Охота на кролика

      Что-то щекочет мне лицо и не дает спать. Как бы я ни закрывалась и ни отмахивалась, оно все равно настигает. Наконец, почти уже полностью проснувшись, удается перехватить пальцы, почти невесомо касающиеся моего лица и шеи. С величайшим усилием приоткрыв один глаз, я вижу Маки, склонившуюся надо мной.       – Ты очаровательна, когда спишь, но мне бы хотелось побольше времени провести с тобой бодрствующей, – с шутливой укоризной говорит она.       От этих слов я мгновенно просыпаюсь. Точно. У нас остались лишь сутки.       Пробормотав, что мне нужна буквально пара минут, я почти вслепую бреду к тазу с водой, чтобы хоть немного взбодриться и привести себя в порядок. Ненадолго замираю возле зеркала, чтобы стереть с лица унылое выражение – не хочу портить последний день бессмысленными слезами и уговорами. Я еще вчера решила, что не собираюсь умолять ее остаться: да, мне хочется так сделать, но я понимаю, что этим лишь причиню ей боль. Своего решения она не изменит. Не думаю, что, будь на ее месте я сама, поступила бы иначе. Поэтому пусть запомнит лучшее во мне.       Заметив в отражении Маки, я разворачиваюсь и замираю. Видимо, я действительно очень хотела спать, раз не заметила, что впервые вижу ее в платье.       В голове проносится множество способов это прокомментировать, но я молчу: больше занята тем, чтобы хорошенько ее разглядеть, ведь это очень красиво. Точнее, мои простецкие деревенские платья неспособны в полной мере раскрыть ее очарование, но уже приятно наконец увидеть Маки в чем-то более легком, подчеркивающем ее суть, не стесняющем ее.       – Ну что? – она нервно поправляет на себе платье, и я понимаю, что уже долго так пялюсь на нее, не произнеся ни слова. Маки, волнующаяся из-за какого-то пустяка, выглядит безумно мило, и я не могу сдержать улыбки.       – Ты убийственно прекрасна, как и всегда. Хотя, думаю, тебе подошло бы что-то более утонченное, – я подхожу к ней, чтобы притянуть за талию к себе. – А тебе самой как? Как ощущения?       Она кладет руки мне на плечи и задумчиво водит круги по коже, подбирая слова:       – Твоя одежда до странности свободная, даже неловко как-то. Отчасти удобно. Это платье дает замечательную возможность дышать, а мне нравится дышать, – от подобного описания я начинаю хихикать. Улыбаясь, она продолжает: – Но в мужской одежде мне очень нравятся штаны, вот их тут как раз очень не хватает.       – Дай примерить, – не задумываясь, выпаливаю я. От слов к делу перехожу быстро: Маки еще не успела сообразить, что именно хочу сделать, а я уже бегаю по дому, собирая детали ее мужского костюма.       Довольно быстро я начинаю плутать: вчера мне казалось, что в плане раздевания все было довольно просто, а сейчас путаюсь в куче завязок, не понимая, куда они и для чего. Маки смеется над моей паникой, когда я застреваю окончательно и уже думаю, что мне придется остаток жизни провести в этом странном неудобном нечто, но все же приходит на помощь. Буквально парой движений она решает все мои проблемы и подгоняет костюм как надо. Удостоверившись, что эта пытка закончена, я отступаю на пару шагов и встряхиваю волосами:       – Ну как, классный из меня парень?       – Великолепный. Женись на мне, – со смешливым прищуром отвечает Маки.       Я мгновенно вспыхиваю от такого комментария, хотя понимаю, что это всего лишь шутка. Я слышала подобные не раз за все время нахождения Маки в деревне, причем некоторые – от нее самой. Но это все было либо игрой на публику, либо заблуждением людей со стороны. Сейчас, когда мы наедине, я воспринимаю ее слова куда серьезнее, чем следовало бы.       Мне немного стыдно за свою реакцию, и я хочу смутить ее в ответ. Прикинувшись, что подыгрываю ей, я беру ее за руку и встаю на одно колено.       – Как скажешь. Милая Маки, с нашей первой встречи меня не отпускало желание… убить тебя вообще-то. – Вдохновившись тем, как она не может сдержать смеха от этого признания, я продолжаю: – Но это ты убила меня. Убила простого парнишку, который жил и ни о чем не задумывался, заменив его тем, кто не может прожить и дня, не подумав о тебе. Бери мою руку, сердце, вот этот стол, кочергу можешь взять тоже, – я озираюсь в поисках того, чего бы еще предложить, будто бы не замечаю, как Маки краснеет все ярче и дышит совсем тихо. – Как видишь, дать мне особо нечего, но ты можешь забрать меня, ведь я более не принадлежу себе, а нахожусь целиком в твоей власти.       Я с чувством приникаю губами к ее руке, а она дергает меня за пальцы, поднимая наверх.       – Идиотина, – смущенно говорит Маки куда-то в сторону.       От этой умилительной картины я не могу сдержаться: притягиваю к себе за талию и, смеясь, прижимаюсь губами к ее горячей щеке. Маки такая хорошенькая, когда стесняется, и мне хочется просто утопить ее в нежности.       – Ой, точно, сперва нужно было попросить твоей руки у родителей.       – Я искренне надеюсь, что тебе не придется с ними встретиться, – с круглыми глазами заявляет она.       Я тяну ее к зеркалу, потому что хочу посмотреть, как вообще выгляжу, а еще – как выглядим мы обе вместе в шкуре друг друга. Расставляю свечи поближе к зеркалу, чтобы было больше света, и отступаю на несколько шагов назад, чтобы оказаться бок о бок с Маки.       – По-моему, мы с тобой очень красивая пара, – выношу вердикт, глядя через отражение ей в глаза. По сияющему виду Маки я понимаю, что она полностью согласна. – Хотя твоя одежда жутко неудобная.       