🌋Э•Н•О•Б•И🪐

Tommee Profitt, Beacon Light, Sam Tinnesz — Enemy Реки крови во мраке вечной ночи. Это всё, что осталось от когда–то цветущей и пышно зелёной планеты Мустафар. Маленький мир в прошлом служил источником большой Силы. Джедаи годами накапливали её, бережно используя для обучения новых учеников и оттачивания уникальных навыков до тех пор, пока возросшие в своём могуществе ситхи не ступили на дивную землю. Битва между светлой и тёмной стороной была столь жестокой и разрушительной, что привела к экологической катастрофе, притянув соседний газовый гигант, гравитационным сдвигом запустивший цепочку фатальных вулканических извержений по всей поверхности Мустафара. И теперь изувеченная печальной историей прошлого планета утопала в реках раскалённой лавы, таящей в себе ужасную и быструю погибель для любого, кто сделает малейший неосторожный шаг. Но смерть уже давно не пугала Оби–Вана Кеноби. Нестерпимый жар, исходивший от расплавленной огненной массы и расползавшийся по коже прицельно меткими, жалящими и довольно болезненными ожогами, осознанно игнорировался джедаем, даже близко не претендуя на главную угрозу его жизни. Тот, кто действительно являлся причиной истинного страха и отчаяния, оседающего горьким привкусом пепла на языке, в очередной раз замахнулся световым мечом над его головой с диким воплем, леденящим душу. Кеноби не мог поверить в то, что видел своими глазами вот уже во второй раз. Сначала голографическая запись с камер наблюдения транслировала, как его бывший падаван собственным световым мечом, не успевшим сменить цвет с ярко–голубого на неоново–красный, разрубил пополам хрупкие тела юнлингов, не способных противостоять тёмной стороне Силы в столь юном возрасте. Оби–Вану до сих пор казалось, что приглушённое эхо обеспокоенного голоса Йоды ещё звенит в ушах роковым предупреждением: — Если ты записи системы охраны откроешь, ждёт тебя боль только. А затем тонет в свисте меча, пронёсшегося в опасной близости от его правого уха. Магистр ловко уклонился от очередной попытки прервать его существование и изо всех сил вцепился пальцами в холодный металл станции, плывущей на всей скорости в разверзнувшуюся впереди пропасть. Открывшиеся перспективы на мгновенную смерть в пасти вулканического водопада уже не казались столь безумными, когда под свинцовыми веками, прикрытыми буквально на секунду в попытке перевести дух, промелькнул образ Палпатина и склонившегося перед ним в низком и до тошноты в горле преданном поклоне джедая, поправшего всё хорошее, что Оби–Ван все эти годы пытался взрастить в нём. — Ты славно потрудился, мой новый ученик. Теперь, владыка Вейдер, ступай и принеси мир Империи. Он не знал, что ещё помимо губительных слов лживого канцлера могло так сильно ранить его. Пожалуй, только глаза бывшего соратника, добровольно утопившего небесную синеву радужек в золотом блеске тёмной Силы, сохранили за собой способность проделать дыру размером с Галактику в когда–то стойком сердце Кеноби. И теперь своим ничем не замутнённым взором он видел то, чего не захотел признать в Храме под пристальным вниманием Йоды. Энакин Скайуокер, его особенный во всех смыслах падаван, Избранный джедай, олицетворявший знамя мира и покоя в растерзанной чужими амбициями Республике, оплот силы и смелости, неиссякаемая надежда на долгожданную победу, оказался гнусным предателем. Мысли о том, как он мог быть настолько слеп и опрометчиво невнимателен к таинственно–загадочному поведению Энакина, предпочитавшего в последние месяцы хранить угрюмое молчание и одаривать его тяжёлым как банты взглядом на любой незамысловатый вопрос, терзали Оби–Вана всё то время, пока он пытался перебраться с обречённой на падение станции на обрубленный