Основной экзамен жизни

Юнги живёт последние дни, словно в прострации: не ест, не пьёт, мечется по своей спальне из угла в угол, шипя на себя, разрушая всё вокруг от накатившей нервозности. Пак Чимин- истинный. Чимин. Чимини. Маленькая, сладенькая булочка. Маленький ангел. Невероятный. Самый любимый. Дышать становится легче лишь на один процент, когда Мин Юнги узнаёт, что Чимин- истинный. -Что мне делать с тобой...Что делать с нами... - Юнги стоит у зеркала в ванной в самый разгар своего гона, на дрожащих от волнения ногах: стоит, вцепившись пальцами, до побеления костяшек, в раковину, и смотрит исподлобья на себя же. Перед глазами то и дело проносятся собственные крики, звон битого стекла, задушенные крики Чимина, которые по нарастающей бегут вверх по его коже, огибают плечи, дорожкой омерзительной влезая в уши обратно: из этого нет выхода. Мин Юнги видит только себя: животное, которое не остановить. Видит теперь отчётливо перепуганные глазки любимого омеги, закрывая глаза, оттого и боится спать, оттого и отказывается спать: это капкан. Во сне он будет видеть всё в два раза ощутимей. Спать больно. Мин Юнги ненавидит сон, сводя его к абсолютному минимуму, и понимая, что мертвенная бледность его кожи- одна из издержек посланного нахрен режима дня. Альфа сжимает края широкой раковины ещё крепче, хотя, казалось бы, куда сильней? Сжимает, а в голове только голос Чимина слышит: высокий, затравленный, перепуганный. Слышит, как любимый просит остановиться, а он не останавливается. Слышит крики, слышит собственное дыхание, собственную грязь чувствует, ненавидит себя. Видит перед глазами, как Чимин обмякает под его телом, проводя борозды крови по груди. Рычит. Как псовый рычит на себя, кричит истошно, вопит от безысходности,кулаком разбивая зеркало, чтобы избавиться от себя же. Кричит, будто последний день на свете этом живёт: -Я ненавижу тебя! Ненавижу! И ненавидит. Не может даже притронуться к себе, даже не может остервенело водить губкой по своим шрамам, стоя под ледяной водой. Просто ударяет стену, пока кулаки в кровь не стирает, пока не срывает голос, переходя на хрип, и не скулит, обессиленно сползая вниз по стенке. Не знает, как поступать. Не знает, как дальше жить. Холод кафельной стены давит на спину, и Юнги качает головой без сил, уткнувшись в коленки худощавые лбом, устав ненавидеть себя за содеянное, но не устав бояться повторить всё это вновь. Холод стены давит на родимое пятно, расположившееся гордо фазой полнолуния, и Юнги усмехается криво, всхлипнув: -Чтоб тебя, ёбаная... Грёбаное полнолуние. Юнги знает, что оно означает: цикличность жизни. Он обязательно повторит всё это вновь, если посмеет приблизиться к любимому. Знает, что сорвётся, стоит ему приблизиться к любимому. Поджав губы, Юнги ликует внутренне, выдавливая из себя измученную улыбку: он знает, насколько Сокджину нравится Чимин. А если Сокджину кто-то нравится, омега обязательно станет дружить с этим человеком близко. Ближе, чем по щелчку. Юнги,нарочно оставивший свою куртку на спинке стула в его доме, уходя несколько дней назад после плотного обеда и привычного совместного просмотра фильма втроём, тайно надеется, что Сокджин догадался отдать эту куртку маленькому ангелу. Так он не навредит, верно? Так он всё равно будет рядом, даже если держит дистанцию, верно? А может, Сокджин пригласил мальчишку к себе домой? Интересно, как шмыгнул этот носик, получив куртку истинного, пропитанную феромоном османтуса в подарок? Интересно, лежит ли сейчас Пак Чимин в безопасном гнёздышке, весь такой уютный, домашний, обнимая его куртку, и впустив в своё гнездо? А может, он эту куртку надел на себя,и дышит в её ворот, заполняя свои крошечные, как и весь он, лёгкие воздухом? Юнги на долю секунды перестраивает свою ненависть, кое-как