Она удивленно поворачивает голову ко мне:       – Серьезно? Она очень комфортная. Если доходит до драки, то вообще замечательная. Смотри, вот тут все укреплено, а вот тут сделали посвободнее, чтобы движения не сковывались. И вообще, можно спокойно махать ногами, не боясь, что юбка задерется.       Мне смешно от того, как она отчаянно защищает свой мужской наряд. Да, пожалуй, “неудобная” не совсем подходящее слово. “Жесткая” больше подходит: я ощущаю телом каждую деталь одежды, она подогнана строго по размеру, и потому кажется, что меня запихнули в какие-то рамки. Единственный ее несомненный плюс – она пахнет Маки.       В общем, я все равно права. И докажу это ей.       – Зато в моем платье можно сделать так, – я поднимаю ее руку и целую запястье. Рукава нижней рубашки свободные и легко сдвигаются, значит, я не встречаю никаких преград, когда покрываю поцелуями всю руку вплоть до сгиба локтя. Захожу ей за спину и крепко обнимаю, обхватив ее за талию: – А еще вот так.       Кожа на ее шее приятнее любых шелковых лент, и я зарываюсь в нее лицом, закрываю глаза и замираю. Пытаюсь запомнить это ощущение, запах, который источает кожа в том месте, где бьется жилка. И стараюсь не думать о том, как время сотрет из моей памяти все, что я сейчас так старательно пытаюсь сохранить. Из оцепенения меня выводит лишь ощущение, что Маки смотрит на меня. Подняв голову, в зеркале я вижу ее взгляд, тот самый, от которого мне мгновенно становится жарко. Одним легким движением пальцев она манит меня к себе для поцелуя, и я не смею сопротивляться, тут же исполняю ее требование. Но, когда она хочет развернуться ко мне всем телом, останавливаю.       – Постой. Посмотри, – я киваю на зеркало напротив нас, чтобы она увидела сама, и кладу подбородок ей на плечо. – Посмотри, какая ты красивая. Я хочу, чтобы ты получше себя разглядела и запомнила, как тебе было хорошо со мной.       Она смущенно кивает. Для нее рассматривать себя, обнаруживая то, что видит мой влюбленный взгляд, явно в новинку. Для меня тоже, но, мне кажется, нет ничего естественнее, чем любоваться тем, что считаю красивым. Показать своей любимой то, как я ею восхищаюсь – это все равно что поделиться магическим зрением, чего, понятное дело, я сейчас сделать не могу. Но то, что я к ней чувствую, тоже своего рода магия.       Заметив, что она больше не себя, а меня в зеркале рассматривает, я тут же делаю обиженное лицо:       – Не мухлюй, я все вижу.       Она чуть усмехается:       – Я смотрю на то, что хочу запомнить лучше всего.       От ее слов голова перестает работать, а тело – слушаться. Любит же она сказать что-то такое, от чего внутри я распадаюсь на тысячу маленьких верещащих Нобар.       Стук в дверь разом собирает меня в одно целое существо. Я переглядываюсь с насторожившейся Маки и недовольно морщусь: кого так вовремя принесла нелегкая? На миг даже мелькает подлая мысль притвориться, что в доме никого нет, да только вот дым от затопленного очага не скроешь.       – Нобара! Цумики рожает!       – Пять минут, – не раздумывая, кричу в ответ я. Мышечная память работает лучше головы: я начинаю собирать все, что имею на разные случаи родов, хотя, если б кто спросил, зачем мне нужна та или иная вещь, я бы не смогла ответить. Паника мешает думать, и я не сразу осознаю, что до сих пор ношусь по дому в мужской одежде. Спохватившись, начинаю развязывать шнурки на этом наряде, но трясущиеся пальцы мешают мне разгадать и без этого тяжелую головоломку. Маки мгновенно оказывается рядом и перехватывает мои ладони, не сильно, но уверенно сжимает их. Благодаря ей мне удается замедлиться и угомонить беспокойный бег тревожных мыслей.       Она спокойными и быстрыми движениями избавляет меня от костюма, ровным умиротворяющим тоном приговаривая:       – Ты справишься. Все пройдет как по маслу, ты сама мне говорила, что причин для беспокойства нет. Испортить все можно, только дав плохим мыслям завладеть собой, но я считаю, что даже в этом случае ты справишься отлично, ведь ты невероятно хороша в своем деле. Старайся думать о ней как о любой другой женщине, которой ты помогала, и не позволяй страху диктовать тебе, что делать.       Я помогаю ей выпутаться из платья уже спокойными, не трясущимися руками и натягиваю его на себя. Запоздало понимаю, что не сняла тонкие льняные штаны – что-то вроде белья – и меняю их на нижнюю юбку.       Я почти полностью пришла в себя, но для полного спокойствия мне не хватает одного: притягиваю к себе Маки и выдыхаю, прислушиваясь к ее ровному уверенному биению сердца, стараясь почерпнуть ее устойчивость. Как жаль, что я не могу взять ее с собой. Я вполне способна растерять всю уверенность, что она в меня вселила, еще на пути к дому сестры. И мне безумно обидно оттого, что нас прервали, что оставшееся нам крохотное количество часов я проведу без Маки.       Для меня не стоит выбор между личным желанием забрать последние крупицы счастья и помощью Цумики, в которой она нуждается. Но это не значит, что мне сейчас не хочется раздвоиться.       Роды могут длиться вплоть до суток, если не больше. Неужели это означает, что мы видимся в последний раз?       Маки достаточно одного взгляда, чтобы понять, что происходит у меня в голове:       – Ты же не думаешь, что я уеду, не попрощавшись с тобой? Если не успеешь, я сама приду к Цумики и там подожду, сколько требуется.       – Разве тебе не нужно встретиться с кем-то в конкретное время?       – Подождут, – отмахивается она, и мне льстит то, что сейчас я для нее приоритет, даже главнее всех ее обязательств.       Напоследок краду у нее еще один поцелуй – и со всех ног бегу к сестре.       Цумики старательно делает вид, будто ей совсем не больно. Своим обычным тоном она говорит:       – Воробушек, не стоило нестись сломя голову. – Чуть громче она добавляет: – Милый, разве я не сказала, что ты просто так панику разводишь? Мне теперь стыдно перед Нобарой, чтоб ты знал.       – А не должно быть, – строгим тоном, которого я от него не слышала никогда, говорит он, входя в комнату. – Я подготовил воду и поставил котелок на огонь. Что тебе еще понадобится? Я могу помочь, если нужно. Дорогая, тебе точно удобно?       В этот момент я начинаю уважать мужа Цумики. Не сказать, что он совершает что-то великое, но, если по-честному, все мужья на моей памяти горазды были делать детей, однако при их рождении притворялись, что отношения к этому не имеют.       – Можешь пока полежать на боку, тебе удобнее будет. Время еще есть, – говорю я после того, как скормила сестре облегчающий боли отвар. Мне нужно подождать, когда схватки станут чаще – тогда уже можно будет что-то делать. Иллюзий я на этот счет не питаю: первые роды часто дело долгое.       – На тебе мужская рубашка? – подозрительно прищуривается на меня Цумики. Я мысленно чертыхаюсь, ругая и невнимательную себя, и слишком уж внимательную сестру.       – Тебе показалось, – вяло отрицаю очевидное, прихлебывая эль. Не успеваю сделать глоток, как тут же выплевываю все обратно – перепутала свою кружку с той, что дала сестре. Она, глядя, как я глупо сыплюсь на такой мелочи, выдавая собственное смятение, хихикает.       – Неужто моя девочка стала совсем взрослой? – ехидно спрашивает она, тыкая пальцем мне в бок. – Так мило с твоей стороны позаботиться о компании для моей дочурки.       – Чего?       – Ну как, через почти годик родишь компанию малышке.       Тут смеюсь уже я.       – Поверь, ей это не грозит.       – Ну и правильно, – беспечно отзывается Цумики, сразу же после этого охая от боли. – Не подумай, я рада ее появлению, просто… ай! Просто хотелось бы, чтобы она не пыталась меня убить, чтобы начать жить. Черт, что ж так больно-то.       Я зову мужа Цумики, чтобы принес воды и простыней. Не ожидала, что она так быстро пройдет первую стадию. Заглядываю ей под юбку – действительно, лоно уже раскрылось. Сестра пытается отшутиться, говоря о том, что мы только что стали еще ближе, но голос у нее звенит от напряжения.       – Вот теперь вставай на четвереньки, – голос мой звучит очень спокойно, не в пример тому, как я на самом деле себя чувствую.       – Нобара, подойди, – зовет меня сестра. Я наклоняюсь ближе к ее лицу, а она шепчет: – Точно все будет в порядке?       Как ни странно, ее волнение усмиряет мое, и я могу заверить, даже позволив себе насмешливый тон:       – Точно. Господи, ты такая паникерша, твой муж был прав, что позвал меня пораньше.       – Только ему не говори, – с облегчением смеется она.       Все действительно проходит как по маслу. Это идеальные роды, которые мне описывала бабка-повитуха, учившая меня – впервые такое наблюдаю вживую. Для меня уже давно стало обыденностью, что дети не появляются без приключений, но этого я не озвучиваю – боюсь сглазить.       Цумики с мужем счастливо щебечут с новорожденной малышкой, а я уже мыслями возвращаюсь к Маки – безумно благодарна своей племяннице за то, что та решила не затягивать и вышла довольно быстро. Однако, несмотря на то что успела расслабиться раньше времени, почему-то я совсем не удивилась, когда заметила на последе черную метку в виде руны – ее сложно различить невооруженным глазом, но от магического зрения не ускользнет: слишком уж сильная от нее энергия тянется. Наверное, для меня это не становится неожиданностью, потому что сами роды были чересчур уж спокойными.       Поэтому я собрана. Пинком отправляю послед в дальний угол комнаты и спешно нашариваю молоток и гвозди. Если успею вбить гвоздь со своей магией ровнехонько в руну, смогу убить то, что готовится оттуда вырваться. Промедление лишь усложнит задачу. Но мне не хватило буквально доли секунды: когда гвоздь уже готов вонзиться в знак, его отбрасывает мощным встречным потоком магии. Я в миг холодею, во все глаза глядя на то, что обретает плоть прямо в маленькой комнатке.       Я перепутала. Думала, это обычный бес, вызванный дурным глазом, который появляется из последа. Они любят портить лица новорожденным детям, но какого-то серьезного вреда не несут, и моя тревога была вызвана желанием сберечь красоту девочки, а она уже сейчас похожа на Цумики – такое грех уродовать.       Однако оказалось, что это призывающая руна. Выйдя из тела Цумики, послед стал видимым, а подобные скрытые призывающие руны начинают работать, только когда выходят на свет. И это не бес родился из последа: по руническому зову пришел самый настоящий демон.       Бояться некогда – отправляю два гвоздя в когтистые лапы, чтобы пришпилить их к стенам. В него очень легко попасть: демон, который похож на огромного оборотня, покрытого светящимися голубым рунами, ростом доходит до самого потолка. Чернота, жесткие метровые костяные когти и исходящая от него угрожающая энергия, конечно, устрашают, но позволить себе испугаться взаправду сейчас для меня роскошь.       