Охота на кролика

      Уверенность в успехе не покидает меня и на следующее утро. Она тоже влюблена в меня, значит, тоже не захочет расставаться – все просто. Нужно лишь подтолкнуть ее в правильном направлении.       Вообще-то я планировала весь день провести с братьями – все же это последняя возможность наговориться вдоволь и успеть надоесть друг другу до тошноты, но не могу сопротивляться желанию хотя бы на пару минут проведать Маки. Мегуми все равно хотел подольше побыть с Цумики, а я, хоть и обещала Юджи забрать его из церкви на прогулку, уверена, что он до сих пор отсыпается – в праздники в нем пробуждается режим медведя, раньше обеда не добудишься. Словом, раз выдалось свободное время, хочется потратить приятно и с пользой.       Меня не особо удивляет, что даже на следующий после гулянки день Маки вновь на тренировочной площадке. Так даже лучше – нас никто не увидит, и не придется думать о том, насколько прилично мы себя ведем.       Я громко предупреждаю о своем прибытии и в несколько широких шагов приближаюсь к ней вплотную. Между нашими лицами нет и десятка сантиметров, и от предвкушения кровь в жилах начинает бежать быстрее.       Но Маки просто здоровается и начинает собирать свои вещи.       – Как спалось? Ты же вроде с братьями сегодня должна быть? Что-то отменилось? – тон у нее беззаботный, но я не припомню, чтобы она задавала столько ничего не значащих вопросов за раз.       Странно. Может, она не поняла, чего я от нее хочу? Для меня вполне естественным выглядит желание поцеловать ту, в кого я безумно влюблена, при встрече. А уж то, что наше с ней время оказалось прервано столь обыденной вещью, как сон, мне кажется невероятным расточительством. Но Маки куда более закрытая, чем я, поэтому, возможно, мне стоит лучше показать свои намерения. Я присаживаюсь рядом, ныряю ей под руку, и тянусь сама, не дожидаясь инициативы от нее. Но она вновь ускользает, лишь слегка похлопав по спине.       А вот это уже обидно.       – Что происходит?       – М? – оборачивается она с таким видом, будто я спрашиваю что-то неожиданное.       – Поцеловать меня не хочешь? – вопрос уже прямее некуда. Неважно, прикидывается ли она дурочкой или вправду не понимает, что меня беспокоит – сбежать не получится.       Она вздыхает и прячет глаза.       – Насчет этого… Мне бы хотелось, чтобы между нами все осталось по-прежнему. Давай просто забудем о том, что было вчера.       На какие-то мгновения я не чувствую ничего, эмоций для меня не существует. Кажется, я даже заледенела за каких-то пару секунд и примерзла к месту, не в силах пошевелиться. Но после пустота до краев заполняется болью, и очень быстро боли становится слишком много – она больше меня, больше того, что я могу вынести.       – Почему? – удается выдохнуть мне, хотя проклятая боль мешает складывать мысли в слова. Удивительно, как вообще удается произнести хотя бы это.       – Я… не могу тебе этого объяснить. Точнее, мне бы не хотелось перекладывать на тебя эту ношу.       – Я тебе не нравлюсь? – голос у меня удивительно спокойный, слышу его – и кажется, будто он принадлежит кому-то другому.       – Что? Нет, дело не вовсе в этом.       – Тогда в чем? В том, что мы обе девушки? Я думала, тебе плевать на то, что кто-то может сказать по этому поводу.       Да, я не спрашивала напрямую, но вся жизнь Маки указывает на то, что она презирает ограничения, которые накладывает церковь и узколобые люди.       Она качает головой – я была права в своих заключениях. Но мне приходит в голову мысль похуже.       – У тебя уже кто-то есть? Слушай, это просто нечестно. Или из-за происхождения?.. Ты вся такая высокородная, а я всего лишь крестьянка? Думаешь, ты лучше меня? Можешь приехать, поразвлекаться с деревенщиной и забыть обо всем уже на следующий день? – Внезапно я замираю от внезапно пришедшей в голову мысли. И меня разбирает смех, хотя ничего смешного в этом нет. – Точно, ты же мне сама об этом говорила… Таких, как я, только трахают. А ты поступила очень благородно, раз вовремя остановилась…       – Не смей так говорить! – впервые за все время, что мы разговариваем, ее голос звучит громко и уверенно.       – Как прикажете, госпожа, – я издевательски приседаю в поклоне, разворачиваюсь и ухожу. Чувствую: глаза уже горят, еще немного – и побегут слезы. Хочу сохранить достоинство, пусть не думает, что заслуживает моих слез.       – Нет, постой, – Маки тянет меня за руку, разворачивает к себе. Заметив, с каким выражением я смотрю на ее ладонь, сжимающую мне предплечье, она опускает руку. Глаза у нее бегают, ей явно хочется что-то сказать, но она пытается не проговориться. – Нобара, я правда… Это все была большая ошибка.       И когда я успела забыть о том, что словами она может ранить не хуже, чем мечом? Ее последняя фраза действительно ощущается как удар. И моя душа – место, куда этот удар был направлен – начинает гореть как от сильной пощечины. Я окончательно ломаюсь. И срываюсь на крик.       – Что именно ошибка? Наша идиотская недодружба? Я? Знаешь, что? – я изо всех сил отталкиваю ее от себя обеими руками. – Это ты ошибка.       Ее лицо в один миг меняется, теряя все краски – наверное, я после ее предложения забыть обо всем выглядела точно так же. Что ж, надеюсь, ей сейчас так же больно, как и мне. Хотя облегчения мне этот факт не принесет.

***

      Я иду к церкви, как и планировала. То, что Маки хочет притвориться, будто между нами ничего не было, еще не означает, что я не стану выполнять своих обязательств. Пропускать последний день с братьями из-за страданий о невзаимности я не собираюсь, ведь это неуважительно по отношению к тем, кто действительно меня любит. Ну а то, что дорогу до церкви я нахожу наугад из-за застилающих глаза слез, совершенно неважно.       В точке назначения силы совершенно внезапно покидают меня, я сажусь на ступени, ведущие к церкви, и не в состоянии двигаться дальше. Против моей воли рыдания начинают сотрясать тело, и, несмотря на то что из горла не издается ни звука, внутри себя я кричу так, что будто глохну сама.       Мне быстро удается заставить себя успокоиться. Точнее, все еще хочется кричать и плакать, но теперь я в состоянии обуздать эти порывы. Говорю себе, что не хочу тратить свои слезы на ту, кто их не достойна.       Леплю снежок и отправляю его в окно комнаты Юджи и Мегуми. Не хочу заходить внутрь, чтобы не попасться на глаза отцу Годжо: расспросов не избежать, а сказать ничего не смогу, ведь чувствую, что при попытке заговорить меня снова прорвет. Зачерпываю побольше снега в ладони и прижимаю его к лицу. Колючий холод отрезвляет, слезы больше не норовят выйти наружу в самый неподходящий момент.       Юджи вылетает на улицу уже через несколько минут, на ходу запахивая одежду.       – Чувствую себя, как в детстве, когда мы… – увидев мое лицо, он осекается. Уголки губ тут же ползут вниз и почти начинает дрожать подбородок: – Что случилось? Что-то с Мегуми? С Цумики?       – Все хорошо, – севшим от рыданий голосом пытаюсь успокоить его я. – Мне всего лишь разбили сердце.       Краткое облегчение на его лице сменяется непониманием, а затем – обеспокоенностью. Юджи в пару шагов оказывается рядом со мной и разворачивает к себе за плечи.       – Майк? Что он сделал? Нобара, тебя трясет. Давай зайдем внутрь.       Я качаю головой. Мегуми был прав: стоит одной из нас разреветься, как второй тут же оказывается готов составить компанию. Может, мне стало бы легче, если бы мы с Юджи поплакали вместе, но я не хочу сильно омрачать наш последний день вместе. Братьям и так приходится переживать за меня слишком уж часто.       – Давай погуляем. Как и хотели.       Мы идем молча. Итадори берет меня за руку, и через тепло его ладони я чувствую, что он рядом во всех смыслах. От этого я готова расплакаться вновь, но вместо этого на миг прижимаюсь лбом к его плечу.       