Вторым номером

Мда, с выводами о том, что рокировки в секретарском составе положительно сказались на общем КПД «женсовета» она, похоже, поторопилась: пустующее рабочее место Тропинкиной в приемной президента упрямо свидетельствовало об обратном. Дважды стукнув костяшками пальцев по деревянной панели одной из дверных створок, — дежурно, лишь приличия ради, — девушка, не дожидаясь ответа, вошла в кабинет. И стоило так упорно искать встречи с Андреем, чтобы наткнуться на него так нелепо, в месте, где этого, пожалуй, хотелось меньше всего? Это было уже просто смешно. — Выходит, ни о чем, помимо рабочих вопросов, мне в вашем присутствии теперь нельзя проронить и слова, верно ли я вас понял, Екатерина Валерьевна? Я ведь прошу выслушать меня, только и всего! Неужели это требует такого уж неподъемного количества душевных усилий? Мужчина стоял спиной к выходу, бурно жестикулируя и нависая над столом, место за которым сам когда-то занимал по праву. Судя по устилавшим этот самый стол распечаткам, пестрившим таблицами и диаграммами, на старте разговор, который она прервала своим вторжением, имел вполне себе рабочий характер. Однако на текущий момент все принципы служебной субординации, как видно, приказали долго жить. По крайней мере, для одного из участников этой мизансцены уж точно. Сама же Пушкарева широтой диапазона проявляемых эмоций напоминала сейчас, скорее, Снежную королеву из советского мультфильма, выпущенного еще в пятидесятые. Первой заметив Киру, та еле различимо выдохнула. Будто машинально расправляя складки на и без того безукоризненно сидевшем на ней деловом костюме, Катерина привстала со своего места. Среагировав вслед за ней, к выходу развернулся и Жданов. Разглядев, кто именно стоял в дверях, он сперва закатил глаза, глубоко вздыхая, после чего, нервно рассмеявшись, развел руками, словно в изумлении. Боже, столько эмоций, и все ей? Когда только такое было в последний раз? Впрочем, нет, не ей одной: все-таки, у всего происходящего был зритель, мнение которого Андрею, если верить его собственным словам, было отнюдь не безразлично. Впрочем, каким именно его словам имело смысл верить, Кира уже не очень-то и понимала: когда-то едва не перевернувшее весь ее мир с ног на голову «Да, я люблю Катю Пушкареву» спустя некоторое время сменилось пренебрежительным «Какие тут терзания? Только ненависть». Мысли она тогда более трезво, смекнула бы, что подобные метания говорить могут о чем угодно, но уж точно не о том, что ситуацию человеку удалось отпустить. — Хм-м, родная, — сейчас это слово из уст мужчины прозвучало столь язвительно, и даже слегка брезгливо, что, пожалуй, впервые резануло слух, — скажи, сколько это может продолжаться? Твой бесконечный контроль надо мной, эта твоя вездесущность, от которой никуда не скрыться..? — то ли Жданова на мгновение вновь забросило в то время, когда каждый перешагнувший этот порог приходил по его душу, то ли ее появление здесь в эту секунду было для Андрея столь неожиданным и некомфортным, что нервы его попросту сдали, — Я прекрасно понял, что тебе, как и всегда, есть, что мне сказать. Только вот что именно не терпело отлагательств до такой степени, что ты кинулась искать меня по всему офису, м-м? Неужели я вновь не оправдал оказанного мне высокого доверия? Оказался иудой, мудаком, изменщиком? — мужчина скалился уже совершенно неприкрыто, поблескивая искорками пока еще только занимавшегося безумия в глазах, — Это ничего, милая. Мы ведь уже выучили этот сценарий наизусть, правда? Я прилежно повинюсь, признав, что я ноль, пустое место… Ты великодушно меня простишь, и мы вновь заживем, как раньше: я — давясь тошнотой от собственной безвольности, ты — на вечном стрёме, как ищейка, не уважая ни меня, ни себя… Поразительно, но ни одно из брошенных им слов ее не ранило. В сущности, она сейчас ничего и не чувствовала, кроме, разве что, сожаления. О том, что позволила ситуации превратиться в гнойный абсцесс, прорвавшийся в самый неподходящий момент. Впрочем, возможно, наоборот, именно сейчас разрубить этот гордиев узел было самое время. Судя по всему, эмоционально вымотаны были они оба, а значит и обезболены. Случись этот взбрык чуть раньше, кто знает, быть может, кто-то из них оказался бы недостаточно опустошен, чтобы отпустить, и все это хождение по мукам пошло бы на еще один круг. Молча пройдя вглубь кабинета и обогнув стол, Кира протянула Кате папку, которую до этого тесно прижимала к себе. Пушкарева, все это время стоявшая у стены соляным столбом, переведя на нее совершенно ошалелый взгляд, едва