успокаиваясь, устав от истерики, что накатила девятым валом: гон отступает на некоторое время. Недавно Джинни приходил, в самый первый день. Лекарств притащил уйму, так как Юнги отказался приходить к нему домой на "чай", определённо означавший, что омега начнёт провоцировать его гон рассказами о том, как у Чимини всё болело после того, как он, бессовестный такой, покинул кабинет, как последний трус. У его сладкого омеги. У его истинного омеги. Телефон звонит в самый подходящий момент: Юнги только успокоился, и вышел из ванны, переступив через высокий бортик. Отправляется на кухню, и хмыкает: ну конечно, это Джинни. А ты кого ждал, свою мандариночку? -Да, Джинни? -Голос Юнги звучит устало, хрипло, но никак не раздражённо. Сорванный окончательно. Как и все, казалось бы, нервные клетки. Юнги знает, что это не так. Юнги знает, что отпустило всего на час. Джин шуршит чем-то по ту сторону, и мягко спрашивает: -Ты как? Я волнуюсь, ты не брал трубку. -Блевал. - Мин хмыкает, прокашлявшись, и пьёт воду, шумно поставив стакан на место: смотрит на руку, всё ещё дрожащую от ударов, которая не смогла вернуть стакан на место потише, и шипит коротко: в голове вновь проскальзывает звук битого стекла. Битого над самой драгоценной пушистой макушкой стекла. Неоднократно битого над светлой макушкой истинного стекла. -А если серьёзно? Мне приехать? -Чтобы заразиться, и подвергнуть опасности карасика в своём животике? - Это звучит настолько мило и по ребячески, хоть и сказано со всей строгостью, что Юнги ухмыляется, облокотившись торсом о стол: он бы на месте Джинни поверил. Но он- шартрез, а Джинни- манерная сиамская кошечка, которая будет мяукать, выражая весь спектр своих эмоций, пока ты не дашь ему того, чего он желает. Всегда своего добьётся. Отличие размеренного, хищного картезианского кота от сиамской кошечки, которую заласкал своей любовью до изнеможения Ким Намджун, состоит главным образом в том, что Мин Юнги способен не договаривать свои мысли, в то время как Джинни их потоком изливает из себя круглосуточно. Мило, по- домашнему, и совершенно точно очаровательно. - Совсем с ума сошёл, Джинни? -Температура не спала? -Спала. Просто слабость. Всё нормально, Джинни, просто грипп. -Ты что принимаешь хоть? -Не знаю, тут у меня чаи всякие, лекарства, которые ты притащил, - Юнги шуршит пакетами на столе, хмыкнув в трубку показательно: ни одного не достал, даже и не думал притрагиваться. На кой хрен тебе капли в нос, когда слезами обливается сердце, а не насморк мучает? Это всё равно, что голодающему в трущобах жаловаться на то, что твоё мишленовское блюдо в ресторане принесли на пять минут позже обычного. Бесполезно. С интересом сощурившись, Юнги облизывается голодно, найдя в общей куче несколько пластинок своего мишленовского блюда, мысленно боготворя Сокджина за случайный выбор.- Всякие леденцы сосу, цитрусовые. -Помогают? -Не то, чтобы очень сильно. Лекарства сильней.- Лекарство Мина- Пак Чимин. Только вот, по иронии судьбы, сам он для Пак Чимина- яд. - Какое-то от простуды попалось качественное, - Юнги вновь шуршит пакетами, находя нужное по описанию, и проговаривая его название, бурча себе под нос, - Спасибо тебе, Джинни. Я бы без тебя сдох. -Бред. Ты кошак. Как мелкий? -Не знаю, спрятался от меня в шкаф, выходит поесть только когда я сплю. - Юнги ворчит, шаркая тапками в сторону постели, и заваливается на неё: мелкий Мин ведёт себя прямо как сладкий омежка: ластится к нему, жмётся поближе, в нос лижет, если Мин волнуется, или боится засыпать, лапками короткими на груди перебирает. Юнги хмурится, глянув в сторону открытого шкафа: мелкий Мин лежит в окружении чистого нижнего белья и борцовок, переминая взволнованно лапками ткань под собой, и пристально глядя на него своими невозможными глазёнками небесными: Манчкин. Чимин. Гнездится. Юнги мяукает жалобно тихонько, зажав рот ладонью, и сглатывает, неотрывно глядя на котёнка, догоняя свои мысли: стащил с помойки- Пак Чимин- детдомовский ребёнок. Окутал уютом и пуховыми свитерами- Пак Чимин, прячущий ладошки в безразмерных худи. Мятное бельё, которое впервые дало ему возможность учуять феромон истинного- тоненький атласный ошейник мятного цвета на мелком Мине. Откармливание мелкого Мина- Непреодолимое желание откормить своего истинного до икоты, чтобы тот смотрел сытыми глазками, пусть даже и не прикасаясь. Юнги сыт, когда сыт любимый. Прячется впервые во время гона альфы - Чимин боится. Боится? Гнездится. Сокджин сейчас...дома? На всякий случай шепелявит задушенно: - Я соскучился. -Ничего, выползет, будешь тискать. Но по-хорошему, тебе бы ист...- Нет. Сокджин, наверно, дома. Не думал же Мин Юнги, что его друг окажется приклеенным к, допустим, постели Чимина, поглаживая его по волосам за друга? Хмурит брови, сглотнув вязкий ком отвращения к себе, что накатывает вновь: гон снова душит. Пора отключаться. -Джинни, прекращай. Не нагнетай, хотя бы когда я болею. - Мин пыхтит, переворачиваясь на живот, и фыркает недовольно, глянув на котёнка, который мяукнул жалобно, опустив глазки. Словно чувствует настроение? Мелкий Мин делает крошечный кивок, утробно мурлыкнув, и Юнги смягчает тон, - Давай я тебе сам позвоню попозже, а? Спать охота. -Пиши мне, или звони. Постоянно, слышишь?! А то я Намджуни к тебе пришлю! -Ах, боюсь-боюсь, - Альфа посмеивается хрипло в трубку: разве Намджун сможет справиться с доминантом? Да, безусловно, Джун- крутой псовый. Мастиф, если пожелаете: волевой, упрямый, умный. Чистопородный охранник сиамской кошечки, который на самом деле стал хорошим другом кошачьим, вопреки стереотипам. Отчуждённость породы сыграла на руку, и Намджун примкнул к компании довольно быстро, узнав, что Сокджин-раскосые-глазки - его истинный. Только вот сильней подавляющего шартреза, который может зарыть тебя в землю одним только ледяным взглядом, ему не стать. Доминантность Юнги может быть подавлена одним только Юнги. - Давай, Джинни. Отключаюсь. Целую племяшку. Мелкий Мин прикрыл глазки, мурлыкнув довольно, и умостил голову на выступе из сбитой лапками борцовки, зевнув довольно. Юнги встал с постели, подходя к нему, и на пробу, кончиком указательного пальца, коснулся его макушки, поглаживая призывно вытянувшего под лаской крошечную голову котёнка: -Я буду стараться, Чимини. Я обязательно найду выход. Ты только подожди меня, ладно? Профессор Мин пропустил практически три недели работы, уйдя на больничный, и сегодня Чимин видит его впервые за последний месяц, наблюдая за каждым движением мужчины: крепкий, но немного сбросивший в весе. Юнги чувствует жалостливый взгляд на себе, и старается не обращать своего внимания на Чимина, активно продолжая диалог с Чонгуком, которому влепил единицу за крайнюю работу: Чон Чонгук никак не усвоит, что знания появляются у него от учёбы, а не простого желания учиться. Только действия могут привести к результату. Надо же, хмыкнул про себя Мин: надо же, какие речи толкаешь. А сам когда действовать начнёшь? Юнги щурится, продолжая разговор, и смотрит искоса в сторону Чимина: каждый в аудитории знает, что с профессором Мином бесполезно спорить. Он тебя придавит своими фактами, а после- утрамбует цветочками искусственными, как подснежниками, в виде единиц в журнале. Чимин - не исключение. Глядит своими глазищами наивными, словно зазывает. Сам себя. На эшафот. Шепчет тихо, практически себе под нос "как я без вас", а Юнги сглатывает, руку в кулак сжимая под столом: весь гон себя изнурял, пытаясь вытащить чернь из своей души, пытаясь выковырять любой намёк на то, что может причинить ему, такому беззащитному, такому робкому и