Охота на кролика

      Почему-то мне стыдно за то, что жива я, а не она.       Все, что я могу – беспомощно наблюдать. Смотреть на то, как Маки очень и очень медленно подходит к гробу и осознает, кто в нем. Видеть, как ее тело постепенно покидает жизнь. Она не теряет сознания, как я, а просто безмолвно замирает, уставившись в лицо покойницы, и выглядит так, будто сама не живее нее.       Маки что-то шепотом говорит, я не могу разобрать слов, наверное, потому что они предназначены не мне, а мертвой сестре. Дрожащей рукой касается ее щеки и склоняется, соединяя лбы. Я отворачиваюсь: она сейчас не со мной, и нет желания вмешиваться в то, что предназначено лишь для них двоих.       Сейчас я могу только обеспечить им уединение. К тому же, если я хочу, чтобы мы с Маки выжили, необходимо учиться на своих ошибках. Стараясь быть тихой, я не достаю молоток, а пальцами вдавливаю гвоздь в щель между досками деревянной двери и с помощью проводника отмеряю, сколько мне нужно магии для создания заклятия неприметности. Мне повезло, что в предыдущий раз дверь открыла Маки. Сейчас же о везении нет и речи: в моих интересах, чтобы вход в комнату вообще никто не заметил, и даже если бы заметил, то не проявил бы интереса и просто прошел мимо. Это лучше, чем скрывающие чары, которые работают лишь на простых людях из-за заметного магического следа: магию от заклятия неприметности будет видно только с моей стороны, а наружу не просочится ни следа.       Немного подумав, я добавляю слуховой барьер. Было бы идеально растянуть его на всю комнату, но нужно экономить силы, и потому я ограничиваюсь лишь пространством двери – все же каменные стены не должны пропускать много звуков.       Когда осталось лишь растянуть барьер между гвоздями, которые я установила по разные стороны двери, позади доносится громкий протяжный всхлип, от которого у меня сжимается сердце. Сглотнув ком в горле, я заставляю себя сосредоточиться на том, чтобы сперва завершить свою задачу, хотя вздрагиваю от каждого звука рыданий Маки за спиной.       Первое, что бросилось в глаза, когда я наконец развернулась к ней, – руки. Вцепившись в края гроба до белых костяшек, ее пальцы настолько сильно сжали доски, что, казалось, дерево вот-вот треснет. Однако все остальное тело выглядело совершенно лишенным сил. Маки едва стояла на ногах.       Я успела сделать только совсем маленький шажок, как в ней что-то переменилось. Оттолкнувшись руками, она выпрямилась и отступила на пару шагов, а затем, сделав глубокий вдох, с совершенно чудовищным криком, похожим на рычание обезумевшего зверя, толкнула ногой стул, на котором связанная я провела немало часов. И этот стул, который мне казался намертво прикрученным к полу, легко поддался ее силе, упал, почти разлетевшись на части.       Мне почти страшно наблюдать за тем, как Маки голыми руками крушит всю комнату, не оставляя на месте ни единую ее часть. От нее исходит такой сильный гнев, что мне хочется застыть на месте и притвориться, будто меня тут нет. Но в то же время хочется подойти к ней, показать, что я рядом, хотя чернота, которую она источает, почти физически отталкивает меня.       Я решаюсь что-то сделать, лишь когда Маки останавливает свой горящий взгляд на теле инквизитора. Мертвому, конечно, по большому счету плевать, что с ним сделают, но вот она явно потом пожалеет, что потратила свой гнев на осквернение трупа.       Я встаю между ней и мертвецом и, не раздумывая, прижимаю ее к себе. Маки деревенеет в моих руках, как будто раздумывает, что делать дальше – оттолкнуть меня или сдаться. Я не оставляю ей выбора: тяну ее голову к своему плечу и сжимаю в объятиях еще крепче. Да, поначалу я струсила, но это не означает, что я оставлю ее одну.       