кусок не успевшего каким–то чудом расплавиться металла. Направив потоками Силы свой импровизированный плот в сторону единственно целого островка земли, полностью покрытого застывшей магмой, магистр замер изваянием, вглядываясь в яркие всполохи лавы с затаившейся надеждой на то, что Скайуокер всё же избежит незавидной участи рухнуть вниз и выберется живым. Он с непонятно откуда взявшимся облегчением, за которое успел трижды мысленно проклясть себя, наблюдал за тем, как новоявленный ситх подчиняет себе рабочего дроида и приближается к нему на расстоянии вытянутой руки, явно дрогнувшей в желании прикоснуться к раскрасневшейся коже исказившегося в гневе лица напротив и в попытках стереть всю ту ненависть и злобу, направленные только на него, Оби–Вана. Отрезвляющая мысль вырвалась приглушённым посторонними шумами признанием: — Я плохой учитель, Энакин?! — животрепещущий вопрос разбился о непоколебимый разворот плеч Скайуокера, приготовившегося к новой атаке, но остановленного тщетной попыткой воззвать к его разуму. — Я плохой учитель. Кеноби не видел облаков над головой, лишь густые и плотные завихрения тёмного пара, но если бы они еще сохранились в гиблой атмосфере Мустафара, то его явно накрыло бы сверкающими молниями и оглушающим громом. Энакин лихим прыжком перебрался на плот, где стоял магистр, и накалил пространство между ними до предела свой невыносимо давящей аурой. — Как я не догадался, что джедаи замыслили переворот?! — прорычал он, разбрызгиваясь слюной и позволяя пучине своих неконтролируемых эмоций накрыть себя с головой. — Энакин, канцлер Палпатин — злодей! — в бессилии прокричал Оби–Ван, не понимая, как можно не замечать столь простую и очевидную правду. Неужели, он так плохо воспитал своего бывшего падавана, что тот не смог сразу распознать коварство в приторно–сладких и пропитанных насквозь ядом речах Палпатина?! — На мой взгляд, это джедаи злодеи! Костяшки тонких и длинных пальцев уцелевшей руки Скайуокера сильнее сжались на рукояти джедайского оружия, и Кеноби наконец понял, что этот бой был проигран им уже очень–очень давно. — Тогда ты обречён, — выдохнул магистр, занося свой меч. Услышав свистящее: — Тебе пришёл конец, учитель, — он подавил в себе дрожь от столь дерзкого и неподобающего в сложившейся ситуации обращения к себе и вступил в ожесточённый бой с человеком, которого до сих пор любил. Оби–Ван бросил всю свою мощь на то, чтобы противостоять крепким ударам Энакина, обрётшего Силу ситха и теперь явно превосходящего его в ней. Их бой, такой же ослепительно яркий и воистину пугающий, подогревал градус и без того испепеляюще горячего окружения до небывалых температур. Ведомый силой плот достиг своей цели и Кеноби сделал единственное правильное решение — совершил обратный прыжок на твёрдую поверхность позади себя, выставляя перед собой меч и вынося приговор новому врагу: — Всё кончено, Энакин! Я стою выше тебя! Но тот совсем не выглядел побеждённым или же огорчённым своим стратегически невыгодным положением. С самодовольной ухмылкой, вызвавшей нестерпимый зуд в кулаках Кеноби, Скайуокер задрал подбородок и медленно процедил: — Ты недооцениваешь мою мощь… Отчётливо понимая, что бывший падаван и новоиспечённый ситх в одном лице просто так не сдастся без реванша, магистр перебил поток высокомерной речи и предостерегающе молвил: — Даже не пытайся. Но тут же упал на колени, сражённый адской болью, въевшейся в каждый уголок его натренированного многочисленными сражениями тела. Кеноби не сразу понял, что именно произошло и кто подлым, но достаточно метким ударом в спину уложил его на землю. А когда Сила, верной подругой кинувшаяся на подмогу и ослабившая вражеское воздействие, спасла от очередного