Глава 23. Два года спустя
16 марта 2024 г. в 17:20
Откат. Тошнотворная смесь выворачивающей кости боли и потливая слабость. Магический откат — это последствия, когда маг с большим резервом использовал его большую часть в своём колдовстве зараз. Выходящая энергия резонирует с организмом и выжигает энергоканалы.
Всё немного проще, когда маг использует для колдовства заготовленный артефакт или фамильяра. Ведь бездушная вещь или послушный слуга — это не ты, их не жалко.
Да, меня ломало после колдовства герцога, отчего ненависть бурлила и смешивалась с преданностью, навязанной договором фамильяра. Я желал смерти высокородного ублюдка, но мог лишь подчиняться. И ждать, взращивая свою собственную силу.
Прошло почти три года, как я стал фамильяром герцога Алдо тау’Хорес. Его Светлость уже обвыкся с моим наличием и всё больше и больше полагался на меня и мой резерв. Инициируя заклинания через меня, он перекладывал откаты на мою тушку и артефакт, оставаясь свежим и бодрым белобрысым мерзавцем, способным после работы развлечься с девочками в гареме.
Это было тяжело, хотя были и свои плюсы: большую часть своей жизни я был либо полумёртв после «пользования» герцогом, либо использовал отлучки разгулявшегося и расслабившегося хозяина, чтобы изучать магию или сбегать в город.
Его Светлость пристрастился к азартным играм. Он выкачивал мой резерв в портальный амулет с утра пораньше и сваливал на «Звериные бои». На самом деле там дрались нелюди-рабы, но имперцы нас за разумных существ не принимали.
Сегодня утром Его Светлость разделал на своём столе, словно черепаху, мальчишку, купленного всего месяц назад на рабском рынке. Мало того, что пришлось при этом присутствовать и ассистировать магу-психопату, окончание опыта требовало магической печати, которую высокородный говнюк запустил через меня, использовав как двуногую батарейку и тушку для магического отката.
А потом свалил. А я шипел на холодном полу лаборатории, не в силах подняться.
Больше всего в такие моменты меня бесила невозможность сменить место дислокации. За три года я уже в подробностях изучил пол лаборатории, каждый кровавый подтёк на полу, каждую каменную выбоину. Опять скользнул глазами по потерянной колбе под тумбой, по застывшей половой тряпке. Резкий запах аммиака бил по носу, но я не мог выползти из этой комнаты — моё тело просто не слушалось и только болело. Даже и не знаю, что хуже: тошнотворная слабость от потери большей части резерва или разрывающая изнутри тело и мозг боль от отката.
С кушетки свешивалась детская рука, но ужаса и омерзения это уже не вызывало, как раньше. Жалость ещё не затухла в моём сердце, но оно потихоньку черствело.
Недавно Мойра с грустью сообщила, что я перестал улыбаться. Да и в целом ей было сложнее меня растормошить. Мне не хотелось её волновать, но сил бороться за эмоции не осталось. И я просто позволил им медленно умирать.
Моя душа тлела. В особенно тяжёлые дни, когда герцог срывал на мне злость, я мечтал о смерти. Но две попытки, когда при малейшем поползновении на собственную жизнь меня душила тату-поводок, показали, что это трудновыполнимо. Хитрый поводок не давал мне умереть, придушивая достаточно, чтобы я жил, но больше не трепыхался.
И, как ни парадоксально, почему-то именно желание умереть подтолкнуло меня к поиску сведений о привязке фамильяра. И вот уже два года я наращивал свой резерв, стараясь ослабить давление поводка, управлял эмоциональной составляющей, учась скрываться от внимания герцога, и магичил.
Учиться было тяжело. Никто мне не объяснял, не показывал, как надо. Слова из книг часто не собирались в смысл, а то, что понималось, не давалось на практике. Из сложных формул заклинаний я смог добиться только одного хорошо работающего, поскольку тренировал его постоянно.
Кряхтя и отплёвывая сгустки крови, я встал и добрёл до мойки. Умылся и провёл мокрыми руками по растрепавшимся волосам, которые лезли в глаза. А потом сформировал многосложную формулу из рун, создав печать, и навесил подпитку от заныканного в кармане амулета-источника. Заклинание создавало плотную сферу, внутри которой оказывались выбранные предметы, в моём случае — склянки и инструменты. Предметы сфера закрепляла твёрдыми нитями, чтобы не болтались. Затем по сформированному заклинанием жёлобу набиралась вода, и магия начинала гонять её по внутреннему пространству, отмывая посуду.
Это заклинание я сперва тренировал на вещах и тряпках, потом перешёл на железные инструменты. Но всё же первый раз заклинание развалилось через пару часов, и герцог приказал меня высечь за разбитую посуду.
Сейчас же я просто напитал заклинание отмеренным за опыт количеством энергии, вновь почувствовав накатывающую тошноту от проведённой через меня энергии. Посидел немного на полу, бессмысленно наблюдая за работающей магической мойкой, и стал собирать останки паренька с кушетки.
Эксперимент вновь провалился. Я не очень понимал смысла происходящего, но вроде как герцог хотел запустить в подопытных перестроение какого-то генома. Причём он то пробовал, так сказать, «откатить» процесс развития назад, то пытался перестроить генетику добавлением инородного включения, словно вирус, запускающего перестроение клеток тела.
