Трек: «Заряженный» — GSPD
От бликов разноцветных прожекторов больно глазам. Это только первое время. Они быстро привыкают к ряби. Ты сам сливаешься с рябью. Пахнет дешёвым бухлом и сигаретами. Кто-то надрывно блюёт в сортире, пока на него наставлены камеры и насмешливые взгляды. Скоро эта картина будет во всех пабликах города. И это — лишь начало! Трёшка едва вмещает ораву бухих (а то и обкуренных) молодых людей. Самому младшему здесь двенадцать. Он уже валяется под столом, потеряв ориентацию в пространстве из-за высокого градуса. Самому старшему — двадцать пять. Он важно восседает на диване, разложив на маленьком столе товар. Пакетики с порошком, таблетки, косяки… Ампулы. Их пока не взял никто. — Катя, привет! — из толпы выделилась фигурка Игоря. За последнее время он сильно похудел, весь сгорбился, стал дёрганным и нервным. Его сальные, длинные, зелёные волосы прикрывала красная шапочка с принтом кленового листа. Хотя, Кате он больше напоминал лист конопли. — Привет, Катя! — с другой стороны к ней подошёл высокий молодой человек. Брюнет, одетый в неплохую (по меркам Ржавогорска) толстовку, с сигаретой в руке. Пепел стряхивал прямо на пол, и это было даже не самое страшное, что оказалось на этом полу сегодня! Он по-хозяйски обнял девушку за талию, притянул к себе. Пора сказать. Как бы больно это ни было. — Игорь… Это мой парень, Илья. Познакомься. Кате нравился Игорь. С первого класса нравился! Но… у Игоря была лишь опасная работа, да будущее детдомовца. А Илья имел средства. Возможность поступить в Москву после девятого. И увезти её из родной дыры. Лицо Игоря исказила злоба. Девушка это заметила, но, прежде чем она успела что-то сказать, резкие морщины на бледном лице юноши разгладились. — Поздравляю. — сказал парень упавшим голосом. Опустошения он скрыть не смог. — Игорь, ты… — что в такой момент можно было сказать? Кате было больно видеть друга расстроенным. Но… Между ним и счастливым будущим, она должна выбрать второе. — Всё в порядке! Я за тебя рад! — воскликнул он, и тут же отвернулся от подруги. — Давайте веселиться! — и шумные тусовщики загудели с большей яростью. Илья потащил её в центр комнаты и начал танец. Вернее, это должно было быть танцем, но он просто дрыгался, словно гипертрофируя каждое движение. Катя танцевала изящнее, но с той же бешеной энергией. На неё были устремлены десятки глаз. Пока они видели в ней популярную девочку с кучей связей, с прекрасным чувством юмором и заводным характером, она чувствовала себя чем-то большим, чем обычный подросток, страдающий от побоев дома, и с кучей проблем в учёбе. Когда она в последний раз появлялась в школе? Сейчас — не важно. Надо оторваться по полной. Потекла текила. Стопка за стопкой. В голове — звон. Ноги, были словно ватные, но продолжали танцевать, будто по инерции. Стало жарко, тесно, душно. По телу стекал пот. К коже липла одежда. Шрамы чесались и ныли. Они пребывали без должного ухода уже целый день. Но у Кати не было ни сил, ни возможности их обработать. Она старалась не думать о том, как на следующий день будет вымывать из ран гной. Ближе к полуночи вечеринка стала стихать. Часть гостей покинули квартиру, часть валялась в жёстком отрубе под действием алкоголя и веществ. Илья и Катя лежали на диване рядом с полубессознательными телами. Он придавил её к подушкам всем весом и хищно целовал губы, грубо проталкивая в её рот сухой, кислый язык. Катя слишком устала, чтобы отвечать на поцелуй: её руки вяло обхватили взмокшую спину парня и водили по складкам его одежды. В полумраке она не могла даже лица его разглядеть. Воздух в комнате словно раскалился: окна были закрыты, чтобы оставить шум в пределах квартиры, а батареи уже работали. Пахло