Охота на кролика

      Когда я захожу в дом Тенген, чтобы забрать Маки, она все еще пребывает в игривом настроении после праздника: шутит с бабулей, улыбается мне искренне и широко, отчего я просто таю. После того, что только что произошло у меня дома, мне кажется, что любовь витает повсюду, и я даже не пытаюсь скрыть эту огромную нежность, которая накрывает меня, когда я слышу ее смех. Но все еще немного боюсь того, что собираюсь сделать.       – Идем? – к счастью, Маки моих метаний не замечает и с недоумением оборачивается, когда я останавливаюсь на верхней площадке крыльца, не делая ни шагу далее. Лучше сделать это здесь, пока мы одни, а свет из окон позволяет разглядеть хоть что-то в этой ночи.       Набрав в грудь побольше воздуха, я собираю в кучу всю свою решимость и веру в лучший исход. Но в реальности мои действия выглядят куда более жалко, чем то, как я их воображала себе, идя сюда.       – У меня для тебя подарок. Это не что-то сверх… но я старалась, – невнятно бормочу я, глядя себе под ноги и протягивая платок.       Как я и сказала, точнее, промямлила, мой подарок не является чем-то особенным. Многие девушки вышивают для тех, кто им дорог. Смысл этого подарка в том, что я ненавижу вышивать, но потратила несколько вечеров и ночей, старательно выводя инициалы Маки на простом носовом платке и добавляя ему красивый кант. Может, это нагло, но я хотела добавить и свои инициалы, однако мне элементарно не хватило времени.       – Ты можешь продолжить его носить с собой и тогда, когда начнешь вновь жить под своим именем, – продолжаю мямлить я, не зная, что еще сказать. Сейчас мне кажется, что подарок оказался чересчур интимным: я слышала, что такие вручают своим возлюбленным, но, когда принялась за работу, еще не думала о том, что на самом деле чувствую к Маки. Однако сейчас отступать уже поздно.       Я решаюсь взглянуть на нее, только когда она называет мое имя.       – Нобара… Это просто замечательный подарок, – Маки смотрит на меня с таким сияющим видом, будто получила сундук золота, а не обычный платок. Она счастливо смеется: – Я как будто рыцарь, которого наконец осчастливила прекрасная дама. Погоди! Тогда надо вручить его как следует. Держи и стой здесь.       Она кладет платок мне обратно в ладонь, а сама сбегает по ступеням крыльца, чтобы встать под перилами верхней площадки, на которой оставила меня. Напоследок озорно улыбнувшись, Маки принимает серьезный и даже немного драматичный вид и встает на одно колено. Она протягивает ко мне одну руку, а вторую прижимает к сердцу.       – О прекрасная Нобара! Я проскакала многие километры, сражалась с волками, и с различными монстрами ради этого момента. Будьте снисходительны к бедной рыцарке и примите подвиги, совершенные в вашу честь. Взамен я прошу лишь платок из ваших рук, хотя и эта просьба слишком велика, ведь наградой для меня уже является один только ваш прекрасный лик.       Не выдержав, я хихикаю в ладонь – и как она додумалась до этой глупой сценки? – но принимаю правила игры: тут же натягиваю на себя возвышенный и благородный облик, разом выпрямляюсь, смотрю как бы сквозь и стараюсь двигаться плавно и изнеженно.       – Ты права, рыцарка, тебе стоило бы совершить побольше подвигов, раз уж взялась их в мою честь творить. – Маки насмешливо приподнимает бровь, и я вдохновенно продолжаю: – Однако ты хорошо себя показала на турнире, устроенном в честь меня, пусть и была его единственной участницей. Так и быть, сегодня я дарую тебе свое внимание и платок из моей руки.       Она прикусывает губу, чтобы не рассмеяться, и встает, с поклоном принимая из моих рук платок. Первой не выдерживаю я – от хохота повисаю прямо на перилах вниз головой, но и в руках Маки, которая пытается подхватить меня, пока я не навернулась с крыльца, сил от смеха совсем немного.       Отсмеявшись, она поднимается ко мне и запускает руку за пазуху.       – Я думала вручить его у тебя дома, но, раз уж начали здесь… Словом, у меня для тебя тоже подарок.       