Охота на кролика

      К следующему дню я готова настолько, насколько возможно. Деревенщины вылечены. Дом вычищен. Настрой боевой. Я готова самолично встретить этого инквизитора и показать ему, где русалки ночуют, но отец Годжо слегка охладил мой пыл, отметив, что мое присутствие будет очень уж подозрительно: я ведь не должна подозревать, что пришли за мной. Только ведьма может предвидеть такое.       Только и остается делать вид, что это обычный день, а потому сижу у Цумики, ведь визиты к ней – часть моей обычной рутины. Не только ради Мегуми – он, к слову, все новости о ней узнает через меня, а сам отправляет ей одно письмо в неделю обычной почтой, ведь было бы глупо погореть на колдовстве вот так, из простого желания держать контакт с сестрой. Я это делаю и для себя. Мне нравится Цумики, она хорошая, я даже долгое время на полном серьезе считала, что все человеческое в Мегуми сохранилось именно благодаря ей.       Но в этот раз удовольствия от общения с ней никакого: мне приходится скрывать нервозность и не думать о том, о чем я все равно не думать не могу. Попытки бесплодны: от ее глаз не ускользает мое состояние.       – Ты как будто не в себе. Что-то случилось?       – Нет, ничего. – Это пока что ничего. – Просто… скучаю по парням, знаешь.       – Понимаю, – улыбается Цумики, мгновенно поверившая в первую попавшуюся ложь. Даже неловко как-то. – Но Мегуми обещал прислать письмо на этой неделе, тебе тоже придет. Да и вообще, оглянуться не успеешь, как вернутся на праздник, еще пожалеешь, что не остались в своей семинарии.       Я тихо смеюсь, но смех не то чтобы искренний, ведь напряженное ожидание убивает во мне способность к веселью. Поэтому когда кто-то из соседей кричит, чтоб я пришла в церковь, то чувствую даже некоторое облегчение – наконец эта угроза сбудется.       Первое, что мне бросается в глаза – у церкви, не считая отца Годжо, стоят двое. Серьезно, я им показалась настолько опасной, что решили прислать сразу двух чертовых Зенинов? Хорошо, что они стоят ко мне спиной, я хотя бы успеваю состряпать милое глуповатое выражение лица девушки, не ведающей, зачем она так срочно понадобилась пастору.       По ближайшем рассмотрении оказывается, что один из них высокий крепко сложенный блондин со строгим выражением лица, а другой… Признаюсь честно, сперва я подумала, что вот этому парню я, может быть, и дала б себя поймать в игре с охотой на зайца. Он пониже первого, но чуть выше меня, темные волосы почему-то отдают зеленым, и, несмотря на острые черты, в его лице иногда проскакивает что-то женское, нежное. Такая смесь очень мне нравится, сразу видно, что это не какой-то неотесанный деревенский мужлан.       Я даже немного теряюсь и не сразу догадываюсь, что стоит поклониться. И при поклоне замечаю: у него на поясе висит настоящий меч, что сразу добавляет ему привлекательности. Я ж деревенская, мечи настоящие всего пару раз видела, и впечатлить меня легко. Интересно, насколько он искусен в фехтовании? Что еще более интересно, он даст мне потрогать этот меч? Очень хочу им помахать, а потом рассказать Юджи, чтоб тот весь обзавидовался.       Так, Нобара, соберись, он к тебе не погостить приехал.       – Чем могу служить господам? – как можно тише и скромнее спрашиваю я. Первое впечатление – самое важное. Потом, когда моя истинная натура все же даст о себе знать, они и не вспомнят, что поначалу я сошла за обычную пугливую деревенскую простушку, но уже будут ощущать ко мне расположение.       – Позвольте вас представить, – с обычной своей веселостью вмешивается отец Годжо. – Нанами Кенто, представитель закона, и Майк Зингер, охотник на ведьм, прибыли по доносу кого-то из бдительных прихожан, говорят, что в нашей деревне объявилась ведьма.       – Боже упаси, – я в ужасе расширяю глаза и неистово крещусь. Уверена, выражение лица у меня самое простецкое, но внутри я теряюсь в догадках: почему название ордена Зенинов еще не прозвучало? И почему Зингер, иностранец? – Даже не знаю, коли делать по такому случаю. Кто это может быть?       – Есть подозрение, что это ты, – холодно заявляет этот Майк Зингер, сразу теряя в моих глазах все свое очарование. Наглец разговаривает со мной так, будто я уже виновна во всех смертных грехах и он лично готов меня вздернуть на дыбе.       Вот так вечно: парни могут быть прекрасны во всех отношениях ровно до того момента, пока не откроют рот. Зато теперь я понимаю, каким образом в его глазах прекрасного теплого золотистого цвета могло оказаться столько холода.       – Позвольте вас допросить, чтобы выяснить правду. Вам нечего бояться, если, конечно, вы не виновны, – второй мне нравится куда больше. Он хотя бы любезен, а еще от него не ощущается явная неприязнь. Нанами Кенто ко мне равнодушен, он больше похож на того, кто лишь выполняет свою работу.       Если от Майка буквально сочится желание поймать, завершить охоту, которое я ощущаю и без магии в моем теле, то от Кенто не исходит ничего, кроме, может быть, усталости с дороги. Правда, не удивлюсь, если источником его усталости является на самом деле святой отец – есть у него такой талант.       – Проводи нас в свой дом. Будь любезна, – добавляет в конце Майк, ощутив на себе укоризненный взгляд Нанами.       – Я прогуляюсь с вами, – не знаю, как отцу Годжо это удается, но тон у него одновременно бодрый и легкомысленный, но не терпящий возражений, даже эти инквизиторы теряются.       – Как прикажете, – снова кланяюсь я, и веду их за собой.       Отец Годжо ведет с мужчинами светскую беседу, причем строит ее так, чтобы дать мне как можно больше подсказок. Так, вся обратившись в слух, я выясняю, что инквизиторы теперь работают иначе: обвинение должно не только исходить от инквизиции, но и быть подтверждено кем-то из системы судей. Поэтому расследование теперь проводится в парах. Нанами Кенто как раз представитель этой системы, а Майк Зингер – наемник Зенинов. Про себя я решаю сделать ставку на первого: хоть мне и полегчало от того, что прислали не чистого Зенина, пропитанного насквозь их чутьем на ведьм, все же Кенто вызывает больше доверия. Он явно не особо заинтересован в том, чтобы сдать кого-то ордену.       Как и предупреждал Мегуми, они осматривают каждый уголок дома. Я тихо бешусь, глядя на то, как оба переворачивают все вверх дном, даже вытряхивают солому из мешков, которые служат мне постелью, но напоминаю себе, что главное – это чтоб они ничего не нашли. А они не найдут, я очень хорошо подготовилась.       Однако ж я испытываю все больше симпатии к Нанами, который старается все класть туда, откуда взял, и все меньше – к Зингеру. Этот вообще не беспокоится, что мне потом все прибирать. Отец Годжо слегка сжимает мое плечо, и благодаря этому незаметному жесту я осознаю, что допрос уже начался – инквизитор пытается вывести меня из себя, чтоб при разговоре сболтнула лишнего. Что ж, ему не повезло: я вижу его игру и, что немаловажно, просто ненавижу проигрывать.       Крохотный трапезный столик, который наспех сколотил мой мастер на все руки Юджи, не предназначен для того, чтобы кого-то за ним допрашивать и вести кучу записей, а потому отец Годжо предлагает переместиться в церковь. Однако, хотя Кенто готов согласиться, Майк настаивает на том, чтобы остаться тут, и я окончательно убеждаюсь в том, что он хочет заставить меня потерять контроль: конечно, мне тяжелее отвечать на вопросы, когда я вижу, во что превратилось мое скромное жилище, зная, кто тому виной.       – Святой отец, вы свободны. Вероятно, у вас много дел, – Майк пытается быть доброжелательным, надо же. Видимо, мне нужно было родиться хоть сколько-нибудь влиятельным мужчиной, чтобы получить хотя бы эту вежливую полуулыбку от него.       – Что вы, что вы, деревенский приход не столь хлопотен, как городской, – с улыбкой не замечает намека пастор.       – Я настаиваю. Для чистоты нашей работы свидетели нежелательны.       – Вы понимаете, что допрашиваете молодую девушку в маленькой деревне? Каковы ее шансы создать семью, когда по округе поползут слухи о том, что она провела несколько часов в компании двух незнакомых мужчин?       Майку, казалось, есть что на это возразить, но он захлопывает рот так же, как и открыл его. Может, знает, что на самом деле деревенским плевать на подобные вещи, разве что в качестве сплетни рассказать годятся. Однако церковь обязана бдить чистоту своей паствы, и открыто заявить об этому святому отцу Зингер не имеет права. В итоге все сговариваются на том, что отец Годжо остается в доме, но сидит в дальнем углу и не высовывается. Вряд ли пастор чем-то поможет, но мне легче хотя бы от того, что он остался здесь.       – Имя?       – Кугисаки Нобара.       – Возраст?       – Шестнадцать.       И все в таком духе. Первые вопросы несложные, это то, что можно найти в церковной книге. Однако постепенно я ощущаю, как сжимаются тиски.       – Чем занимались родители?       – Не помню, – с сомнением протягиваю я, потому что и в самом деле помню плохо. Как и любой другой деревенский ребенок, я просто была в пособи, выполняла всю домашнюю работу и за скотом следила. Точно знаю только, что мама была знахаркой, но не хочу этого озвучивать: так можно подумать, что я ведьма не в первом поколении. Отец Годжо вот тоже считает, что способности к ведьмовству достались мне по наследству. Но инквизиции я подобных подсказок не дам.       – Не помнишь или не хочешь говорить? – давит Майк.       – Я сирота с восьми лет. Не помню, – отвечаю в тон ему. Зараза, все-таки выбесил.       От внезапного грохота я подскакиваю на месте. Отец Годжо в своем углу умудряется уронить всю мою немногочисленную посуду. Он виновато улыбается и разводит руками, а я получаю короткую передышку, чтобы успокоиться и не вестись на провокации.       Обернувшись обратно к мужчинам, я понимаю, что Кенто, как и я, повернулся на звук, а Майк даже ухом не повел, все пялился на меня. Теперь понятно, почему прислали его: такая дотошность действительно достойна Зенина. Но, оставив раздражение внутри, я реагирую так, как поступила бы, если б он не был инквизитором, а я – ведьмой: смущенно поправляю волосы и гляжу на него из-под ресниц. Майк утыкается в записи, что я предпочту считать своей маленькой победой: это ж я смутила его собственной неотразимостью.       – В записях церковной книги сказано, что ты из той деревни, что вся полегла от чумы. Какое совпадение, что это случилось как раз восемь лет назад.       – Божье чудо, – печально улыбаюсь я. Мы с отцом Годжо уже предвидели, что это всплывет, и обсудили, как отвечать на подобные вопросы.       – Ты знаешь, что ведьмы способны вызывать чуму? Не кажется ли тебе подозрительным, что выжила тогда только ты одна?       Я тогда выжила лишь потому, что несколько недель ночевала в хлеву. Мать родила братика, но младенец был трудным и родился в непростое время: все кричал и кричал, не давая никому ни спать, ни есть. Отец ночевал прямо на пашне, а я на ночь уходила в хлев и вообще редко виделась с семьей – то за скотиной смотреть, то еще по каким поручениям бегать. Сейчас мне стыдно за то, что я оставила маму один на один с этим испытанием, но тот поступок сохранил мою жизнь.       