сигаретами, спиртным, рвотой и гормонами. Рука парня бесцеремонно задрала короткую оранжевую юбку, добралась до резинки липких колгот. Стянула их вниз. Твёрдые пальцы настойчиво надавили на складочку между ног: Катя вздрогнула и тихо простонала. Хотела ли она этого? Она не знала. Ей было всё равно, что может произойти с её телом: разум почти отключился. Но нужно было ублажить парня, от которого зависит её будущее. Поэтому она стала изображать стоны удовольствия, когда Илья отодвинул ткань её трусов в бок, и когда к её лону прижалось что-то горячее. Внизу было сухо: Катя не была возбуждена. Она ощутила боль и зуд, когда член рывком оказался внутри неё. Внизу живота что-то словно разорвалось. Она пискнула, но не попросила остановиться. Для Ильи она должна быть идеальной девушкой. Так сильнее её манила Москва… Большая, шумная и дорогая… Но Москва была там, вдали, в будущем. А здесь и сейчас были резкие толчки и сбивающееся дыхание. Илья пытался добавить влаги с помощью слюны, но её было недостаточно. Вскоре член заскользил легче, но вовсе не от природной смазки: на Катиных бёдрах появились красные струйки. Она была практически обездвижена: её руки крепко сжимал парень. От этого порезы начали кровоточить. Коричнево-оранжевые рукава свитера пропитались пятнами, но их никто не мог видеть. Ноги затекли из-за неудобного положения. Илья тяжело захрипел ей на ухо: достиг финала. Он вышел (внизу стало неприятно пусто), а между ног осталось сильно влажно. И плевать, что капли попадут на диван. Не им же в химчистку сдавать. Илья завалился прямо на неё и захрапел. Катя чувствовала себя разбитой, но довольной. Ничего, скоро в её жизни начнётся светлая полоса… … Две полосы. На тесте. Этому предшестовала двухмесячное отсутствие «красных дней» и частая тошнота. Катя в панике написала своему парню: как быть?! Они ещё не окончили школу, но у них скоро будет ребёнок! А как родители к этому отнесутся? Катины — точно с агрессией. Изобьют так, что никакого аборта не понадобится. Одна надежда на семью Ильи… … Никакой надежды. «С прицепом ты мне не нужна» — в СМС и чёрный список. Катя не справится с ребёнком одна. Родители убьют, если узнают. От Игоря вот уже второй месяц ни слова… Её накрыла сильная истерика. Девушка словно дрейфовала на дряхлом плоту в огромном море отчаяния, волны которого норовили перевернуть судёнышко. Рожать было страшно. Оставалось только одно. Катя запомнила неудобное кресло, на котором спина изгибается, словно у тебя горб, холодные подставки для ног. Грубые руки и голос медсестры. Страшные, злобно блестящие инструменты: кюретка и расширитель. Выцветшие цвета кабинета и тусклый свет, от которого болят глаза. Беспросветный пейзаж за окном: пустырь с кучей мусора. Наркоз действовал долго. Очень кружилась и болела голова. А когда она проснулась, болел и низ живота: её утроба уже опустела. Катя выбрала хирургический аборт: для «волшебной таблетки» срок уже не подходит. Девушка добралась до дома на дрожащих ногах. Её наплевательски выписали через пару часов после операции: она не была легальной, иначе бы потребовалось согласие родителей. В трусах было влажно от болезненных выделений, но она даже не доползла до душа: рухнула под одеяло и провалялась, трясясь от озноба, два дня. Когда ей стало легче, Катя зашла в соцсети и ужаснулась. Её сообщения были завалены оскорблениями: детоубийца! В маленьком городке слухи плодятся с бешеной скоростью. Медсестра рассказала своему ребёнку, тот одноклассникам… И репутация Тусовщицы-Катюши была растоптана. «Нехуй было трахаться без защиты, шалава!» «Аборт — это грех, за такое тебе дорога в ад!» «Да что б призрак этого ребёнка каждую ночь тебе во снах являлся, чудовище!» Трёхграммовый