заметно мотнула головой, будто в стремлении обозначить, что со своей стороны ничем не желала провоцировать развернувшуюся перед ней сцену. Верилось охотно, выглядела Катерина так, что становилось ясно: иметь какое-либо отношение к этой истории — последнее, чего она хотела. Ничего, кроме образованной поджатыми губами куцей улыбочки, Кира из себя выдавить в ту секунду, впрочем, не смогла. — Кира Юрьевна… — Здесь… Соглашение, которое наш юрист подготовил в соответствии с предварительными договоренностями о сотрудничестве с Бюро-F, — устало выдохнула девушка, кивая на папку в своих руках, — ничего сверх того, что мы и так уже успели обсудить ранее, но нужно, чтобы вы дали окончательное добро: встреча, назначенная для подписания, уже сегодня. Молниеносно переключившись, словно она всю дорогу только и ожидала этой возможности, Катя принялась жадно скользить глазами по строчкам, то и дело одобрительно кивая. Чуть скосив взгляд в сторону, Кира заметила, как Андрей, отойдя к окну, с силой проводил побелевшими пальцами между бровями, в свободной руке вращая за хрупкую дужку сдернутые с носа очки. Вид у него был затравленный. Никакой жалости она, признаться, не испытывала, но и от торжествования была далека: не такого эпилога для их отношений она хотела. Точно не такого. Впрочем, когда в жизни хоть что-нибудь шло в точности согласно намеченному плану? Отчаянно цепляться за подобные ожидания стоило лишь будучи готовым к тяжелым разочарованиям, — это она теперь осознавала очень явственно. Действительно ли мужчина просто не сдержал вскипевшие в ту секунду в нем эмоции или же устроил это представление персонально для Катерины, пусть, возможно, и не вполне осознанно, — оставалось только гадать. Поверить Кира была готова в оба варианта. Со дня внезапного отъезда Пушкаревой Андрей предавался саморазрушению с фанатичным упоением. Не в меру выразительно крóя самого себя последними словами, позволяя и другим сыпать оскорблениями и упреками в свой адрес, напиваясь и влезая в драки в замшелых барах, он будто получал крохотную толику облегчения, ощущая себя наказанным. А значит, и имеющим право на искупление. «Униженная и оскорбленная… Ну ладно, если бы я это всё «так»… Но я же… А как меня мотает, что... ничего не стоит, да?» — среди всех его неразборчивых пьяных возгласов и причитаний эта фраза оказалась одной из немногих, запомнившихся ей отчетливо. С того момента Кире начало казаться, что все эти страдания по Пушкаревой стали для Андрея каким-то защитным механизмом: куда проще было смириться с произошедшим, мня себя влюбленным до беспамятства, совершившим досадную ошибку, нежели признать в своих поступках холодный расчет. Возможно, ей тогда и самой слишком сильно хотелось в это поверить… Как бы то ни было, в те жуткие недели поведение Жданова напоминало, скорее, одержимость, нежели что-либо еще. Да и у нее самой события той поры улеглись в памяти каким-то невнятным комком из грязного снега и мутного битого стекла: бесконечные шатания Андрея по «злачным местам» Москвы, ее звонки в частные наркологические центры в попытках вызвать на дом врача, который несколькими капельницами хоть как-то поставил бы мужчину на ноги к утру, да еще и сделал бы это на условиях анонимности, — его и без того подмоченной репутации не хватало только прогулов на работе и просочившейся в прессу информации о запое… Потом он приходил сам: пришибленный, испытывающий явное отвращение к себе и собственным неловким попыткам извиниться. «Ты всегда была рядом. Всегда, когда мне необходима была поддержка. Без тебя… Я не знаю, что бы я делал без тебя», — порой он, кажется, и сам не понимал, перед кем ему было стыдно больше: перед ней или Катериной, — «Тебе всегда как-то удавалось видеть меня насквозь, даже когда я сам не осознавал собственных ошибок. Ты будто моя совесть». Быть может, сейчас его оттого и перемкнуло так сильно: сразу две совести на одного простого грешника, да еще и в закрытом пространстве… Кто бы не сломался? Приняв обратно папку с документами из Катиных рук, Кира неспешно приблизилась к Андрею. — Раз уж ты решил, что наш разговор должен быть кем-то засвидетельствован, пусть так. Я не собиралась в чем-либо тебя упрекать. Не теперь. Все, чего мне хотелось в последние дни, — спокойно проститься с тобой, как взрослые люди, не оставляя невыясненными каких-то обид и недомолвок. Я больше не буду настаивать на этой беседе, но знай, что я открыта к ней, если ты сам ощутишь, что тебе это необходимо. Не дожидаясь чьей-либо реакции, девушка решительным шагом вышла из кабинета.

