***
Ничем не отличающийся от предыдущих вечер. Сумерки давно окутали улицы, а через открытое окно вместе с осенней ночной прохладой поступал дорожный шум. Женщина вертела бокал красного сухого вина в руках, думая, сколько еще она сможет вынести. Чан не хотел ложиться спать, пока не увидит папу. Долго капризничал. Хван не могла уложить его целый час, обещая, что папа зайдет к нему утром. Ей самой хотелось в это верить. Джисон не приехал к ужину. Написал сообщение, что задерживается на работе допоздна. Очередная ложь, на которую Хенджин закрывает глаза. Экран телефона освещает полутемное пространство гостиной. Уставшими глазами пробегается по имени звонящего, делая глоток вина. Немного удивлена, но это был вопрос времени. Как она и говорила: «за последствия кто-то должен отвечать». Принимает вызов и подносит телефон к уху. — Минхо мне рассказала. Про вас. — Голос был серьезен. Хенджин вздыхает, не зная, что должна сказать. — Как ты могла? — Ты же знаешь, что для секса нужно двое, Сынмин. Я ее не принуждала. Она сама захотела. — Говорила спокойно. Алкоголь действовал усыпляюще, притупляя эмоции. — С тебя это ответственности не снимает. Ты взрослая женщина… — Она, между прочим, тоже. Да и давай на чистоту. Как будто ты ни разу не изменял. — Если твой муж изменяет, это не значит, что все такие, — Ким медленно, но верно закипал. Откровенно говоря, это наверно самый неприятный разговор за всю его жизнь. — Свою семью разрушила, решила и мою тоже? Ладно Джисон всегда был непостоянным, но ты… Хенджин… Опустилась до его уровня. И то, он хотя бы не спит с твоими подругами. Хенджин молча выслушивает всю желчь и впитывает каждую каплю. Заслужила. Определенно. Первая слеза скатывается вниз по щеке и растворяется на футболке. А следом еще и еще. Сынмин осознает сказанное за время затянувшегося молчания. — Джинни, я не… — Нет-нет, ты прав. Конечно. — Хван начинает нервно смеяться, размазывая туш по всему лицу дрожащими руками. — Передай Минхо, что мне жаль. Я не хотела влезать в вашу семью. Ответ она уже не слышит. Телефон летит в ближайшую стену. Туда же следом отправляется бокал и недопитая бутылка вина. Из груди вырывается отчаянный крик. Истерикой накрывает как бетонной плитой, затрудняя дыхание. Сметает безделушки с комода, рамки с фотографиями с грохотом разбиваются о пол. Было невыносимо больно где-то глубоко внутри. Хотелось выдрать эту боль с корнем, но она продолжала лишь рыдать, пока не закончились силы. Истерика исчезла также внезапно, как и наступила. Чанбин нашел маму в кругу стеклянных осколков в углу гостиной. Она обнимала колени, уткнувшись в них лбом, разодранными в кровь руками. Сперва пришлось успокоить младшего брата, напугавшегося резкого шума. Сейчас Чан дремал у старшего в комнате под спокойную музыку, льющуюся из динамиков наушников. — Мама? Мам… — Не подходи. Можешь пораниться. Чанбин не слушает. Аккуратно ступает по полу, устланному стеклом, подбираясь ближе к матери. Приседает напротив, берет ее лицо в свои ладони и утирает растекшуюся туш. Обхватывает запястья, осматривая повреждения, замечая раны на коленях. Он видел маму в разных состояниях: расстроенную, злую, плачущую, ругающуюся. Но такую разбитую – никогда. Сердце болело за нее. Юноша помогает ей подняться и ведет в спальню, захватывая по пути аптечку. Хенджин ничего не говорит, молча следуя за сыном. Чанбин проверяет, не осталось ли где стекла, обрабатывает каждый порез на руках и ногах, обматывает бинтами ладони и стирает оставшуюся косметику. — Как Чанни? — Я уложил его в своей комнате. Пусть поспит со мной. — Чанбин, прости… — Это из-за отца? Он снова не придет домой? — Дело не в