Улицы

Я шёл, обратно домой прижимая к груди кепку, которую украл Марат. Об этой вещи даже не хотелось думать так. Было приятно и тепло держать её, словно это самый настоящий подарок. В некотором смысле, так оно и было. Подарок с той стороны жизни, которая была мне неведома. На языке растекался её вкус. Вкус свободы и вседозволенности. Лишь страх слегка горчил, как послевкусие. Страх, что продавщица позвонит в милицию, страх, что мама узнает о том, что я сделал. Но всё же, больше было приятных ощущений внутри. Эта кепка была обычной, хоть и дорогой, вещью. Просто кепка, которые я даже не носил. Но в ней содержалось так много смысла. Что-то, что теперь принадлежит исключительно мне. Так хотелось поскорее вернуться домой, пройти незамеченным в комнату и спрятать её как можно надёжней. Её не хотелось носить. Хотелось укрыть от чужих глаз и хранить, чтобы только знать, что она есть. Чтобы никто не забрал её у меня. Точно сокровище, которым ни с кем не хочется делиться. Когда я вернулся домой, то услышал голос мамы. В груди что-то болезненно ёкнуло. Я услышал шаги и поспешил спрятать кепку, но было поздно. - Что ты там прячешь? – пытливый взгляд прямо в глубины моей души. Прежде я никогда не лгал маме. Я был хорошим мальчиком, я был послушным. Но сейчас ни в коем случае нельзя было говорить правду. Сердце ухало в груди, оглушало своей нервозностью. Под пальто градус поднялся, что стало неимоверно жарко. Я будто бы прирос к полу, не мог не пошевелиться, не сказать ничего. И в голове была только одна мысль – я не хочу потерять эту кепку. Я чувствовал, если мама увидит её, то она не даст оставить. Заберёт, продаст, отдаст. А хуже всего – мой поступок мог вскрыться. И что тогда будет? Не будет выпускать из дома? Запретит заниматься сольфеджио? Не успел я придумать хоть какую-то отмазку, как мама полезла в пуф, открывая сидение и залезая внутрь. Она достала кепку, закрыла крышку и села сверху, разглядывая находку. - Это что такое? – недоумённо выдохнула она. - Это кепка-сеточка, - я постарался говорить как можно непринуждённее. Чтобы успокоиться стал расстёгивать пальто. - О боже… У. С. А. Иностранная, что ли? Сколько же она стоит… откуда она у тебя? - По… подарили, - неуверенно повёл я плечом, вешая верхнюю одежду. - Подарили?! – вдруг взорвалась мать и вскочила на ноги. - Это кто это делает такие дорогие подарки? Зачем ты принял это? Потом ещё попросят за них что-то сделать! - Мам, - попытался я её успокоить, но с каждым сказанным словом она только больше заводила саму себя. - А ну верни! Верни быстро откуда взял! - Мам, - продолжал я спокойнее, но боялся даже шаг сделать в её сторону. - Это мне друг подарил. - Откуда же у тебя теперь такие богатые друзья?! А ну говори номер, - она вдруг подошла к телефону и схватила трубку. - Говори номер телефона, я позвоню его родителям! - Мам, я помогаю ему с английским, а он за это мне сделал такой подарок. Баш на баш, - только произнеся последнее вслух, я понял, что это было лишнее. Реакция не заставила себя ждать. - Баш на баш! – чуть ли не закричала она, сжала в руке кепку и осела обратно на пуф. Какое-то время она пыталась унять своё дыхание, а я просто молча смотрел на неё. Я не мог придумать ничего, что могло бы её успокоить. Но она сама поднялась, положила кепку на комод и сурово на меня посмотрела. - Чтоб завтра вернул её обратно, - подытожила она. - Ну мам. - Всё, я сказала, - её суровый взгляд означал конец диалога. Никакие аргументы не принимались в этот момент, что бы ты не сказал. Она так решила, а значит это единственная возможная истина. - Всё, я сказала, - вторила ей Юля, взмахнув руками. Я как-то непроизвольно слабо улыбнулся, но стоило им