желанному, боль. Знал, что не вытащит. Полнолуние не перечеркнуть: цикличность жизни обеспечена. Мин Юнги не видит никакого выхода, кроме как медленными, крошечными шагами делать движения в его направлении, позволяя себе быть мотыльком, летящим на свет: -Вы что-то сказали, Пак? - Юнги опускает очки немного вниз, сверля его строгим взглядом, и тот сглатывает, повторяя за истинным: -Н-ноль без п-палочки ничего не значит. -Согласен. - Юнги согласен: он - полнейший ноль. Как и полнолуние на его спине. Пустота в замкнутом кругу, вот что такое ноль. Обособленная пустота в замкнутом кругу. Юнги бежит по этому кругу изо дня в день, словно жизнь его- марафон, и всё стремится перешагнуть через черту финиша, обозначенную линией сплошной- вот вам и палочка. Его финиш- Пак Чимин. А путь к финишу- перекрыт. Юнги мечется, бежит по кругу, который сузился в два раза, поделившись напополам: не жалуется. Теперь в сердце есть место для истинного. Внезапно, даже крошечный карцер этого нуля оказывается спасением, гарантом безопасности Чимина, который остаётся неизменно за сплошной чертой единицы. Пак Чимин- его единица. Во всём первый номер. Юнги согласен: ноль без палочки- всё равно, что поводок для мёртвой собаки покупать: Бесполезен. -Пак? -Д-да? - Чимин прячет ладошки в карманы, сжимая их в кулачки, отводя взгляд от преподавателя, который как раз выходит из уборной, "столкнувшись" с ним в коридоре. Отлично он знал, что истинный в уборной скрылся. Следил. Сделал вид, что и сам выходил как раз в тот же момент, чтобы не давать парнишке брать разгон в мечтаниях: всё равно Чимин мечтает уже до самого своего крошечного мурчашничка. Позорно стыдно? Может быть, он сказал бы так три недели назад, когда не знал, что Чимин- его истинный. Сейчас, Мина за уши не оттащишь от навязчивой идеи появляться грибочком после дождя на пути у истинного омеги, давая им двоим хотя бы мизерную возможность чувствовать друг друга так, как могут чувствовать друг друга истинные. Юнги, правда, ощущает себя поганкой. Бледной поганкой.* Но всё равно, Мин улыбается коротко, кивнув ему: -Вы усвоили тему, которую я вам объяснял. Поздравляю. -С-спасибо. Вы мне п-помогли. - Омега мнётся, кивая благодарно, - Как в-вы? После п-простуды. -Ах, ничего особенного, - Юнги цыкает, ощущая, как растекается от теплоты и заботы омеги на месте, обводя коридор нарочито незаинтересованным взглядом: если не смотреть в глазки Чимина, можно и выжить. Если в них не смотреть, будет немного легче думать о том, что ты сможешь держать себя в руках, не набрасываясь с объятиями, и не упадёшь на колени перед невинным парнишкой, обнимая их крепко-крепко, и целуя их, извиняясь бесконечно за то, каким животным ты оказался. - По анализам уже чист. -П-понятно. -Пак? - А так хочется назвать по имени. Хочется, и колется. Юнги давит из себя это "Пак", а сам губы поджимает, которые так и норовят бесконтрольно раскрыться, называя котёнка по имени. -Да? -Вы чего так трясётесь?- Юнги так и хочется обнять его. Так и хочется успокоить. Так и хочется сказать, что никогда , ни за что не причинит боль. Но не может обещать этого. Юнги знает, что причинение боли неизбежно, так или иначе. Смотрит сверху вниз на своё крошечное чудо: разве что в ладошке не умещается. Как такому вредить можно? Ненавидит себя. Навредил ведь. И навредит. Цикличность жизни, которая высечена на спине у доминанта просто кричит об этом. История циклична. Мин Юнги обязательно сделает ему больно. А реснички невинного Чимина трепещут, не смея взмыть вверх, чтобы взглядом столкнуться с его ледяным, полным самообладания во имя любви. -Н-ничего, - Чимин дрожит полными губами, поджимая их от обиды: Юнги понимает, что он чувствует. Понимает, что не зря рисует его, понимает, что его доминантный османтус владеет разумом молодого