нем. Сейчас не в нем… Я поругалась с Сынмином, — Хенджин смотрела на свои перевязанные ладони, которые Чанбин продолжал держать в своих. — Что? С дядей? Вы ни разу не ругались, — у юноши вертелся на языке вопрос, но он не стал его задавать. Это не его дело, да и вряд ли мать стала бы с ним делиться тем, что у них произошло. Факт остается фактом: женщине было паршиво и больно. За все двадцать лет дружбы у Кима с Хенджин действительно не было конфликтных ситуаций. Могли поспорить, повздорить, но настолько – нет. На душе от этого становилось еще гаже. Хван теряла близких людей одного за одним. И только по своей глупости и вине. Сейчас она благодарна, что сын не задавал лишних вопросов, а лишь оказывал немую поддержку, сидя рядом. — Знаешь, мам, мне нравится одна девушка. Из старших классов. Я бегал за ней больше трех месяцев, и она, наконец, согласилась встречаться со мной. ―Решает завести разговор на отвлеченную тему. — Ох, милый, это…замечательно. — Хенджин в очередной раз потерла свои и без того опухшие глаза и пыталась поправить торчащие во все стороны волосы. Чанбин никогда не делился с ней чем-то настолько личным, поэтому грудь наполнило трепетное чувство. Как будто она стала на шаг ближе к своему сыну. — Я вас как-нибудь познакомлю. Она тебе понравится. Аён, конечно, с характером, но милой тоже может быть. У юноши глаза влюбленно заблестели, как только он начал рассказывать про девушку, которая ему нравилась. У Хенджин тоже когда-то так искрились глаза. Сейчас же в них ледяные разрушающие глыбы. Женщина вспоминает о глазах Минхо, горящих самыми светлыми чувствами. Она не пыталась растопить чужие ледники, а просто забралась на верхушку и тихонечко сидела, смотря, как разбиваются волны о холодные скалы. Может именно поэтому Хван решилась на то, на что не должна. В ушах стоял голос Сынмина и его колючие фразы. Снова стало больно. — Я не против, — вымученно улыбнулась, крепче сжимая чужие пальцы, успокаивающе ее поглаживающие. — Расскажешь, что ей нравится, чтобы я попробовала это приготовить. Ну или хотя бы заказать, — поспешила дополнить Хван, видя осуждающий взгляд напротив. Да, готовить она не умела, чего уж скрывать. — Давай-ка спать, мам. Ты очень устала, поэтому тебе надо отдохнуть, тем более у тебя завтра суд. Я уберусь в гостиной, не переживай. Чанбин помогает матери забраться под одеяло, целует в макушку и прикрывает за собой дверь, выключая свет. Успокоительное, споенное ей накануне, должно начать действовать. Хенджин лишь на пару минут задумалась о том, придет ли Ким завтра на суд или ей и это придется выносить одной. Завтра, наконец, решится то самое дело об авторских правах, которая затянулось на две недели. Хотя на самом деле Хван уже все равно на исход, главное, чтобы Сынмин пришел и они смогли нормально поговорить. А им нужно поговорить.***
Блеклые солнечные лучи пробивались сквозь серые тучи и отражались о ряд стёкол внушающего здания. Люди сновали туда-сюда, погруженные в свои проблемы и заботы. Им было абсолютно все равно друг на друга. Сигналили машины, звонили телефоны – непередаваемая какофония звуков, присущая огромному мегаполису. Женщина стояла справа от входа, поодаль, и нервно посматривала на наручные часы. Впилась в папку с документами до побеления костяшек пальцев. Глаза бегали от одной круглой колоны к другой, ища тёмную макушку. Времени оставалось совсем мало, поэтому Хван была вынуждена зайти внутрь и направиться в нужный зал. Может быть, пробки на дорогах его задерживают? Оттягивает последние минуты, поправляя макияж и разглаживая мнимые складки на костюме в уборной. Медленно петляет по бесконечным коридорам с множеством дверей. Сзади