Крылья юга

      Меня зовут Нина, мне девять. Я живу в монастыре Святой Мёрси. Помимо меня здесь почти две тысячи послушниц. И каждая из нас строго следует правилам храма, уважает наставниц, поклоняется Богу. Хотя было какое-то подспудное чувство, что не могут в самом деле быть столь послушными маленькие дети. Ведь даже груднички почти никогда не плакали в монастыре.       Но речь не об этом.       Полгода назад мне приснился кошмар. Обычно мне всякая ерунда снится: мойка посуды или стирка. Приятного мало. От той же стирки в горной речке руки ломит так, что полночи уснуть потом не можешь. Но то, что мне снилось, не шло ни в какое сравнение. Снилось мне, что бегу. Но не в монастыре, а в каком-то уж совсем незнакомом месте. Вокруг красноватые бока домов, хотя на дома-то и не похожи. Глиняные полусферы с зияющими дырками вместо дверей. Улица просторная, хотя и не широкая, как площадь. И по всей улице тела.       Я не сразу поняла, что это тела. Как бывает во сне, половина окружающего мира смазана. И только когда остановилась, чтобы перевести дыхание, я заметила детали. Чёрно-бурые пятна возле бездыханных силуэтов на песке, какие-то тряпки, разбитая посуда.       Я побежала дальше. Надо бежать, очень надо. Там меня ждут! Мерзкие запахи, душно! Моим лёгким горячо от раскалённого воздуха, а от дыма слезятся глаза. Но я бегу. Постоянный фоновый шум и лязг разорвали женский крик и плач ребёнка. А в следующую секунду оба звука смолкли.       Словно ледяная вода, меня пробрал ужас осознания. Кричащих убили. Просто убили. Ни за что. У них даже не было шанса защититься.       И с этой мыслью я проснулась.       И потом забыла. И ужас, что охватил меня, и картинки жутких сцен, и мокрую от пота постель. За тяжёлой работой в монастыре можно всё забыть. Девочки жаловались, что за десять лет забывали лица родных, а некоторые вышивали на одежде настоящее имя, чтобы не забыть и его.       К тому же раз в месяц каждая проходила обряд омовения. Но хоть мне и девять, но даже я понимаю, что с ним что-то не так. В конце месяца я всегда хочу погулять, побегать, собирать цветы. Часами таращусь на высокую каменную стену, мечтая увидеть мир. Даже иногда вспоминаю какую-то пожилую леди, чьего имени не знаю. Может, она моя бабушка?       Но стоит войти в купель, и мне становится всё равно. Что солнце, что тучи, есть ли мир за стенами и красиво ли соединить васильки с анютиными глазками? Всё одно — пустота. Словно купель выпивает саму суть твоей жизни.       Сон затерялся в этом безразличии. Я его даже соседке не рассказала, хотя хотела! Второй сон был ещё чудесатее, но не такой чёткий. В нём я летала! Под облаками, озарённая солнцем! Даже после пробуждения меня всё ещё колыхало на волнах восторга, а привычную унылость после купели как рукой сняло. Словно я очистилась! После этого сна я ходила по монастырю и поражалась вещам, которых раньше не замечала. В монастыре было десяток зданий разного предназначения, но монахини пользовались от силы семью. Для чего нужны те три? И никого не спросишь. За вопросы от наставниц прилетало так же лихо, как и за некачественную работу.       Сами послушницы ходили с ничего не выражающими лицами, пустыми глазами смотрели только на дорожки да на то, что делали. Дорожки, к слову, были местами очень неудобными. Чтобы пройти к храму, приходилось огибать центральную площадь по кругу. Но ни одна из девушек даже не делала и шага к зеленеющей траве в центре. Они напоминали мне призраков в голубых балахонах.       Какая-то мысль неверия закралось в мой мозг. И почему я не замечала этого раньше? Но в конце месяца разумные догадки покинули мой мозг, потому что я снова вошла в купель.       