удалиться, как улыбка исчезла. Я посмотрел на эту злополучную кепку. Ну уж нет, я не собираюсь от неё избавляться. Просто нужно найти место, до которого мама не доберётся при всём желании. Я закрылся в комнате, обшарил разные места, но в многие мама так или иначе заглядывала. И тут на глаза попалась половица в полу, слегка откосившаяся. Возможно, под кроватью есть такие же. Туда она реже всего смотрит, так что… немного поползав под кроватью и найдя пару половиц, которые получилось отковырять, я затолкал кепку туда, насколько смог, и придавил половицами. Выглядело кривовато, но это самое невзрачное место, в которое лезут в самый крайний случай. Здесь меньше всего вероятность, что она заметит кепку. Я сел на постель и снова ощутил странное чувство в груди. Тепло? Что-то вязкое разливалось под рёбрами. Словно дёготь или мёд. Я приложил ладонь к груди, где под пальцами бешено билось сердце. Я впервые обманывал маму. Впервые прятал от неё что-то. Впервые становился… собой? Делал то, что хочется, а не то, что правильно. Было страшно, но в то же время до чёртиков приятно. Мой секрет, моя вещь. Наконец-то в этой комнате есть что-то только моё. Поэтому Марат и ворует? Из желания что-то обрести, даже если не может пока что финансово. Это приятное чувство обладания чем-то особенным. Сперва я чувствовал раздражение, когда мне нужно было идти с Маратом и учить его английскому. Наша первая встреча не задалась, да и я до сих пор помню этот злополучный удар, едва не выбивший мне мозги. Но чем дольше мы общались, с тем большим интересом я воспринимал наши встречи. Пока мы шли от школы по району, он мне многое рассказывал. Разумеется, я не всё понимал. Особенно учитывая все эти словечки, которые он использовал. Но постепенно некоторые слова обретали для меня смысл. И я стал замечать, что Марат это не только бездумная агрессия и физическая сила. У него были свои, особенные интересы. Свой взгляд на жизнь. Свои принципы. Он не был тупым, скорее не интересовался школой. Да и зачем, если так подумать? Что школа даёт для жизни? Где ты можешь применить алгебру? Математика – понятно. Но в обычной жизни тебе не нужны сложные логарифмы. Максимум, кинуть книгу по алгебре в гопника и надеяться, что это его затормозит. А учитывая подход многих учителей, где они ежедневно унижают тебя просто потому, что ты чего-то ещё не знаешь – учиться совсем пропадает желание. Я мог это понять. Но из-за жизни в совершенно ином мире, так сложно было принять чей-то выбор к насилию, к воровству и прочему. - Эй, дядь Толь, - Марат остановился, так и не высунув сигарету из пачки, а её сунул обратно в карман. Он подошёл ближе к спящему прямо на земле мужчине, чуть подпнув его ногой. - Эй, дойти сможешь? Поняв, что отклика он не добьётся, Марат отошёл к уличному телефону и набрал скорую. Соврал, об инсульте, а потом наклонился к пьянице. - Помоги поднять, - махнул он мне. - Так он же пьяный, - хмыкнул я, но всё же подошёл ближе. Вместе мы кое-как отлепили его от промёрзшей земли и потащили к подъезду. - Так за ним тогда и не приедут. Их всегда надо поднимать. Они замерзают. А дядь Толя - мировой мужик. Мужчина не откликался ни на слова, ни на действия. Уложив его в парадной поудобнее, Марат всё же выудил пачку сигарет. Странный парень. Одних бьёт без жалости, а на других тратить свои силы. Я уже давно понял, что в его мире существует разделение на "свой-чужой". Не знаю, как другие, но, по всей видимости, Марат всегда готов протянуть руку помощи своим. А вот чужих он презирал до глубины души. И ждал, когда эти чужие оступятся, чтобы наказать их побольнее. Откуда в нём столько злости к миру я даже не догадывался. С другой стороны, я начинал ощущать