По крикам позади я понимаю, что остальные тоже видят его. Не оборачиваясь, командую:       – Останьтесь на месте, иначе он последует за вами, – к сожалению, это правда. Я предпочла бы расправиться с чудовищем в одиночку, не подвергая опасности семью. Но, судя по тому, что они тоже могут разглядеть его, демон крепко связан с ними и потому будет охотиться за моими родными до победного. Нужно только выяснить, в чем именно заключается эта связь.       Кажется, демона насмешило мое оружие, но это он поторопился с выводами. Когда монстр пытается дернуть руками, гвозди не пускают, наоборот, еще сильнее вонзаются внутрь – Мегуми перед отъездом успел меня научить заклятию сопротивления, думал, что мне это пригодится против Маки. Сопротивление можно наложить на что угодно: на веревки, чтобы связанная жертва не могла вырваться, а путы затягивались все туже, или на дверь, чтобы запереть кого-то внутри, а человек, как ни рвался бы, не смог ее б сломать. Поэтому и гвозди сейчас сопротивляются чужой силе. Может, пока что я не самая сильная ведьма, но зато использую все доступные мне способы, чтобы победить. Демон явно не ожидал от меня такого мастерства – одинокие деревенские ведьмы обычно умеют немного, и он явно об этом осведомлен.       И тут происходит удивительное: исчадие ада пытается вести переговоры.       – Отдай мне ребенка, и я тебя пощажу.       – А больше ничего не надо? Ты только скажи, я к твоим услугам, – от неожиданности язвлю, забыв обо всем, что на самом деле должна бы спросить у демона в такой ситуации.       – Я все равно вырвусь, а сразу после – вырву твой поганый язык. Глаза оставлю, чтобы ты могла смотреть на то, как я убиваю все это семейство. Не считая ребенка, разумеется.       – Зачем тебе ребенок? И кто тебя послал? – я исправляюсь, спрашивая то, что сейчас по-настоящему важно.       Вместо ответа он раздирает собственные ладони в клочья, выбираясь из плена. Я запускаю еще несколько гвоздей в надежде вновь загнать его в ловушку, но он легко отметает их, посылая мощный встречный поток магии. У демонов ее неограниченный запас, в отличие от ведьм, ему-то нечего бояться – нет угрозы израсходовать ресурс раньше времени.       – Я передумал. Сперва избавлюсь от назойливой ведьмы.       Мне удается избежать прямого удара когтей, хотя движение было быстрым – спасибо тренировкам с Маки. Но даже от удара по касательной на руке остаются глубокие порезы. От них почему-то кожа холодеет: видимо, в когтях была магия тоже. Отстраненно я замечаю, что его ладони уже успели зажить. Он в разы сильнее и мастеровитее меня, раз смог вылечить на себе раны походя, не отвлекаясь от нападения.       Поступим по-другому. Я отскакиваю в сторону, потом подныриваю прямо под его замахнувшуюся для новой атаки лапу, смещаясь в противоположную сторону. Это хорошо, что он отвлекся на меня, и я могу хотя бы немного контролировать безопасность семьи, уводя его от нее.       Попутно продолжаю метать гвозди. Ни один из них не попал в демона, над чем он не преминул позабавиться:       – Умение неплохое. Было бы неплохим, если бы не досталось бездарности. Смысл просто так выливать магию, которой у тебя и так почти нет, если ты все равно мажешь.       Он почти прижал меня к стене, но мне удается проскочить под его ногами.       – Сказал тот, кто до сих пор меня не поймал, – кричу я на бегу, стараясь раззадорить демона сильнее.       Я вижу нужную точку, и одним движением вгоняю последний гвоздь прямо в прыжке. От страха и азарта погони мысли в голове бегут быстрее, чем обычно, и я сразу вспоминаю нужные фразы, хотя ни разу не пользовалась ими на практике – просто когда-то выучила, чтобы отец Годжо наконец отстал.       Сработало – демон в ловушке. Видимо, не слишком древний, раз не заметил очевидного: я не просто так разбрасывалась гвоздями, а вгоняла их мимо него в пол, чтобы они образовали пятиконечную звезду.       Я и правда не слишком умелая ведьма, но зато неплохо знаю основы: если наколдовать барьер, находясь вне его, то снять защиту получится только снаружи. На словах все просто, даже удивительно, что такое могущественное существо можно сдержать такой простой магией. Вот только в каждый гвоздь нужно было влить четко отмеренное одинаковое количество силы. Даже небольшие колебания в большую или меньшую сторону создают в барьере бреши. Спасибо Юджи и Мегуми за подарок – если бы не проводник, я бы точно где-то просчиталась.       – Он заперт, пока что вы в безопасности, – первым делом я проверяю, как там остальные. Все равно демон пока занят: орет и беснуется – и время у меня есть.       – Это вообще что такое? Зачем ему наша дочь?       – Понятия не имею, – рассеянно пожимаю плечами я, ведь больше сосредоточена на том, чтобы разобраться с ранами. Как хорошо, что на панике я взяла с собой весь ведьминский набор, даже пучок трав, вытягивающий магию. Он как раз пригодился – не представляю, чем бы я вытащила из себя магию этого демона, от которой края порезов уже начали покрываться инеем. Теперь можно и перевязать. Одержать победу над демоном и помереть от кровопотери из-за пустяковых ран – вот уж точно бесславная смерть.       