слышится быстрый стук каблуков. — Хенджин! — женщина оборачивается на знакомый голос, и нескрываемая волна облегчения прокатывается по её лицу. — Прости, попал в пробку. Идём. Сынмин никак не комментирует перебинтованные руки подруги, хотя Хенджин ждала, что он что-нибудь скажет. Но мужчина продолжал молча идти плечо к плечу, изучая документы в последний раз перед все решающем судом. Он был абсолютно спокоен, очень уставшим и задумчивым. Хван же наоборот выглядела достаточно бодро для человека, перенесшего истерику этой ночью. Ким даёт несколько наставлений, объясняет некоторые вещи и заверяет, что все будет хорошо. Он всегда умел разделять работу и личную жизнь. А женщина рядом с ним сейчас является его работой. Толкает тяжёлую деревянную дверь и пропускает подругу вперёд, оставляя все волнения в коридоре. Через пару часов они вновь ступают на белоснежные ступени, вдыхая свежий осенний воздух. Приходится запахнуть пиджак, так как легкий ветерок пронизывал вечерним холодом. Пара друзей спускается по направлению к парковке, пребывая каждый в своих мыслях. Сынмин облегченно ослабляет галстук и кидает взгляд на женщину рядом, отмечая бледное лицо и тяжелое дыхание. Дело выиграно, редакция понесет наказание, можно расслабиться и поехать отмечать, но стена, выросшая между этими двумя всего за одну ночь, не давала дышать полной грудью, сдавливая обидой и непониманием. — Сынмин, я… — не выдерживает Хенджин затянувшегося непривычного для них молчания и решает заговорить первой. — Чувствуешь запах? — Хван замолкает и наполняет легкие безвкусным воздухом. Не понимает. — Запах выигранного мной дела. — Мужчина усмехается и останавливается на широком тротуаре, так и не дойдя до машины. — Я жду свою награду. — Его серьезное лицо весьма озадачивает. Хенджин делает вид будто вспомнила нечто важное и начинает искать в небольшой сумочке кошелек, но получает легкий щелбан в лоб. Поднимает голову и смотрит удивленно. В другой ситуации она немедленно бы ответила, сейчас же просто стоит, хлопая густыми ресницами. — Совсем глупая? Ужина будет достаточно. Идем. Ким невесомо обхватывает чужую ладонь своей, чувствуя кожей шершавые бинты. Фиксирует мысль расспросить об этом позже, продолжая тянуть подругу за собой в сторону рядов с кафе и магазинами, начинающимися заполняться людьми. Зажигаются первые уличные фонари. Они пробыли не так долго в здании суда, но осень уже берет свое, отмеряя дни по-своему короче. Хенджин только и успевает цеплять глазами витрины и читать названия, быстро стуча каблуками по каменной плитке. Но через долгие полчаса таких брождений она останавливается около очередной стеклянной двери, заглядывая внутрь через окна. Сынмин, потеряв тепло в ладони, тормозит следом, подходя ближе. — Она все еще работает, — выдыхает тихо женщина, пока мысли наполняют воспоминания школьных и студенческих времен. Ким подтверждающе кивает больше сам себе и выставляет руки вперед в приглашающем жесте. Они вместе заходят. В нос сразу же ударяют запахи свежеприготовленной еды и заваренных трав. Здесь всегда было тепло и необычайно уютно для закусочной посреди шумной улицы, полной туристов и прогуливающихся местных. Хенджин осматривается и понимает, что здесь ничего не изменилось. Только она сама смотрела на скромный интерьер по-другому. Пока женщина придавалась воспоминаниям пятнадцатилетней давности, Сынмин быстро сделал заказ и подошел к маленькому столику в углу зала, где его подруга сидела на краю деревянного стула и теребила бинты. — Я вспомнила, как обрабатывала тебе ссадины на этом самом месте. — Сынмин касается пальцами краешка левой брови, отчетливо храня тот день в