***

Нет, Кира не лукавила перед самой собой в том, что не ощущала сейчас ни боли, ни досады, ни ненависти… Все чувства, притупившись, лениво роились за пределами купола из полупрозрачного матового стекла, закрывавшего в эту минуту ее сознание от всего, что во всей полноте она осмыслить, пожалуй, была еще не до конца готова. А вот тело, в свою очередь, похоже, решило ее подвести. Она давно замечала это за собой: в напряженные моменты, — как правило, связанные с Андреем, чего уж там греха таить, — ее порой начинала бить мелкая дрожь, будто вся нервная система восставала против того, сколь близко к сердцу она принимала ту или иную ситуацию. Вот и сейчас, выйдя на улицу, она чуть не выронила из рук телефон, собираясь дозвониться в службу такси, где заказывала машину: ни желтых шашечек, ни машины с названным оператором номером нигде не было видно, хотя, по ее расчетам, автомобиль уже давно должен был дожидаться ее у Башни. — Да. Да, на тот адрес, что вы озвучили. Нет, мне никто не звонил. Как отменён? Ну, если у одного водителя поломка, значит вы должны были отправить по этому адресу другую машину, разве не так? Слишком много заказов? Девушка, мне не нужна скидка на будущие поездки, вы не представляете, как сильно подвели меня! Неужели нельзя было хотя бы дозвониться мне сразу после того, как стало ясно, что по этому адресу никто не приедет? Ладно. Да, всё. Пф-ф. Нет, этот день просто обязан был стать еще более паршивым, не так ли? Растерянно оглядевшись, Воропаева развернулась на месте, на секунду застыв в нерешительности. — Кира Юрьевна, у вас все в порядке? — бодрый мужской голос выдернул девушку из раздумий о нешироком выборе видов транспорта, оставшихся в ее распоряжении. — Федор? Да… Да, все нормально, спасибо. — Вы просто, — прошу прощения, если лезу не в свое дело, — вы просто выглядели как-то… Потерянно, что ли, вот я и решил уточнить. Нет, Коротков, конечно, никогда не славился ни застенчивостью, ни молчаливостью, но сейчас был как-то уж не в пример разговорчив, к чему не было никаких причин. Если только все ее смятение не было сейчас отражено у нее на лице. Еще чего не хватало. — Тороплюсь на встречу, такси не приехало… Словом, не берите в голову, — попыталась отмахнуться Кира, двинувшись в сторону стеклянной карусели на входе в здание. — Так, может, я могу отвезти что нужно? Если там документы какие передать, или..? — Нет, Федя, мне нужно быть там лично, спасибо. Я на метро… Вход на открывшуюся в конце прошлого года станцию ведь на той стороне, через мост? — Так она как открылась, так и закрылась, Кира Юрьевна. На ремонт. У них там какой-то вестибюль чуть не затопило. «Женсовет», вон, уже которую неделю с автобусами мучается: они у нас тут ходят через раз, знаете… Потому девчонки и опаздывают иногда, вы уж их не… — Так… — нахмурившись, девушка взглянула на наручные часы. Собственно, это было не так уж и далеко отсюда. По такой хорошей погоде, как сегодня, она могла даже дойти пешком, только вот времени оставалось впритык, а бежать, вывалив язык на плечо, она уж точно была не готова. — Кира Юрьевна, так может это… — Что? — чтобы там ни было, воодушевленная интонация Короткова ей уже не нравилась. — Давайте я вас подвезу. У меня экипировка вся в порядке, вы не волнуйтесь, — улыбаясь, попятился Федор в сторону своего