Один раз после таких фокусов кроме трупа с кушетки пришлось отмывать ржавчину. Изменение приобрело характер вируса и волной поменяло химию клеток, нарушив всякое равновесие. Всё тело человека расползалось и трескалось, словно внезапно превратилось из плотной и цельной массы в желе. Желе, которое разъело покрытие стола и окислило металл столешницы.
Его Светлость не посвящал меня в цели своих экспериментов. Хотя, подозреваю, цель была одна, и белобрысый изверг был ею одержим. Я лишь тушил эмоции, становясь более замкнутым. Но только так я мог скрыться от его ощущений, спрятаться, чтобы он не знал где я и что делаю.
Я по-прежнему не мог его предать. Явно, во всяком случае. И по-прежнему удавка душила меня при малейшей мысли о побеге. Но я пользовался портальными амулетами и покидал город по его приказу. Как я понял, удавка реагировала на мои мысли и чувства. Это Я знал, что хочу сбежать или предать, и контракт мгновенно ловил это.
Пролеветировав деревянную бадью, накрытую плотным мешком, я передал остатки нелюдя замковому носильщику. Немой могильщик не первый год служил магу-изуверу и к работе относился равнодушно. Или герцог его сделал таким, что ближе к правде. Всё в этом замке подчинялось его воле, его целям, желаниям.
В своих апартаментах я помылся и переоделся в костюм-тройку, обулся в начищенные ботинки и отправился по делам. На первом этаже мне уважительно кивнул Урус, которому почему-то нравилось чувствовать себя причастным к делам Его Светлости, и сунул мне кошель со словами: «Ты знаешь, для чего». Пухленькая Фелисис накормила меня заначенной порцией обеда, поминутно задавая сотню вопросов, на которые и не ждала ответов, и пытаясь впихнуть в меня лишнюю еду. Я не возражал. Почему-то даже три сытых года не могли вытравить из сознания постоянной попытки наесться вдоволь. Девять голодных лет мне нескоро забудутся.
— Привет, Ро, — махнула мне Мойра, натирающая окна.
В углу её сестра по труду Кальма обмахивала коридорные вазы и скульптуры. Темнокожая девушка кивнула мне. За годы её настороженность растворилась, но общаться она желанием не горела, а потому только здоровалась.
— Если пойдёшь к Пелису, захвати и мне пару книг.
Я криво улыбнулся и потёр ладони друг о друга, намекая подруге на общий жест денег. За последний год мы неплохо с ней заучили несколько жестов, чтобы иметь возможность передавать информацию на людях. Для всех прочих в замке я оставался немым.
Девушка тряхнула зелёной чёлкой и сунула руку в карман, нашитый на платье. Достала горсточку медных монеток, оставшихся с прошлых вылазок в город, и сунула мне. Забрав деньги, я двинулся в крыло отдыха. Там, соседствуя с герцогским гаремом, находилась большая веранда, на которой разместили клетки с разумными и неразумными невольниками. После массовых смертей год назад Его Светлость сообразил, что держать живых существ в подвале нельзя, и их переместили на большую веранду, прикрытую навесом.
Я открывал клетки магией, ей же поднимал вертлявых созданий, вытряхивал мусор в заготовленный ящик, насыпал свежих опилок и наполнял чашки едой и водой. Благо, саму еду готовить было не нужно, это заранее делали на кухне слуги, и я только раздавал.
Последними я обслужил, аккуратно держа в воздухе феечек. Им в неволе было тяжелее всего. Они пытались шутить писклявыми голосами. Та, что моложе, даже вроде как заигрывала. Я улыбался. Когда-то давно такие фокусы от феечек вводили меня в смущение, и я пытался удрать от них побыстрее. Сейчас привык. Несчастным созданиям просто скучно, вот и развлекаются, как могут.
Закинув к ним в маленький террариум яблочного пирога, я поднял его на руки и понёс. Феечки оживились.
— А куда это ты нас несёшь, красавчик?
— Ой, ужель вырос и соблазнился?
— Ай-яй. А с виду такой порядочный мальчик! — хихикали крылатые создания, покачиваясь в такт моим шагам.
Я постучал в ворота крыла отдыха. Тяжёлые двери скрипнули, и снаружи появился загорелый нос. Луна рыжая, старшая по гарему, внимательно оглядела коридор и впустила меня.
— О, ты нам подружек принёс! Как здорово!
Носить феек в гарем я стал почти сразу, как тех переселили на веранду. Девушки гарема были рады чему-то новому, а фейки и подавно. В гареме им ещё и накидывали сладостей, так что вечером я забирал их объевшимися и сонно валяющимися на дне.
— Ро, купишь нам что-нибудь? Те книги были хороши, хотим ещё.
Я улыбнулся и кивнул. Урус уже выделил мне на это деньги. Покупать девушкам в гареме развлечения тоже теперь входило в мои обязанности.
Закончив свой утренний обход по замку, я вышел наружу. Во дворе было полно мальчишек, но я уже не пытался с ними поговорить. Однажды я буду помогать Его Светлости потрошить этих бедняг, так что близость причинит мне только большую боль.
Малодушно. Но в целом, а что я могу сделать? От проклятия, которое вешается на каждого захваченного раба, не сбежишь. Даже если выведу бедняг из города, через пару суток магия превратит их в мумии. Зато плетей схвачу от Его Светлости на раз.
Отойдя за угол многогранника донжона, я запустил амулет портала.
Бледно-жёлтое море песков, белая скала, растрескавшаяся черными червоточинами передо мной в окружении искрящейся взвеси. Мёртвые Земли.