***
Через пару дней назначен турнир. Рикс, уже измождённый утренней тренировкой, сидит за обеденным столом и скалится: развлекать чужеземцев на собственной планете!.. Ложка в его руке опасно трещит. — Воу, полегче, — примирительно вскидывает руки Афий и мягко улыбается. — Эта бедняжка ни в чем не виновата. Рикс непонимающе смотрит на друга, пока тот занимает соседнее место за столом, и устало вздыхает. — Прости, я ещё не привык. — Не привык к чему? — К тому… что не могу быть свободен. Даже на собственной земле. — К этому сложно привыкнуть, — понимающе кивает Афий, задумчиво помешивая воду ложкой. — И не нужно. Рикс поднимает голову. Смотрит на тепло улыбающегося Афия, у которого, несмотря на суровую тренировку, мягкость и доброта в глазах, а в голосе — настойчивая уверенность. — Веришь, что мы выберемся отсюда? Правда? — Вера — все, что у нас осталось. Нельзя терять и ее. — Наверное, ты прав, — безразлично соглашается, пропуская большинство слов мимо ушей. Пытается сосредоточиться, но голоса вокруг сливаются в глухой, монотонный шум. После того дня жизнь сильно изменилась. Она не выцвела и не лишилась ясности — скорее, обрела другие краски, стала… понятнее. Происходящее вокруг заимело совсем иной смысл. Он поднимает ложку ячменной каши, обводя беглым взглядом столовую, но не находит знакомого лица и спрашивает: — Кстати, а где Орвон? Доедая кусок своей лепешки, Афий неуверенно отвечает: — Он странный какой-то последнее время, если честно. Может, мне кажется… Да даже сегодня утром, ты не заметил? — Я… — стыдливо подперев голову кулаком, тянет слова, — не то чтобы смотрел по сторонам сегодня. — Ну, пропустить комментарий Граута по этому поводу было невозможно, — отпивая зольную воду, смеётся друг. — Да уж, они со Сторцией как освирепели. А все для того, чтобы мы не ударили в грязь лицом на этом идиотском турнире, — упоминания о родной планете сжимают в тиски сердце, кулак чуть ли не бьёт о стол, но парень сдерживает себя. Выдыхает, успокаиваясь. — Слушай, а ты Хотча не видел? Афий даже теряется на секунду. — Он давно уже не появляется, я как-то и не задумывался. А что, задолжал ему что-то? — О, нет, меньшее, чего я хочу, это оказаться у него в должниках. — И большее — это отблагодарить за помощь. — Хотел попросить совета. Всё-таки чаще всего с ним спарринговался, должен знать мои самые слабые места. Друг пожимает плечами. — Главное, чтобы все было в порядке. Думаю, он поможет, если попросишь. — Знать бы ещё, где он. Хотя зная любовь Хотча к внезапным появлениям, может, ничего делать и не нужно? От этой мысли что-то неудобно сосет под ложечкой. Нет, я должен его найти. Я нужен ему сейчас. — Аф, ты ведь недолюбливаешь его. — М? С чего ты взял? — Так и есть! Но все равно относишься с пониманием, вообще к кому бы то ни было. Как? Парень вводит пятерню в кудрявые волосы и заливисто смеётся. — А зачем кого-то ненавидеть? Все свое получат. Каждый сталкивается с трудностями, но не каждый показывает, как ему трудно. — Здесь ты прав, это точно. — Взгляд цепляет пустое место напротив. — Жаль, что Орвон воспринимает мир иначе. — Не злись на него, — добросердечно просит друг. — Прошло не так много времени. К тому же, — смотрит в глаза, ожидая полного понимания — ты единственный, кто у него остался из прошлой жизни. — Пора делать шаг вперёд, — твердо, будто сам себе, говорит Рикс. — Дай ему время. Остер кивает, улыбается мимолетом и выходит из-за стола.***
