, и когда я осторожно кладу руки ему на талию, понимаю — под толстовкой больше ничего нет. Нашелся мне тут — горячий токийский парень. Ран не мелочится. Сразу же, пробуксовав задним колесом, срывается с места и, подняв пыль, несется по проселочной дороге к выезду из деревни. От рева двигателя, мне кажется, должны проснуться все, но деревушка безмолвна, и в лучах утреннего солнца туман медленно рассеивается. Я успеваю оглянуться, но уже не вижу не то что бабулю, даже дом утопает в пыли, которую поднял мотоцикл. Стараюсь расслабить мышцы и держаться за Хайтани, как нормальный человек, а не металлический робот, потому что мои руки действительно будто из стали. И постепенно у меня это выходит. Спина Рана теплая, широкая, и мне очень комфортно. Начинаю улыбаться. Понимаю, я совсем дурочка, но мне так нравится эта поездка с ним, что сейчас, когда Ран не видит этого, я могу позволить себе довольную улыбку. Но вдруг меня бросает в жар, когда Хайтани, встав в Каге на светофоре, берет меня за руки и опускает их ниже — к самому животу. У меня под шлемом горят уши и щеки, а лоб потеет. Хайтани поворачивается ко мне, подняв стекло, и кричит, чтобы я расслышала: — Не сдавливай мне грудную клетку. Дышать нечем. Трусишка, — смеется он вдобавок, — а говорила, ничего не боишься. — Дурак! — вырывается у меня. — Это правила приличия! Где мне тебя лапать — внизу, что ли? — А что там внизу? — продолжает угорать Хайтани, но ответить я не успеваю — загорается зеленый свет, и мы продолжаем путь. Теперь я чувствую ладонями плоский живот Рана — твердый, явно хорошо прокаченный пресс. Зачем он вообще это акцентировал? Мне и без того неловко вот так прижиматься к нему. А я действительно прижимаюсь — и бедрами, и грудью… Да почти всем телом. Я кроме братьев других парней не обнимала никогда. Да мне кажется, если бы Манджиро застал меня с кем-то из ребят, он поломал этому несчастному руки-ноги. Как-нибудь на досуге надо бы спросить, а как брат собирается меня моему будущему мужу отдать? Я ведь намерена завести семью. Не хочу, как он и Шини, болтаться одиночкой. Вот так, думая о своем, я не замечаю, как мы покидаем один населенный пункт. Затем его сменяет другой, третий, и в итоге примерно к полудню, когда указатели говорят, что до Токио осталось совсем немного, Хайтани сворачивает на заправочную станцию. Я не слезаю с мотоцикла — я буквально с него падаю под ноги каким-то парням и девушкам. Это компания из пяти человек. Они весело смеются, когда меня ловит девушка. Ран уже внутри, оплачивает топливо, и хоть бы, гад, спросил, не хочу ли я чего-нибудь. Я улыбаюсь, сняв шлем, кланяюсь незнакомке, благодарю ее, и та идет к своей машине. Слышу, оттуда звучит моя любимая группа, та самая, на концерт которой я убежала. Пританцовываю, разминая мышцы, и снова машу рукой той красивой незнакомке. Их машина — огромный Хаммер — отъезжает от заправки, и девушка смеется, махнув мне в ответ. — Ты поразительно коммуникабельная, — слышу позади себя и оборачиваюсь. Хайтани провожает взглядом крутую машину и протягивает мне при этом напиток. Банка холодная, и я жадно глотаю лимонную газировку, будто до этого умирала от жажды. Понятно, что эта сладкая фигня ничуть не помогает в жару, но мне нужна глюкоза, и как только я делаю первые глотки, от удовольствия по телу бегут мурашки. — И это ты меня отчитывал из-за того, что я использую слишком умные для тебя словечки? — поддеваю Рана, который заправляет мотоцикл, и дразню его, прибавляя: — «Ты поразительно коммуникабельная». Да неужели? Не всем же быть такими надутыми и угрюмыми, как ты. Должны быть и лучики света вроде меня. Ясное дело, что я кривляюсь, и понимаю, что выгляжу, вероятнее