Постепенно она ослабевает. Я медленно опускаюсь на пол вслед за ней, а Маки от каждого моего движения вцепляется все сильнее, будто я куда-то уйду. Как будто я могу.       Сажаю ее к себе на колени, обнимая еще крепче, и Маки кажется неожиданно тонкой и ломкой, и так сильно держится за меня всем телом, что хочется забрать ее и унести подальше, туда, где больше никто не причинит ей боли. Но я остаюсь, потому что Маки я нужна именно здесь. Она плачет громко, протяжно, как ребенок, и я больше не могу сдерживать слез – кажется, что так, плача вместе, мне удастся забрать хотя бы немного ее горя и поделить на двоих.       Мне страшно за Маки, безумно страшно. Еще тогда, вечность назад, когда она впервые рассказала о том, чего на самом деле добивается от своей семьи, я отчетливо увидела, что она готова умереть. Но тогда это было лишь смутным предчувствием, вероятностью, как если бы человек знал об опасности, но все равно готов был рискнуть. И даже когда мы стояли в коридоре, а я притворялась, что готова ее убить – тогда по ней было видно, что она готова принять смерть, что предпочла бы смерть осознанию того, частью чего всегда являлась. Но в ней оставалось стремление цепляться за жизнь, найти цель. А сейчас…       Сейчас я почти вижу, как смерть наблюдает за нами, стоя в темном углу. Нет, не за нами – безжизненные глазницы прикованы к Маки. Я прижимаю ее к себе еще крепче, пытаюсь всем телом загородить от молчаливой наблюдательницы и показываю темноте средний палец.       Маки подозрительно притихла, и я слегка отстраняюсь, чтобы посмотреть, что с ней. Она выглядит немногим лучше того образа, что померещился мне сейчас: в ее взгляде тоже не осталось жизни.       – Я убью их. Убью их всех, – равнодушно заявляет она, будто говорит не о намерении, а об уже свершившемся факте.       Я не возражаю. Не мне читать ей проповеди о смертных грехах, о прощении, о любви к семье – не после всего того, что нам обеим пришлось пережить и сделать. Возможно, я даже отчасти рада, что ордену придется несладко и причиной тому станет одна из них. Целую ее в лоб, будто даю свое благословение.       – Это не из-за Май, – качает головой Маки, которая неправильно истолковала мой жест. – Да, я бы хотела отомстить, но месть ее не вернет. И это не желание искупить свои грехи, ведь я не верну к жизни тех, кто погиб из-за меня. Я хочу прекратить все это. Пытки, убийства, бог знает что еще ради кучки идиотов, возомнивших, будто они выше всех. Я не хочу, чтобы ты или другие, такие как ты, пострадали из-за них. Если для этого надо стать кем-то хуже ордена, если нужно попасть в ад, значит, пусть так и будет.       Так вот что означал визит костлявой. Намерения Маки действительно смахивают на быстрый бег прямиком в объятия смерти. Ну ничего, еще посмотрим, кто кого.       Я прошу Маки помочь мне подняться и вновь иду к полкам – точнее, к тем, которые уцелели после ее ярости, – чтобы найти что-нибудь подходящее. Изначально я планировала лишь побег, поэтому сразу отмела несколько инструментов. Если мы готовим нападение, нужно еще раз пересмотреть варианты.       – Как думаешь, сколько времени у нас это займет? – не оборачиваясь, уточняю у Маки. Моя искусственно вызванная бодрость не вечна, и мне нужно знать, как распределить силы, чтобы не остаться без магии раньше времени. Иначе я вмиг усну в самый неподходящий момент.       – У нас? Ты никуда не пойдешь. Я выведу тебя в безопасное место, как мы и договорились, а с орденом я справлюсь сама.       – Мы обе знаем, что не справишься. Полагаю, они довольно сильные колдуны, а у тебя меч даже не заговоренный. И мы еще ни о чем не договаривались, кстати.       – Нобара, это исключено. Я не допущу, чтобы ты тоже…       – Умерла? – я оборачиваюсь, не дождавшись конца фразы. Маки страшно зла и напугана, но это лучше, чем видеть пустоту в ней. Я улыбаюсь. Может, она обречена, но тогда пусть я буду обречена тоже.       