что-то похожее. Желание отомстить. За несправедливость. За неравенство. Здесь на улицах живут обычные люди. И я бы сказал - выживают. Всем плевать сколько человек умрёт. Твоя жизнь только в твоих руках. Марат сунул фильтр себе в губы, а потом предложил пачку. Я мотнул головой, отказываясь уже в который раз от его предложения. - Ну и зря, - хмыкнул он, поджигая сигарету, а потом с блаженством затягиваясь никотином. Пахнет горечью. Дышать трудно, когда он клубами выдыхает облака дыма. Я даже со стороны задыхаюсь, а он это глотает ежедневно. Но сейчас вокруг все прокуривают свои лёгкие. Возможно, не попробуешь – не узнаешь почему эта зависимость распространилась так поголовно. В любом случае, мне пока не хотелось пробовать на язык. Да и эта зараза впитывалась в одежду и даже волосы. От Марата всегда пахло сигаретами. Даже его мебель пропиталась, хотя я не замечал, чтобы он курил дома. - Пошли закрутки спиздим, - сказал гопник, спрятав руки в карманы и удерживая сигарету теперь только одними губами. - Тут дед недалеко припрятал богатство в подвале. Хотелось отказаться. Но в то же время, что-то в душе ёкнуло, что помешало произнестись чёткому отказу. Я просто безмолвно шёл за ним следом, куда бы он не повёл. Странное ощущение. Совсем недавно он плевался в мою сторону: «чушпан», а теперь показывал изнанку своего мира. Было любопытно, как живут такие люди, как он. Вместе с ним я смог заглядывать глубже в человеческий мир. Марат остановился у покосившегося забора, присмотрелся к погнутой железке, а потом ухватился за неё. Удерживая одну из железок, он бил ногой по основной части забора, пока тот не сдался, и не отдал погнувшийся, но достаточно увесистый прут. Всё это время парень едва ли не зубами сжимал фильтр и выдыхал клубы никотина, точно дракон. А я лишь наблюдал за каждым его действием, как посторонний немой зритель. Будто бы меня здесь вообще не было. В голове возникла смешная мысль и я едва удержался, чтобы даже не улыбнуться. Я представил себя фотографом-анималистом, который настолько слился с природой, что лев, которого он фотографирует, даже не замечает его. А потому получается сделать чудесные кадры совсем с близкого расстояния и увидеть, как это чудесное животное живёт в дикой природе. Марат тем временем пошёл дальше, забираясь в подвал, пробираясь к решётке. Добытую железку он воткнул в её края, пытаясь как рычагом, отодвинуть. Уже отсюда были видны полки со множеством банок разного содержимого, заготовленного на зиму. - Блять, вот же зараза, - матернулся он себе под нос, выплёвывая фильтр уже дотлевшей сигареты. - Можно… я попробую? – неуверенно предложил я, посмотрев в чернь его глаз. Он отошёл, удерживая прут так, словно собирался меня им ударить. Его оценивающий и насмешливый взгляд скользнул по мне с головы до ног, но он всё же протянул мне железку, отшагивая подальше и указывая на забор. Может быть, это единственные знания, которые можно подчерпнуть из уроков. Я нашёл слабое место и, даже без применения физической силы, забор поддался. А потом нужно было лишь в правильную сторону отогнуть железку и вуаля – в заборе образовалась внушительная дыра. - А ты не такой чушпан, каким кажешься на первый взгляд, - усмехнулся Марат, одобряюще хлопнув меня по плечу. Он протянулся вглубь, насколько позволяла дыра. Вытянул увесистые банки закруток и передал несколько мне. Сколько мы могли унести, столько и набрали, сразу оттуда убегая. После удачной кражи, мы вернулись к нему домой. Я уже начинал привыкать к этому дому. К еде, которую готовила его мама. Сначала мы обедали, потом учились. Иногда просто занимались всякой ерундой. - Михаил Петрович Девятаев, старший лейтенант, лётчик