всего, паршиво. Волосы слипшиеся от пота, на улице ведь жарища, лицо красное, но все равно довольно улыбаюсь, не сразу замечая, что Хайтани смотрит на меня. Когда ловлю его взгляд, тут же давлюсь газировкой, нечаянно сделав большой глоток, и часть напитка выходит через нос. Я кашляю и хриплю, в ужасе слыша смех Рана. Черт, я каждый раз так позорюсь перед ним, что уже хочется провалиться сквозь землю. Но он похлопывает меня по спине, массирует между лопаток, чтобы я очухалась, и, закрутив крышку бака, говорит: — Впервые встречаю такую симпатичную и в то же время неуклюжую девчонку. Даже сомневаться начинаю, что ты — сестра братьев Сано. — И прибавляет без перехода: — Есть хочешь? — Нет, — сдавленно отвечаю я, переваривая его слова. Он считает меня симпатичной? И какого лешего я подмечаю только это? Мы продолжаем путь, и вскоре нас встречает окраина Токио. Глядя по сторонам, я словно возвращаюсь в реальность. Здесь все совсем иначе. Воздух тяжелый, спертый, настолько душный, что я не понимаю, как жила в городе до этого. Еще сильнее сжимается сердце от тоски по бабушке, ее простой еде, по прохладному дому, пропахшем деревом. По рассвету, утреннему туману, влажности, бесконечной зелени вокруг и по гордо возвышающейся горе Хакусан. Не хочу ни школы, ни друзей, ни тирании Манджиро, ничего этого не хочу. Просто позвольте мне вернуться к бабушке, но, увы, меня ждет конец учебного года, и я должна сделать все возможное для того, чтобы мои баллы не пробили дно. Родная улица встречает лаем соседской собаки, и знакомыми запахами цветов. Я подаю шлем Рану, когда он оставляет мою сумку у калитки, и, забрав его, парень тут же снова садится на мотоцикл. Я слегка шокирована тем, что он явно не собирается со мной попрощаться или хоть что-то сказать, поэтому, прежде чем Хайтани успевает завести двигатель, торопливо говорю: — Так что насчет Наны, Ран-кун? Он переводит на меня взгляд. Снова смущаюсь, но стараюсь уверенно улыбаться. Представляю, что он обо мне думает. Докопалась же, дурочка. Самой стыдно. Не знаю… Не могу объяснить… Просто мне хочется участвовать в его жизни. Хоть как-то. Это очень странно и даже иррационально, но это вина Рана, не моя, потому что я не собиралась целовать его, мыслей таких не было. А он сделал это. И теперь я не могу избавиться от воспоминаний о вкусе его губ. Вишня. Эти постыдные мысли сопровождаются сильнейшим смущением, и я снова красная, как помидор, но потираю лоб и растерянно бормочу: — Жарко… Ран молчит. Потом кивает и, улыбнувшись, будто бы с пониманием, повторяет: — Жарко. — Ну так что? — Тебе так сильно хочется этого? — спрашивает он явно о ситуации с Акиямой, но я все равно краснею еще больше. Это злит меня. — Не хочется. Просто не могу оставаться в долгу. — Правда? — посмеивается Ран. — Что ж, тогда жду тебя сегодня вечером в Роппонги. Клуб… — Он говорит название. — Сможешь пройти? — Не уверена. — Ладно, я предупрежу охранника. Тебя впустят. Жду… давай, скажем, часам к девяти. Все равно твоих братьев дома не будет. У них на сегодня другая встреча назначена и совсем в другом месте. — Хорошо. Поняла. Я приеду, — отвечаю я, а сама уже сомневаюсь, что поступаю правильно. Но какое-то шестое чувство шепчет мне, что я должна поехать туда. Взгляд Хайтани говорит мне об этом. Буквально предупреждает о том, что случится нечто неожиданное. Это всегда было моей слабостью — любопытство и тяга к авантюрам. Кажется, Ран нащупал это во мне. — До вечера… — бормочу ему вслед, когда тот, развернув мотоцикл, уезжает. Что ж, если один разок и всуну свой нос в дела этого парня, ничего страшного. Правда ведь? Да, все будет хорошо. Главное, вернуться до ночи, завтра ведь в школу.