памяти. И то, как Хенджин дула на его разбитые в кровь костяшки на руках, и то, как она плакала пол ночи ему в плечо. — Ты первый кто подрался за меня. — Я в принципе первый раз тогда дрался. Еще и со своим старшим братом. Тогда был обычный, ничего не предвещающий, школьный день. Сынмин обеспокоенно смотрел на пустое место подруги рядом с собой. На звонки она не отвечала, учителя тоже не знали в чем дело. Юноша волновался не на шутку, потому что Хван никогда не прогуливала, а если и отсутствовала, то по болезни или хотя бы предупредив кого-то из школы. Своего друга в первую очередь. Вечерело. Киму оставался один дополнительный урок по математике, когда на телефон пришло сообщение от подруги, с довольно странным содержанием. Она просила подойти за школьное здание как можно скорее. Юноша, не думая, двинулся в то место. Хенджин сидела на лавке и болтала ногами, вертя в руках телефон с плюшевым брелоком. — Хенджин? Я так волновался. Что-то случилось? Ты…плакала? — подойдя ближе Ким рассматривает опухшие глаза и искусанные до крови губы. Девушка бросила короткий взгляд на друга и снова опустила голову, сдерживая новый поток слез. — Сынмин, я… Мы… Сонни сказал, что все будет хорошо, но… — Сынмин еще с несколько минут слушал бессвязное бормотание, пока не развернул подругу к себе за плечи, смотря прямо в бегающие от волнения глаза. — Помнишь, где-то месяц назад ты ходил на ночевку к друзьям? — получив согласный кивок, она продолжила, роясь в небольшой сумочке. — Ваши родители были в командировке, поэтому Джисон позвал меня к вам домой. — Юноша свел брови к переносице, отчего женские руки задрожали еще сильнее, роняя сумку. На землю вываливается все содержимое, и Ким приседает, чтобы помочь собрать, натыкаясь на один очень интересный предмет. — Он обещал, что все будет безопасно! Сказал… — Я убью его. — Сынмин, нет! Прошу… Но юноша уже не слушал, узнав достаточно. Девушка наспех собрала все обратно в сумку, сминая злополучный тест на беременность. В тот день братьев отстранили от учебы на две недели за драку в школьном коридоре. Сынмин в ярости сломал старшему нос, а тот в свою очередь разбил младшему бровь. Затем они уже все втроем громко ругались посреди улицы, пока Хенджин не утащила друга прочь в ту самую закусочную, где оба успокаивали друг друга. — Джисон уже тогда был козлом. Иногда жалею, что познакомил тебя с ним. — Говорит мужчина, вспоминая те времена больше с улыбкой, чем со злостью. — А я ни о чем не жалею. Единственное… Мне кажется, я мало благодарила ваших родителей за то, что ни для меня сделали. Сделали для нас с Чанбином. — Да брось. Ты стала их снохой, навещаешь чаще, чем сыновья. Что еще нужно старикам? — Теперь Хенджин тоже улыбалась. Родители Джисона и Сынмина приняли девушку как родную дочь и всегда заботились, в отличии от собственных матери и отца Хван, отказавшихся от ребенка после случившегося. Женщина до сих пор не поддерживает с ними связь и не знает, что с ними и где они. — Хочешь открою секрет? Родители сказали, что ты в любом случае стала бы их снохой. Сынмин подмигивает. Хенджин прошибает пониманием, и она в шутку бьет друга в плечо. Возможно, действительно, все могло сложиться по-другому, и ей бы не пришлось испытывать столько боли на протяжении всей жизни. Но она очень рада, что в любом случае Ким остался рядом. Тихая музыка, льющаяся из колонок, заглушает разговоры незнакомцев. Уличные фонари полноправно освещали улицы. Звон посуды, запах специй, скрип стульев о пол – ничего не раздражало в этот самый момент. Женский голос оповещает о готовности заказа. Мужчина плавно поднимается из-за стола и, поблагодарив с мягкой улыбкой на