Парень без одеяла

      Я продолжал почти бесцельно ходить к специалисту, выполняя все его задания и пропуская мимо ушей слова. То, что умудрялось осесть в памяти чаще раздражало меня, потому что заставляло вновь и вновь задумываться над тем, где я нахожусь. Не в пространственном или временном понимании, а в отношении других людей. Абсурдно, но при отсутствии желания к изменениям, можно сказать, в апатии я злился от мысли, что ниши для меня в обществе нет. Вернее, даже не так. Чтобы эта ниша образовалась, мне надо было сделать слишком многое, приложить усилия. Несправедливо. Все остальные не учились этому так целенаправленно и в сжатые сроки. А мне пришлось бы, если бы захотел.       Мама как-то вечером, когда принесла ужин, может, чтобы развлечь меня разговором, а может, чтобы подбодрить и подтолкнуть к подобному, рассказала о планах Блейда. Она не знала до сих пор о нашем с ним прошлом, поэтому говорила так, как он, изворачиваясь, объяснял. Он сейчас активно пытался разорвать все связи с прошлой работой, а параллельно поступил на курсы на автомеханика. Поэтому вечером, когда мать возвращалась с работы, он бежал на учебу. Перед уходом всегда просил маму ни при каких обстоятельствах не выходить на улицу, пока он не вернется. Видимо, какие-то страхи у Блейда из-за Инсина имелись.       Сначала я злился и завидовал. Легко ему — взять и просто пойти на курсы. Я бы не смог. Я в аптеке и в магазине как-то раз чуть не умер от страха и сомнений. Для него этот шаг вперед, как для меня семь.       И только потом задумался. А ведь для него это решение было наоборот нелегким. Можно сказать, это одно из первых его серьезных решений без опоры на брата. Ему также нелегко. Он насильно отрывается от брата, которого, возможно, до сих пор любит, но не может теперь простить. Он один. Родни больше нет, друзей тоже, у меня он даже не смеет просить прощения, а я его гоню. Он двигается вперед совершенно один. Ему даже душу некому излить.       Вообще Блейд явно был приятен матери. Хотя я не удивлен. Парень он хороший, только я не могу рядом с ним находиться. Видимо, помощью, а еще тревогой обо мне он окончательно развеял подозрения матери, которые у нее могли возникнуть из-за моих истерик от его появления. Кроме того именно он принес меня ей спустя 11 лет.       Я и сам временами мог начать вспоминать те времена до того события. Это было прекрасное время. Даже лучшее за всю мою жизнь. Если бы меня не мучали кошмары, если бы память не подсовывала мне ненужные ассоциации, если бы я не чувствовал себя убитым сейчас, то, возможно, уже делал бы вид, что ничего и не было ужасного. Но я до сих пор не мог собрать разорванное на клочья чувство веры. Стоило мне просто подумать о том, что когда-то я его любил, как меня начинало тошнить, потому что в памяти вставало, как он рухнул на меня всем телом, когда кончил. Если бы я только мог забыть все это.       Через месяц после моего возвращения мама смогла добиться документов для меня. Процесс был нелегкий, потому что у нее на руках были только мои детские документы, а я сейчас был на десятилетие старше. Но как только она добилась своего, она стала уговаривать меня съездить в больницу на обследование. Я не сильно и сопротивлялся. Единственное, что меня тревожило, что по моему телу могли прочитать о том образе жизни, который я вел. Но я вроде слышал, что по закону врач не имеет распространять личную информацию о пациенте.       Я сдал все анализы, прошел все процедуры, которые от меня потребовали, а через три дня, когда все это проверили и подбили в одно дело, снова поехал. Врач ознакомился со всеми данными и еще сверх этого задавал мне вопросы. Было очень забавно наблюдать за его реакцией, когда на вопросы о курении, алкоголе и наркотиках и половой жизни я неизменно отвечал: «С 12 лет». Наверное, если бы не анализы, которые говорили, что я в отношении наркотиков и алкоголя чист, то меня бы упекли в какое-нибудь исправительное учреждение.       