парнишки, который не совсем уверенно держит себя в руках. Ну, как в руках? В своих крошечных, очаровательных, кошачьих ладошках. Сложно удержать в них картезианского кота, когда сам- Манчкин. Распускает немного интенсивней свой феромон, чтобы позволить истинному насладиться им вдоволь: до следующей встречи в аудитории, до которой ещё дожить надо. Видит, как раздуваются ноздри у омежки, который старается незаметно втягивать в себя феромон истинности, и сдерживается то ли от шипения на самого себя за то, что позволяет себе вынуждать Чимина привыкать к себе, за то, что приближает его, пусть и холодно, то ли от улыбки довольной сдерживается, сам себя понять не может: собственник внутри ликует. Шартрез хмыкнул, сунув руки в карманы классических брюк, от греха подальше, и окинул холодным взглядом омегу, что ниже на две головы: только бы не сорваться, только бы не рухнуть перед ним на колени, наплевав на всё, что происходит вокруг, а главное- в голове. Синие глазки парнишки забегали: сразу стало видно, насколько сильный дискомфорт он получает от нахождения рядом с преподавателем в эту минуту, и Юнги выдал кривую усмешку, ненавидя себя ещё больше: парнишка словно чувствует, что его ждёт от истинного. И хочется, и колется. Обоим? -Да не бойтесь вы так. Не буду я вашего Чона гонять. Припугнул, чтобы позанимался хоть раз в жизни по-человечески. -П-правда? -Правда. - Юнги кивнул, словно печать поставил: резко, молниеносно, как хочешь назови. Примерно так же он отказался подпускать к себе омегу, чтобы не разрушить истинность. Отказал себе в том, чтобы провести костяшками заледеневших от волнения пальцев по разрумянившейся щёчке Чимина, представляя, как омега бы ластился, мурлыкнув несдержанно. Не дожидаясь от омеги никакой благодарности, в которой вновь будут сквозить страх и дрожь, разрушающие хотя бы короткую, несбыточную мечту, Юнги обошёл его стороной, размеренными шагами направляясь в сторону выхода, чувствуя на себе обиженный взгляд: -Так будет лучше, любовь моя. Так ты будешь жить. Я обязательно найду выход. -Я не понимаю, зачем мне это, - Юнги ворчит откровенно, получая обратно телефон от друга, который складывает ножку на ножку манерно: -Просто плыви по течению с молодёжью, Юн, тебе это только на пользу пойдёт. -Интересно, каким образом фото, опубликованное в инстаграме, изменит меня? -Никаким. Зато твои студенты будут смотреть на своего преподавателя, и учиться не дрожать от его взгляда. Чем не прелесть? -Это очередной беременный заскок, и мне нельзя удалять фото, потому что ты затопишь эту комнату слезами, да? - Юнги усмехается, глянув на фото, которое опубликовал друг: жесть. Это просто полный трындец. Чимин бы сейчас просто...Откровенно смеялся над ним, наверно.- Ты издеваешься? Я тут как олень! -Ничего подобного. - Сокджин стаскивает с вазочки виноградинку, и бросает в рот, тут же выплёвывая на ладошку, и протягивая ладошку к чипсам со вкусом креветок: снова эти беременные заскоки. Ноэль получил своё нарицательное "карасик в аквариуме" от Намджуна, который потешается над беременным Джинни: омегу круглосутно тянет на морепродукты. Сокджин встаёт с места, получая в подарок всю упаковку чипсов, и прощается с ним, направляясь в сторону выхода: Юнги тут одному оставаться не впервой. Обернувшись, Юнги выдыхает, нахмурившись: сегодня будет сложно. Опять ему снился этот сон: шипел безостановочно на своего маленького ангела, помечая его худенькие плечики своим феромоном, прокусывая их чуть ли не до кости. Юнги не знает, куда деться от непреодолимого желания спросить омегу в лоб: у тебя, случайно, шрамов не осталось? А то у меня вот, на ноге, как во сне, есть. И на груди, как во сне, тоже есть. Стало быть...