Позволь откусить от тебя кусочек.

Тёплые ладони обхватывают его лицо, крепко держат. Не то, чтоб Джинву сопротивлялся, но ощущать нечто подобное всё еще несколько непривычно. У существа перед ним – почти белая кожа, бескровные, лишь слегка розоватые губы и блёклая синева под темными, мерцающими глазами. Создание, стоящее ближе, чем в шаге от него, кажется воскресшим из мертвых, жертвой реаниматора из известных Лавкрафтовских произведений. Но его руки всё же теплые. …возможно, именно это каждый раз заставляет Сун Джинву замирать кроликом, когда Докча позволяет ему ощутить призрачное тепло своих прикосновений. - Что ты делаешь? – спрашивает спустя небольшую паузу «Игрок», когда чужие пальцы проводят по его скулам, стискивают острый подбородок с неожиданной силой, а потом снова скользят выше. Он может поклясться, что с каждым мигом нажим становится всё сильнее, и даже задаётся вопросом, точно ли нет у его странного спутника коготков? Кажется, его что-то царапнуло. - Ты меняешься всё сильнее, - если это и ответ, то весьма непонятный. Докча странно поворачивает голову, не отводя при этом взгляда от его лица, и Джинву отмечает, что вот она, еще одна странность. Неважно, как Докча будет склонять свою голову, поворачиваться – его взгляд всегда прикован к нему. И это выглядит даже жутковато. Словно у тех зловещих кукол из фильмов ужасов, что одержимы неведомым злом и всегда наблюдают за своими жертвами. …Джинву всё еще никак не привыкнет к этому всепоглощающему вниманию со стороны странного существа невесть откуда. …но он пытается, да. Он пытается. - Это плохо? – тонкая бровь Сун Джинву приподнимается, когда молодой мужчина слышит это. Докча тихо мычит себе под нос, чуть щурясь. - Ты становишься всё красивее, - пальцы проводят под глазами «Игрока», ласкающе поглаживают по щекам. – Всё совершеннее. И есть нечто пугающее в этих мягких интонациях. Джинву прикрывает глаза, не отводя взгляда от нелюдя, прекрасно понимая подтекст этой мягкости. …тот недоволен. - Тебе это не нравится? – спрашивает Охотник с оттенком интереса, склоняя голову к плечу. Докча хмыкает и намекающе усиливает нажим пальцев, вынуждая его вновь выпрямиться. - Почему же? – что-то есть неправильное в этой улыбке, и Сун Джинву ощущает инстинктивное желание вырваться, но заставляет себя стоять на месте. Чужие пальцы касаются его лица, оглаживают скулы, подбородок, касаются переносицы, проводят по губам. В этих прикосновениях есть нежность, но именно она и пугает, именно от неё и не по себе. Докча не из тех, кто будет мягок и нежен. Он – создание иного порядка, иного мышления. Нежность и мягкость от него не сулят ничего хорошего. …к этому Джинву тоже пытается привыкнуть. - Такое идеальное лицо… Четкие пропорции, всё так совершенно, - нелюдь улыбается уголками рта, немного вежливо, чересчур настораживающе. – Никаких изъянов… Всё так симметрично и правильно… Он давит пальцами на щеки мужчины. Джинву чувствует, как что-то впивается в его кожу. - Истинное «золотое сечение». …значит, у него всё же есть когти. - Джинву-я, знаешь, когда лицо человека лишено изъянов? Докча улыбается ему, почти что любяще, и внутри Охотника странно тянет, не болезненно, но так тревожно. - Когда человек мёртв. Сун Джинву ощущает, как по его щекам течет что-то горячее. Металлический запах щекочет ноздри. Чужие когти вспарывают кожу на его лице, проводят борозды. И это на удивление не больно – не так больно, как ожидалось, как хотелось бы. Джинву смотрит на существо перед собой. На существо, которому нравится возрастающее совершенство его лица, но которое явно недовольно тем, что это совершенство принадлежит кому-то не живому. На существо, что пытается это исправить – одному ему понятными способами. Царапины пощипывает. Кровь струится по шее и впитывается в воротник рубашки. Джинву чувствует беспокойство своих Теней, то, как они ворочаются в его подпространстве. …он игнорирует их. - Теперь лучше? – Охотник смотрит в глаза нелюдя, что касается его увечий с каким-то странным чувством удовлетворения. Тот кажется более расслабленным, чем раньше. Более спокойным. - Да. Теперь у тебя есть изъяны. Докча улыбается. Немного лукаво, слегка коварно – и это куда привычнее чужеродной вежливости. Его прикосновения приобретают нечто самодовольное. …так скульптор мог бы ласкать своё творение, которым невообразимо доволен. - Теперь в твоём совершенстве есть жизнь, - нелюдь почти что урчит, и Джинву позволяет уголкам рта чуть приподняться. Скоро все эти глубокие царапины, покрывающие его щеки, затянутся сами собой, словно ничего и не было. И снова его лицо станет тем самым «золотым сечением», которое так раздражает Докчу, заставляя его пальцы вновь ложиться на чужие скулы и впиваться в них когтями. Джинву совсем не против. В какой-то степени, он находит это даже милым. …то, как это существо, что кажется воскресшим из мертвых, пытается сохранить в нём как можно больше жизни.