Пустоши, они же — Мертвые Земли.
Южная оконечность Ничейных Земель,
пространства суши, не принадлежащей
ни одной стране.
Курс географии Имперского корпуса
Теперь я был рабом. Самым бесправным существом этого мира. Даже животных выпускали из загонов, чтобы они нормально развивались и давали мясо и другие продукты. Моя же роль была куда проще. Если я смогу быть полезным, то буду работать, пока не издохну. И никто не будет заботиться о бесправном существе, с которого нельзя взять мяса, яиц, молока или шерсти. Или если я буду бесполезным, то меня просто убьют. Сперва развлекутся, избивая на потеху себе или толпе, а затем оставят умирать под палящим солнцем. Я видел раньше людей в рабских караванах, проходящих через Помойную Яму. Видел, что с ними делали, и видел, как к ним относились все горожане. Рабский караван обходили соседней улицей, отворачивались, стараясь не встречаться глазами, уходили с поджатыми губами, если видели избиение или издевательство над рабом. А издевались над рабами все. И охранники, и некоторые горожане. Что ж, мир и твоё положение в нём меняется стремительно. Я начинал понимать эту простую истину. Мы шли почти неделю. Первые дни меня тошнило и ужасно болела голова. Я почти не ел и с трудом спал. Головная боль выматывала даже больше, чем переход. Днём мы шли лишь в начале. В остальные дни рабский караван вставал на закате, выдвигался с последними лучами и шёл куда-то на северо-запад. Раскалённая пустыня с уходом солнца быстро теряла тепло, и после полуночи каждый в караване жалел, что не имеет возможности зарыться в песок. Сколь в пустыне жарко днём, столь в ней холодно ночью. В некоторые ночи тут бывает так холодно, что замотанное в тряпки лицо покрывается инеем от подмерзающего дыхания. Хотя в этот раз нам повезло этого избежать. А на рассвете процессия останавливалась. Пустынники начинали закапываться в песок. Солдаты империи в первые дни лишь кривились. А потом стали закапываться вместе с нами, снимая предварительно латы. И почему кривились? Песок внизу гораздо холоднее, чем на поверхности. Пустынники зарывались в него с головой, оставляя слабо посыпанной грудь и не покрытым лицо, чтобы свободно дышать. Солдаты всё же голову оставляли на поверхности целиком, создав себе тенёк из щита или тряпок. Я не понимал, почему мы делаем переход ночью. Местные ночью старались не бродить по Мёртвым Землям. Песчаные скаты в это время активнее, чем днём, и переход был опаснее. Мне было интересно, но спросить я не мог. Я вообще ничего не мог. Может, даже хорошо, что мне было так плохо. За тошнотой, головной болью и прочими тяготами путешествия по пустыне я не думал о маме и собственной участи. И всё же, когда удавалось отдохнуть, в моём сонном сознании роились вопросы. Куда мы идём? Рабский рынок? Или в конкретное место? Что нас ждёт? Работа или удовлетворение потребностей какого-нибудь господина? Лучше бы первое… И последний, но не по важности: зачем им дети? Работорговцы часто покупали или даже воровали детей из Ленгри, но постарше. Лет тринадцати-четырнадцати, когда мальчики уже в силах таскать тяжести, а девочки — обслуживать мужчин. Были и исключения. Но в нашем караване двум пацанятам вовсе было лет семь-восемь, они были ещё ниже и меньше меня. Думать о будущем не хотелось, но в бесконечном путешествии, когда по обе стороны от тебя лишь бескрайние пески, больше ничего не оставалось. На привале ко мне вновь пристал солдат с квадратным подбородком. Сунув в руки маленькую фляжку, он стал ждать, когда я попью. Воды во фляжке было глотка на четыре, но я не был расстроен. Мне было страшно. Вода в пустыне — самое ценное богатство. И если меня стошнит ею, когда напьюсь, этот громила запросто может разозлиться. И в этот раз уж точно прибьёт. — Знаешь, я вот всё думаю, что всё-таки убью тебя, — рассуждал он, забрав пустую фляжку. Тон был таким обыденным, отчего мне стало