На всякий случай просвечиваю магическим зрением мужа Цумики: я уверена, что в моей сестре магии ни грамма, а вот с Камо может быть все иначе. Но я не обнаруживаю в нем ни единого признака силы, нет и намека на то, что она когда-то в нем вообще была.       – Идите в ту комнату и дверь заприте. Я сама с ним разберусь.       Сестра уже пришла в себя настолько, что готова обрушить на мою голову град вопросов, но, слава богу, у нее здравомыслящий муж, который молча уводит ее и ребенка.       – Нам с тобой нужно будет серьезно поговорить, – угрожающе бросает Цумики напоследок. Я невольно ежусь: пожалуй, этот серьезный разговор с ней будет одним из худших. Представления не имею, как объяснить ей, почему я ведьма, не заложив при этом пастора и братьев.       Впрочем, это все будет позже, а сейчас стоит направить мысли на более насущные проблемы. У меня есть время подумать, пока демон еще мечется внутри барьера, осыпая меня проклятиями. Уже скоро он попытается вновь меня уговорить, так что мне нужно подготовиться, чтобы перехватить инициативу.       Подошло бы что-то банальное типа святой воды, раз демон молодой, родился явно уже после появления католичества. Однако я поставила барьер, и святая вода попросту не долетит до него. Черт, и почему отец Годжо такой балбес? О демонах он нам почти ничего не рассказывал, лишь мельком пробежался по теме, заявив, что мы вряд ли встретимся с ними без его участия.       Хотя из того, что он сказал, есть одна вещь, которая может мне помочь. Я развязываю мешок с сеном, чтобы скрутить куклу, и привязываю к ней пучок трав, пропитанный моей кровью и магией демона. Наверное, есть выход поизящнее, не подразумевающий, что я опять должна пятнать себя проклятием, но, думаю, проклинать демонов все-таки можно.       Магии во мне еще хватает, но хочу сохранить ее на всякий случай. И не помешает еще немного побесить демона. Поэтому я неспешно брожу по комнате, собирая оставшиеся гвозди – в них магии полно, и я могу не тратить оставшиеся силы.       Своего я добилась: мои нарочито беззаботные действия привлекают внимание демона, и он явно злится из-за того, что я столь беспечно брожу вокруг, не обращая на него внимания. Он пробует пробить барьер еще несколько раз и, смирившись, наконец останавливается.       – Выпусти меня, и я тебя пощажу.       – Это мы уже проходили, – отмахиваюсь я, пытаясь вытащить один особо упрямый гвоздь. С пятой попытки наконец поддается. – Расскажи-ка лучше, зачем тебе девочка.       – Я не собираюсь ничего рассказывать какой-то безвестной малявке.       – Кажется, ты не понял, в каком ты положении, – помахивая молотком, я подхожу к барьеру вплотную. – Ты мой пленник. Если я захочу, буду держать тебя здесь всю свою жизнь. Но не думай, что после этого ты будешь свободным. За это время я воспитаю новое поколение ведьм, а те воспитают еще одно. Тебе придется провести здесь вечность, пока разные ведьмы будут ходить и пялиться на тебя как в цирке.       Нос демона слегка сморщился от такой перспективы, но он тут же самоуверенно заявил:       – В тебе не так много магии, чтобы могла долго держать барьер.       Я киваю его словам: моих сил хватит максимум дня на два. Если демон продолжит долбиться в барьер, то на полтора. Но я бы не стала угрожать просто так.       – А я разве сказала, что буду держать барьер одна? – с притворным удивлением заявляю я. – Пастор Годжо скоро вернется в деревню, думаю, у него хватит сил, чтобы подсобить.       У меня не было особо надежд на эту фразу: демоны живут слишком долго, чтобы запоминать каждого колдуна, пусть даже и сильного. Однако внезапно я попала в цель: при упоминании имени святого отца мой пленник ощетинился. Значит, предположение о том, что демон кому-то служит, а не является свободным созданием преисподней, оказалось верным – вероятно, он слышал об отце Годжо от своего мастера.       – А до этого времени я постараюсь, чтобы ты не заскучал, – ласково улыбаюсь я. – Говорят, вы, демоны, почти неуязвимы, а убить вас можно, только если ударить в одну особую точку.       – Тогда ты должна знать, что у всех демонов она находится в разных местах, – замечает демон, явно недовольный тем, что я себя веду как хозяйка положения. Но я она и есть, и ему придется в конце концов это признать. – К тому же ты, даже если догадаешься, не можешь пробить по ней, не сняв барьер. Давай же, сними, посмотрим, быстрее ты ударишь меня или я выпущу тебе кишки.       Он облизывается так, будто я и вправду соглашусь на такую сомнительную сделку.       – Ты забыл, какая у меня техника, – я достаю из-за спины соломенную куклу, чтобы продемонстрировать ее демону. Нарочито неспешно присаживаюсь на пол напротив него и достаю гвоздь.       Я вбиваю гвоздь в голову куклы, и изо рта демона доносится короткий рык. Это не полноценное проклятие, ведь я не произношу того, как именно хочу ему навредить. Но, видимо, сам факт воздействия моей энергии уже наносит ущерб.       – Вот и славно. Повторю свой вопрос: зачем тебе ребенок? Пока не ответишь, я буду продолжать искать уязвимое место. И позабочусь о том, чтобы не пропустить ни единой частички твоего тела.       Демон бросается прямо на меня, но барьер все еще держит. Напугал, скотина. Мне бы не хотелось показывать страха, но я все равно резко отшатнулась, когда его морда клацнула прямо перед моим лицом. Пока он никак это не прокомментировал, начинаю проворачивать гвоздь, и демон прижимает когтистую лапу к голове.       – Не думаю, что уязвимое место в голове. Слишком уж банально. Может, где-то тут? – вбиваю гвоздь в живот, и демон тут же падает на колени. Раз реакция стала сильнее, значит, я где-то рядом.       – Зря надеешься, ведьма. Я соткан из боли, и ты меня не заставишь… – он обрывается на полуслове, потому что мне уже и вправду интересно, как быстро я смогу найти его уязвимость. Я просто методично тычу гвоздем в район живота, чтобы понять по реакции демона, в каком направлении двигаться дальше.       – Не вижу, чтобы ты особого удовольствия получал сейчас. Соткан он из боли, как же. Чего тогда скулишь как щенок?       Прошло довольно много времени, прежде чем я поняла, в каком направлении двигаться. Демон действительно умеет справляться с болью, по крайней мере, больше он ее своей реакцией не выдает, и мне непонятно, правильно я действую или нет. Приходится догадываться по мелким движением когтей и носа – их он контролирует хуже всего и неосознанно дергает ими, когда боль слишком сильна.       Но для меня все равно становится открытием, когда я понимаю, что уже очень близка к обнаружению нужной точки. Я даже не догадалась сама – демон дал подсказку. Внезапно он коротко рыкнул и быстро проговорил:       – Я отвечу на твой вопрос, только прекрати.       Я не сразу понимаю, что он сказал: несколько часов потратила, повторяя одно и то же, неудивительно, что с запозданием вспомнила, зачем вообще все это затеяла. Но стараюсь никак не выказать усталости – сейчас мне понадобится вся сила духа, чтобы наконец обыграть этого демона и отправить его восвояси.       Вытащив гвоздь, я переворачиваю его шляпкой вниз и магией аккуратно прикрепляю в то же место, откуда вытащила – вдруг еще пригодится. Поднимаю глаза на демона, всем своим видом показывая, что внимательно его слушаю.       – Род Фушигуро обещал ордену Зенин дитя, и я обязан его доставить.       Я слегка приподнимаю бровь в ожидании продолжения, но он больше не говорит ни слова.       – И?       – Я ответил на твой вопрос. Уговор был прост: я отвечаю на вопрос, а ты прекращаешь пытки, – противно осклабился демон. И в самом деле, с моей стороны глупо было рассчитывать на его сговорчивость.       Но ничего, я изобретательная. Раз уж на то пошло, я закалена общением со своей инквизиторкой. Вспомнить первые дни присутствия Маки в деревне, так любой демон покажется несмышленым младенцем в сравнении с ней.       – Стало быть, ты служишь Зенинам. Что-то вроде цепного пса? – равнодушно интересуюсь я, чем вызываю бурную реакцию.       Демон бьется об барьер и разбрасывается крайне нелестными словами в мой адрес, в адрес моей родни, этой деревни и вроде бы даже по Зенинам пройтись успевает. Но если вкратце: нет, он не пес и не слуга. По крайней мере, сам демон так считает. Однако очевидно, что кто-то из ордена заключил с ним договор.       – Почему ты решил забрать эту девочку? Она Камо, а не Фуши… – я осекаюсь на полуслове. Цумики до сих пор часто оговаривается и называет прежнюю фамилию. Соответственно, ее ребенок тоже принадлежит роду Фушигуро с магической точки зрения. Ведьминский род считается по материнской линии, к тому же в магической среде более важно то, как сам человек называет себя, а не то, что записано в церковных книгах. Надо будет сказать ей, чтобы привыкала уже быть Камо.       – Как ты там сказал? Род Фушигуро обещал дитя ордену? Но у Зенинов уже был ребенок. Или… получается, что фактически орден не завладел ребенком, потому что его выкупил отец Годжо, так? Ты должен был изначально принести другое дитя? Зенинам ведь нужен не какой попало ребенок, а вполне конкретный.       Я продолжаю рассуждать вслух с той же вдумчивостью, с какой втыкала в куклу гвоздь. Пусть демон считает, что не сказал ничего: есть другие способы допроса. Точно так же, как он не мог полностью скрыть боль, неспособен утаить и правду.       Сейчас я вижу, что демон даже будто радуется тому, что я говорю. Радость эта выглядит один в один как та, с которой он заявил, что ответил только на один вопрос. Значит, этот след ложный или как минимум не совсем верный.       – С тобой заключили неточный договор, – догадываюсь я. Демон выразительно фыркает, пытаясь убедить, что я неправа. – Ну да, было примерно как сейчас: я случайно договорилась с тобой на всего один вопрос, а тогда кто-то из ордена заключил с тобой договор о том, что ты похитишь ребенка Фушигуро, не уточняя, какого. Вероятно, на тот момент было понятно, о ком речь. Если договор был заключен, когда одна из детей Фушигуро стала подростком, получается, фактически ребенок был всего один. У тебя не получилось похитить его, потому что на тот момент за ним присматривал отец Годжо. Вот почему ты так его боишься!       Я сейчас буквально восхищаюсь собой: боже, какая же я мудрая, как земля вообще носит такую умницу и красавицу. Потому я широко улыбаюсь и почти смеюсь, когда демон вновь начинает осыпать меня ругательствами, уверяя, что ничего и никого не боится.       – Странно, что ты еще жив остался, конечно. Ужасная оплошность со стороны отца Годжо. Стало быть, неудача не освобождает тебя от выполнения договора, поэтому ты сейчас и пришел за ребенком. Тупость какая, – заключаю, потирая лоб молотком. – Это… Ты не против, если тебя изгонит отец Годжо? – неловко улыбаюсь я. – Просто я сама понятия не имею, как это делается, да и кажется справедливым, чтоб пастор в итоге доделал работу до конца.       