груз оказался непосильной ношей. Звонила классная. Сообщила, что Катю отчисляют: директор не хотел портить репутацию школы из-за беременности десятиклассницы. Она даже за документами не зашла. Вся её жизнь ограничилась одной комнатой в захламлённой квартире, остальные жители которой всё глубже падали на социальное дно. Катю не тревожили ни перебранки пьяных взрослых, ни их песни, ни стоны. «Я — монстр. Я уничтожила живое существо. Человека, который мог бы родиться, дышать, радоваться… Мог бы стать врачом или учёным…» Она представляла, как обнимает своего сына. Или дочку. Как даёт крошке имя. Как слышит первые слова и первый топот… Если бы Игорь не пропал, они бы смогли вырастить ребёнка вместе. Было бы сложно, денег едва хватало бы… Но малыш был бы жив. Однажды Катя ощутила тяжесть в животе. Она была тёплой, приятной. Её чрево ощущалось заполненным, таким, каким и должно было быть. Она не слышала голос… Но кто-то будто посылал сигналы прямо в её сознание. «Мамочка, я здесь. Я с тобой. Я тебя люблю.» Как будто никакой операции и не было. — Я тоже люблю тебя, малыш… — разве это было так? Нет. Катя лишь чувствовала, что должна любить этого ребёнка. Говоря зародышу эти слова, она словно отпускала грех. Девушка ощущала спокойствие и счастье. Она свернулась комочком, обняв твёрдый живот. Закрыла глаза, и всё погрузилось во мрак.***
В шахте зловеще гудел холодный ветер. Даже заглянуть в неё было страшно: сколько узких ответвлений она в себе таит? Как просто в ней заблудиться? Как много чудовищ из страшных фильмов затаилось там? Так, что-то у Тони фантазия разыгралась. Лич без труда оторвал лист железа, коим был заварен проход в рудник. — Повторим ещё раз. — Кирилл стоял перед тремя выстроившимися в ряд ребятами. С последней битвы прошло три недели. Травмы Тони и Серафима зажили, и они были готовы к физической нагрузке. — Мы идём в эту шахту на поиски кристаллов. Поиски будут трудными, учитывая то, что люди, которые добывали в этой шахте уголь, наткнулись на них только один раз. — Он кивнул на Тоню. Чокер и сейчас был на её шее, под защитным резиновым костюмом. Такие же были и у всех остальных: мутно-зелёные, громоздкие. Кирилл нашёл их в интернете на форуме диггеров. — Возможно, придётся там переночевать. — на этот случай у них были спальные мешки. Так же каждый нёс тяжёлый рюкзак с пищей, аптечкой и инструментами. — Я понимаю, что это нежелательно, — Ева и Серафим выкрутились с легендой, что едут в соседний город помогать в доме малютки. Церковь занималась благотворительностью, поэтому дядя Фима поверил ему. А мать Евы не слишком интересовалась жизнью дочки. — Но это не прогулка. Мы не цветы собираем, а ищем ценный материал. Если кому-то в процессе станет плохо, пусть сразу скажет. Чтобы не заблудиться, делаем на стенах отметки из баллончиков. И самое главное — не разделяться. — Так точно, капитан! — усмехнулся Лич, отдав честь Евиной рукой. Плесеню, конечно, не слишком хотелось участвовать в поиске материала, который мог ему навредить, но он понимал опасность, исходящую от ему подобных. Первым в тоннель вошёл Кирилл. Булькнула вода: шахта была затоплена. Вода плескалась по щиколотку. Следом шагнула Тоня. За ней — Серафим, он делал отметки кислотно-жёлтой краской. Замыкали строй Ева и Лич. Лич научился поразительно точно запоминать прослушанную Евой музыку и воспроизводить её. У девушки в голове буквально появилось радио. Сейчас она шла под бодрый рок. Для остальных существовали лишь звуки капель и журчание воды, эхо от их собственного дыхания. У каждого на лбу было по фонарю. Чёрно-серые с примесью красноватых и жёлтых пород стены извивались длинным коридором. Они были угловатые, кривые, все в жутких