И жизнь снова покатила чередом. В понедельник мы, младшие, работали в поле, во вторник молились богу по несколько часов на коленях, в среду учили языки, читали на них молитвы. В четверг снова молились, но уже напевая молитвы хором. В пятницу готовили, а в субботу убирались, стирали и приводили в целом в порядок себя и монастырь. В воскресенье с утра слушали проповедь, а потом старшие послушницы и наставницы шли в город нести благословение народу. А мы отдыхали. И во все дни была какая-то ещё работа: натаскать воду, убрать навоз в храмовых коровниках и свинарниках, подоить, покормить животных, начистить мешки картошки на ужин и так далее. Почему-то основную работу делали младшие послушницы, а старшие ходили проповедовать и в течение недели.       Может быть, это было несправедливым, да и не совсем разумным, потому что мелкие девчонки часто от работы болели. Старшие послушницы, впрочем, нянчили младенчиков, хотя тех было не так уж и много. А вот монахини и наставницы не работали вовсе. Но это я поняла только в тот счастливый месяц после сна с полётом, потому что после него словно проснулась. И подмечала все эти странности до самого омовения. В остальное время я об этом даже и не думала.       Потом мне приснился третий сон, в котором я лежала в какой-то большой комнате с цветными стенами и мебелью. Первое мгновение я ошарашенно крутила головой, потому что в монастыре все стены были белыми, а мебели, кроме кроватей да шкафа, отродясь в наших кельях не было. Да и места столько в комнатах тоже. В эту могло влезть четыре кельи! Я уж не говорю о количестве кроватей.       В неярком свете, пробивающемся через плотные шторы, из угла скользнула тень. Девушка в строгом платье с кружевным воротничком подошла к кровати и осторожно придержала меня, не давая встать.       — Не вставай, Ро, не вставай. Я принесу воды, подожди.       Девушка двинулась в противоположную сторону, к двери. Я снова пошевелилась, и тут картинка стала яркой, как в жизни. Чёткие контуры предметов, цвета, даже узор на цветных стенах. И вместе с картинкой пришла боль. Я судорожно вдохнула, пытаясь протолкнуть воздух в лёгкие. Спина горела так, словно я лежала не на кровати, а на углях. Сознание уплывало, оставляя место лишь для одного чувства.       И тут я проснулась.       Какой же отвратительный сон! Разве во сне может так ощущаться боль?!       Но и этот сон забылся. Нужно всего лишь ещё раз войти в купель. Она смывает всякие осмысленные выводы, воспоминания и желания, и ты превращаешься в бревно. До текущего момента.       Сейчас был вторник. Я стояла на коленях на молитве, читала заученные стихи и кланялась в пол. Вокруг меня почти четыреста послушниц плотными рядами также расположились на полу и отбивали поклоны каменной статуе. Я ни о чём не думала, да и не чувствовала, наверное, ничего.       Я была в том утреннем трансе, когда делаешь что-то на автомате. Рот открывался, читая стихи, тело сгибалось в конце стиха, лоб касался холодных плит. Глаза сами собой выхватили силуэты гор, видные сквозь витраж окна.       Говорят, что эти горы вовсе и не горы. Церковь говорила, что горы воздвиг Бог, чтобы защитить эти земли. А по ту сторону гор кромешная тьма и кишат чудовища. Их так много, что они прорываются иногда в наши земли и убивают нас, чтобы пожрать наши тела и души.       А вот местные легенды, с которыми нас знакомили как с культурой еретиков, говорят, что горы — это хребты драконов. Что драконы однажды засыпают, и, зная об этом и ожидая этого момента, они ложатся рядом с собратьями, образовывая новую возвышенность. И потому горы называют Драконьими.       Хотя всякая нечисть и в самом деле нападает на восточные поселения, что расположены ближе к горам. И всё же мне сказка про волшебных ящеров нравилась больше, чем прозаичные рассказы о Боге и его заботе о нас.       