страшнее. Убьёт, понял я. И вправду убьёт. — Ведь никто и не скажет герцогу, что был ещё один мальчишка. Его Светлости, думаю, всё равно, сколько вас тут, — продолжал солдат. — Как думаешь, нелюдь? Хочешь жить? Ну? Хочешь? Мужик наклонился ко мне, смотря в лицо. Его губы скривились в ухмылке, он наслаждался произведённым эффектом. Обуявший меня ужас перетянул живот и перехватил горло. Я стоял напротив солдата, невольно сжавшись под его нависающей тушей. Огромный имперец, напротив, чувствовал себя вольготно. Крутил за лямку фляжку вокруг руки и смотрел сверху на меня, как на насекомое. Солнце, оттенявшее его массивную фигуру, делало его ещё более угрожающим. — Как тебя звать, нелюдь? — спросил солдат. Не дождался, как водится, от меня ни слова, разозлился. Лицо скривилось, он поймал в полёте фляжку и сощурился: — Чего молчишь? Или ты не знаешь, что старшим нужно отвечать?! — схватив меня за волосы, мужчина приблизил свою морду вплотную. Я увидел, как в отвращении поднялись его губы к носу, а правая рука занеслась для удара. И мысленно попрощался с жизнью. — Он не скажет, — осторожно прошептал кто-то рядом. Мальчишка, к которому я был прикован, уже немного устал от постоянного внимания солдата. А теперь боялся сцены, разворачивающейся рядом. Подбородок, как мысленно я обозвал солдата, покосился на парня, и тот продолжил: — Он не говорит. Никогда. — Глухонемой, что ли? — Не. Слышать он слышит, просто не говорит. В городе болтали, что он был напуган в раннем детстве. С тех пор и молчит, — пацан шмыгнул носом, тихо звякнула цепочка на кандалах. Подбородок фыркнул и, отпустив мои волосы, выпрямился. Блестящие имперские латы с выгравированным гербом с шелестом встали на правильные места, наложившись краями пластин. — И как его зовут, знаешь? — Его зовут Дьяро. — Дьяро? — солдат вскинул брови. — Если не ошибаюсь, то с южного наречия это демон, дьявол? — Да. Только я не знаю, имя это или кличка. — Хм, — подбородок снова посмотрел на меня с высоты своего немаленького роста. — А что, тебе идёт. Хвост есть, клыки тоже, глаза с узким зрачком и когти. Для полноты эффекта не хватает только крыльев и рогов. — Может, они у него ещё не выросли? — предположил мальчишка, подобострастно заглядывая снизу в глаза солдату. — Может, — откликнулся довольный солдат и вновь посмотрел на меня. — Ладно, живи, Демон пустыни! — и, усмехаясь, направился в голову каравана. Мальчишка проводил его глазами. А я силился вспомнить, как зовут этого парня. Кажется, в шайке Щербатого его звали Мышем. Темноволосый пацан с носом-картошкой победно вытаращился на меня и заявил: — А он тебя всё равно убьёт. Рано или поздно. Я слышал, он это любит. Пинает тех, кто ему не понравится, до тех пор, пока те ещё шевелятся и дышат. Я был и без того напуган, и бояться больше был уже не в силах, а потому меланхолично повёл хвостом. Почувствовав усталость от начинающейся жары, я встал на колени и стал разрывать песок. Мышь, чуть помешкав, начал делать то же самое.***
Мы двигались по пустыне уже много дней. Запасы армии иссякали, потому еды давали всё меньше и меньше. Я теперь ел и пил нормально, отчего досадовал Мышь. До этого ему доставались мои порции, которые я не мог в себя запихнуть. А мои вялые попытки поесть заканчивались обратным эффектом. — Удивительно, как ты жив. Наверное, это всё твоя дьявольская сила. Регенация, во! — шипел он, не скрывая своего желания моей скорой смерти. Подбородок продолжал приходить в конец каравана и рассказывать о том, как убьёт меня. Его страшная рожа меня всё ещё пугала, но поскольку кроме хватаний меня за шкирку и волосы, солдат ничего не делал, я немного успокоился. Это Мышу тоже не нравилось. Приходы солдата его нервировали, подлизывания не приносили никаких результатов — ни лишней воды, ни еды ему не перепадало. На этот раз с рассветом мы не остановились. Солнце уже почти полностью вышло, а мы всё шли и