Стало быть, и у Чимина есть прошлое, в котором он страдает ещё сильней? Опять он крутится по одной траектории, ненавидя себя: вспоминает худенькую спинку в воде, которую обнимают чужие руки. Сегодня он впервые видел худенькую спинку Чимина, и не может отрицать, что кричал во сне больше, чем когда либо, видя, как чужие руки обнимают слабое тело, покрытое его же засосами и метками, прижимая грудью к себе. Мин Юнги видел татуировки фаз луны на маленькой спинке любимого, видел, как тот пискнул задушенно, всхлипнув в чужих руках, потянувшись к ним в поисках успокоения. Юнги скривил рот от отвращения к себе, избегая отражения в зеркале: не заслужил. Нет смысла смотреть. Всё равно будет пустота. Пустота, которой он уничтожит Чимина, если позволит себе перейти черту. Дикий картезианец зашипел горделиво внутри, царапнув размашисто по груди: Пак Чимин не может быть ни с кем, кроме Юнги. Только Мин Юнги должен обнимать его. Никто больше. Мужчина зарабатывает на жизнь пением: не столько ради денег, сколько ради выброса адреналина, который копится в немереных количествах, как по щелчку, всего за одну ночь. Жизнь его делится напополам, и знают об этом только Намджун и Сокджин. Только они знают, что он выступает в местах, куда нет доступа студентам, вымещая свои эмоции на сцене, чтобы вернуться в университет, натянув маску железного профессора, непоколебимого, выносливого, не сломленного воспоминаниями. Мин Юнги обещал себе, что уйдёт со сцены, никого не предупредив, в тот день, когда почувствует покой на душе. Когда найдёт то, что делает его счастливым. Живым. Он выходит на сцену в привычных сценических вещах, скрывающих его фигуру по максимуму, с распущенными волосами, немного пьяный. Совсем немного. Юнги для исполнения этого трека всегда надо подначивать себя, чтобы раскрыться полностью: иначе он просто расклеится, упав на колени перед публикой, и не сможет связать и двух слов. Он боится обнажаться людям на трезвую голову, выбирая всплеск адреналина на фоне пары стаканов ледяного виски. Выходя на сцену медленной походкой, он слабо улыбается, избегая зрительного контакта с толпой, что визжит, соскучившись по нему: AgustD никогда не уходил со сцены на столь длительный период. Дождавшись, пока его представят потенциально новой публике, он нервно сглатывает, начиная своё выступление. Толпа помогает, подпевая громче обычного, поддерживая, когда Мин кричит в микрофон порывистое "I don't know your name"* , с ненавистью ударяя себя в грудь, и рыча остервенело "I'ma bring back my memories, I can't even remember"* . Мин Юнги не знает своего настоящего имени. Не знает, как зовут ту тварь, которая безжалостно уничтожает Чимина. Не знает, но отчаянно пытается приблизиться к истине, скрывая даже от лучших друзей, что решился на сеансы гипноза и психотерапии. У него ничего не выходит. Не получается ни вспомнить, ни узнать, ни даже подобраться хоть на секунду, чтобы увидеть, что послужило причиной его омерзительному поведению. О последнем Юнги не хочет знать, считая, что подобное отношение к омеге недопустимо при любом раскладе. Однако, сжирающее его изнутри желание докопаться до истины, узнать, чтобы попытаться искоренить эту причину- вот, что его интересует. Для Мина, который впервые не сдерживает слёз, уже прокрикивая эти слова сквозь гул поддерживающей, как никогда толпы, это дело принципа: довести эту песню до конца. Довести своё дело до конца. Альфа обнажает себя полностью, оскалившись на себя же, и шипит шепеляво, на срыве голоса, куда-то в пустоту, когда ощущает незримо омегу рядом с собой, не позволяя себе к нему даже мысленно прикоснуться. Он лишь выводит контур омеги рукой в воздухе, рисуя пальцами две полосы на груди рваным движением, и сжимает ладонь в кулак до побеления костяшек, нависая над микрофоном так, что шепелявый голос шерстит души каждого из присутствующих своим пробирающим до самого