Во мне появляются силы, чтобы нарушить молчание, только когда мы достигаем точки назначения. Скала над рекой, до которой можно добраться, лишь пробравшись сквозь лес, была излюбленным местом для нас троих с тех пор, как мы начали осваивать магию. Место уединенное, до него не добраться ни одному любопытствующему глазу, а вид отсюда потрясающий в любое время года.       Поджав под себя ноги, мы усаживаемся почти на край скалы.       – Как у вас с Мегуми? – хочу поговорить о чем-то хорошем, чтобы тишину между нами перестала заполнять одна моя невысказанная боль.       – Все отлично, – смущенно улыбается Юджи. – Замечательно. Лучше всех. Знаешь, Мегуми, как и я, считает, что мы должны поблагодарить тебя и пастора. Точнее, Мегуми считает, что надо благодарить только тебя. Ну ты знаешь его, не хочет оставаться в долгу у отца Годжо.       – Обращайтесь, – улыбаюсь я. Хоть у кого-то все хорошо. Мне немного завидно, еще и отчасти почему-то ощущаю вину, что у меня совсем не так, хотя я очень старалась. Но в то же время я рада, что у них двоих все сложилось по-другому. Так, как и должно быть.       – Нет, правда. Это было очень вовремя. Я, конечно, всегда думал, что настолько его люблю, что готов быть для него кем угодно, пусть даже до скончания веков одним лишь братом, но-о-о… На практике все оказалось куда сложнее, – беззаботно усмехнулся Юджи. Когда он заговорил о Мегуми, в его глазах появился такой согревающий блеск, что даже я чуть-чуть оттаяла.       – Почему ты никогда не говорил со мной об этом? Я-то думала, у нас с тобой секретов нет, – с притворной обидой пихаю его кулаком в плечо.       – А я и не знал, что надо говорить, – возмущенно оправдывается Юджи. – Типа разве ты говоришь, что дышишь?       Я с удивлением оборачиваюсь на него. Начнем с того, что не ожидала от него такого поэтичного сравнения. К тому же у меня все по-другому. Я была готова каждый день петь о своей любви к Маки. И мне безумно хотелось быть для нее не кем угодно, а любимой, единственной. В искренности чувств Юджи я не сомневаюсь, но что в таком случае у меня? Разве я не люблю Маки? Тогда это просто желание потешить свой эгоизм, желание обладать?       – Что любовь вообще такое? – вопрос вырывается сам собой. Но, наверное, я правильно сделала, что задала его Юджи: среди всех, кого я знаю, его огромное сердце явно понимает в любви больше.       Он недоуменно разводит руками.       – Много всего. Это сложно – описать ее одним словом или фразой. Ну-у… Например, ты же знаешь, какая у меня главная мечта?       Я киваю. Идиотская.       – Умереть покрасивее, и чтобы мы были рядом в этот момент.       – В общих чертах, – неопределенно ведет ладонью Юджи. – Вот Мегуми считает, что мечта идиотская, и прямо мне об этом говорит. А знаешь, что он вчера сказал? Что моя смерть – один из самых больших его страхов. И что несмотря на то, что он не хочет дожить до моей смерти и видеть ее, готов сделать так, чтобы оказаться рядом и проводить меня в последний путь. Ну а я готов умереть после него, чтобы ему не пришлось видеть худший свой страх. Вот так и выглядит любовь, по-моему.       Готова ли я сделать все, чтобы Маки была счастлива? Готова ли отдать в жертву часть себя, чтобы уберечь ее? Во мне еще столько злости, что в голове на оба вопроса сразу же звучит решительное “нет”. Либо я еще не отошла, либо в самом деле просто не умею любить.       – Звучит очень… бескорыстно, – замечаю я, пытаясь скрыть разочарование в голосе. Разочарование от самой себя, разумеется.       – Да нет, не только в бескорыстии дело… Вот черт, кажется, я сделал только хуже, – Юджи неловко чешет затылок и заметно расстраивается, хотя он тут совершенно ни при чем.       