***

      Мои братья спят. На часах уже пять вечера. Я успеваю приготовить им ужин, а они все дрыхнут. Не знаю, успела ли бабушка предупредить их о моем приезде, но когда наконец за моей спиной слышится какое-то движение, и я оборачиваюсь, Манджиро не выглядит удивленным. Но и не злится вовсе. Я замираю с тарелками в руках, встречаясь с братом взглядом, после чего спокойно накрываю на стол. — Привет, Манджиро, — наконец говорю ему, и он, широко зевнув, с готовностью устраивается за столом. — Выспался? Брат молчит, накладывает себе риса, потом появляется и Шиничиро — такой же припухший после сна — и оба, будто я вообще не уезжала — просто кивают мне и принимаются за ужин. Некоторое время мы втроем просто едим и не разговариваем, но спустя время Манджиро, подняв на меня уже более осмысленные глаза, спрашивает: — Опять Хайтани подкупила чем-то? С ним приехала? — Бабуля разве не сказала? — интересуюсь я. — Сказала, но без подробностей. — Ты странно спокоен, они-чан. Шини усмехается, покосившись на Манджиро и, обняв его за плечи, признается: — Сейчас он спокоен, это верно подмечено, но что было утром — м-м, сказка. Если бы ты, Кими-чан, попалась Майки сегодня утром, он запер бы тебя в подвале, отвечаю. Я напряженно поглядываю на Манджиро, а тот как ни в чем не бывало ест и не отвечает. — Спасибо, что не злишься, — решаюсь сказать я. Только тогда брат откладывает палочки и смотрит на меня в упор. — Не радуйся зря, Кимико. Пора повзрослеть — вот что я решил. Если ты берешь на себя смелость делать, что хочешь, и поступать, как хочешь, значит, сама неси за это ответственность. Таков мой вердикт. — Манджиро встает из-за стола и, взглянув на Шиничиро, добавляет уже в его адрес: — Жду тебя в гараже. Мы остаемся со старшим братом. Мой энтузиазм слегка поутих. Я понимаю, Манджиро прав, но с другой стороны — мне действительно пора нести за себя ответственность. Он ведь не будет моей нянькой до старости. — Не бери в голову, — бормочет Шини и тоже встает. — Спасибо за ужин, было вкусно. Если что-то нужно, скажи, потому что нас, скорее всего, не будет до утра. — Все в порядке. Берегите себя, — улыбаюсь ему и остаюсь одна. Доесть уже не могу — кусок в горло не лезет. Поэтому прибираюсь на кухне и, поднявшись к себе, решаю принять душ. Уже после этого звоню девочкам. Они, должно быть, в клубе фотографии. Так и есть. Обе визжат, как скучали, правда Сенджу достает меня в считанные секунды, потому что с хитрой улыбкой снова упоминает Хайтани. Ну, а когда я признаю́сь, что приехала с ним — там просто сразу на выход. Так и делаю, прощаюсь с ними до завтра и сажусь за домашку. Время проносится настолько быстро, что я, спохватившись за полчаса до встречи, начинаю торопливо собираться. Разумеется, светиться я не хочу, но если мне нужно прикинуться девушкой Рана, не должна ли я выглядеть более откровенно? Хотя все равно ничего у меня такого супер открытого нет, поэтому просто надеваю летнее платье, босоножки, причесываюсь и лечу из дома прочь. Сердце подозрительно трепыхается в груди. Мне и страшно и волнительно, но я не намерена отказываться от этой встречи. Не могу сказать, что чувствую влюбленность или еще что-то такое. Это, скорее, глубокое любопытство, сильная заинтересованность. Вот я и мчусь в Роппонги. Конечно же, опаздываю. Неудивительно, что здесь уже столько народу. У клуба мнусь, боясь подойти к охранникам, а потом внутри шевелится что-то смутное — воспоминание. Это ведь тот клуб! Я здесь танцевала! Меня тогда провели сюда окольными путями, дворами и переулками, и я не видела толком главного входа, к тому же улепетывала от Хайтани. Сейчас, глядя на темный угол здания, я снова слышу доносящиеся оттуда смех и болтовню, и хорошо узнаю́ это место. А еще у двери в клуб, рядом с охранниками, топчутся парни сомнительного вида. Теперь понимаю, мне лучше убраться отсюда подальше, ведь этот клуб — место сборища таких, как Ханма, именно по этой причине я тихонько шмыгаю за угол и стою там несколько