удара и помогла обернуться, то он столкнулся лицом к лицу с Палпатином и его молниями, словно сарлакки впивающимися в его непроизвольно дрожащую плоть, заметно истощённую выматывающим боем с Энакином. С противным смехом бывший канцлер ещё минуту подвергал Оби–Вана излюбленным пыткам, а затем особенно мощным разрядом откинул того на метр назад прямо к ногам Дарт Вейдера, который уже успел покинуть плот, позволяя тому на глазах магистра утонуть, унося за собой в недра раскалённой массы последнюю надежду на побег. Привычный голубоватый свет джедайского меча уткнулся в его горло, предвосхищая любые действия, обдуманные и не очень. Сопровождая свой выпад издевательским цоканьем языка и несдержанно ликующей улыбкой, Энакин пнул Кеноби под рёбра носком сапога, искренне наслаждаясь незаслуженно подлой победой над бывшим учителем, и с мрачным весельем молвил: — Гордыня привела тебя к поражению, Оби–Ван. Твои длительные переговоры на Внешнем кольце так и не научили тебя внимательно слушать собеседника, а уже потом кичиться Силой, не так ли? Смотреть в ухмыляющиеся и равнодушные к происходящему глаза Скайуокера было попросту невыносимо, и магистр, подавляя стон, скосил глаза на Палпатина, не меньше своего нового ученика наслаждавшегося позорным, по его мнению, падением джедая. — Ты проиграл, Кеноби. Я поклялся Силой, что отберу у твоего треклятого Ордена всё. Орошу святые стены Храма кровью и превращу непокорную Республику в великую Империю, достойную своего правителя. — Правителя? — превозмогая пронзающую насквозь боль в сломанных рёбрах и сплёвывая кровь в тёмные сгустки затвердевшей магмы под собой, джедай предпринял последнюю попытку образумить Энакина. — Вас разве не двое? Он знал, что после того, как выронил из твёрдой руки свой меч и распластался словно мешок криффового дерьма у ног бывшего падавана, его слова будут выглядеть скорее жалкой попыткой оттянуть собственную кончину, чем чем–то вроде действенной провокации, но где–то там, внутри измождённого пытками солнечного сплетения, где Сила ещё билась об уцелевшие участки грудной клетки, уговаривая поступить по–джедайски и насадится грудью на мерцающий голубым световой меч, не позволяя врагам и дальше изгаляться над его достоинством и честью, ещё теплилась слабая надежда на то, что Энакин прислушается к нему и поступит пусть и поздно, но правильно. Но иногда надежды, это всего лишь надежды, как любил поговаривать магистр Винду, будучи особенно недоволен звучанием этого слова в отчётах по итогам спасательных миссий Оби–Вана, и потому он нисколько не удивился, когда Палпатин скрыл праведное негодование в грозном оскале ставшего ещё более уродливым лица: — Дарт Вейдер станет моей правой рукой и поведёт нашу объединённую армию клонов в бой… — Да прибудет с ним Сила, — огрызнулся Кеноби, тотчас сгибаясь в позе младенца, когда новый пинок метко прилетел со стороны Скайуокера. — Не смей перебивать Повелителя, ты, подлая джедайская крыса! Истерический и лающий от боли смех всё же сорвался с окровавленных губ Оби–Вана, через силу выдавшего: — Из подлого здесь только ты, Энакин. Новый разряд молний прошёлся по всему телу и великодушно подарил магистру долгожданную потерю сознания, перед которой он всё же успел уловить разгневанные слова Палпатина, отпечатавшиеся в памяти ало–красными буквами: — Как смеешь ты называть нового Лорда ситхов столь презренным именем! Теперь он могущественный и непобедимый Дарт Вейдер, а Энакина Скайуокера больше нет. Оби–Ван, откровенно не понимая, почему ещё дышит, находясь всего в миллиметрах от острия меча своего бывшего ученика, провалился в долгожданную тьму с единственной мыслью: — Палпатин прав, Энакин Скайуокер действительно умер для меня.