истребитель. Был призван в красную армию в 1938 году, - зачитывал я, пока Марат цедил сгущёнку на язык, - В сороковом году окончил военное авиационное училище лётчиков. - Ску-у-учно, - протянул парень, оставляя банку. - Я ни черта не запоминаю этих дат, имён и званий. Это действительно было трудно учить оболтуса, который даже немного напрячься не хочет. С другой стороны, я уже понял, что Марату не хватает просто энтузиазма и заинтересованности. Если ему надо – он может запомнить. Я вдруг еле заметно улыбнулся, но постарался сразу вернуть себе спокойствие. Я закрыл учебник и поднялся с места. У Марата была небольшая коллекция солдатиков и я прекрасно знал, где они находятся. Я собрал всё, что было и выставил их на стол. К сожалению, большого количество разных солдатиков не было, так что роль врагов играли пластиковые индейцы. - В сорок пятом году Девятаев совершил побег из немецкого концлагеря, - заговорил я, когда всё установил. - Брешешь, - хмыкнул Марат, но сел ровнее, с вниманием посмотрев на фигурки, которые я расставил. - Это история, - пожал плечами я. - Девятаев хорошо умел читать погоду по нему. И вот, он увидел прекрасную возможность для побега. Сначала он об этом сообщил Ивану Кривоногову, - от фамилии парень усмехнулся, но не стал меня перебивать, следя за тем, как я веду одного солдатика к другому. - Они вместе стали работать над планом, как спиздить немецкий самолёт. Пока они готовились к плану, Девятаев подговорил Соколова, Немченко, Кутергина и Емец. Ещё один присоединился к ним сам, когда увидел, как те шестеро что-то замышляют. Всего в отряде Девятаева потом было десять сбежавших человек. Ну вот. Девятаев заметил одинокий «Юнекс», - я подвинул ближе самолёт, который был почти что размеров с самих солдатиков, - Рядом с ним никого не было и Девятаев хотел сначала захватить его. Однако, самолёт не был готов к полёту. Не было всей комплектации до этого. И в этот момент, - я приземлил рядом с группой солдатиков индейца, а Марат взял со стола ручку и стал грызть её кончик, словно всерьёз переживал за чью-то жизнь. - Солдат-конвоир заметил, как группа трётся у самолётов. Девятаев объяснил, что один из немецких мастеров приказал им отремонтировать капонир. И всё улеглось. Немцы стали зачехлять самолёты, отправлялись на обеденный перерыв. И тогда с ними был только один конвоир. Девятаев дал приказ разжечь огонь, чтобы погреться у него и согреть обед для них и конвоира. И когда все остальные немцы отошли достаточно далеко, Девятаев подал сигнал, - один из солдатиков зашёл за спину индейцу, который стоял рядом с тем солдатиком, которого я называл Девятаевым. - Кривоногов ударил конвоира железной заточкой в голову! - Хуя се! Убил? – Марат уже чуть ли не сгрыз ручку от волнения, а я едва сдерживал смешки от его такой яркой реакции на мою историю. - Да! – я повалил индейца, а потом собрал всех солдатиков. - Тогда они заприметили ещё один самолёт «Хейнкель». Но и тут была проблема. В нём отсутствовал аккумулятор! - Да чтож за хрень! – возмутился парень, сдвинув брови. - Все поломанные? - Чтоб не свинтили, - пожал спокойно плечами я. - Но они достаточно быстро нашли тележку с аккумулятором, так что вскоре «Хейнкель» был готов к запуску. Но и тут всё было не гладко. Так как это немецкий самолёт, Девятаев не мог поднять его в воздух сразу. Он не понимал, почему штурвал не отклоняется. Самолёт ударялся и никак не мог взлететь. Шум заставил немецких солдат выбежать. Но не успели они открыть огонь, как всё же Девятаев разобрался в причине и поднял машину в воздух! После небольшого кипиша, и даже угроз от команды, группа Девятаева покинула немецкие земли, вернувшись к нам. - Чёрт! Вот этот да. Чёткий