Несколько раз Рикс приходит в то самое место, где часто под звёздами с друзьями вспоминал прошлое и мечтал о свободном будущем, которое по иронии было лишь таким же видоизмененным прошлым. Небо было ярким, даже когда тучи свинцом затягивали голубизну, и сквозь просветы выглядывала робкая надежда. Сейчас ветер треплет его волосы в одиночестве, а звёзды выстраиваются в неизвестные созвездия. Завтрашний день не волнует — лишь мышцы неприятно ноют, напоминая о предстоящем турнире. В тишине дикой поляны слышно шевеление крон и редкие звуки живой природы. Прикрывает глаза: последние дни он только и делает, что скрывается, обманывает, строит планы, которые рушатся. А потом изводит себя мыслями о том, что изменить уже не получится. Поэтому сейчас, глядя в бесконечную даль, думает о чем угодно, но только не о том, зачем он здесь. Ведь это значит признаться себе, что ждет здесь лишь одно лицо. То, что скрыто под маской. — Нужна она тебе, — с досадой бормочет себе под нос, смотря в темнеющую даль и вдыхая запах цветения. — Если б ты знал… Не договорив, вздыхает. Как же он хочет снять ее! Показать Хотчу, что он все тот же, что ничего не изменилось, что те дурацкие подсолнухи значат именно то, что значат. Чтобы тот понял, как сильно помог ему принять свалившуюся действительность, что без его слов, несерьёзных, но осознанных, все было бы намного болезненнее и что дни, проведенные в госпитале, вспоминает сейчас с теплотой и какой-то странной тоской. Трава позади шевелится, будто втоптанная чьими-то неосторожными шагами. Не доверяя разыгравшемуся воображению, Рикс оборачивается, и, вглядевшись в силуэт, удивленно поднимает брови. Поднявшись со скамьи, в пару шагов подходит и крепко сжимает в объятиях. — Дружище, ты где пропадал? — Да так, выполнял особые поручения, — отвечает Хотч и с не меньшим рвением обхватывает крепкое тело парня руками, будто они на самом деле не виделись несколько лет. Хлопает по спине, прежде чем разойтись, и садится на стоящую прямо у обрыва скамейку. — Не думал, что ты настолько соскучился. — С ужасом вспоминаю дни, когда видел тебя каждый день, — юноша смеется. — Но лучше уж так, чем… — Чем вот так, — усмехнувшись, стучит по металлу на лице. Рикс мрачнеет. — Да, — отвечает, замечая после этих слов промелькнувшее на чужом лице замешательство. — Мне совсем не нравится, когда оно так. Хотч смотрит куда угодно, но не на Рикса. В его взгляде, пока он с напряжённой улыбкой пинает лежащий у ног камень, смутно угадываются подозрение и тревога. Остер представляет, что тот чувствует, и будто сам ощущает себя в чужом теле. Сердце болезненно сжимается, но не так, как у тлеющего дома. Ещё раз тихо выдохнув, невесомыми шагами опускается на землю у его ног: так, чтобы не получилось избежать взгляда, и благодаря разнице в росте это удается как нельзя лучше. Хотч как-то непривычно неловко смотрит на него, но именно сейчас Рикс как будто впервые по-настоящему уверен. Он мягко берет друга за подбородок и легко нажимает, заставляя смотреть на себя. Чуть поколебавшись, перемещает руку на горячую щеку и договаривает: — Мне не нравится, когда оно так, потому что тебе намного лучше без нее. — Рикс, не надо… — Позволь показать, что ты все тот же. Хотч, пожалуйста. — Ты уже видел. Оно… Я… Вместо слов парень кладет вторую руку на маску и аккуратно подцепляет, готовый в любую секунду прекратить, если его попросят. Но, замерев на несколько долгих секунд, он не встречает сопротивления. Потому всё-таки аккуратно снимает искусственную форму. Отложив ее в сторону, уголками улыбается: под маской все то же лицо, к которому он привык, ничего не изменилось, кроме поникших лицевых линий вместо привычных прищура и ухмылки. — И чего ты улыбаешься, болван, — усмехнувшись, грустно говорит Хотч, ощущающий гнет осуждения откуда-то изнутри. С