нутра когтистым всплеском адреналина шартреза. Юнги места себе не находит, переминаясь с ноги на ногу, и сбивчиво дышит прямо в микрофон, взъерошив волосы отросшие на затылке, когда пропевает: My amygdala,My amygdala, Please let me out, please let me out* Он выкрикивает эти слова, выплёвывает свою душу наизнанку, кивая толпе, которая заводится от экспрессии, явно понимая, что с артистом под псевдонимом произошло в жизни что-то необъяснимое, и всё, что они могут сейчас- подарить ему немного понимания. Мин Юнги никогда не просит у толпы ничего. Только поддержку. Только всего себя отдаёт, оставляя незримое присутствие своей сногсшибательной энергетики после себя на сцене, уходя, никогда не прощаясь. Никогда не оборачиваясь. Сегодня он вновь это сделает: он будет поступать так до того момента, пока не найдёт то, что является самым важным в его жизни: способ выйти из замкнутого круга, делая истинного счастливым. А если не выйдет- никогда не отказываться от любви к нему, держась на значительном расстоянии. So, is all countless suffering for my own good?!* Юнги запрокидывает голову, стараясь удержать поток слёз внутри, когда незримо его омега обнимает его поперёк торса, выбивая из лёгких остатки воздуха, помогая справиться с собой. Мин решился уехать в Пусан на выходные: психотерапевт посоветовал съездить, и просто побродить по улочкам, освобождая голову от мыслей. Цель по умолчанию- найти причину голосов. Альфа уже собрал свои вещи, и даже вещи котёнка упаковал: с неизменным пуховым свитером поверх стопки, что оказалась больше, чем скромная стопка из чистой пары боксеров и пары носок с пижамой, принадлежащих ему. Юнги собрал мелкого Мина, словно ребёнка в первый класс: вот тебе обед на завтра, вот это в полдник дам, эту игрушку возьмём, тебе она нравится. Мелкий мяукнул жалобно, лапкой подкидывая легонько клубок из ленточек, с которым вечно играется: как откажешь? Тоже в сумку. Бред, подумал Мин Юнги, собравшись в поездку окончательно, и еле запихнув всё в дорожный чемодан: мелкий Мин занял девяносто процентов пространства, и Юнги не смог не мурлыкнуть ему в ответ, когда тот благодарно потёрся о его ногу, оплетая её отросшим хвостиком: ну что за сладость. Как можно Манчкину отказать? Он не может отказать ни одному, ни второму: альфа разрывается между желанием позволить себе приблизиться к Чимину, и стремлением разобраться в себе. На выходных он поедет в Пусан, и ноги себе сотрёт, но будет лезть в каждый переулок в поисках хоть какой-то зацепки. Юнги смотрит на подпевающую толпу, устало водя по волосам пальцами, и низким голосом доводит песню до логического конца, шипя в микрофон с болью, искренне надеясь, что слова материализуются однажды: What didn't kill me only made me stronger And I begin to bloom like a lotus flower once again* Мин Юнги никогда не прощается. Он лишь отпевает своё, вымещая свою боль порой агрессивными треками, и чаще всего индифферентно бросает на пол микрофон, оборачиваясь без прощания, покидая сцену. Ему легче от выступлений. Ему легче от того, что хотя бы так он раскрывает свою душу наизнанку, вытягивая из неё яд воспоминаний. Альфа не прощается и сегодня. Лишь вставляет микрофон обратно в стойку- пантограф, криво усмехнувшись, согласно сценическому образу, и оборачивается спиной к публике, исчезая со сцены. Он наскоро переодевается, получая свою долю денег за выступление. Денег, которые потратил лишь раз в большом количестве: купил себе дом на первый год выручки. С тех пор альфа просто откладывал их до тех пор, пока не заработал за долгие годы трудов и выступлений достаточную сумму, чтобы завести себе чёрную карту. Мужчина покидает битком набитое помещение, в котором становится жарко, переодевшись так, чтобы его никто не узнал, и выходит через чёрный вход, возвращаясь