мужик! – Марат отложил сломанную об зубы ручку и усмехнулся. - Михаил… как его? Девятаев. - Михаил Петрович Девятаев, - кивнул я и посмотрел в его чёрные глаза, которые будто бы слегка лучились от радости и интереса. - Мой брат такой же. Не знает страха и не станет прогибаться ни под фраерами, ни под фашистами, - мечтательно выдохнул парень и откинулся назад на стену, закидывая обе ладони под голову. - Когда он вернётся – всё изменится. Ему совсем недолго осталось служить. Всякий раз, когда Марат говорил о брате – его лицо менялось. В нём не оставалось ни злости, ни презрения. Он действительно обожал своего брата. Судя по всему, для него он был одним единственным кумиром, на кого он хотел быть похожим. Я даже невольно засмотрелся. Сейчас он был похож на обычного подростка. Не гопника. А того, с кем можно было просто поговорить о всяком. Кто не пропишет тебе в табло за нечаянно оброненное слово. Он ведь и был обычным подростком под толстой кожурой, натянутой из-за того, каким мир был сейчас. А мир был колючим. Я уже плохо разбирал слова, которые слетали с едва движущихся губ парня. Ощущение было, что я упал под лёд. Я просто смотрел на него и думал, что не так пошло в его жизни, что ему пришлось стать гопником. Интересно, каким бы он был в другом мире? При других обстоятельствах? Но даже сейчас он улыбался вполне искренне, о чём-то смеялся. Внезапно он вскочил с кровати, достал пластинку и сунул её в проигрыватель. Зазвучали слова из знакомого мультика, но я лишь слабо улыбнулся. Меньше всего сейчас хотелось вдумываться. Я сел рядом с ним и взял обложку. Глаза бегали по строчкам, описывающим о чём речь на пластинке, но мои мысли не строились. Странное чувство ежилось в грудной клетке, копошилось, как черви в пакете с порченным мясом. Марат сел рядом и ощущения только усилились. Мне не хотелось отсюда уходить. Отчего-то страшно захотелось слушать его непонятные истории до самой ночи. -… будешь? – только и услышал я, когда парень хлопнул меня по спине. - Уснул, что ли? Я говорю, шпроты будешь? - А? – рассеянно моргнул я и посмотрел в его глубокие и опасные, как топи, глаза. - Не, спасибо. - А я похаваю. Сейчас приду. Андрей, что с тобой? Какого чёрта происходит? Я отложил коробку из-под пластинки и поднялся. Что-то странное. Знобит. Я вытянул руки и увидел, что они слегка подрагивают. Заболел? Наверное, зима же. Простыл, пока ходил за Маратом. Иногда шапка падает, иногда наспех пальто накидываю. Точно простыл. Лишь бы не ангина и не отит. Я посмотрел на дверь и трясучка только усилилась. Я нервно улыбнулся. Глубинные мысли ерошились, неприятно шепча мне правду. Я не верил им и убеждал себя, что это болезнь. Самая настоящая болезнь, которая легко лечиться. Горчичники, банки, сиропы – вот и здоров. Надо идти домой, а то заражу его ещё. Я влетел в ботинки и пальто со скоростью света. Марат растеряно стоял с тарелкой бутербродов – булка, а сверху шпроты. - Ты куда? А инглиш? - А, ну. Я совсем забыл, мама просила пораньше прийти, - неловко оправдался я. - Ну тогда окей, как говорится. Завтра хоть не запрягла? - Нет, завтра я свободен. Марат махнул мне рукой и пошёл в комнату, а я выбежал из квартиры. Только пройдя пару улиц смог немного причесать свои мысли. Правда. До сих пор едва ли я мог понять, что происходит в груди, и от чего так душно даже на колющем щёки морозе. Пар валил изо рта при каждом выдохе, а мне впервые не хотелось домой, даже учитывая то, что я не чувствовал носа и своих рук. Хотелось забиться куда угодно и оставаться там. Может быть, на меня уже давили стены квартиры, с вечным недовольством матери и задорным, но, порой, раздражающим смехом сестрицы. Всё хорошо, скоро всё наладится.