Двойная игра

Он просыпается в лазарете. В глаза больно бьёт искусственный свет, заставляя щуриться и морщиться. Тренировка. Публий. Скариум. Родители?.. Образы мешаются, отказываясь выстраиваться в единую картину, кажутся нереальными, далёкими. Пересохшее горло нещадно саднит, требуя хотя бы капли влаги, поэтому парень, подобравшись чуть выше, тянется к стоящему на тумбе прозрачному стакану, как вдруг за ширмой слышится копошение. Медленными, осторожными шагами человек подходит к его постели. Берет в руки стакан, протягивает. — С возвращением. Все ещё не пришедший в себя Рикс не сразу соображает, что весь перебинтованный, слабо улыбающийся стоящий перед ним человек с повязкой на глазу — Хотч. Он охотно принимает стакан и торопливо делает сразу несколько больших глотков, на что получает справедливое замечание: — Воу-воу, полегче. Вот так, медленно, давай, один глоток, второй. То, что этот человек, сам едва стоящий на ногах, учит его пить воду, кажется донельзя забавным. — Тебя хорошо помяло, — отставив стакан в сторону, сухими губами говорит Рикс, на что собеседник только хмыкает. — Что со мной произошло? Где ты, черт возьми, пропадал? Что ты делал ночью в том коридоре, почему мы оба сейчас в лазарете? — Многовато вопросов, не находишь? Начни с чего попроще. Я, конечно, способный, но пока не могу так быстро, — кивает на перебинтованное тело и пододвигает к постели стул. — Не против? — Все для того, кто пояснит мне хотя бы часть этого кошмара, — со смущенной улыбкой отвечает Рикс, и правда не подумав о том, что едва ли Хотч сейчас чувствует себя лучше него, тем более настолько, чтобы стоять на ногах. Получив ответы на большинство вопросов — возможно, не так развернуто, как хотелось бы, но и за то стоило поблагодарить — Рикс, уже сидя и окончательно придя в себя, решает побыть вежливым хоть иногда: — Спасибо, что помог разобраться. Что бы я без тебя делал. Помотав головой, парень привычно с прищуром улыбается, хотя один из его лицевых мускулов неестественно болезненно дёргается. — Еще скажи, что скучал. Тогда точно не поверю, — говорит, поднимаясь. — А теперь иди и приведи себя в порядок, а то смотреть больно. — А что, если и скучал? Хотч притормаживает, удивленный, и, свернув губы трубочкой, протягивает: — Тогда никому об этом не говори. Слухи здесь расходятся быстро, сам знаешь. — Мне до них дела нет, сам знаешь. Смеются, находя в этом диалоге какую-то отдушину, словно заслуженный перерыв после череды кошмарных событий. — Хочешь совет от старины Хотча? Так вот, будь аккуратней. Ты знаешь, весь наш ночной разговор слышал Флавий. Уверен, от его чуткого слуха не укрылось и то, куда ты шел, — он подмигивает, оставляя Рикса в замешательстве, и в самом конце добавляет уже теплее: — Я тоже скучал, чертяка, — с этими словами скрывается за ширмой. Растерянный Рикс идёт к зеркалу.