Хотя это не главная причина.       Я больше не пытаюсь поступить так, чтобы угодить отцу Годжо или Маки, не пытаюсь примерить на себя их принципы. У меня есть собственные, и о своем решении я жалеть не собираюсь – мне плевать, насколько черной станет моя душа после этих грехов, ведь я отстаиваю свою правду. Если выбирать смерть, я предпочту ту, в которой боролась и делала то, что считала важным и нужным, чем трусливую гибель добычи, тщетно пытавшейся запутать следы и обмануть преследователя.       Со все той же широкой улыбкой я подхожу к ней и сцепляю руки за ее талией.       – Ты тут такую благородную речь толкнула, как я могу устоять? И с чего ты взяла, что ведьмы не могут вступиться за себя сами? У меня тоже хватает причин, чтобы хотеть поубивать всех в твоем ордене. Более того, я представляю собой всех ведьм, которых ты так страстно желаешь защитить.       Она не шелохнулась и никак не изменилась в лице – со все тем же выражением гнева и ужаса рассматривает меня, никак не отзываясь на мои слова и прикосновения.       – Ты собираешься это сделать только из-за того, что я… Ты единственная, кто у меня осталась, я не переживу, если потеряю еще и тебя, понимаешь?       – Значит, тебе просто нужно будет умереть чуть раньше меня. Так и быть, я уступлю тебе замечательную роль оплакиваемой. У меня нет иллюзий, Маки. Я знаю, что у нас нет шансов против целого ордена и мы с тобой обе умрем здесь. Я просто хочу успеть сделать как можно больше, по-настоящему ранить твой орден, чтобы он еще долго не мог восстановиться. Прости, но у тебя нет выбора, так что лучше не трать время и подумай, кого нам нужно убить в первую очередь.       Магии во мне полно, столько, что она ровно обволакивает мое тело, предупреждая об угрозах. И на этот раз быстрое резкое движение я замечаю сразу – ухожу вниз и коротким взмахом выставляю над собой молоток. Рука Маки приходится на рукоять, а я слегка хлопаю ее по голени, посылая слабый магический удар – что-то вроде молнии в миниатюре. Нога тут же подгибается, и ей приходится вцеиться в гроб, чтобы удержать себя в вертикальном положении.       – Во-первых, одни и те же трюки дважды со мной не срабатывают, – начинаю недовольно нудеть я. – Во-вторых, ты же знаешь, что я довольно слабая ведьма? Меня едва ли середнячком можно назвать. Так что посиди и подумай, как ты собралась сражаться с толпой опытных колдунов, когда только что проиграла мне. Не переживай, боль отпустит через пару минут.       Вообще-то я возмущена до глубины души: мало того, что Маки наотрез отказывается от моей помощи, думая, будто только она может подвергать себя опасности. Так она еще и пыталась избавиться от меня самым подлым и неуважительным образом. От моего праведного гнева ее спасает только то, что я прекрасно понимаю: Маки сейчас не в себе. Она пытается размышлять так же здраво, как и всегда, но ее разум сломлен потрясениями и страхом – поле зрения сузилось до одной точки. Мне приятно, что самым важным для себя Маки сейчас считает мою жизнь, но с ней я уж как-нибудь сама разберусь.       Может, удастся тут найти что-то, возвращающее душевное равновесие? Не только для Маки – мне тоже какой-нибудь успокоительный отвар не повредит. То, что я решилась бросить вызов инквизиторам, не означает, что я не трясусь как осиновый лист от одной только мысли о столкновении с сильными колдунами.       Что-то, запрятанное в самом дальнем углу самой верхней полки, тихо звякнуло, когда я задела его ногтями. Привстав на цыпочки, аккуратно достаю банку и радостно вдыхаю: это хорошо, что я решила заново все обшарить. При первом просмотре я банку с бесами и не заметила. Направляю банку на свет – и все равно не могу сосчитать, сколько их там внутри. Назойливые бесы умеют уменьшаться до крохотных размеров, к тому же настолько суетливы, что сосчитать их не представляется возможным. Думаю, тут не меньше тысячи.       – Как думаешь, отчего она умерла?       Поняла, порадуюсь своей находке потом.       Оказавшись рядом с Маки, я чувствую небольшое облегчение: ее печаль спокойна, а не разрушительна.       – Тебе хочется знать?       Она едва заметно кивает. Я стараюсь не выдать своей неохоты – мне совсем не улыбается даже один разочек посмотреть на Май. Слишком уж хорошо помню то ощущение, когда, увидев это лицо, подумала, что я сама умру прямо здесь. И как Маки самой не жутко смотреть на свое мертвое отражение?       Но я не могу не исполнить желание своей любимой, особенно учитывая, что оно, возможно, последнее. Если ей от этого станет легче, то мне ничего не стоит задушить внутри панический ужас и осмотреть труп так, будто на его месте не могла быть Маки.       Я заглядываю в рот, приподнимаю веки, осматриваю кончики пальцев – все чисто. Слегка подсвечиваю шею магией – смутно что-то наклевывается, но я все еще не уверена. Тихо извинившись непонятно перед кем: перед покойницей или перед вполне живой Маки, – аккуратно развязываю платье на поясе, чтобы магией пошарить по животу. Призываю магическое зрение – и глазам становится больно от яркости.       Странно, как я сразу этого не заметила, ведь ранее осмотрела особым зрением все уголки комнаты. Тяну руку к цветку – и чувствую, как меня отталкивает чужая магия. Понятно, откуда он в это время года и почему Зенины решили его оставить: ощущение такое, будто прикоснешься – и лишишься руки.       – Повреждений на теле нет, скорее всего, она умерла во сне. И ей почистили желудок, скорее всего, прятали следы яда. Мне кажется, кровь могла сохранить эти следы, но я не могу пока что их разглядеть из-за вот этого, – я указываю на цветок, стараясь его не касаться.       – А что с ним? Какой-то оберег или что?       Я не тороплюсь с ответом, ведь не знаю, как объяснить ей, не знающей, как выглядит магия, то, что вижу я. В голову внезапно приходит догадка: этот цветок своей сутью напоминает нечто вроде моего молотка, Кларента или другого похожего носителя. И что-то мне подсказывает, что Май бы хотела передать этот цветок только одному конкретному человеку.       – Возьми его. – Встретив недоверчивый взгляд Маки, я повторяю: – Тем, у кого магии нет, он не причинит вреда. Давай покажу.       Беру ее руку в свою и чуть закатываю рукав. Оставляю на коже маленький разрез и ее кровью черчу себе крест на лбу. Закрываю ее ладонью себе глаза и произношу короткий заговор.       – Не спеши, пока просто осмотрись, – говорю я в темноту, пытаясь представить, какое сейчас у Маки лицо.       – Все светится. Ты светишься, – пораженно шепчет она.       – Красиво, правда? – улыбаюсь я. – Теперь посмотри на мой молоток. Видишь, как ровно и ярко сияет? И посмотри на гвозди. У них свечение не такое яркое и как бы больше снаружи обволакивает, а не изнутри идет. Это потому что гвозди обычные, тут есть и те, что ты мне дарила. Я просто накачиваю в них магию. А вот с молотком ничего не делаю, потому что он состоит из чистой магии. Его никто не ковал. Такие штуки называются носителями – они создаются ведьмами или просто появляются сами по себе. Из них нельзя взять магию и нельзя в них ее добавить, это просто магическое творение.       – Почему у тебя молоток?       – Не знаю, – честно говоря, никогда над этим не задумывалась. Не удивлюсь, если окажется, что это как-то связано с моим характером. – Он просто откуда-то появился во время одного ритуала. Говорят, что носитель сам находит нужного человека. Отчасти это правда – кроме меня, никто не понимает, как правильно колдовать с помощью этого молотка. Но я тебе хотела не это показать. Посмотри на цветок. Видишь, какое у него свечение? Как у молотка.       – Оно другого цвета.       – Я про характер свечения, – раздраженно морщусь я, но тут же напоминаю себе, что Маки вообще впервые магию видит, с чего бы ждать от нее разборчивости в видах энергии. – Я к тому, что цветок тоже носитель. И, думаю, он для тебя.       Ладонь пропадает с моих глаз, и я оглядываюсь на Маки, отступившую на несколько шагов назад. Она смотрит на меня с жестким и немного обиженным выражением лица.       – С чего бы? Я бросила ее. И вернулась, когда стало слишком поздно. Ты не знаешь Май. Я уверена, что она осыпала меня проклятиями каждый божий день и ненавидела всем сердцем.       Бессильная злость охватывает меня, когда я вижу, как Маки винит себя буквально во всем, как это бесконечное гложущее чувство мешает ей, тянет вниз, но она сама не желает от него отказываться. Я заставлю ее взять этот чертов цветок. Буду использовать любой шанс, любую вероятность, способную вернуть ее к жизни.       – Но ты ведь делала все, чтобы освободить ее. Точно так же, как она не знала, что ты старалась для вас обеих, не знала и ты, какие мысли ее занимают. Маки, я предлагаю просто попробовать. В худшем случае не произойдет ничего. Но что, если ты сейчас пытаешься отказаться от последнего подарка сестры?       Похоже, мне удалось поколебать ее уверенность. Пусть она готова передумать только из-за проклятой вины, которую мне удалось на миг обратить в свою пользу, но это хотя бы что-то.       Затаив дыхание, я смотрю за тем, как она неуверенно подходит к гробу и протягивает руку к цветку. У меня есть предчувствие, он предназначен ей – сейчас что-то произойдет.       Но ничего не происходит. Маки легко забирает цветок, с секунду недоуменно вертит его между пальцами и оглядывается на меня в поисках подсказки. Я пожимаю плечами, но она этого не видит. Внезапно ее глаза закатываются, а ноги подкашиваются – в одно мгновение Маки теряет сознание.       Едва успев подхватить ее, я в панике пытаюсь привести Маки в себя: хлопаю по щекам, брызгаю водой, посылаю разряды магии. Не помогает. Но она не побледнела, дышит ровно и глубоко, будто уснула, а не свалилась в обморок. Так и должно быть? Честно говоря, уже не помню, что происходило со мной, когда я нашла свое оружие.       Снаружи доносится топот, крики, грохот распахиваемых дверей, и я замираю с Маки на руках, как будто слухового барьера будет недостаточно и нас все же услышат. Вот тебе и “в худшем случае не произойдет ничего”. Как-то я позабыла, что застрять в логове инквизиторов – это уже худший случай, а с находящейся без сознания Маки на руках и вовсе смертный приговор. Только и остается надеяться, что нас обнаружат уже после того, как она очнется.       Я приглушаю свою магию, чтобы ничем нас не выдать и про себя молюсь, чтобы неприметность сработала. Те, кто в коридоре, уже почти дошли до этой двери. Магические предметы на полках начинают тихо звенеть, молоток у моих ног тоже принялся дрожать. Вот черт. Кто-то посылает магические волны, чтобы то, в чем есть магия, срезонировало в ответ. Значит, мой барьер уже замечен и никакая неприметность его не спасет.       Аккуратно кладу Маки на пол, подложив ей под голову свой мешок, и вооружаюсь молотком с гвоздями. Сомневаюсь, что сумею продержаться долго, к тому же учитывая, что сейчас я по факту прикована к одному месту: стоит отойти – и Маки окажется совсем без защиты. Но хотя бы стоит попробовать потянуть время, может, удастся дождаться, когда она проснется. Вдвоем у нас есть шанс.       Спустя несколько ударов дверь разлетается вместе с куском стены – видимо, по-другому обойти заклятие им не удалось. Поднимаю оружие повыше к лицу.       