По итогу мне поставили гастрит и расстройство пищевого поведения. Прописали диету (которую я еще как-то должен был совместить с собственной непереносимостью некоторых продуктов), витамины, порекомендовали больше гулять (чего я не мог один), потреблять продукты, содержащие железо, в таблетках его запретили из-за гастрита. Против кошмаров мне хотели прописать еще лекарство, но мне его уже назначил мозгоправ (не скажу, что оно очень помогало). Напомнили, что мне, если я завязал с наркотиками, не желательно к ним возвращаться. А еще тонко намекнули, что если есть определенные обстоятельства, то можно обратиться в полицию. Ну уж туда-то я точно не заявлюсь. Что-то мне подсказывало, что полиции Инсин на лапу давал, иначе глава полиции меня бы не трахал полгода назад в публичном доме.       Теперь я не только был ограничен в некоторых продуктах и способах их приготовления, но и ел внушительное количество таблеток. Мама часто предлагала выйти с ней или с Блейдом погулять. Если она заикалась про Блейда, то тут же начинала взволнованно успокаивать меня: он будет идти позади, я его даже видеть не буду. Если это его условия или предложение, то он к себе жесток. Я отказывался. Не могу. И не хочу.       Я послушно исполнял требования всех. Своих мыслей и желаний у меня не было — так почему бы и нет. Тело и правда стало выправляться. Но кошмары и тошнота все еще преследовали меня. Все чаще мне казалось, что я от них не избавлюсь никогда. Отчаяние во мне пошевеливалось.       Накануне той ночи психонедоврач (помощи я не ощущал от него, хотя виноват в этом сам) прописал мне новый препарат. В совокупности с некоторыми упражнениями и практиками перед сном он мог помочь мне спокойно проспать всю ночь без кошмаров, как мозгоправ меня уверял. Если ко всем посторонним его практикам и заданиям (я к слову нарисовал тогда ему куклу вуду в белом парике, а не апельсины) я относился с легкой иронией и недоверием, то все, что касалось сна, исполнял прилежно. Я устал уже просыпаться из-за того, что во сне меня пускало по кругу человек 20, и чувствовать, как тошнота подкатывает к горлу.       Я выполнил все его рекомендации и лег спать. И словно издеваясь надо мной, кошмар явился по мою душу. Мне снилось, как Инсин открывает дверь в квартиру, убивают мою мать, а потом берет меня силой. И вновь его лицо было таким же, каким я его запомнил, покидая публичный дом: искривленное, беззвучно смеющееся, словно из фильма ужасов.       Я вскочил, тяжело дыша. Солнце только-только начало подниматься за окном. Голова горела, от ужаса было холодно. Тошнило так, что мне казалось, я потеряю сознание раньше, чем доберусь до ванной. А еще я боялся, что открою дверь из комнаты и увижу труп матери, как во сне. Инсин убил ее на пороге в гостиную. Пока он меня трахал, я видел лишь ее чуть полные босые ноги, лежащие за порогом.       Глубоко дыша, я встал, на ватных ногах дошел до двери и открыл ее. Из-за холодного пота, пробившего меня от страха, мне было еще холоднее без одеяла. Надо было срочно добраться до ванны, но я хотел убедиться, что с мамой все в порядке.       — Мама? — я достаточно громко ее окликнул и тут же сглотнул, тошнота словно от звука моего голоса усилилась.       В квартире была тишина. Обычно мама, услышав даже за закрытой дверью, что я не в порядке, приходила даже посреди ночи. Но сейчас она не откликнулась.       — Мам? — руки задрожали. Я сделал шаг к соседней комнате, к гостиной и, ожидая увидеть сцену из кошмара, с истерящим сердцем выглянул за угол. Ее не было. Просто не было!       — Мама!       Я уже не выдержал. От страха я осел на пол и нервно озираясь, ожидая, что сейчас Инсин, насладившись моими отчаянными воплями, наконец, выйдет, волоча за собой два трупа. Я зажал рот рукой, но рвоту это никак остановить не могло.       Дрожа и плача, задыхаясь, я склонился над полом, на который только что низвергнул содержимое желудка. Я скулил, даже «мама» не мог целиком выговорить.       Где она? Может это еще сон? Очередной кошмар, в который я снова заскочил?       