Я качаю головой:       – А если я хочу, чтобы меня любили в ответ? Что в этом плохого? Нет, дай мне объяснить, – я нетерпеливо отмахиваюсь от Юджи, готового сказать что-то очередное из своего утешительного арсенала. – Смотри, если я буду вкачивать в тебя свою магию, то рано или поздно останусь без силы. Но, если мы будем одновременно передавать магию друг другу, такого не случится и мы оба будем полными. Я не скажу, что никогда бы не стала передавать тебе магию просто так: если бы тебе это было нужно, я бы все отдала и была бы счастлива, что помогла тебе. Но… Просто я не хочу быть той, у которой только забирают.       Юджи лепит снежок и запускает его с обрыва. Некоторое время он сидит молча и продолжает щуриться в то место, куда послал свой снаряд.       – Вот что произошло? Майк сказал, что твои чувства не взаимны? – его голос непривычно холоден. – Давай-ка я с ним поговорю по-мужски.       – Избавь меня от этого, – морщусь я. А то обо мне мало в деревне сплетничают, не хватало еще и скандала. Мне льстит, что Юджи сразу решил встать на мою защиту, но, если я отправлю брата разбираться с Маки, это будет кошмар как унизительно.       – Просто я не понимаю. Я думал, он не из тех парней, которые забирают обратно данное слово. И между вами все выглядело настолько очевидно, и мы все были уверены, что он без памяти в тебя влюблен. Я не понимаю, в чем дело.       – Я тоже, – посылаю свой снежок с обрыва, и он летит не так красиво и стремительно, как у Юджи. Ну и ладно.       – Если бы Мегуми отверг меня, я бы, наверное, ответил тебе по-другому, – внезапно говорит он. – Нет ничего плохого в том, чтобы желать взаимности. А Майк пусть идет к черту. Может, это даже хорошо. Не придется думать, как принять в семью инквизитора.       От такой неожиданной концовки меня вновь разбирает смех: не столько с самой фразы, сколько с того, каким серьезным тоном Итадори это сказал. Будто вправду думал, как бы по-хорошему разбавить наш колдовской кружок охотником на ведьм. Я соскакиваю с места.       – Давай кто первый докинет снежок до середины реки.       – Давай, на что спорим?       Уже сгущаются сумерки, когда я несу Юджи на спине от опушки леса до дома Цумики. Лежа безвольным телом в ее дворе, я думаю лишь о том, как рада, что выжила. Вот оно, средство от неразделенной любви – тяжеленный братец, который обожает, когда его катают на ручках и называет это желание в каждом споре. Вышибает любые мысли и чувства.       Мы немного отогреваемся у Цумики и идем в церковь: договорились в честь последнего дня устроить совместную ночевку как в старые-добрые, а для полного погружения в атмосферу детства надо, чтобы мы толклись в келье, полночи хихикали и дрались, мешая пастору спать.       В окнах церкви уже горит свет – мы как раз успели к концу службы. Я замечаю, что кто-то сидит на ступенях, и, в миг узнав, кто именно, застываю как вкопанная. Мегуми и Юджи удивленно оборачиваются, а я все смотрю на Маки, не в силах пошевелиться. Она чувствует мой взгляд, поднимает голову и тут же вскакивает на ноги.       Теперь, когда я вижу страдание на ее лице, то, как ей плохо, ответ на оба вопроса становится “да”. Наверное, я просто тряпка. Даже не наверное, а точно. Если она сейчас со мной заговорит, я прощу ей все и сделаю все, чтобы она вновь улыбалась.       Но я этого не хочу. Может, я просто законченная гордячка, раз не собираюсь давать ей и шанса, игнорируя то, как внутри меня все стремится к Маки.       – Я пойду поговорю с ним, – Юджи делает пару шагов вперед, но, ощутив, как я тяну его за рукав, с улыбкой оборачивается. – Все будет в порядке. Без мордобоя, обещаю.       В подтверждение своих слов он поднимает руки ладонями ко мне. Я все еще немного сомневаюсь, но мне придется положиться на него, раз сама сейчас справиться не в состоянии.       Тяну Мегуми к заднему входу: мне нельзя продолжать смотреть на Маки, моя выдержка не столь хороша. Он долго глядит в спину Юджи, затем на меня – по его лицу я вижу, что он уже обо всем догадался.       – Молчи, – говорю я, хотя он еще не произнес ни слова.       