минут. Периодически выглядываю, проверяю, рассосался ли народ у входа, но, нет, очередь растет. Периодически появляются парни в куртках Тосвы, а потом у меня перехватывает дыхание. Я вижу парня с мелированными волосами, на котором бомбер Вальхаллы, и тогда решаю переждать во внутреннем дворе, чтобы после этого вернуться домой. Хватит с меня этих шуточек. Сердце так и выпрыгивает из груди. К тому же во дворе, куда я продвигаюсь, слышны приглушенные голоса, и только подойдя вдоль стены здания почти к самой двери, я понимаю — там какая-то парочка. Они посмеиваются, перешептываются, потом слышатся влажные звуки поцелуев, затем снова они говорят громко, и я застываю в темноте, кое-что осознав. По коже бегут мурашки. Рядом со мной, справа за углом, стоит Ран, а с ним — Нана. Она хихикает, и я слышу, как они целуются. Ком в горле застревает, прежде чем я осознаю, что мне обидно. Но почему? Чувствую себя обманутой? Эта девушка изменила ему, а он стоит с ней здесь и спокойно целуется? Я чего-то не знаю об этом мире? За дверью клуба звучит трек, от которого, кажется, вибрирует все здание, а я прижимаюсь к стене, совсем рядом с ними, и, глядя в темноту, слышу: — Ты ведь скучал по мне, милый? — томно бормочет Акияма. Затем снова слышен чмокающий звук, и я морщусь, опустив голову. — А здесь? Здесь ты тоже скучал? Стыд накрывает меня полностью. Подташнивает. — Давай же, сладкий, я отсосу тебе… Зажимаю рот руками. Неприятно, отвратительно, мне противно! Надо уйти! Сейчас же! Но мои ноги не слушаются. Я продолжаю стоять на месте, спиной ощущая все то, чем они занимаются, будто я прямо там, перед ними. Превосходная парочка. Это реальность. Вот такая она гнетущая, грязная, и вот он — не романтический герой. Ни капли чистоты и невинности, все по-взрослому, больно, ошеломляюще откровенно, все так же… как тот поцелуй Хайтани. — Притормози, Нана. Я кое-кого жду. Голос Рана звучит низко. Щелкает зажигалка, и легкий ветерок доносит до меня аромат вишни. Я наконец отталкиваюсь от стены, намереваясь уйти, когда Акияма говорит: — Ждешь ту мелкую шлюшку? От возмущения резко оглядываюсь, едва не выскочив из-за угла, но вовремя прихожу в себя. — Она не шлюшка, — усмехается Ран. — Ты что-то путаешь. — Так ты ждешь Сано? Думаешь, если она — сестра Майки, я ничего ей не сделаю? — Не сделаешь. — Почему это? — Я не позволю. — Ты что, трахаешь ее? Урод. Я же обещала исправиться. Ты мне мстишь, да? — верещит Нана. Хайтани смеется и, видимо, нарочно раззадоривая ее, не отвечает. Я не хочу больше это слушать, но только отхожу на пару шагов, как вдруг слышу позади себя: — Эй! Ты кто? И резко срываюсь на бег. Несусь прочь сломя голову. Меня заметила Нана. Я бегу что есть силы в сторону аллеи, к противоположной стороне улицы. Вовремя вливаюсь в толпу на пешеходном переходе и, не имея понятия, следуют ли за мной, прорываюсь наконец к аллее. Здесь более пустынно, и местность менее освещенная. Я задыхаюсь от бега, но и не только от этого. Мне страшно от того, что я едва не клюнула на наживку Рана. То есть, нет же! Я клюнула! Я на крючке. Боже, какая дура, невыносимая дура. Что мне от него нужно? Он встречается с этой мерзкой девушкой. Я не должна даже думать о Хайтани, даже помышлять об общении с ним нельзя. А я… Мои ноги несут меня дальше — к противоположному выходу из аллее. Там станция. Я поеду домой. Иду быстро, хотя в боку уже колит. Прикинусь, что меня здесь и не было. Да и не будет Ран спрашивать. Он наверняка забудет обо мне уже после сегодняшней ночи. Ничего страшного. Это была хлесткая пощечина с его стороны, отрезвляющая. Так и должно быть. Я уже почти на другой улице, когда понимаю — сюда кто-то бежит. Встаю на месте и, вдруг задохнувшись от ужаса, резко оборачиваюсь и мгновенно оказываюсь в руках Хайтани, который с силой сжимает мои запястья. Он тяжело дышит и нервно смеется, с жадностью и любопытством впиваясь взглядом в мое лицо. — Ты была там, Кимико? — говорит он, и его тон слишком странный и пугающий. Словно Ран и