лице, забирает пакет с горячими контейнерами. Пара покидает теплое кафе и движется в им одним известном направлении. Они молчали. Это была комфортная, нужная обоим тишина. Впереди показывается светящийся разноцветными огнями мост, протянувшийся через широкую спокойную реку, отражающую темное небо. Несмотря на опустившиеся на город сумерки, народу в парке хватало. Видимо, все наслаждались последними теплыми вечерами перед холодной зимой. Пришлось побродить, чтобы найти свободное место на траве. Хенджин сразу плюхается на остывшую землю, не беспокоясь о том, что ее красный костюм может испачкаться. Откидывает в сторону каблуки и вытягивает ноги, смотря устало перед собой. Сынмин следует ее примеру: опускается рядом, ставя пакеты с едой между ними, и снимает пиджак, накидывая на чужие плечи, оставаясь в одной рубашке. — Прости за то, что я наговорил вчера. Я не должен был так срываться на тебя. Хван сильнее кутается в пиджак и чувствует мужской парфюм. Кажется, она подарила такой лет семь назад в честь окончания университета. Неужели Ким все еще им пользуется? — Надеюсь, вы поговорили с Минхо. Она правда любит тебя, просто… Мы обе дали слабину. На меня давно никто не смотрел так, как она. С неприкрытым желанием. И я не сдержалась. Прости, Сынмин. Пожалуйста, прости. — Первые слезинки прокладывают влажные дорожки по холодным щекам. Но женщина должна была объясниться, попытаться сохранить хотя бы что-нибудь в своей жизни. Понятие правильности и неправильности давно потеряно. Она впервые действовала как чувствовала, а не как надо. Эгоистично, да. — Все хорошо, Джинни. Мы поговорили с Хо за завтраком. Я был бы последним идиотом, если бы бросил ее из-за этого. И тебя тоже. Мы же люди, а людям свойственно поддаваться искушениям и совершать нечто странное и необъяснимое. — Ким опускает взгляд на руки в бинтах и берет одну, успокаивающе поглаживая по костяшкам. — Расскажешь? — Только после банки пива. Под смех обоих Хенджин достает контейнеры и алкоголь, делая импровизированный пикник прямо на траве. Шипит открывающаяся банка, они чокаются и выпивают сразу половину, расслабляясь. Стало теплее. Хван все же рассказывает о вчерашнем вечере, о разбитой посуде, о том, как Чанбин успокаивал ее и обрабатывал раны. За первой банкой пива идет вторая. И вот женщина чувствует уже веселость и легкость по всему телу. После третьей она пытается подняться на ноги не без помощи такого же охмелевшего Сынмина и начинает пародировать их школьных учителей и своих коллег по работе. Ким несдержанно смеется и качает головой, как будто переместившись на пятнадцать лет назад, когда взрослая жизнь казалась чем-то далеким и нереальным. Мужчина тянет Хван на себя, пытаясь усадить на место, а та, еле стояв на ногах из-за выпитого алкоголя и усталости, валится сверху на него, продолжая смеяться. Оба замолкают, когда понимают, как близко оказались друг к другу. — Как думаешь, любовь правда живет всего лишь три года? — становится внезапно серьезной Хван, смотря прямо в глаза напротив. Она опиралась двумя руками о траву по сторонам от головы друга, не испытывая никакого дискомфорта от своего положения. — Нет, не думаю, — Сынмин расслабляется и опускает руки, тихо отвечая. — Взять, к примеру, нас с тобой. Я люблю наши разговоры в конце рабочей недели, люблю как ты смеешься над моими тупыми шутками, люблю как мы понимаем друг друга без слов. И даже наше молчание. — Хенджин заворожено смотрела и слушала, затаив дыхание. — Я люблю Минхо. Люблю разговаривать с ней по ночам, люблю ее неуклюжесть. Как мы можем слышать и уважать друг друга, переживать трудные времена, но в итоге вместе справляться. Мне кажется, любовь