***

MIIA — Dynasty Как оказалось, легко рассуждать о смерти, когда твой желудок набит до отказа. Оби–Ван предположительно третий день находился в герметичном изоляторе, стерильном и обособленном от внешнего мира настолько, что не то, чтобы определить точное место его заключения, а даже приблизительное время суток было практически невозможно. Безусловно, его морили голодом и мучили жаждой. Ни одна живая душа с момента пробуждения магистра не соизволила поинтересоваться состоянием пленника или как–либо удовлетворить его базовые потребности в еде, воде и болеутоляющих. Кеноби был благодарен уже за то, что в дальнем углу помещения хотя бы находился сортир, избавивший его от безысходного и позорного испражнения под себя. Умудрённый опытом джедай, попадавший в передряги и похуже в течение своего длительного пребывания в многочисленных миссиях и порой опасных для жизни переговорах с чужеродными, агрессивно настроенными расами, морально приготовился к подобному раскладу вещей, как только очнулся от, как ему казалось, своего самого страшного ночного кошмара, который на деле оказался отвратительной явью. Осмотр своего нового негостеприимного пристанища в форме кубической небольшой клетки с ослепительно белыми стенами он произвёл в первые пять минут пробуждения, стойко игнорируя желание ноющего и пока ещё не восстановившегося тела отлежаться после прямого столкновения с явившим себя Повелителем ситхов и его извращённым способом пытать врагов разрядами тока. О гематомах, расползшихся по коже буро–лиловыми уродливыми пятнами, приобретёнными в результате взыгравшей в крови навязанной ненависти его бывшего падавана к джедаям Кеноби вовсе старался не думать. Пытаясь найти уязвимости в строении или стыках между стенами и единственной входной дверью, намертво запечатанной снаружи, Оби–Ван невесело хмыкнул, осознавая, что ловушка для столь ценного пленника была спроектирована настоящим профессионалом своего дела. Он бы нисколько не удивился, если бы она была делом рук Энакина. Конструкция, в центре которой Кеноби очнулся от гнетущего забвения, была явно чувствительной к Силе, вот только не к светлой. Кеноби всей своей джедайской сутью ощущал, как поверхность куба гудит, словно улей разбуженных и разъярённых бизикианских шершней. Ситуацию значительно ухудшал тонкий слух магистра, абсолютно ничего не улавливающий при этом. Восприятие невидимой оболочки его камеры находило отклик в недовольных всплесках Силы, норовившей сбросить с побледневших запястий и натруженных лодыжек металлические браслеты из бескара, которые, Оби–Ван мог поклясться собственным световым мечом, были как–то связаны с общим устройством клетки. Непроизвольная дрожь прошила насквозь от мыслей о том, сколько всего можно совершить с его телом, если привести всю схему в действие. Наверняка, Палпатин вне себя от радости, эксплуатируя по полной таланты нового ручного гения астромеханики. От одного только воспоминания о том, как Энакин склонил покорно голову перед злобным узурпатором, хотелось выблевать израненные меткими ударами внутренности, но Кеноби пытался максимально абстрагироваться от отравляющих разум эмоций, которые губительно влияли на Силу, взывая к чувству отмщения, противоречащего одному из столпов Кодекса, ведь верный своему делу джедай не ищет мести. Вместо этого он с тихим вздохом расположился в центре комнаты, больше похожей на будущую разделочную доску, начищенную до блеска, и попытался через медитацию прийти к первоисточнику всех возникших на его нелёгком джедайском пути проблем. Падме. Бедная девочка ещё не знала, на какую скользкую и кровавую тропу встал её любимый мальчик из Татуина. Квай–Гон, с добродушной улыбкой на лице любил вспоминать, как маленький Эни отреагировал, когда впервые увидел