двухколесного железного коня, — Вы, вон, как раз в кожанке! Вам куда нужно-то? — Федя, я не думаю, что… — чего стоило, спрашивается, сразу отринуть это предложение, твердо и четко, так нет же! Последняя капля ее категоричности, очевидно, была потрачена на препирательства с оператором службы такси, — В Смоленский пассаж… — Ну-у, так это мы вмиг доедем! Совсем рядом ведь, — раздалось откуда-то из-за крышки багажного кофра, — Вот, смотрите! Сейчас наденем на вас шлем. Побудете сегодня вторым номером. — Эта роль мне гораздо привычнее, чем вы можете себе представить, — задумчиво усмехнулась девушка. — И перчатки, — Коротков явно сделал вид, что не услышал брошенной ею ремарки, — Подшлемничек, вот, чистый, ну красота же! — Так, Федор, никаких «вмиг»… — Рад, что вы согласны! — Я не… постойте. — Да ладно, Кира Юрьевна, вы не переживайте. Я с тех пор, как мы с Машей, ну… помирились, — не расплыться в улыбке до ушей ему, очевидно, стоило недюжинных усилий, — даже курсы по контраварийному вождению прошел, в том числе и по безопасной езде с пассажиром: мне теперь есть, ради чего беречь и себя, и… Господи, бывает же. — Так что довезу вас в целости и сохранности. Да со мной, вон, даже Катька… Гхм, Екатерина Валерьевна в прошлом году не побоялась сесть. А я тогда был куда беспечнее, чем теперь. Стыдно признаться, но именно это ее отчего-то и подстегнуло. Возможность хоть в чем-то сравняться с Пушкаревой в решительности и выдержке сейчас казалась пугающе манящей. Да и вариантов, по сути, у нее уже особо и не оставалось. — Так. Ладно, Федя, давайте к делу: как тут, что? Как мне себя вести, чтоб вы меня не потеряли по дороге? — Значит так. Инструктаж! — воскликнул парень, торжественно вручив ей в руки шлем, — Без моей команды на мотоцикл не садиться, с мотоцикла не слезать: только, когда я дам отмашку, что это можно сделать безопасно. Сначала сажусь я, затем вы. Подходите слева, сперва одну ногу, — левую, — на подножку, потом на другую сторону переносите правую, удобнее будет опереться на мое плечо. Во время езды нужно будет сцепить руки в замок, положив ладони на бак, — вот так, обхватывая меня, — при торможении будете упираться в бак, а во время езды локтями сжимать мои ребра, для пущей уверенности. На поворотах не пугайтесь: я буду ехать плавно, но вы должны слегка наклоняться корпусом в ту же сторону, что и я. Только слегка! Да, еще! Предположим, вам стало страшно, или что-нибудь случилось, — аккуратно расцепите руки и похлопайте меня по правому боку. В этом случае я сразу сделаю все, чтобы остановиться там, где это будет возможно. Второй рукой держитесь за меня в этот момент. Если просто хотите, чтобы я ехал чуть медленнее, — то же самое, только по левому боку. Нда, за Тропинкину во всех отношениях можно было только порадоваться. — Ну что? — Никогда не думала, что вот так вот всучу свою жизнь в чужие руки, — выпалила она, сосредоточенно разглядывая мотоцикл. — Так-то оно так, да не совсем, Кира Юрьевна. Тут ведь, знаете… Одно ваше неосторожное действие наперекор тому, что я сейчас изложил, и в незавидном положении окажемся мы оба. Так что в данном случае я вам доверяюсь, с позволения сказать, не меньше, чем вы мне. Ну хоть в каком-то тандеме она не будет тилипáться мертвым грузом. Хотя, вообще-то, для черного юмора, пожалуй, было не место и не время.