Даже не знаю, какие чувства я испытываю, когда в сопровождении разношерстной компании колдунов через обломки камней переступает Наоя. Трудно представить кого-либо, кого мне хотелось бы видеть меньше, чем его. С другой стороны, если мы с Маки хотим по-настоящему подкосить Зенинов, нам нужно нацелиться на него. Сейчас, взглянув на него магическим зрением, я отчетливо понимаю, насколько он сильнее меня: Наоя может вмещать в себя в разы больше запасов магии, и она движется в нем непрерывным ровным потоком безо всяких проводников.       Ситуация отвратительная. Может, я могла бы попытаться бросить ему вызов, призвав на помощь всю свою удачу и изобретательность, но сейчас с ним еще несколько средних колдунов: я вижу пятерых, а из коридора доносятся и другие голоса. Ему просто незачем соглашаться на дуэль – Наоя и так меня запинает. Кроме того, я не могу драться в полную силу: тут слишком тесно, чтобы я могла показать себя во всей красе, к тому же страшно даже на шаг отойти от Маки. Мне можно только обороняться, но надолго ли меня хватит? Я подготовила гвозди для барьера, но он сейчас не столько защитит нас, сколько заставит застрять здесь навсегда.       Надеюсь, по моему лицу не сильно заметна напряженная работа мысли: пусть лучше думает, что у меня уже есть план и я в нем уверена.       Однако Наою не сильно волнует, насколько я готова к атаке: липким противным взглядом он исследует комнату и мое тело, наконец остановившись на лице. Как-то само собой выходит, что я кривлюсь: по лицу будто слизни пробежали.       – Ну ты и уродина, – с громким смешком открывает он рот.       – Какая жалость, мальчишка, который не разбирается в женской красоте, не может оценить по достоинству мою внешность, – спокойно заявляю я.       Он притворяется, что не взбешен, хотя видно, как пытается выдать свой искривленный рот за улыбку.       – Ты, видимо, себя еще не видела. А я и забыл, что успел тебя разукрасить. Впрочем, так тебе даже лучше – сразу видно девку, которая не знает своего места. – С напускной непринужденностью он подходит к трупу инквизитора и слегка пинает его носком сапога: – Это ты его так? Хотя он заслужил – все равно был бесполезен.       Заметив лежащую за моей спиной Маки, Наоя на миг расширяет глаза, а потом неверяще смеется:       – Серьезно? Ты и Маки прикончила? – пытается обойти меня, но я загораживаю путь и наставляю молоток прямо на самодовольное лицо.       – Стой на месте, если не хочешь пополнить число трупов в этой комнате, – если он решил, что я правда могла убить двух Зенинов, то почему бы не попытаться это использовать.       У него вновь появляется это доброжелательное и чуть равнодушное выражение лица, как в тот раз, когда он ударил меня. Сосредотачиваюсь, усиливая магическое зрение, готовая отбить атаку, но удара не последовало. Вместо этого Наоя поворачивается и со все той же улыбочкой вновь внимательно осматривает меня с ног до головы.       – Я, конечно, хотел бы расправиться с этой бездарностью собственными руками и немного злюсь оттого, что ты забрала у меня это удовольствие. Но ничего, я ведь священник и не могу не дать тебе шанса на искупление грехов. Хм, внешность вполне недурная, и если ты так сильна, как утверждаешь, то вполне сгодишься для того, чтобы наплодить мне бастардов. Только сначала попробуй выжить, – Наоя отворачивается и подает какой-то знак остальным.       Колдуны мгновенно соединяют ладони с четками перед собой и начинают что-то бормотать. Я инстинктивно увеличиваю расстояние, отскакивая поближе к Маки. Такая позиция более выгодная для меня, к тому же я могу успеть поставить небольшой барьер для ее защиты, прежде чем перейти в атаку. Но почему-то гвозди проваливаются сквозь камень, а спустя мгновение за ними отправляемся и мы.