кальциевых наростах. Было немного тяжело дышать от сырости. Тонина спина покрылась испариной. Было очень тревожно. Серафим монотонно, глубоко дышал ей в затылок, и это нагнетало хуже любого эмбиента. Внезапно её нога на что-то наткнулась, от неожиданности Тоня завизжала. Она полетела вниз, размахивая руками и, чтобы не упасть вцепилась в спину Кирилла, повалив его вперёд. Кирилл заорал и упал на колени. Его всего прошиб пот. После боя в вентиляции Кирилла стали пугать узкие пространства. Он и так был словно на иголках. — Тоня, блин… — он поднялся, помог встать и девушке. — Смотри под ноги. — хотел отчитать, но смягчился. Не смог сохранить командный тон. — Мы идём по рельсам для вагонеток. — они и прочее оставшееся оборудование уже насквозь проржавели. Ржавчина окрасила мутную воду в рыжий. — Можно я тебя за руку возьму? — робко спросила Тоня. Эхо добавило дрожи в её голос. — Ладно. — идти, заведя руку за спину, было не очень удобно, но Кириллу было неловко отказывать. Он вообще начал чувствовать сильное смущение рядом с Тоней, после того, как она увидела его плачущим. Ещё хотелось загладить вину за грубое обращение. — Антон, Кирилл, вы… — опять эта поучительная интонация. — Очень меня напрягаете… — Я не Антон. — огрызнулась девушка. Расшатанная психика давала своё. — Что такое, Фим? В «содомии» нас подозреваешь? — холодно произнёс Кирилл. — Мы всего лишь держимся за руки. Тут не слишком романтичная обстановка, не считаешь? — он думал продолжить, но замолчал, услышав какое-то стрекотание. Поднял голову наверх. — Блять! — с круглого кривого потолка посыпались трепыхающиеся летучие мыши, потревоженные светом. — Спрячьте лицо! — а ведь кожаны — переносчики бешенства! Тоня, подумав об этом, испуганно вжалась лицом в спину Кирилла, крепко обхватила его тело руками. Серафим, испугавшись, перестал что либо соображать и, вопя молитву, принялся брызгать в животных из баллончика. Лишь Ева осталась спокойной. Она чувствовала себя неуязвимой. Практически, так и было: Лич создал плотный шлем, защищающий от коготков мелких летучих млекопитающих. Легранова перестала бояться людей. Лич подсказывал, как вести себя в диалоге. Её не пугали длинные пути шахты: Лич запоминал путь, и мог вывести в случае, если они заблудятся. Единственное, что приводило её в дрожь, это мысль о встрече с новым заражённым. Ведь враг так же никого не боится, и так же неуязвим. Атака мышей закончилась. Тоня захохотала. — Они такие маленькие… А мы панику развели! — жёлтые пятна краски на стенах и потолке довели её до очередного приступа смеха. Такого сильного, что она начала икать. Если Тоня начинала смеяться, то часто не могла остановиться, и смеялась до боли в животе. Кириллу это показалось очень милым и забавным… Так, что за мысли?! — Ну хватит, хватит… — со спокойной улыбкой сказал он. — Идём дальше. Тоня продолжала хихикать, заразив этим и Еву. У Кирилла тоже поднялось настроение. Только Серафим шёл чернее тучи. Его, во-первых, обсмеяли, а во-вторых, даже слушать не захотели, когда он хотел дать друзьям совет! Такие тесные отношения между двумя парнями (ведь Тоню он отказывался считать девушкой) казались ему греховным, неправильным делом. Спаси Господь их души… — Ну, хоть гадать не будем. — это Кирилл сказал о возникшей развилке. Три пути. Один опускается глубже под землю и полностью затоплен, второй завален (раз тут происходят обвалы, нужно вести себя осторожнее, отметил он про себя), а третий как раз свободен. И самый сухой. И самый тёмный (интересно, почему порода так почернела?) — Будет обидно, если кристаллы там, куда не пройти. Кирилл сделал размашистый шаг вперёд и замер. Под его ногой хлюпнуло. Это был не чёрный камень. Это была плесень.