шли. Позади простирались бескрайние пески до самого горизонта, где встречались с синим простором небес, уже занятым солнцем. По левую руку, на юго-западе, расплескался молочный лик большой луны, по правую клубились барханы, под которыми притаились, дожидаясь ночи, местные хищники. Мышь потащил меня вперёд, догоняя впередиидущую пару. Потыкал крайнего парня и спросил, знает ли он, почему мы продолжаем идти. Никто не знал. Люди тревожно косились на солдат и разгорающийся день, но молча шли вперёд. Несколько показательных побоев и пара оставленных позади трупов отбили всякую охоту у рабов к побегам или вопросам. А к обеду мы вышли на каменистую истрескавшуюся землю, которая простиралась на несколько километров, упираясь вдалеке во что-то странное. Каменная земля поднималась вертикально вверх на добрых пятнадцать метров. Она растрескалась ровными квадратиками, а наверху и вовсе ребрилась выступами. Такое я видел впервые и слова для этого просто не находил. — Что это? — восторженно вторил моим мыслям Мышь. — Это гора? Эй, слышь! — он ткнул впередиидущего парня, но тот только отмахнулся. — Нет, это крепостная стена, — лениво ответил охранник. С приближением твёрдой земли охрана каравана растянулась вдоль ряда рабов, следя за нами. — Её строят вокруг замка или города. — Зачем? — ошарашенно спросил Мышь. — Чтобы было проще защищать тех, кто внутри. На стену сложно забраться, а стрелять из луков и арбалетов с неё проще. Я споткнулся на последних словах солдата. Выходит, будь в Ленгри такая стена, эти железнобокие имперцы не смогли бы так легко войти. Хотя… в Ленгри из бойцов только охотники на пустынных скатов. Остальные могли прирезать другого жителя или избить, обворовать, наконец. Но драться с человеком, покрытым сталью… Я не мог себе этого даже вообразить.***
Ворота в стене меня поразили не меньше, чем сама стена. Железная решётка, что с грохотом поехала наверх, а за ней — пара дверей в пару-тройку человеческих ростов. А за ними были каменные дома. Таких в Ленгри было всего три, и все три принадлежали главам разных банд, обозначая центр каждой из их территорий. А тут десятки домов! И не просто домов: тёмные входы закрывали резные и цветные двери, а проёмы окон — не глухие ставни, а что-то прозрачное. И караван двинулся по широкой улице вдоль высоких домов, растягивая цепочку рабов. Мне было не по себе. Почти все дома в пустыне — низенькие глиняные лачуги. Да и то их лепили лишь для укрытия. Всё добро, которое было, люди носили на себе. Воровать из таких лачуг было бессмысленно. Ну не таскать же, в самом деле, глиняный горшок? Такой самому слепить можно. А тут высокие дома, словно нависающие над тобой, закрывая большую часть неба. Много, очень много домов. И люди снуют везде: переходят дорогу, толпятся у столов с товарами под тентами, выглядывают из проёмов, галдят, кучкуясь группами. И всё это давило со всех сторон, словно я попал в огромный муравейник. Чтобы как-то унять это неприятное чувство, я стал разглядывать столы. И чего там только не было! Южные яркие фрукты, которые я видел в Ленгри на рынке за баснословные деньги, какая-то зелёная трава и зелёные же плоды. Рядом лежали длинные оранжевые штуки и красные, округлые и мясистые. На другом столе были какие-то мелочи из железа, скрученные причудливым способом, яркие камни на цепочках, блестящие пластинки, кружочки и цепочки. А дальше — ткани цветов, каких я ещё не видел. Я пялился, забывая дышать. В какой-то момент голова пошла кругом. Я видел столько предметов, которым не знал названий, а гомон и давящие стены домов вокруг и вовсе вызывали желание убежать, но звякающая белёсая цепь напоминала о невозможности его исполнить. Но вскоре все мысли вылетели из моей головы, когда мы вышли на широкую площадь и оказались перед огромнейшим домом. Он был невероятен! Я даже не мог себе представить, что есть такие дома. Вокруг огромного здания