Внезапно щелкнула входная дверь. У меня перехватило дыхание. Неужели Инсин и правда, как во сне сейчас зайдет сюда? Глаза распахнулись до боли, ожидая увидеть хозяина. Грудная клетка ходила так неровно между опирающимися на пол близко расставленными руками, что они и сами ходили ходуном. Меня шатало взаправду или мне так казалось от головокружения?       Внезапно от входной двери появился Блейд, убирающий пачку сигарет в карман. Он не сразу заметил меня, потому что стягивал кожаную куртку. А я от облегчения и неотпускающего страха не мог даже пискнуть. Просто молча плакал.       — Дань Хэн? — он заметил меня и испуганно присел от меня в паре метров. — Все хорошо?       — Где мама? — я почти прошептал это, поэтому повторил срывающимся голосом. — Где ма…ма?!       — Она ушла на работу. Ты же знаешь, что смена начинается в 7:30, она ушла. С ней все в порядке.       Блейд настороженно смотрел на меня. Он не делал ни одного шага или движения в моем направлении.       — Тебе приснился кошмар? — он встал. — Я принесу тебе воды и лекарство. Встать можешь? Тебе лучше бы умыться. Легче станет.       — Нет! Не иди! — я попытался приблизиться к нему и угодил рукой в рвоту. — Блейд, позвони ей! Сходи на работу!       — Я ей позвоню, но сначала дам тебе воды. Договорились?       Блейд ушел на кухню. Я закричал, прося его вернуться и позвонить маме. Вернулся он быстро, он волновался. Почему-то мой мозг решил, что он что-то знает о маме, поэтому такой встревоженый.       Блейд, не приближаясь ко мне ближе чем на метр, протянул стакан и таблетку и вновь отошел. Пока я, стуча зубами о стекло и давясь, пил, он позвонил матери. Она взяла трубку. Блейд ей быстро объяснил ситуацию и пододвинул телефон мне. Мамин обеспокоенный голос ворвался в мой мозг. Я все еще искал обмана, не верил, что с ней все в порядке. Она успокаивала меня, наверное, минут десять. Потом я сам выключил телефон. Ее голос смешался с грохотом станков на заднем фоне, я ничего не понимал.       Я все еще дрожал. Но теперь хотя бы знал, что сон не воплотился.       — Дань Хэн, можешь встать? Тебе надо умыться. Я принесу тебе другую одежду и уберу здесь, — Блейд дождался, пока я встану и, хватаясь за стену, доберусь до ванной. Он все время шел рядом в двух шагах от меня, словно страховал.       Когда я включил воду в раковине, он прикрыл дверь и ушел. Через пару минут я услышал, как его рука просунулась в щель и положила стопку одежды на корзину для белья. В отдалении мне то ли мерещились, то ли и правда слышались шаги Блейда, который протирал пол.       Я умылся, переоделся. Сам ли или из-за таблетки, которую мне принес Блейд, но я начал успокаиваться. Когда я вышел из ванной, он стоял в проеме гостиной и ждал меня. Он что-то хотел сказать, но я перебил его:       — Увези нас отсюда, — губы снова задрожали. — Он знает, он найдет нас. Увези, прошу!       — Дань Хэн, он не придет, — Блейд говорил твердо, хотелось бы мне верить в его уверенность. — Он знает, что лучше не соваться сюда. Не тревожься.       — Увези, — я снова заплакал. Я пытался отогнать образы из кошмара, но они настойчиво лезли.       Я знал точно, что в любой другой ситуации, в иных обстоятельствах без сводящего с ума страха я ни за что бы не сделал этого. Но в тот момент мне казалось, что свихнусь, если просто останусь стоять или уйду в комнату, где кошмар имел на меня полные права, ведь именно с той комнаты тот кошмар начинался и ею и завершался.       Шатаясь, я подошел к Блейду, стоящему на пороге. Он при моем приближении попытался отойти и отступить на несколько шагов, но я судорожно ухватился за его футболку. Он замер. Я видел, как он напрягся. Я сделал еще шаг и уткнулся ему в футболку лбом. Мне просто было так спокойнее.       Блейд — я чувствовал, как нервно и напугано он дышит — замер на полминуты, а потом робко, почти невесомо положил мне руку на голову. Большим пальцем он все также боязливо провел по волосам и словно прислушался: можно или нет? Я никак не отреагировал, поэтому он повторил.       Так же резко и неожиданно, как я приблизился к нему, так же я и отпрянул и скрылся у себя в комнате.