Венец бессмертия

Нео знает, что Жираф не любит его так как он. Он никого не любит, и Нео не питает надежды, что является исключение. Жираф сказал это, однажды ночью, когда они решили помириться, растянувшись на ковре, обхватив пальцами одну и ту же бутылку, и голоса заглушал низкий гул в воздухе. Он сказал, что у него никогда не было большого увлечения, никакой тоски по тому пылкому роману, который, казалось, проникал в самые поры кожи, пока все остальные влюблялись и старели вместе. Нео знает, что Жираф любит не так как все. Ночи, подобные этой, когда Нео ощущает вкус алкоголя на губах Жирафа и затяжное тепло на коже, обозначают другой вид страсти, более глубокую и настоящую. Это чувство не описать дрянными любовными романами, стоящими на книжных полках. Нео знает, что Жираф любит. Он чувствует, как это исходит от него, когда он в последний раз целует на ночь, прежде чем свернуться калачиком. Он оставляет одеяло для него. Это служит и обещанием, что он никогда не оставит его, ни за что на свете, и мольбой, чтобы он оказала ему такую же услугу. Звук, который вырывается у Нео, не совсем смех, но он немного более музыкальный и протяжный, чем просто вздох. — Конечно, ты такой придурок, — и я все равно люблю тебя. Нео знает, что Жираф не любит его так как он его, но в последнее время он думает, что это действительно не имеет значения.