никуда не исчезает. Она взрослеет вместе с нами и становится мудрее. — Любил ли Джисон меня когда-нибудь? У него не было другого выбора, кроме как жениться на мне. Теперь, из-за того, что мы не можем отпустить друг друга страдают наши дети. — А ты любишь Джисона? — спрашивает Ким, принимая сидячее положение. Хенджин тоже садится, прижав колени к груди. — Нет. Когда-то да, но сейчас… Я поняла это после того, как мы с Минхо… Ну, ты понял. Я не почувствовала ничего. Кажется, мы достигли конца. — Ты заслуживаешь хорошего человека рядом с собой, а не того, кто относится к тебе как к должному. Джисон привык, что ты всегда рядом. Прости за грубое сравнение, но это как со старой игрушкой – давно с ней не играешь и выкинуть не можешь, потому что она была твоей любимой. Парк совсем опустел. Стало по-осеннему холодно. В окнах многоэтажных жилых домов горел свет. Хенджин смотрела на них и думала, как живут другие люди, есть ли у них такие же проблемы или же их дом наполнен семейным теплом. А может свою ситуацию только сама Хван и считает проблемой, которую любой другой разрешил бы за пару шагов. Она не знает. — Если ты переживаешь за детей, то мы с Минхо будем рядом. Как и всегда. Хенджин, ты справишься со всем, если захочешь. — Спасибо, Сынмин, — женщина благодарит за все, не только за этот разговор. И на душе становится легко-легко. Они сидят в тишине еще несколько минут. Затем Сынмин помогает подруге обуть туфли, а та передает обратно пиджак. Вместе они собирают мусор, закидывая его в ближайшую урну и медленно идут к дороге, пошатываясь и цепляясь друг за друга, вызывая такси. За машинами вернутся завтра. Долго прощаются, крепко обнимаясь. Наконец, Ким провожает Хенджин, усадив в авто и махнув рукой. Так закончился хороший вечер с хорошим человеком. Женщина тихо заходит в квартиру. Кладет ключи и сумочку на тумбочку, снимает туфли и проходит мимо темной гостиной сразу в спальню, освещенную одной настольной лампой. Джисон сидел в домашней одежде за рабочим столом и что-то быстро печатал на ноутбуке, экран которого отражался в его круглых очках. Его волосы небрежно торчали в разные стороны после рабочего дня. Весь его вид в целом источал усталость. — Детка, ты время видела? Где ты была? — Хан кладет оправу очков на клавиатуру и поворачивается к жене, обращая внимание на ее потрепанный вид: размазанную косметику и мятый и в некоторых местах заляпанный костюм. Он изгибает бровь, наверно, впервые видя жену в таком состоянии. Даже в выходные женщина выглядела так, будто в любой момент готова покорить половину Сеула, но не сейчас. — Ты пьяна? — Я была с Сынмином. Суд, наконец-то, закончился, и мы решили отметить нашу победу, — Хван кладет пиджак на аккуратно застеленную кровать и распускает волнистые волосы. — Как дела на работе, Джи? — И этот вопрос не был задан из дежурной вежливости. Хенджин искренне интересовалась своим мужем и пыталась заботиться о нем несмотря на то, что сам Джисон не заботился ни о ней, ни об ее чувствах. — И ты считаешь это нормальным? Приходить пьяной посреди ночи от другого мужчины? — Джисон быстро подходит к Хван, кидая ей в лицо обвинения. — Джи, твоя ревность беспочвенна. Я просто провела время с другом. Он твой брат! О чем ты вообще? — Хенджин чувствует несправедливость. Впервые за все время их брака она пришла так поздно и теперь должна отчитываться. Да и перед кем? Перед мужем, который ее ни во что не ставит, прикрывая свои измены задержками на работе? Внутри начала закипать обида вперемешку со злостью. — Да плевать кто он! Ты, значит, шляешься черт знает где, а я должен сидеть с детьми? — Это я шляюсь? Джисон, а что делаешь ты? Почему