***

Когда Лабель узнает, что Рикс очнулся, то мгновенно оказывается в медотсеке. — Почему я узнаю об этом последним? Рикс тем временем преспокойно лежит в постели, наслаждаясь минутами уединения. В какие-то моменты может переброситься словцом-другим с лежащим на соседней койке Хотчем, но и тот не особенно разговорчив последние дни. Рикс пытался выяснить, в чем дело, даже отпустил пару шуток на этот счёт, но ничего, кроме ответных любезностей, не получил. «Как бы ему не стало хуже, — думает, вспоминая историю Хотча, которую тот однажды, сидя под звездами, наконец рассказал ему, но отгоняет непрошенные размышления. — Оставь, Рикс, не всем твою компанию отдыху предпочитать». Услышав Лабеля, он как никогда был рад его видеть. — Простите, Доминус, я думал, вас уведомили об этом первым. Лабель выглядит как всегда идеально: отутюженная, струящаяся вдоль стройного тела туника, бледная кожа и блестящие от волнения глаза. Риксу нравится выводить его на эмоции, нравится видеть настоящим, но его злит, что тот боится, и что это заставляет нервничать его самого. Он провоцирует, заставляет гореть, желать провалиться под землю, не упуская шанса лишний раз смутить идеального сына ланисты на публике своими двусмысленными намеками. Это определенно не может остаться незамеченным. По крайней мере, для тех, у кого есть глаза. — Рикс, прошу, называй меня просто… — Лабель? Дорогой? Милый? Как тебе нравится больше? Парень краснеет кончиками ушей, и Рикс готов поклясться, что слышит стук его сердца. — Прекрати быть таким. — Каким? — Ты знаешь. Я… Боже, Рикс, — он порывисто садится на край белоснежной постели, сливаясь с ней одеяниями — Если тот поцелуй ничего не значит, если… — Я просто устал. «Просто устал. Устал от бесконечных сюжетных поворотов этой жизни, от того, что нужно лгать близким, от… от внимания». Быстро мотает головой в такт неудобной мысли. Конечно, он этого не говорит. За прошедшее время он и сам успел проникнуться к Лабелю, и теперь время от времени задерживает на худом статном лице взгляд. Лабель аккуратно подхватывает его руку, руку покалеченного раба, и оставляет мягкий робкий поцелуй на сожженных скариумом костяшках. Его губы нежны и чувственны, Рикс помнит, хорошо помнит. Рядом с ним комфортно, от него пахнет благовониями, а не потом. Он словно спустившееся из другого мира божество, снизошедшее до смертного. Риксу это невероятно льстит. — Ты знаешь, где меня найти. Если понадобится помощь или захочешь поговорить, — улыбается, но глаза остаются печальными. — Поправляйся. Юноша скрывается за дверью, и в этот момент из-за ширмы доносится насмешливый голос: — А я и не знал, с каким мачо делю палату. — Мог бы сделать вид, что спишь. — И упустить такой шанс? Обижаешь! Рикс закатывает глаза, улыбаясь. Постоянные подколы Хотча по поводу и без уже стали частью его обыденности. Однако «выбывший из игры» гладиатор, как нелестно назвал его на одной закрытых аудиенций Флавий, закашливается прежде, чем Рикс успевает ответить. — Хотч, — спохватывается он, но не двигается, не зная, чем может помочь. — Ты в порядке? — Да… — отвечает тот, вытирая кулаком следы крови на губах. — Да нет. Рикс хмурится: такой кашель явно не к добру. — Что говорят врачи? — То, что они говорят, я обычно не слушаю. — Да ну, брось, с таким не шутят, — голос становится серьезнее. — Не вынуждай меня самостоятельно лезть в твою карточку. — Хах, не думаю, что из написанного там ты что-то поймёшь. Зато вот, — он с грустной усмешкой окидывает взглядом перевязанное тело, — живой образец. Рикс невольно опускает глаза, его взгляд цепляет испещренные синяками и царапинами редкие участки кожи, что не спрятаны под бинтом. Сам он чувствует себя ничуть не лучше, но, глядя на временного соседа, думает, что ещё легко отделался. Поняв, что диалог уходит не в то русло, собирается уже пожелать спокойной ночи, но появляется другая мысль: — Может, прогуляемся? По крайней мере, это обычно то, что нередко предлагает сам Хотч. Однажды в один из таких разговоров под звездами парень признался, что, будь он в другой вселенной, непременно освоил бы саксофон. «Небольшой паб — пристанище местных деклассированных элементов, —барная стойка и джаз. Никаких боёв! Только музыка и веселые танцы. И выпивка, конечно». — Я… не могу, Рикс. Тот застывает на полушаге. — Почему? — Скоро операция. Я лучше останусь здесь, — отведя глаза в сторону, отвечает с некоторой тревожностью, но почти сразу на губах появляется лёгкая улыбочка. — А тебе и правда лучше прогуляться. Наверняка есть, о чем подумать. Не дав шанса возвразить, хлопает Рикса пару раз по плечу, а после — демонстративно ложится на кровать и задергивает ширму. Рикс пару минут наблюдает эту лишённую динамики сцену, но в голове отчего-то она отпечатывается надолго, и ему ничего не остаётся, кроме как последовать совету. На улице свежо. Не так, как на Паитруме. «Я ещё долго не привыкну к здешнему климату, это уж точно. А перелеты, космос… Нужно уже принять, что мой остров спокойствия остался в прошлом. Смирись и играй новую роль, это то, чего от тебя ждут». За размышлениями пиная речные камни, он не замечает подошедшего к берегу Орвона и идущего чуть позади Афия. — Привет, друг, — здоровается первым. — Ночи слишком холодные? Парень хмыкает. — Очень смешно. Уж получше, чем на вашей планете-пустыне, — говорит он, но тут же исправляется, сам удивляясь вылетевшей изо рта глупости. — Прости! Я не имел в виду, что здесь лучше, чем на Паитруме — там в любом случае было лучше, просто… — О чем спорите? — спрашивает как раз подошедший Афий. — Что для вас есть дом? — Да, что-то вроде того, — кивает Рикс, чтобы перевести тему. — Хороший вопрос. Для тех, у кого он есть. — Или был, — посмотрев наверх в иссиня-черное небо, добавляет Орвон. Устало поджимает дрожащие губы. — Или был, — соглашаются остальные. Сидеть вот так под звездами всегда казалось Риксу невозможно романтичным занятием, особенно подолгу они рассматривали созвездия с Тори, собирая золотистых отливов камни. Здешние же камни синие, а небо — слишком большое и пугающее. Если на какой лад оно и настраивает, так это на лирический, а лирика у них минорная. — Как долго я был в отключке? Мне сказали, три дня, но я до сих пор не уверен, можно ли доверять тому, что здесь говорят. — Где-то так, да, — кивает Афий. — Твой сосед сообщил нам сразу, как только ты очнулся. По крайней мере, он так сказал. — Хотч? Хм, спасибо, что сказали, — Остер задумчиво чешет подбородок. — Многим сказал? Парни переглядываются. — Наверное. Это было бы логично. — Откуда нам знать, кто еще посещает тебя, — в привычной манере язвит друг детства. — У тех и спрашивай. Они все вместе отворачиваются и просто рассматривают звезды. В голове проносится много мыслей, но, смотря в глубокую даль, Рикс думает, что Хотч — тот ещё засранец.