Святой отец говорил, что демоны страшно лживы и непоследовательны в своих словах, а потому важно на каждом шагу заключать с ними договоренности, чтобы уберечь себя. Этот демон полностью соответствует описанию: только что бахвалился бесстрашием, но при упоминании отца Годжо тут же поджал уши.       – Подожди, постой! Разве ты не хочешь сама сразить демона, не прячась за спиной пастора, как трусливая девка?       – Я и есть трусливая девка, – пожимаю плечами. Его попытки воззвать к честолюбию выглядят слишком очевидно: я довольно амбициозна, чего скрывать, но не собираюсь ставить желание что-то кому-то доказать выше собственной жизни.       – Нет, не уходи! Мы можем заключить договор. До приезда пастора может случиться что угодно, уж поверь, я постараюсь, чтоб случилось. Но я готов пойти тебе навстречу: будем считать, что ты победила, я исчезну и на три года перестану преследовать род Фушигуро.       – А как насчет отстать от моей семьи насовсем?       – Для этого тебе придется убить колдуна, с которым у меня договор. Не возражаю против такого исхода, но не думаю, что такая слабачка, как ты, способна это сделать.       – Грустно тебе сейчас, наверное. Сидеть в ловушке слабачки и пытаться у нее выторговать свою жалкую жизнь, – огрызаюсь я.       Но вообще-то он прав: случиться может что угодно. Я страшно устала, и недополученные часы сна дают о себе знать, а оставлять барьер без присмотра попросту опасно. Три года – это не так много, но, когда вернется отец Годжо, вместе мы сможем разобраться с проблемой гораздо раньше. К тому же я слышу шум спорящих людей за стеной: наверное, Цумики пришла в себя настолько, что готова надрать мне уши, не страшась присутствия демона.       – Договор на крови, – заявляю я. Демонов связывают данные ими обещания, но хочется перестраховаться.       Демон хмыкает и когтем раздирает себе кожу на лапе, вонзая так глубоко, что кровь немедля начинает капать на нижнюю границу барьера. Я не столь драматична: оставляю легкую царапину на ладони, чтобы кровь выступила совсем чуть-чуть. Кладу ладонь на барьер туда же, где он расположил свою лапу, и развеиваю магию, чтобы наша кровь смешалась.       – Можешь передать своему мастеру, что он страшный идиот, – добавляю я, когда демон начал растворяться в воздухе.       Удостоверившись, что он отсутствует полностью и не приготовил никаких подлянок напоследок, я наконец позволяю себе выдохнуть и устало ссутулиться. Скажу Цумики, что поговорим позже – еще одной битвы я сейчас не переживу.       Развернувшись к двери, я утыкаюсь взглядом в Маки. И замираю, как будто так она меня не заметит. Но ее взгляд, скользнувший по разбросанным рунам, по истыканной соломенной кукле, по гвоздям, образующим идеальную пятиконечную звезду – по всем моим ведьминским следам, в конце концов все равно находит меня.       Она смотрит на меня с видом человека, который жалеет, что вообще оказался здесь. Я тоже жалею. Теперь ясно как день, что все мои фантазии о том, как было бы хорошо открыть ей правду, оказались полнейшим идиотизмом. На самом деле глубоко внутри я всегда боялась, что Маки, узнав обо всем, начнет смотреть на меня так, как сейчас: с немым вопросом, неверяще, так, будто я сейчас нанесла ей страшное оскорбление.       – Я просила не заходить, – беспомощным голосом нарушает молчание Цумики, и звук выводит Маки из оцепенения. Она разворачивается и быстрым шагом покидает дом.       Я, не задумываясь, бегу за ней. Усталости как не бывало: страх заряжает все тело. Мне страшно не оттого, что она поведет себя как истинная представительница Зенинов, отправив меня инквизиторам, а оттого, каким сломленным было выражение ее лица. Мне страшно, что моя ложь разрушит между нами все без возможности отстроить обратно. Мне страшно потерять Маки.       Она не ушла далеко: стоит, согнувшись над низким заборчиком, вцепилась в него пальцами так, что костяшки побелели. Подойдя ближе, я замечаю, что она очень тяжело дышит, хватая воздух ртом. Это не одышка после бега, это паника: ее тело не может вместить в себя потрясение и начинает думать, что находится на грани смерти, заставляя ее дышать интенсивнее. Я однажды наблюдала такое у Юджи.       Подбегаю к ней и хватаю за руки, заглядывая ей в лицо:       – Маки, это пройдет, пройдет. Старайся контролировать дыхание. Давай я расстегну жилет, нужно дать тебе больше возд-       Я осекаюсь на полуслове – Маки выдергивает свои запястья из моих рук и, резко отшатнувшись, одним быстрым движением рассекает воздух между нами, ударяя меня по пальцам. Я тихо охаю от боли и замираю, прижав к себе горящие руки. Я знаю, насколько хорошо Маки контролирует силу, и понимаю, что она хотела сделать мне больно.       Занятно. Ударила по рукам, а ноет почему-то в груди.       – Маки, я же просто хотела помочь.       – Этого не может быть, не должно быть, – не слушая, тихо шепчет она, глядя мне под ноги невидящим взглядом. Дыхание еще прерывистое, но Маки быстро начинает вновь владеть собой. Понимая, что она успокаивается, я с облегчением выдыхаю, но Маки резко поднимает на меня глаза и смотрит так пронзительно, что становится жутко.       – Дай мне все объяснить, – предпринимаю новую попытку я, но она вновь обрывает меня.       – Ты ведьма.       Из ее уст это звучит ужасно. Она произносит это так, будто я самое отвратительное создание на земле. На миг даже захотелось сказать, что она ошиблась – глупое желание защитить себя от ее презрения.       