Маки берет мою ладонь и аккуратно вкладывает в нее что-то маленькое, гладкое и приятное на ощупь. Всмотревшись, я понимаю, что это разноцветные ленты. Хорошенько пощупав, осознаю, что они шелковые.       Я смотрю на нее огромными глазами: я шелк в жизни трогала всего пару раз, а уж о том, что хоть какая-то вещь из этой редкой ткани появится у меня, не могла предположить и в самых смелых фантазиях.       – Маки… Это слишком, – выдыхаю я. Даже представить не могу, сколько она отвалила за эту пару лент.       – Ничего не слишком, – недовольно возражает она. – И вообще, можешь считать это компенсацией от ордена. Как думаешь, на чьи деньги я их купила?       Я снова хихикаю и крепко ее обнимаю, пропищав слова благодарности. Если подумать, наверное, просто подругам не дарят что-то настолько дорогое. Черт, из-за всей этой ауры, которой напиталась дома, я теперь склонна любое проявление внимания от Маки толковать как влюбленность. Надо будет поспрашивать насчет подарка у Цумики или у Мегуми с Юджи – как-то в последнее время сложилось, что не только сестра, но и братья оказываются куда успешнее меня в построении романтических отношений.       – Стой, еще не все. Надеюсь, такой подарок тебя впечатлит не меньше лент, – Маки протягивает простую небольшую коробку, внутри которой что-то звенит очень уж знакомым звуком.       Открываю – коробочка действительно доверху набита гвоздями.       – Хочу, чтобы ты больше не расстраивалась из-за всяких мелочей. Ничего страшного, если потеряешь один гвоздь – у тебя их теперь куча.       Я вновь не выдержала и расхохоталась в голос. Уже и забыла, что когда-то проверяла Маки, а она все восприняла жуть как серьезно. Это так мило, и смешно, и немного стыдно из-за того, что мой обман протянулся так далеко.       – Я невероятно впечатлена, – заявляю самым серьезным тоном, на какой сейчас способна. – Знала бы, что ты так подготовилась, – подарила бы что-нибудь получше.       – Лучше уже не будет, – безапелляционно заявляет Маки. – Я рассчитываю носить этот платок у сердца всю свою жизнь. А теперь, прекрасная дама, позвольте помочь вам спуститься.       Она отлично входит в роль: придерживает мою ладонь так торжественно, будто мы не с деревенского крыльца спускаемся, а идем по покрытым коврами ступеням, ведущим в какую-нибудь торжественную залу. Мне не удается так же хорошо отыгрывать: пусть я стараюсь шагать, задрав нос кверху, не могу удержаться от смеха – слишком уж счастлива в этот момент. Когда мы доходим до низу, Маки отточенным движением разворачивается, слегка приподнимая мою руку – и, элегантно склонившись, касается губами моих пальцев.       Сердце подскакивает до небес. А от того, как, не отрываясь от моей руки, на меня снизу вверх смотрит Маки, я вся начинаю гореть. Краем сознания понимаю, что, наверное, я должна что-то сказать, как-то пошутить, но не могу – слишком занята тем, что стою как столб и пялюсь на Маки. Во мне сейчас столько эмоций, что они перекрывают путь любым словам.       Она так же изящно выпрямляется и кладет мою руку себе на локоть:       – Прошу. Нет ничего страшного в том, что леди опаздывает, однако, полагаю, будет вежливо не заставлять вашу семью ждать слишком долго, – все так же церемонно замечает она, но я замечаю, что голос у нее немножко неуверенный. Что я успела пропустить?       Путь до моего дома мы проделываем в молчании, и я всю дорогу кошусь на Маки, пытаясь понять, чем вызвана ее растерянность. Она же смотрит прямо перед собой, как будто не замечает моих взглядов. Теперь я уверена, что сделала что-то не так. Но знать бы, что именно. К счастью, идти до моего дома недалеко, и я не успеваю сожрать себя с потрохами, раздумывая о том, как исправить ситуацию.       