Слава богу, брат слушается: мы оба знаем, что он скажет, и что он кругом прав, и что, если Мегуми вздумает все это озвучить, рискует получить от меня хороших подзатыльников.       Пастор, если и замечает в нас что-то не то, предпочитает наблюдения оставить при себе, и я облегченно выдыхаю, когда мы наконец запираемся в келье втроем. Радует и то, что братья, не сговариваясь, решили не поднимать эту тему при отце Годжо. Не хочется его лишний раз беспокоить, к тому же мне ужасно стыдно. Стыдно облажаться так явно, при всех, особенно учитывая то, как я с пеной у рта выгораживала Маки ранее.       Поэтому я по большей части позорно молчу, разве что начинаю ворчать, когда замечаю, что парни стараются при мне даже не касаться друг друга, лишь периодически переглядываются. Но я же между ними сижу и все вижу, как бы скрытно они ни старались себя вести. Раздраженно вздыхая, я начинаю переползать через Фушигуро, почти ненамеренно задевая его локтями и коленями. Он тихо шипит и больно щипает меня за руку.       – Идиоты. Если у меня что-то не сложилось, это не означает, что вы должны делать вид, будто друг с другом не знакомы. Меня не выбесит, если вы будете обжиматься, меня бесит, когда вы начинаете со мной носиться, как будто я не счастлива за вас.       – Лицо у тебя самое счастливое на свете, – бормочет Мегуми, смущенный моим выпадом.       – С таким родилась, – дергаю плечом я.       Юджи лишь по-доброму улыбается и слегка сжимает ладонь Мегуми. Так-то лучше. Не то чтобы я совсем не думаю о том, как точно так же могли бы сидеть мы с Маки, но отсутствие притворства мне нравится больше.       – Я думаю, все же стоит рассказать пастору, – вскоре вновь подает голос Мегуми.       Я наотрез отказываюсь. Отец Годжо непредсказуем, и я боюсь даже предположить, что начнется, когда он узнает, что Маки разбила мне сердце. Повезет, если всю силу его возмущения приму я одна, хуже будет, если он начнет свои воспитательные беседы и с ней проводить – я же сгорю от стыда быстрее, чем от костра.       – Не в этом дело, – Мегуми поморщился, явно подумав о том же, о чем и я. – Лучше будет, если он останется здесь, пока охотник не уедет. Мне не нравится, что завтра ты окажешься с ним совсем одна.       Отец Годжо собирался отправиться завтра в семинарию вместе с ними – сказал, что хочет наладить старые связи. Истинная ли это причина, мы выяснять не стали.       – Или поехали с нами. Развеешься хоть. Приедешь, а его уже тут не будет, – влезает Юджи.       – Исключено. Цумики родит со дня на день. Так что выгуляйте там отцо Годжо без меня. Тем более охотник уедет через пару дней после вас, может, даже раньше. Я справлюсь, правда.       – Сегодня мне так не показалось, – вновь ворчит Мегуми.       – Потому что сегодня мне очень плохо, – признаюсь я. – Завтра будет просто плохо. Время лечит, знаешь ли, – надеюсь, не сильно заметно, что я и сама не верю в то, что говорю. На самом деле сомневаюсь, что мне удастся выкинуть Маки из головы вот так просто.       – Нобара, ты-       – Фушигуро, – перебивает его Юджи. И вовремя: я не выдержу и пяти минут этого его опекающего тона, очень явно подразумевающего, что он держит меня за беспомощную дурочку. Понимаю, почему, но все равно обидно. – Я считаю, что мы должны ей доверять. Я тоже волнуюсь, но Нобара не слабая и не тупая.       – Я в курсе, – раздраженно хмурится Мегуми, – но…       – Поругайтесь еще, – на этот раз вмешиваюсь я. Не хватало еще стать причиной их раздора. Может, на мне проклятье какое висит: стоит появиться хоть намеку на романтику рядом со мной, как тут же все портится. – Договоримся так: если мне вправду будет что-то угрожать, я тут же с вами свяжусь.       – Как ты себе это представляешь? Охотник преследует тебя, а ты на бегу послание кошке записываешь?       – Вообще-то у меня уже есть страховка, – внезапно вспоминаю я о своем давнем договоре с кошкой. – Если мне будет угрожать что-то серьезное, то вам придет пергамент. Теперь успокоился?       Видно, что нет, но ему придется удовлетвориться моим предложением. Больше мы к этой теме не возвращаемся, лишь утром при прощании Мегуми говорит напоследок:       – Я просто надеюсь, что ты пустишь в свое сердце только по-настоящему достойного человека, – если убрать все высокомерие из его голоса, звучит даже мило.       Глядя вслед уезжающей телеге, я жалею, что не пропустила и это прощание тоже. Я и не думала, что это так больно и одиноко. Даже хорошо, что провожать Маки мне не придется и она выбрала свой способ попрощаться заранее – не думаю, что окажусь в состоянии переживать подобное вновь так скоро.       Резко встряхиваю головой: мне уже достаточно плохо, не хватало еще забивать мысли ею. Вместо этого я придумываю себе разнообразные занятия, благо с отъездом пастора их стало только больше. Но даже это не помогает. Когда солнце клонится к закату, в теле не остается сил, и я просто сижу на крыльце своего дома, пялясь на то, как деревенские снуют туда-сюда по своим делам, и отчетливо ощущаю, что конкретно сейчас меня как личности не существует – вместо человека одна сплошная саднящая рана.       Поэтому таким резким противоречием мне кажется совершенно обыденная жизнь других. Деревенщины, довольные собой и удовлетворенные тем, что есть, мне мерещатся совсем другими существами, с которыми я никогда не смогу найти контакт. Они даже не заметили, что я на них таращусь почти уже час, будто меня не существует. Хотя Маки вчера сразу почувствовала мой взгляд.       Я сжимаю зубы. Уходи, уходи. Прочь из моей головы. Зачем ты забралась в мое сердце, если не собиралась там задерживаться?       Фигуры деревенщин плывут перед глазами, и я закрываю их ладонями, с силой давя на веки, будто так надеюсь запихать слезы обратно. Как ни странно, это помогает. Но в то же время этим жестом я будто сильнее отпечатала образ Маки внутри себя. Даже мерещится, как она идет сейчас ко мне от церкви.       Не сразу доходит понимание, что это не видение, а реальная Маки, которая в самом деле направляется ко мне. Я вскакиваю с места и, пытаясь притвориться, что не увидела ее, открываю дверь. Планирую запереться в доме и держать оборону до последнего, что бы она мне ни наговорила.       Но я не успеваю войти: она в несколько быстрых шагов сокращает расстояние между нами и окликает по имени. Поскольку между нами меньше метра, прикинуться, что ничего не заметила, не выйдет. Остается лишь одно – попытаться сохранить лицо.       С холодной учтивостью я оборачиваюсь к ней:       – Чем обязана?       Я горжусь своей выдержкой, потому что не поменялась в лице ни разу. Ноль реакции, когда по ее лицу прочитала, что произошедшее вчера тоже не давало ей покоя и сна. Абсолютное равнодушие, когда она заговорила с улыбкой, в которой не было ни грамма веселья, а одно лишь желание прощения.       – Помнишь, ты говорила, что я сама к тебе прибегу? Мне нужна твоя знахарская помощь.       Конечно, помню, как забыть. Она пытается наладить отношения тем, что решила дать мне пощупать свои сиськи? Неплохой ход, но я не куплюсь.       – Я не принимаю так поздно. Тебе придется рожать или умирать, чтобы я согласилась пустить тебя, – грубо отзываюсь я и вновь разворачиваюсь к порогу.       – Может, я умру, если не поговорю с тобой? – торопливо говорит мне вслед Маки. Я тут же вспыхиваю: нужно было думать об этом раньше, прежде чем советовать мне обо всем забыть. Не успеваю открыть рот, чтобы высказать ей это в лицо, как она тут же с умоляющим лицом сокращает то небольшое расстояние, что разделяет нас. – Пожалуйста, Нобара. Позволь мне быть честной с тобой до конца.       Я почти слышу, как через многие километры на меня ругается Мегуми, крича, что я бесхребетная дура, и возразить мне ему нечего. Я молча отступаю, приглашая Маки зайти первой.