юную девушку. Ангел, так он назвал прекрасную Амидалу. Его наставник всех вокруг приводил в восторг этой очаровательной историей знакомства Избранника и сенатора Набу, искренне недоумевая, почему у Оби–Вана она не вызывает такую же ответную и радушную улыбку на губах. Но Кеноби уже тогда подозревал. Предчувствовал. Предвидел. Пусть и не так явно, но всё же. Где–то на затворках сознания Сила шептала, что его бездействие приведёт к катастрофическим последствиям. И от того так паршиво было сейчас на сердце — не уберёг. Он опрометчиво закрывал глаза на многие аспекты запретных отношений его падавана и королевской особы, беспечно считая, что Энакин перерастёт столь непристойную для джедая привязанность. Ох, как же он ошибался. Оби–Ван понятия не имел, что именно пообещал Палпатин своему новому ученику, но был абсолютно уверен, что именно Падме послужила той самой первопричиной, по которой Скайуокер обратился к тёмной стороне Силы. И если бы только магистр был более внимателен и чуток к внезапно изменившемуся поведению бывшего падавана, возможно, беды можно было бы избежать. Но интересы Республики всегда были на первом месте. Именно они затуманили разум всего Ордена джедаев, создавая хрупкую иллюзию того, что их крепкое и нерушимое братство способно предугадывать и преодолевать любые угрозы галактического масштаба. Кеноби не мог не испытывать жгучее чувство стыда за то, что был так увлечен делом о поиске умело скрывающегося ото всех предводителя ситхов и упустил по своей вине из виду сомнения, терзавшие душу Энакина. Он чувствовал, как они нарастающими, бурлящими реками сносят привычную плотину стойкости, покорности и уверенности Скайуокера. Всё чаще его Сила была неспокойной, нестабильной, не такой, как обычно, и Оби–Ван обманчиво просто и быстро списал свои наблюдения на крайне амбициозные запросы Избранного, которые Совет не смог удовлетворить с той скоростью отдачи, которой его ученик желал от них. От него. Оби–Ван дал клятву покойному наставнику, что обучит Энакина всему. Не отвернётся, не отречётся и не бросит на произвол судьбы вне зависимости от итогового решения Ордена. Ему не стоило позволять так быстро разрывать узы ученика и учителя, которые Энакин подозрительно легко и стремительно обрубил с ним сразу же, как перестал быть падаваном и взвалил на свои плечи звание рыцаря слишком рано. Избранного нужно было определить на следующую ступень обучения у гранда–мастера Йоды, и тогда, возможно, тот смог бы в силу своего многолетнего опыта и вековой мудрости вовремя разглядеть скрытую угрозу, затаившуюся в глубинах мировоззрения Энакина. Ему не следовало давать обещание Джинну, которые он не смог сдержать. Оби–Ван не справился. Он возжелал, чтобы пол под ним разверзнулся и поглотил целиком, похоронив глубоко под землёй и оставив лишь память о доблестном, смелом магистре Кеноби, верном защитнике Республики и демократии, талантливом Переговорщике, а не о джедае, не справившимся с обучением своего падавана и допустившим у последнего мысль, что лучше обратиться к тёмной стороне Силы, чем просить о помощи у собственного наставника. Беспощадная к его мольбам реальность согнула обычно стойкую и ровную спину, вынуждая прошептать: — Квай–Гон, прости меня. И вздрогнуть, услышав в ответ: — Тебе не кажется, что извинения явно запоздали? Твой мастер мёртв, и навряд ли поможет после всего, что ты сделал. Кеноби поднял воспалённый взгляд на Энакина, почти бесшумно проникнувшего в его изолятор, и нахмурился, сохраняя красноречивое молчание. Усмехнувшись, ситх махнул рукой, и один из клонов за его спиной пришёл в движение, размещая поднос с небольшим количеством еды и воды на пол. Наблюдать за бездумным подчинением теперь уже имперских штурмовиков, бывших ещё вчера верными