Мы немного замялись на пороге, чтобы хорошенько отряхнуть обувь от снега, и из-за этого я не сразу услышала, как остальные хихикают. То, что нас не встречают гробовым молчанием, уже радует, особенно учитывая общее мнение о том, стоит ли ведьме и колдунам праздновать рождество с инквизитором: несмотря на то что Юджи и отец Годжо вполне благосклонно относятся к Маки, им тоже не улыбалось отмечать в компании потенциально опасного постороннего. Но вот эти вот подленькие смешки пробуждают подозрение. Я внимательно оглядываю присутствующих: разве что Мегуми выглядит недовольным, но тут ничего нового. А вот отец Годжо на пару с Юджи, едва сдерживая смех, указывают на потолок.       Я поднимаю глаза и дергаю Маки за рукав. Омела. Следов магии на ней почти нет, но у меня не остается сомнений: это та самая, на которую я накладывала морок, ее просто перевесили.       Хочется хорошенько отругать всех, особенно пастора, который, как я успела позабыть, поддерживает вообще любые идиотские идеи, а не только мои. Но с другой стороны…       – Мистер Зингер, если вы не поцелуетесь, мне придется усомниться в ваших серьезных намерениях насчет Нобары, в которых вы меня заверяли, – почти сурово протягивает отец Годжо.       Беру свои слова назад: я безумно рада, что нам устроили такую ловушку. Получить поцелуй той, в кого я влюблена, да еще и под Рождество, мне кажется, очень хорошая примета.       Но вот Маки, по всей видимости, так не считает – она поворачивается на меня с такими круглыми глазами, что сердце мое проваливается сквозь пол и землю сразу на тот уровень, на котором обычно закапывают мертвецов.       Глядя на то, как нервно она озирается по сторонам в поисках выхода из ситуации, я начинаю думать о том, с чего вообще решила, что нравлюсь ей. Видимо, мне затуманила мозги собственная влюбленность, и я приняла глупые фантазии за реальность. Но в действительности ничего такого не было. Все, что между нами было на самом деле – это обычная дружба, а все, что я принимала за знаки внимания – просто игра.       Не время раскисать, Нобара. Поплачешь, когда останешься одна, а сейчас нужно сохранить лицо. Опустив взгляд, я как можно более равнодушно говорю:       – Прикосновения губ будет достаточно. Это просто глупая традиция.       Голос у меня, будто читаю молитву за упокой, но это лучшее, на что я сейчас способна. Мне остается только надеяться, что Маки ничего не заметит. Но она меня в очередной раз удивляет:       – А если я хочу твой поцелуй?       Я ненавижу себя за то, с какой стремительностью встрепенулась при этих словах, с какой надеждой подняла на нее глаза. Однако почему-то именно моя реакция заставляет Маки решиться. Она слегка улыбается и за талию притягивает меня к себе вплотную, разворачивая так, чтобы скрыть от глаз остальных. Я не вижу никого, кроме нее. Но это движение было даже лишним: если бы мы остались в прежнем положении, я все равно не смогла бы увидеть кого-то еще. Слишком уж важно для меня смотреть на ее лицо, улыбку и глаза, которые – я абсолютно уверена – глядят на меня с совсем не дружеской нежностью.       Перед тем, как склониться ближе, она слегка проводит ладонью по моему затылку, останавливая ее так, чтобы большим пальцем погладить по щеке. Часть меня получает огромное удовольствие от этого момента и хочет остаться в нем подольше, чтобы бесконечно застрять в ее нежности, а другая вспыхивает в нетерпении – целуй уже, черт возьми, сколько можно медлить.       Когда это наконец происходит, остальное насовсем прекращает для меня существовать. Моя единственная реальность – это Маки, ее губы, то, как она прижимает меня к себе все теснее. Сердце преодолевает подземные метры и теперь взлетает ввысь, а за ним стремится все остальное тело. Мерещится даже, что под ногами нет опоры, и я изо всех сил вцепляюсь в плечи Маки, чтобы не упасть.       Она отстраняется, и первый мой порыв – притянуть к себе обратно, ведь не хочу, чтобы это заканчивалось. Но я оказываюсь вознаграждена ее раскрасневшимся, уязвимым, беспростветно влюбленным лицом. Уверена, у меня такое же.       В действительность меня возвращают громкие аплодисменты. Я и забыла, с кем имею дело: конечно же, ко мне это сборище идиотов решило деликатность не проявлять и на мой первый поцелуй пялились все. Представляю, какой эффект это возымеет на Маки, и крепко держу ее за руку – мое семейство может заставить пожалеть о сделанном выборе, но, как говорила я ранее, сбежать ей не позволю.       