тянулась такая же высокая стена, как вокруг города. Но он возвышался над ней на три проёма! Интересно, а сколько проёмов я не увидел за стеной? Недовольные нашим торможением солдаты стали тыкать нас в спины, в сторону ворот. — Так, не толпимся! — крикнул Подбородок, встав в центре площади. — Все проходим через ворота замковой стены и останавливаемся во дворе. В замок идти не пытаемся, в сад или на плац тоже. Кто туда сунется, отправлю к праотцам. Всё ясно?! Ага. Ещё бы знать, что из увиденного «замок», «сад» и «плац». Впрочем, интуиция меня не подвела. Во дворе замка к нам подошёл человек и сразу стал давать указания. Одет он был странно. Какие-то неудобные брюки без вставки в середине. Интересно, как он в них бегает? И эта куртка из плотной ткани… Немолодой уже мужчина промакивал тряпицей лоб и пытался отдышаться. Почему он не снимет свою куртку? Под ней есть тонкая белая кофта, в которой будет явно прохладнее. Девушек важный мужчина в неудобной одежде отправил в сторону какого-то дома невдалеке со словами: «Если какая-нибудь не приведёт себя в порядок, отдам солдатам. Понятно?!» Испуганные девушки закивали и поторопились в указанную сторону. Интересно, а они знают, где находится этот порядок и как себя в него привести? С мужчинами действовали по-разному. Сильных и больших велели вести в одну сторону, а слабых в другую. Когда мы с Мышем тихонько сели, а потом легли, толпа стала рассасываться. Вот очередь дошла и до нас, мелких мальчишек и девчонок. Девчонок тоже отправили мыться. Я заметил, как переглянулись солдаты: они явно знают, что с теми будет дальше. Что-то мне этот «порядок» начинал нравиться всё меньше и меньше. — А этих зачем приволокли?! — изумлённо воззрился на меня мужик в чёрной одежде. — Они же хилые и мелкие. А этот вообще с изменениями в теле! Его Светлость такого в слуги точно не возьмёт. Подбородок уже открыл было рот, но тут сбоку подлез бородатый старикашка с хитрыми глазками. Видел его пару раз в караване, хотя ничего особенного в нём не углядел. Обычный сухой старик с противным вытянутым лицом. — У них у всех есть толика магии, господин Урус. А этот имеет неплохой резерв. Его Светлость жаловались, что все источники, ммм… слабы. Я подумал, что полукровка будет посильнее, — залепетал старик крикливым птичьим голосом. Какой мерзкий звук. Я невольно дёрнул хвостом. — Ах, вот как. Хм, тогда их надо тоже привести в порядок, — на этих словах господина Уруса мне резко поплохело. Неужели и меня тоже в этот порядок поведут?! — Шольт, раздели их наручники, чтобы могли помыться. Подбородок открепил цепочку, соединявшую два куллировых браслета, но сами браслеты не снял. Господин Урус, как назвал его старикашка, брезгливо кивнул мне и остальным мальчишкам и повёл в сторону того же дома, куда ранее ушли девушки. Через четыре часа я узнал, что «привести в порядок» означало помыться, одеться в чистую, но неудобную одежду из целой ткани, и поесть. Нас согнали в «баню». Там в двух разных комнатах, для мужчин и женщин, были заготовлены огромные бадьи с водой! Мы долго пялились на воду, которую какой-то служка, демонстрирующий процесс, лил прямо на пол. Описать наш шок словами было невозможно. Воду! На пол! Да они психи! А когда кто-то из наших попытался объяснить, что с водой так обращаться нельзя, мужчина покрутил пальцем у виска и велел мыться. Ужас и напряжение последних дней постепенно отступали. На их место накатывались усталость с сонливостью. После вкусного ужина из похлёбки, какой-то варёной крупы и (невероятное пиршество) мяса, а также сладко-кислого питья, я хотел только спать. Монотонным голосом господин Урус перечислил «расписание», в котором на завтра значились завтрак, обед и ужин, а также два «смотра». В голове роилась уйма вопросов и болтался поток новых слов на имперском. Но от обилия новых впечатлений я так устал, что уснул сразу, как только забрался в постель.