я должна стирать твои рубашки, испачканные чужой помадой? Почему должна чувствовать чужой женский парфюм, когда обнимаю тебя? Какое право ты имеешь обвинять меня в чем-то, когда сам трахаешься со всякими шлюхами направо и налево? Звонкий удар оглушает. В квартире, наполненной криками, устанавливается тишина. Хенджин поднимает подрагивающую руку к лицу и касается горящей щеки. Слышит чужое тяжелое дыхание и быстрый стук собственного сердца. Джисон…ударил ее? Она смотрит на мужчину напротив и не верит в происходящее. Дверь в спальню с грохотом открывается. Чанбин, в очередной раз уложив младшего брата к себе в комнату и включив тому спокойную музыку в наушниках, стоял в коридоре и слушал ругань родителей. Когда голоса резко стихли, а желание заступиться за мать и поставить отца на место взяло вверх, юноша не удержался и решил зайти. Видя напуганную маму, прижимающую руку к покрасневшей щеке, он сопоставляет дважды два и встает перед женщиной, закрывая от Хана. — Мам? Он ударил тебя? Ударил ведь? Вот ублюдок. Чанбин, не получив никакой реакции, разворачивается и хочет вступиться, сжимая кулаки до побеления костяшек, но Хенджин, пришедшая в себя, хватает его за руку, прося не делать этого. В ее глазах читалось много разных чувств, заставивших юношу отступить, смачно выругавшись себе под нос. Он грубо говорит уйти, и, когда мужчина покидает квартиру, ничего не сказав и хлопнув дверью, возвращает все внимание матери. Хенджин оседает на пол и смотрит перед собой. Не слышит ничего. Никто никогда не поднимал на нее руку, поэтому она не ожидала получить пощечину от мужа. Они часто ругались, но до рукоприкладства ни разу не доходило. Слезы высохли. Хотелось кричать, но сил не осталось. Чанбин возвращается с кухни, неся что-то холодное, и находит женщину в том же положении. Садится на пол рядом с мамой и касается льдом, обмотанным полотенцем, чужой щеки. Перепад температур отрезвляет. Хван смотрит большими глазами на сына и не находится со словами. — Чан слышал? — первое, что спрашивает Хенджин. Дети всегда для нее будут на первом месте. — Я заранее уложил его у себя, а потом просто включил музыку. Так что, надеюсь, нет. Женщина облегченно выдыхает, начиная постепенно успокаиваться. — Чанбин, прости. Мне жаль, что мы с твоим отцом не смогли стать хорошими родителями. — Не говори так. Ты лучшая мама. Я знаю, как ты стараешься ради нас с Чаном, поэтому не принижай себя. А вот отец настоящий козел. Хенджин посмеивается, обнимая сына. За всеми своими переживаниями она не заметила, как Чанбин вырос. Женщина надеется, что хотя бы отчасти, но ее заслуга есть в хорошем воспитании юноши. Было непросто заниматься ребенком, когда сама едва ли могла назваться взрослой. — Не держи зла на Джисона, ладно? Пойми, Чанбин, стать отцом в восемнадцать это не то, что хотят все парни. Твоему отцу пришлось много работать, чтобы не сидеть на шее у родителей и обеспечить свою семью самому. У него не было времени на гулянки, как у сверстников. — Мам, перестань оправдывать его измены, — серьезно говорит юноша, смотря матери в глаза. Он все понимает, но поведение отца это не оправдывает. Чанбин бы точно не хотел, чтобы из-за его действий страдали близкие ему люди. — Разведись с ним, мам. Мы справимся и без него. На лице Хван появляется слабая улыбка. Она подносит ладонь к лицу сына и поглаживает румяную щеку, пытаясь утихомирить роящиеся мысли в своей голове. Одно она знала наверняка – они справятся. Хенджин справится. Всегда справлялась. — Давай-ка спать, милый, — говорит тихим нежным голосом, оставляя поцелуй на лбу юноши, и поднимается вместе с ним с пола. Как говорится, утро вечера мудренее.