Еще повезло, что никто не берется комментировать произошедшее, и чуть позже я понимаю, почему. Отец Годжо незаметно сигнализирует о чем-то, и в попытке понять, о чем именно, я замечаю, как семья щурится, глядя на меня.       Я вся свечусь, да так ярко, что даже искры отскакивают. Поцелуй Маки высвободил во мне столько магии, что я просто перестаю вмещать ее и начинаю щедро источать на всю округу.       Нечто подобное я заметила и в Юджи с Мегуми: на краткий миг комнату озарила вспышка, но, когда мы с отцом Годжо получили разрешение выйти, магия в них лилась почти ровным размеренным потоком. И только я, как чертов факел, озаряю собой помещение, позорно демонстрируя семье собственную влюбленность. При первой же возможности воспользуюсь подарком братьев – не хочу быть самой очевидной дурочкой из всех.       А пока стараюсь как можно незаметнее от Маки перелить избыток силы в различные предметы: не хочу отдавать такой ценный ресурс в пустоту, он мне еще пригодится. Наверное, если бы я взяла в руки подарок Мегуми и Юджи прямо сейчас, то сломала бы его, перегрузив таким количеством силы. Во мне никогда не бывало столько магии разом.       Решив проблему, я вскоре забываюсь и больше не вспоминаю о том, что хотела бы выглядеть в глазах пастора и братьев не такой уж и влюбленной в Маки. Причина проста – я попросту не могу думать ни о чем на свете, кроме нее, и даже не пытаюсь скрыть, что именно она сейчас центр моего мира.       Маки смотрит на меня. Маки что-то рассказывает, обращаясь ко мне. Маки незаметно ото всех под столом невесомым движением пальцев проводит по моей руке. Маки спешит мне помогать при каждом удобном случае. Маки встает на мою сторону в глупом споре с Мегуми, в котором мне суждено было проиграть, если бы не она.       Маки. Маки, Маки, Маки. Само мое сердце бьется, отбивая в такт звучание ее имени. Ее имя, выжженное навсегда внутри меня, ее счастливое лицо, ее светлая улыбка, ее искренний смех, ее живые глаза, которые будто хотят заглянуть внутрь меня, ее шершавые руки, готовые дать опору, когда она требуется, ее тело, которое я хочу обхватить и никогда не отпускать, ее слова, мысли и сердце, в которые я хочу войти без остатка.       Черт, я прекрасно понимаю, что признание Юджи и Мегуми – это буквально событие века, к которому мы все очень долго шли. И я безумно счастлива за братьев, правда. Но, думаю, вполне естественно, что больше всего меня сейчас заботит собственная любовь: даже если бы захотела, в этот момент я бы не смогла переживать ни о ком и ни о чем другом, кроме нее.       Разумеется, я стараюсь не выдавать себя слишком сильно, ведь мы здесь собрались, чтобы провести время всем вместе за глупыми играми и разговорами. Как ни странно, моя влюбленность в этом помогает: я настолько переполнена чувствами, что любовь переливается через край, затапливая и остальных. Я острее, чем обычно, осознаю, что окружена лучшими на свете людьми, и, что самое прекрасное, они любят меня в ответ. Даже глупые шутки отца Годжо, идиотские фокусы Юджи, ворчание Мегуми, который пинает меня под столом, напоминая о данном мною обещании, и притворство Маки, которой приходится оставаться в своей мужской роли, не могут омрачить эту любовь.       К утру все расходятся. Первым покидает дом пастор, считающий, что молодежи стоит пообщаться без присутствия взрослых, как будто это не он порой себя ведет словно наш младший брат. С его уходом недовольство Мегуми становится более заметным: мы стараемся не замечать его выпадов и косых взглядов в сторону Маки, но игнорировать полностью все равно не выходит. В итоге я выпроваживаю братьев, даже не попросив Юджи помочь мне все прибрать. Пусть лучше позаботится о том, чтобы Мегуми добрался до их комнаты и не захотел выкинуть чего-нибудь еще.       