зол, и перевозбужден одновременно. — Была? — слегка встряхивает он меня. Мои губы пересыхают от волнения. Я озираюсь по сторонам, стараясь скрыться от глаз парня, но он наклоняется и следит за каждым моим движением, перехватывая взгляд. Ему важно видеть мое лицо. — А? Кимико? Ты что, подглядывала за нами? Вдоволь насмотрелась? — Послушай… Ран-кун, это ошибка… Я все понимаю. Мог сразу сказать… — Что сказать? — улыбается Хайтани. Снова не понимаю его. Молчу. Мое сердце бьется так сильно, что он наверняка слышит это. Я трясусь, а он все не отпускает. Напирает и напирает. Так напирает, что в итоге я падаю на скамейку, а Ран ставит ногу возле меня, на край этой же скамьи, и облокотившись на колено, говорит: — Что я должен был сказать? «Кими, кажется, ты втрескалась»? Это я должен был сказать? Или, быть может, мне следовало держаться от тебя подальше? Но откуда мне было знать, что всего пару дней со мной — и ты уже моя? Забавно конечно. Я для этого совсем ничего не делал. Ну поцеловались разок, ну спас от придурков. Так мне за это заплатили… — За поцелуй не платили, — холодно произношу я, не сводя с него глаз. Мне так неприятно от его слов, что хочется убежать. — Это твоя инициатива… — Так это тебя подкупило? — почти с жалостью произносит Ран, и это похуже удара под дых. Я вскакиваю, отталкивая его, и кричу: — Да ты урод! Думаешь, ты мне настолько интересен, что я буду терпеть эти твои насмешки? Придурок! Мне плевать! — О? Правда? Хайтани подходит ближе. Заметив след от помады на его щеке, я в отвращении морщусь и отворачиваюсь, прибавляя: — Лицо хотя бы вытри, мерзость какая… — Кимико, — говорит Ран, мрачнея, и теперь смотрит на меня чуть исподлобья. — Тон попроще. Я не твой дружок, который будет слушать оскорбления. И давай-ка, домой чеши, пока не попалась Ханме. Уж он мелочиться не будет. — Да и ты не особо мелочился, — выпаливаю я, отворачиваюсь, переполненная горечью до краев, и добавляю еще более жестко: — Возомнил себя героем-любовником. Смотреть противно… И резкий рывок тут же выбивает воздух из моих легких. — Убрал! Руки! — выкрикиваю ему в лицо, и оказываюсь оторвана от земли. Захлебываюсь смесью эмоций, повиснув в руках Хайтани. Он впивается в мой рот, кусает мои губы, исследует языком, целует, сжимая туловище так, что мои ребра почти трещат. Мне дышать нечем. Я выкручиваюсь и запрокидываю голову, и тогда Ран прикусывает кожу на шее и подбородке, ставит меня на землю, запускает пятерню в мои волосы и целует с еще бо́льшим жаром. Целует бесконечно долго. Я стискиваю ткань его светлого джемпера. Чувствую все его тело. Ощущаю вкус вишни и табака во рту. У меня сводит скулы, тянет низ живота, болят груди от напряжения, когда вторая рука Рана нагло задирает подол моего платья, и он до боли мнет мое бедро. До синяков. Его твердый пах упирается в меня, и мои колени, бедра, каждая мышца — все дрожит. Хайтани доводит мое физическое состояние до той стадии, когда я перестаю понимать, что мы на улице. Его пальцы под моими трусами, они все еще на ягодицах, и он вдавливает меня в свое тело. Я держусь за его шею, тыльную ее сторону, потом за плечи, хочу прекратить, потому что не могу сделать нормальный глубокий вдох, и вдруг все действительно прекращается. Так же внезапно, как началось. Я, пошатнувшись, стою, будто пьяная, и таращусь на Хайтани. А он, отойдя назад, прикуривает. Вижу, как слегка дрожат длинные пальцы. Его глаза сверкают чем-то темным, скрытым, от чего у меня сводит живот. Ран выпускает струйку дыма и говорит севшим голосом: — Не так уж тебе противно, верно? Иди домой, деточка. И спасибо за помощь с Акиямой. Она купилась. И он, развернувшись, уходит первым. А у меня перед глазами все плывет. Я в оцепенении. Ран. Второй поцелуй с ним. Его руки и глаза. И… его возбуждение. Меня в этот миг словно в пропасть срывает. В груди все стягивается в узел. Я сжимаюсь, глядя Рану вслед. Да что за черт он творит?! Неужели не видит, что со мной так нельзя? Но… почему нельзя? Кто это сказал?