друзьями и помощниками в нескончаемой войне, было столь же невыносимо, как и стоять лицом к лицу с Дарт Вейдером, стёршим в космическую пыль свою прежнюю фамилию. Не шелохнувшись, хотя жажда и голод уже начали постепенно терзать осунувшееся и истощённое последней схваткой тело, Оби–Ван поднялся на ноги, чтобы не позволять бывшему падавану смотреть на него снизу вверх. Несмотря на то, что это было совершенно бесполезно, и магистр знал об этом, ведь Избранный обогнал его в росте ещё тогда, когда они являлись друг другу учителем и учеником, упрямо хотелось установить с подлецом хотя бы видимость зрительного контакта на одном уровне глаз. Отослав клонов и приказав им закрыть за собой дверь, Энакин скрестил руки на груди и уткнулся плечом о стену, сканируя джедая перед собой убийственным взглядом. Зловещая тишина не тяготила на удивление, лишь вызывала непривычную горечь во рту Оби–Вана, который всё же не выдержал первым. — Тебе стоило убить меня на Мустафаре, Энакин. Молодой ситх не шелохнулся и не сдвинулся и на миллиметр. — Смерть — слишком простое наказание для такой дряни, как ты. Его голос, уверенный в своей правоте и непоколебимый, с новыми нотками жестокости и бессердечия, ранил Кеноби намного больше, чем оскорбления подобного рода. — Бесполезно пытать меня. Что бы ты ни сделал, я так просто не сдамся! Магистр не был наивным, чтобы действительно поверить в остатки хоть какой–то привязанности Скайуокера к нему, как к наставнику, несущей в себе последнюю возможность остаться в живых. О, нет. Дарт Вейдер не разрубил его световым мечом и не удушил возросшей Силой лишь по одной причине — ситху что–то нужно было от Оби–Вана, но он пока слабо представлял, что именно. — Это мы ещё посмотрим. Наконец, отлипнув от стены, Энакин опалил его презрительным взглядом и недовольным голосом бросил: — Советую подкрепиться как следует, — кивком он указал на поднос, который у пленника не собирали отбирать, что вызвало у Кеноби новую волну подозрений, не укрывшихся от внимательных глаз напротив. — Пища не отравлена, — золотой ободок радужек, заключивший в плен расширившиеся в безумии зрачки, опасно заблестел в свете галогенных ламп. — Пока что. Наша следующая встреча потребует всех имеющихся у тебя сил. Оби–Ван мог ответить дерзкое: — Да пошёл ты. Или гневное: — Не смей угрожать мне, щенок. А ещё: — Засунь эти жалкие угрозы в свою ситхову задницу. Но всё же переборол себя и предпочёл сохранить джедайское спокойствие и тем самым утереть нос зарвавшемуся бывшему падавану, лишний раз напоминая о ставшей слишком огромной разнице между ними. Тем не менее, от Дарт Вейдера не укрылась внутренняя борьба, нашедшая выход на уровне микромимики Кеноби, и это позволило ему удалиться с тихим злорадством на лице. Магистр же, не доверяя ногам, присел на холодный пол и глубоко задумался, тщательно скрывая истинные эмоции и не желая, чтобы они вырвались наружу, став достоянием камер наблюдения, наверняка вмонтированных и замаскированных под обычное покрытие стен. Увы, новоиспечённый Лорд ситхов не выдал причину, по которой Оби–Ван требовался Палпатину живым, хотя постепенно начал догадываться самостоятельно, и догадки эти его ой как не радовали. Однако, повышенный уровень тревожности немного разбавился новым радостным знанием о том, что вход в его камеру был завязан на автоматике, которую можно повредить при должной подготовке. Вздохнув и нехотя приблизив к себе поднос с едой, вкус которой навряд ли почувствует, Кеноби про себя усмехнулся. Все злодеи до единого допускали одну и ту же глупую ошибку в отношении своих пленников — выдавали пропитание в пластиковой посуде, которой нельзя было навредить себе в критичной для здоровья мере. Но кто сказал, что её нельзя использовать для изготовления заточки?