обнажившейся частью себя его мироощущение меняется, будто он сам становится кем-то другим. — Да вот радуюсь, что мой друг вернулся. — Рикс смотрит на него снизу вверх и несколько секунд молчит. — За последние дни я натворил столько всего, что уже не знаю, как буду выпутываться. Знал бы, как я устал вечно скрываться и врать, придумывать нелепые отмазки, заниматься тем, что мне противно. И только с тобой я могу быть откровенен. Представляешь, какая ерунда… Хотч почти не моргает, глаза широко распахнуты, и в этом удивлении Рикс видит человека, с которым может поделиться чем угодно. — Спасибо, Рикс, — кивает тот, на этот раз искренне улыбнувшись. — Если и есть в этой вселенной черт-искуситель, то он определенно носит твое обличие. Уболтаешь кого угодно. — Да ну? Друг хохочет. — Конечно! А с этого ракурса твои чары могут подействовать даже на меня. Могут. Но ты даже не старайся. — Проверим? — прищурившись, спрашивает Остер, только сейчас обратив внимание на свое положение. Ему всегда претило подчеркнутое неравенство между людьми, потому такими странными казались встречи с Лабелем. Тот сразу привлек его своей категоричностью в том же вопросе, но в отношениях, как бы неудобно ни было это признавать, чувствовалась неестественность, будто Лабель не должен был уступать ему, не мог оказаться на позиции ниже. И сейчас, стоя перед Хотчем на коленях, Рикс не видит в этом ничего предосудительного, как и в их объятиях, острых фразочках, двусмысленных взглядах. — Ладно, постараюсь ради тебя в следующий раз. Он поднимается и садится рядом. Говорить внезапно становится не о чем — точнее, совершенно не хочется. Одно присутствие плеча, на которое можно опереться, делает этот вечер спокойнее и в какой-то мере приятнее. — Рикс? — М? — Скажи по-честному, ты правда такой хреновый друг или вид делаешь? Парень недоумевающие выгибает бровь, и Хотч со смеющимся выражением тянет: — Друзья голову теряют при виде тебя, казанова. Особенно те, у которых с концентрацией проблемы. «Проблемы с концентрацией на противнике… Орвон?» — Ну давай, расскажи мне. — Как он смотрит на тебя? Показать? Не дожидаясь ответа, Хотч, применяя все свои актерские таланты, сосредотачивается на лице парня, вглядываясь как будто с неподдельным интересом в каждую родинку, падающую тень, очерчивает взглядом незамысловатые черты, будто они высечены из мрамора и на самом деле достойны такого пристального разглядывания. — Да-а, очень правдоподобно. Ещё что покажешь? И парень совсем никак не ожидает, что Хотч в ответ на вопрос ни с того ни с сего ткнется губами в его. Именно так: отрывисто, резко и совершенно обескураживающе. Так, что Рикс сообразить ничего не успевает — а тот уже отстраняется, оставив острое ощущение жара на губах и какой-то несправедливой обделенности. Это ведь просто игра. Почему тогда так неприятно жжет от того, что она закончилась? — Так понятнее? — смеясь, спрашивает и садится прямо. А у самого в голове бегущей строкой: «Идиот, какой же ты придурок». Рикс молчит. И не потому, что не знает, что ответить на колкость — решает, нужно ли на нее вообще отвечать. Краем глаза косит на чужой профиль, в конце концов сам поворачивается. Неуверенно касается тыльной стороной отвернутой от него щеки, задерживая касание, превращая его в долгое, намеренное. — Не надо, — серьезно звучит отказ. — Не делай больно тем, кто тебе дорог. Рикс отодвигается, заваливаясь всем телом на стоящее рядом дерево. Хотч вытянутой струной остаётся смотреть перед собой. Времена меняются, чередуются роли — неизменной остается неопределенность. И двойная игра, которая рано или поздно должна закончиться.