Именно это я и рассказываю своим незваным гостям. Нарочно такое не придумаешь, и моя искренность не вызывает сомнений даже у этого Зингера. Однако он не ослабляет хватку, все спрашивает и спрашивает: о повивальном деле, о знахарстве, о том, кто я вообще по жизни, даже есть ли у меня животные.       Снаружи уже стемнело, я начинаю зевать, а у этого сна ни в одном глазу. Прекращает допрос Нанами, который откладывает перо и закрывает чернильницу со словами:       – Полагаю, мы уже выяснили, что хотели.       Сперва я пугаюсь, ведь первая мысль – меня разоблачили. Запоздало я спохватилась, что зря показала страх, но на этот раз пронесло: Майк не ожидал от напарника такого хода и обернулся на него, не увидев моей реакции.       – Мы еще не закончили.       – Мы задали все необходимые вопросы, остальное будет лишней тратой времени. Понимаю твое желание сделать работу качественно, но того качества, что есть, уже достаточно. Очевидно, что девушка невиновна. Я и так отработал часов свыше, чем положено, и тратить свои силы боле не желаю. Отец Годжо, будьте добры проводить нас в место ночлега.       Храни тебя господь, Нанами Кенто. Видно, что Майк желает продолжить допрос даже в одиночку, но не может этого сделать. Отец Годжо со все таким же благодушным видом вызывается их проводить, а я остаюсь одна и едва сдерживаю счастливый смех. Даже уборка, которую я так не люблю, дается легко и быстро. Мне не терпится поделиться своей радостью с Мегуми и поболтать с отцом Годжо о том, как мы обдурили этих инквизиторов, но я держусь: пока эти двое не уедут, я буду обычной прихожанкой, безграмотной крестьянкой и ни словом, ни жестом себя не выдам.       Как удачно, что на следующий день воскресная служба и мы с пастором закрываемся в исповедальне. Надо сказать, я, как и Юджи с Мегуми, никогда не исповедуюсь – и так грешна по самую макушку, что, каждый раз признаваться в ведьмовстве пастору, который нас этому и научил? А другие грехи мы не озвучиваем, это ж как если б нормальные, обычные подростки рассказывали все подробности своей жизни родителям. Поэтому обычно мы с отцом Годжо хихикаем и обсуждаем всякие сплетни, а сегодня нам вдвойне есть что обсудить.       – Тебе повезло, дочь моя, что ввели эти новые правила и что прислали именно Нанами. Короче, слушай: мы учились раньше с ним вместе, но он сложил с себя сан, потому что разочаровался в церкви.       – Чего он тогда сейчас с инквизитором работает?       – Вот и я задался тем же вопросом. Всего полчаса светской беседы старых знакомых, и я выясняю, что он специально идет в пару к инквизиторам, чтобы избежать ложных обвинений и более того – защитить ведьм, который используют магию во благо.       Недаром он мне сразу понравился.       – А второй че? Для баланса приставлен, чтобы в паре хотя бы один урод был?       Отец Годжо хмыкает, но не отвечает сразу.       – Тут сложнее. Я слышал его имя раньше, но был уверен, что мы ни разу не встречались. А сейчас мне кажется, что я видел его лицо где-то раньше. Может, ребенком… В любом случае с ним нужно быть осторожными, этот охотник очень хорош, я слышал, что он поймал не одну ведьму.       – Да какая разница, – отмахиваюсь я. – Они же сегодня уедут, да?       Вновь он делает паузу, и это заставляет меня насторожиться. Я, не в силах выдержать неизвестность хотя бы на секунду, сдвигаю разделяющую нас ширму.       – Святой отец?       – Майк вчера настоял на том, чтобы задержаться на неделю, – с сожалением поджимает губы пастор. – Я сказал, что сегодня ты отдыхаешь, все же воскресенье, но завтра они будут всюду ходить за тобой, хотят посмотреть, как ты работаешь и не применяешь ли колдовство в знахарстве.       А я применяю, да еще как. Хорошо хоть больных своих заранее проведала, и они не умрут из-за того, что инквизитору приспичило схватить меня за зад.       – Нобара, ты в порядке?       – В полнейшем, – мрачно заявляю я. – Напиши Мегуми и Юджи от меня, первому скажи правду, а второму – что я занята, все рожают, придумай что-нибудь. А я, пожалуй, пойду прогуляюсь.       Ноги сами несут меня в лес. Листва уже давно облетела, и деревья стоят мрачные, голые, слегка размытые туманом, который, чем дольше идешь вглубь, тем плотнее обдает влагой лицо. Я жду, когда выпадет снег, чтобы пейзаж стал повеселее, но и то, что есть, мне очень нравится. Есть своя красота в безысходности и зловещести – так я себя чувствую прямо сейчас, и сочувствие природы мне не помешает. Как жаль, что именно в этот момент, когда я нахожусь в полном взаимопонимании с лесом, не могу забрать с собой эту особенную магию.       Несмотря на желание пройти в самое сердце чащи, найти то место, которое показал Фушигуро, я не отхожу далеко от опушки. Мерещится, будто лес сам не пускает. Может, из-за того, что я скрыла в себе магию?       Позади слышен хруст листьев под ногами. Я резко разворачиваюсь и поднимаю первую попавшуюся ветку: будь это друг, предупредил бы сразу, а не стал бы красться за мной.       – Я не собираюсь на тебя нападать, – Майк Зингер собственной персоной показывается из-за дерева с поднятыми раскрытыми в мою сторону ладонями.       Вот и причина недовольства леса. Я недовольна тоже.       – Правда? А выглядит все так, будто собираешься, – без обиняков заявляю я, уже не в силах скрывать собственную неприязнь. – Что, ты думал, я тут делаю? Ем младенцев? Приношу их в жертву Сатане? Или что там ведьмы обычно делают?       – Ты слишком горячишься, – снисходительно заявляет он, не прекращая смотреть на меня этим цепким изучающим взглядом. – Откуда столько злости?       Я на мгновение теряю дар речи. Он еще спрашивает!       – Ты ведь образованный грамотей, сам догадаешься, – высокомерно отвечаю я и возвращаюсь обратно, не обращая на него внимания.       – Больно надо, – надо же, звучит так, будто он обиделся. – Инквизитор и не должен никому нравиться, особенно тем, кто подозревается в ведьмовстве.       До сих пор меня подозревает, значит. Другого и не ожидалось. Ну ничего, я тоже за словом в карман не лезу.       – Полагаю, ты говоришь это каждой красивой девушке, которая тебя отвергает.       – А ты много в этом понимаешь, а? Что-то я не вижу толпу женихов, обивающих твой порог.       От гнева я вновь теряюсь с ответом, что совсем на меня не похоже. Чертов инквизитор, знает, на что давить. Хотя нет, что он вообще знает? Сомнений в собственной неотразимости у меня нет, просто… Просто нет такого мужчины, который совладал бы со мной, и они, мужчины, сами это понимают. Вот и Майк тоже вместо того, чтобы как следует проявить должное уважение и деликатность, бросается оскорблениями лишь потому, что я уязвила его хрупкое мужское самолюбие.       – Это потому, что они такие же семинарские девственники, как ты, живую женщину разве что в самых смелых снах видели. А проснувшись, считают, что она ведьма, хотя свою штуку в штанах сами усмирить не могут.       Как только я это сказала, поняла, что позволила себе лишнего: обычной крестьянке не положено сомневаться в мужском превосходстве и собственной бесконечной греховности, унаследованной от Евы.       Такие, как я, все знания должны получать из поучений родителей и церкви, но тут есть пара загвоздок: отец Годжо не утруждает себя поучением паствы, и к догмам церкви после прочтения священных писаний я отношусь понятно, как. Мне не внушали с младых ногтей, что я исчадие ада, а мужчина сделан по подобию Господа, у меня есть свое мнение по этому поводу. Да вообще по любому поводу у меня есть свое мнение, а это многие инквизиторы считают достаточным основанием для обвинения в ведьмовстве. Майк молчит, и я начинаю нервничать, но не оборачиваюсь, стараясь топать все так же сердито в сторону деревни, будто ничего не произошло.       – Я не учился в семинарии, – наконец отвечает он.       И это все? Я недоверчиво оборачиваюсь, ведь только что дала ему ключ к обвинению, но Майк, судя по смиренному виду, решил его выбросить, даже как будто согласился с тем, что я сказала. Хорошо, подумаю я об этом как-нибудь потом, а сейчас лучше постараться увести его подальше от этой темы.       – Правда? Я думала, инквизиторами только священники могут быть. Это из-за того, что ты иностранец?       – Я? Я не иностранец. – В ответ на мое недоумение он поясняет: – Меня правильнее называть не инквизитором, а охотником на ведьм. Я только нахожу ведьм и передаю в руки ордена, дальше они делают все сами. А фамилию эту взял… Нет, постой, с чего я вообще должен отвечать на твои вопросы?       – Даже не знаю, может, с того, что вчера я весь день отвечала на твои? – даже если бы захотела, не стала бы скрывать насмешку в голосе. Вообще-то я немного досадую с того, что он так и не рассказал самое интересное. Я ж думала, что впервые в жизни встретила иностранца, а тут такое разочарование. Пускай расплачивается теперь за него.       – По-твоему, так и проходят допросы? Ты мне, я тебе? Теперь я действительно сомневаюсь, что ты ведьма, такую святую простоту надо еще поискать, – смеется еще, зараза.       – Так у нас сейчас допрос? Господин Нанами об этом знает?       Вот так, обменявшись глупыми вопросами без ответов, мы замолкаем. Я сворачиваю на улицу, где живет Цумики: мне нужно успокоение, а она буквально есть умиротворение, упакованное в человеческое тело. И замечаю, что чертов Майк Зингер продолжает идти за мной, хотя ночлег им выделили совсем в другой стороне.       – Долго собираешься за мной волочиться? Как пес, потерявший хозяина, ей-богу.       Ответа не последовало. Вместо него мне в спину дохнула тяжесть, предчувствие опасности – я оборачиваюсь и вижу, что Майка просто трясет от злости. Он старается ее не показывать, но глаза говорят всю правду. И что я такого сказала?       В несколько шагов он сокращает расстояние между нами и сквозь сцепленные зубы выдыхает:       – Если я пес, то ты добыча, обреченная проиграть на охоте.       От того, как он нависает надо мной, мне жутко, но слова даже веселят. Это моя любимая игра, господин инквизитор, вы нарвались не на того кролика. Я и вправду смеюсь, ведь знаю, что его это выбесит еще сильнее, а еще возвращаю Майку его же слова:       – Откуда столько злости?       Продолжаю шагать, петляя среди немногочисленных деревенских домов, и надеюсь, что он выведен из себя достаточно, чтобы не догадаться, куда я его веду. Прийдя к зданию с заднего хода, я стучусь в дверь и спиной ощущаю, как Майк весь в предвкушении, что сейчас вторгнется в мою жизнь. И страшно жалею, что не могу обернуться, чтоб увидеть, как вытягивается его лицо, когда дверь открывается.       Я делаю легкий поклон:       – Господин Нанами, ваш друг попросил меня проводить до жилища, заблудился, бедняга.       Он совсем не рад видеть нас двоих: рассеянно кивнул и устало потер глаза. Явно уже успел заметить, что в деревне три маленькие улицы, плутать тут негде.       – Майк, надеюсь, ты не приставал к Кугисаки и не следил за ней, – Кенто смотрит на меня в поисках ответа, по всей видимости, заранее знает, что от Зингера его не получит. Я стараюсь сделать вид, будто хотела бы не опорочить инквизитора перед его коллегой, но правда все равно прорывается через это весьма благородное желание. Нанами моей прекрасной актерской игре верит.       На этот раз кролик оставил с носом охотника.