Я лениво перевела взгляд на статую Единого, словно спрашивая саму себя: во что я верю? И тут меня скрутило, как при несварении. Схватившись за живот одной рукой, второй упёрлась в пол, чтоб не свалиться. Ох, нет! Вот и хула за крамольные мысли! Самый ужас, что только ближайшие послушницы остановились, а все остальные, даже слыша мой хрип, продолжали в том же темпе читать речитатив и прикладываться к камню лбом. Но всё это я заметила мельком. Между рядами уже шла наставница Аргуль, а справа меня поддержала Флота, помогая встать.       Аргуль и Флота повели меня к лекарю, но дорожки я почти не видела. Наверное, я должна была видеть темноту. Но нет, я словно во сне видела зелёные листья и траву. Повсюду в полумраке была зелень, которая отбрасывала тени от искусственных источников света. Ночь? Но ведь у нас уже утро!       Конечно, летом мы вставали очень рано. Стоило солнцу подняться, как тут же звенел колокол, и мы шли на работу или службу. Но солнце уже было на небе!       Сознание будто бы раздвоилось. В реальности я продолжала вяло переставлять ноги, но в своих глазах я была на земле, среди сочной зелени трав.       Я подняла голову от земли, на меня смотрел сверху какой-то мужик со светлой блестящей шевелюрой. Я таких никогда не видела! Что происходит?! Я же ведь не сплю!       — Ещё немного, Нина. Потерпи, — шепнула Фло, и тут я отключилась. От Фло, а не от блондинистого мужика в дорогом костюме с полосатой жилеткой.       — Ещё в сознании? — сказал он, удивлённо взирая сверху. — Ничего себе! А ты живучий, гад.       Что происходит?!       По телу разливается боль и спазм, сердце заходится, словно пытается проломить грудь и вылететь вон. Я вся в поту и задыхаюсь.       — Иди, — с ленцой говорят мне сверху. Я поднимаю голову и смотрю по направлению указующего перста.       Чёрная дыра в никуда! Прямо в воздухе! Хотя нет, она переливается, словно шёлковое полотно, но в полумраке это едва заметно.       — Иди, а то брошу тебя здесь. Говорят, лорд Клейн выпускает на ночь собак побегать и поохотиться. То-то им будет ужин! — и белобрысый рассмеялся. Какой у него мерзкий смех.       Угроза собаками, непонятно, настоящая или вымышленная живым сном, но всё же её стоит принять на веру. Если это сон, то ничего плохого от моих усилий не будет, а если нет, то тем более. Лучше пойти.       Чёрное марево портала я видела и раньше. Через портал в монастырь приходил один священник. Очень серьёзный дядечка со строгим морщинистым лицом. И хотя нам ничего не объясняли, рассказ о портале всё равно достиг всех послушниц в монастыре. Может, из-за того, что было это перед самой купелью, а может, детское любопытство побеждало любые божьи замыслы.       На дрожащих ногах я встала на четвереньки и поползла. Сверху на меня обрушился заливистый довольный смех. Хорошо ему, ржёт, гад. И тут же замерла с этой мыслью. Раньше я не была никогда такой агрессивной, не злилась и не желала кому-то нехороших последствий. Откуда это?!       Меня подопнули в пятую точку, намекая на продолжение пути.       — Чем больше ты медлишь, тем больше расходуется твоих сил, нелюдь. Ползи уже в портал, не зли меня.       С трудом преодолев метр и буквально забравшись в портал, я с интересом ловила ощущения. Сквозь выкручивающую боль и нарастающую слабость я ощущала закладывающую уши тишину и пустоту. Даже вдохнуть было невозможно. Но длилось это всего несколько секунд. И вот, вывалившись с другой стороны и рухнув на мягкий узорчатый ковёр, я растянулась ничком на полу.       Сверху послышалось шипение, и острый кончик сапога пнул меня в живот, заставляя перекатиться дальше.       — Если ты тут наблюёшь, собака, я тебя за кишки повешу, слышишь?! Эй! Я с тобой говорю!       Но голос становился всё дальше и дальше. Я отключалась, словно проваливалась в настоящий сон.