Но я не считаю, что ведьмы – это те, к кому следует относиться как к людям низшего сорта. Я горжусь тем, кто я есть, и не собираюсь отказываться от себя самой.       – Да.       Маки вздрагивает и меняется в лице, словно я только что отвесила ей пощечину. Глаза ее гаснут, плечи опускаются, и меня разрывает изнутри от того, насколько преданной и брошенной она выглядит. Забыв обо всем, я стремлюсь к ней, чтобы прижать к себе, успокоить, пожалеть, но она делает шаг назад и берется за рукоять меча.       – Стой на месте.       Неосознанно я слушаюсь, ведь от ее поведения меня берет оторопь. Мне не верится, что она может так со мной разговаривать и так относиться ко мне – будто я для нее враг. Из груди вырывается нервный смешок.       – Ты же это не серьезно, Маки.       – Похоже, что я шучу? – голосом мертвым, больше похожим на эхо, откликается она. Дергает уголком рта и коротко выдыхает, как будто это должен быть смех, но на него просто не хватило сил. – Зато тебе, наверное, было очень весело дурить меня все это время. Каждый день ты лгала мне в лицо, каждый чертов… Неужели тебе совсем не было жаль меня? Тебе просто нравилось вертеть мной как вздумается? Наблюдать, как я схожу с ума по тебе? Инквизиторы правы, у ведьм нет сердца.       Как знахарка, я знаю, что те, кому больно, часто стремятся причинить боль другим. Мне правда сейчас невыносимо больно, каждое ее слово ранит сильнее, чем когти демона. Но я уже знаю, что умею лечить ее раны. Я смогу утихомирить ее боль, смогу ее переубедить.       – Послушай, я хотела все тебе рассказать, но сначала мне было страшно, а потом… Потом было страшно потерять то, что между нами.       Она поднимает брови и улыбается так, что эта улыбка больше похожа на оскал.       – Между нами? А что между нами было? Знаешь, я рада, что ты выдала себя. Это многое объясняет. Теперь я знаю, что ты просто ведьма, околдовавшая меня.       В легких разом заканчивается воздух – Маки забрала его у меня. Приказываю слезам остаться внутри. Хочу сказать ей что-то настолько же жестокое и оскорбительное, но озвучиваю лишь жалкое:       – Я не занимаюсь приворотами.       В ее смехе ни капли веселья.       – У ведьм есть свой кодекс чести? Не знала. И что, я должна поверить тебе на слово? После того, что сейчас видела?       – Тогда подумай сама! У меня не было других причин скрывать это от тебя, ведь речь шла о моей жизни, – Маки фыркает и отворачивается, но я не сдаюсь и продолжаю говорить: если замолчу, то не добьюсь ничего, я должна продолжать пытаться, как бы она ни пыталась вновь и вновь наказывать меня холодом. – Ты бы просто сдала меня своей семье и получила бы награду за последнюю ведьму. Но у меня также не было причин держать тебя, уж тем более – привораживать. Почему, по-твоему, я так цеплялась за тебя, почему уговаривала остаться? Ты сама говорила, что для меня логичнее всего было бы избавиться от тебя. Но я этого не сделала.       Она продолжает молчать. Но я знаю, что мне удалось заронить в ней зерно сомнения, иначе и быть не могло. Это же Маки, она прекрасно меня знает, поэтому должна знать и то, что сейчас я абсолютно искренна.       Я не вижу лица, но вся ее поза выражает неуверенность, задумчивость. Внутри меня расцветает надежда, которую не может убить даже непонятно откуда налетевший холодный пронизывающий ветер. Мы можем все исправить, если она сделает шаг навстречу, всего один маленький шаг. Я обхватываю себя руками, чтобы сберечь тепло и постараться удержать рассыпающийся мир на месте.       – Прости меня. Я очень перед тобой виновата, и мне правда жаль. Я поступила подло, не открывшись перед тобой, когда ты это сделала. Но все остальное было правдой, и теперь все по-другому, и я даже рада, что могу наконец честно с тобой поговорить. Пойдем домой, я все-все тебе расскажу. Больше никаких тайн. Маки, пожалуйста.       Она не отвечает очень долго, и мне становится страшно. Я вновь дрожу от холода, а еще – от тревожного предчувствия. Будь я зверем, инстинкты приказали бы мне бежать прочь как можно дальше и быстрее. Но, как верно сказал Мегуми, мы люди, и мы можем действовать, не оглядываясь на животные ощущения, а по своей воле. Я остаюсь. Ради себя и ради Маки.       Когда она наконец оборачивается ко мне вновь, меня накрывают противоречивые ощущения. Я чувствую себя очень несчастной, ведь впервые вижу слезы в ее глазах, и мне претит тот факт, что я им причина. Но в то же время я мигом отогреваюсь от той нежной улыбки, с которой Маки смотрит на меня: так она смотрела на меня сегодня утром, вчера и много дней до этого. Я и не знала, что успела стать зависимой от ее улыбки.       Она окидывает меня взором с головы до ног и устало вздыхает:       – Когда же ты научишься не выходить на мороз в одном платье, – я несмело улыбаюсь, услышав привычное для нее ворчание. Маки со все той же улыбкой распахивает руки для объятий: – Идем сюда.       Как же я этого ждала. От облегчения у меня самой вырывается и смех, и слезы, и я бегу к ней, не раздумывая ни секунды.       Движение было быстрым. Настолько, что сначала я почувствовала боль, и лишь потом мои глаза сообщили мне, что Маки коротким движением ударила меня ребром ладони в основание шеи. Я не успеваю осознать произошедшее, потому что само мое сознание мгновенно меркнет.