домой: дома лучше. Дома любимый Мин, которого он обязательно обнимет, и который обязательно лизнёт его в нос, тычась своим мокреньким в его щеку от вечной нехватки любимого Юнги рядом с собой. -Я скучал по тебе, мелкий, - Мин усмехается, наклоняясь с кряхтением, и подбирая с пола выбежавшего на первый шорох котёнка: как всегда, встречает с порога. Истинное счастье. Прижав его к груди, альфа мурлыкнул, целуя пушистую, мяукнувшую макушку, - Да-да, я тебе сейчас молочка дам. Что, тоже хочешь в душ? Идём, малыш, идём. Юнги привык к этому: котёнку уже почти два месяца, а он всё боится отходить от него, дожидаясь верно с работы и выступлений, мурлыча ему до самого утра в шею и перебирая лапками ткань футболки на груди. В душ они ходят вместе: Юнги всегда боялся принимать душ в одиночестве, а теперь-то, после новых воспоминаний- и подавно. Ему спокойно, когда котёнок шумно лакает своё молочко, урча от удовольствия, после устраиваясь на пушистом коврике, засыпая спокойным сном рядом со своим спасителем. Юнги принимает душ наскоро, то и дело поглядывая искоса на питомца, проверяя, всё ли с ним в порядке: привычка первого месяца их совместной жизни, когда Мин притащил его с помойки еле живого, и выходил, не отходя ни на шаг: Тогда, чтобы приучить мелкого Мина к воде, Юнги наполнял целую ванну, опускаясь в неё вместе с ним, то и дело поглаживая по животику, успокаивая по-своему. Всегда работало: теперь, если не дать мелкому какую-нибудь безделушку, чтобы тот отвлёкся, или не поставить миску с едой, мелкий Мин будет по нарастающей сначала мяукать жалобно, а потом- истошно вопить, опираясь коротенькими передними лапками о бортик ванны, и требуя, чтобы Юнги взял его с собой на водные процедуры. Мужчина выходит из душевой, небрежно вытирая тело полотенцем, которое бросает в стиральную машинку, и шлёпает мокрыми ногами по полу, подбирая уснувшего котёнка, что чихнул ему в грудь. Улыбнувшись довольно, он несёт его в спальню, выключая свет, и снимает с блокировки телефон, открывая инстаграм. Палец альфы замирает над фотографией, которую выложил Сокджин, желая её удалить, но он пересиливает себя, оставив пост, и фыркнув, заметив количество лайков под ним: четыреста восемь за несколько часов. Эти студенты такие непостоянные: в жизни шарахаются от него, как чёрт от ладана, а тут...Нет, Мин Юнги - атеист. Он знает, имеются на то свои причины. -Вот бы вы все так мой предмет изучали, как в интернете сидите, - Юнги ворчит, заходя по привычке на профиль анонима, и улыбаясь глупо: только он знает, кто это. А может, ещё и его закадычные друзья знают. Вполне возможно. Устроившись поудобней, мужчина прикусывает губу, замирая на секунду, прислушавшись к ощущениям: волнение? Страх? Желание? Предвкушение? Что он чувствует? Хмыкнув, Юнги кивает самому себе: волнительное предвкушение, подпитанное страшным желанием. Может, есть какие - то новые картины? А новая есть. Всего одна. Юнги увеличивает картину, сощурив глаза, и улыбнувшись смущённо, прижав к груди котёнка, который пискнул довольно, немного подтянувшись, и лизнув альфу в шею, утыкаясь в неё носом. Мин прикусил губу, зашипев от волнения: вот так бы ощутить на своей шее ладошки одного омеги, о котором так мечтает...Чимин бы просто обнял его, и он бы умер на месте: это Мин Юнги знает наверняка. Сделав скриншот и нахмурив брови, мужчина откладывает телефон, написав предварительно Джину, что вечер прошёл удачно, чтобы друг не переживал попусту. Альфа поджимает губы, с нежностью целуя на ночь лизнувшего его в нос котёнка, свернувшегося клубочком в сгибе шеи, обозначая свою территорию пушистым хвостиком, которым помахивает перед его губами. Мужчина тушит свет, шепча в темноте в потолок, вновь боясь уснуть: -Слишком красиво для такого монстра, как я. Так не должно быть.