Мы с Маки управляемся с уборкой быстро, хоть и часто отвлекаемся на хихиканье и обсуждение наиболее забавных моментов вечера. Недомолвки, косые взгляды, колкости, произнесенные за вечер, улетучиваются вместе с темнотой при приближении рассвета – в такой волшебный праздник хочется говорить только о хорошем.       Когда мы заканчиваем, Маки никак не выказывает усталости, разве что моргает очень уж медленно, и я, хотя собиралась предложить ей еще немного посидеть за кружечкой эля, решаю сжалиться и не возражаю, когда она начинает собираться. Но мне еще нужно кое-что проверить.       – Постой, – окликаю ее у самого порога, когда она почти уже полностью оделась, и подхожу вплотную. Немного задерживаю дыхание, потому что боюсь, вдруг ошиблась. Но набираюсь смелости и с самой своей соблазнительной улыбкой доверительным шепотом сообщаю: – Знаешь, мы снова стоим под омелой.       Мне интересно, как она поведет себя без свидетелей. У меня нет сомнений, что тот поцелуй был настоящим, а не являлся игрой на публику, поверившую в глупую придумку о сватовстве. Но все же одно дело – быть на глазах у всех, и другое – остаться наедине. И поэтому мне немного, самую малость страшно.       Она поднимает глаза наверх, будто хочет убедиться, не обманываю ли я, а потом наигранно ахает и, улыбаясь, тянется ко мне:       – Как же так получилось? – игриво шепчет она, прежде чем затянуть меня в долгий поцелуй.       На этот раз земля не уходит из-под ног, и я помню, где нахожусь. Я чувствую, как задувает холод с дверного проема у порога, как вода, натекшая со стоявшей у порога обуви, просачивается через шерстяные чулки, и мне мокро в ногах, но все это так неважно. Что важно, я чувствую руки Маки, которые неспешно проходятся по спине и талии, ее губы, ее неровное горячее дыхание. Я более ясно ощущаю момент и собственное тело, отзывающееся на ее прикосновения, а в ладонях – жгучее желание точно так же начать исследовать ее. Я кладу руки на ее шею и лицо, стараюсь быть как можно нежнее, когда провожу по ним.       На этот раз мы целуемся неспешно, изучая друг друга, не стараясь прижать ближе. Наоборот, мы даем друг другу пространство, но в то же время открываемся, пуская дальше, позволяя больше. Я чувствую себя более уязвимой и одновременно более защищенной: этот поцелуй похож на откровенный ночной разговор, когда соединяются души и не остается больше масок – только полная честность и принятие.       – Останься, – единственное, что я произношу через бог весть какое количество времени. Не хочу, чтобы этот вечер заканчивался, хочу, чтобы она была со мной, хочу говорить с ней и хочу целовать ее.       Маки смотрит на меня с печалью, даже будто бы с болью, и качает головой.       – Я должна уйти, – на грани слышимости произносит она.       – Не должна, – возражаю я.       Она лишь грустно улыбается. Не произнеся ни слова, Маки берет мою руку в свою и прижимается губами к ладони. Я придвигаюсь ближе, будто готова в случае чего вцепиться в нее изо всех сил, хотя на самом деле никогда так не сделаю – это вопрос гордости. Не только моей, но и ее. Я хочу, чтобы она сама выбрала остаться, но не стану давить – это право принадлежит ей.       – С Рождеством, – произносит она, прежде чем покинуть меня, и мне печально от того, насколько прощально это звучит.       Этот момент напоминает мне о том, что уже через сутки мне придется проводить братьев, а еще через пару дней – Маки. Но я встряхиваю головой и напоминаю себе: Юджи и Мегуми всегда будут возвращаться ко мне, и способ заставить Маки остаться я тоже смогу изобрести. Если мне удастся донести до нее, насколько опасно ее семейство, может, она еще десять раз подумает, прежде чем возвращаться. А там уже можно начать планировать то, как открыть ей, что я ведьма… Но обо всем по порядку.       Я улыбаюсь сама себе: похоже, мое непреднамеренное пророчество сбылось – Юджи действительно не женится раньше, чем я выйду замуж. Правда, как часто бывает, пророчествам свойственно исполняться самым странным способом из возможных. И не сказать, что я из-за этого расстроена.