Парень без одеяла

      Я все чаще смотрел на себя в зеркало. То, что я видел, и притягивало и отталкивало. Я не мог отвязаться до конца от установки публичного дома на нездоровую, о чем я узнал лишь снаружи, худобу. Но одновременно у меня вызывало любопытство и даже радовало лицезрение тела, которое набирает вес. Округлившиеся руки и ноги, более твердое внешне тело и не такой замученный взгляд, каким он был, оказывается, все время. Это и пугало одновременно, потому что от непривычки я казался себе слишком толстым, хотя наоборот приблизился к нормальной комплекции, и воодушевляло. Что-то во мне говорило, что сейчас я выгляжу гораздо лучше. Особенно глаза. На лице, которое теряло желто-серый бледный цвет и становилось теплее, они перестали западать, как у мертвеца. Ресницы стали пушистее, как и волосы в целом. И самое чарующее для меня было в блеске. Может, я стал видеть мир ярче, а может, и правда что-то поменялось. Но я всматривался в свои глаза в отражении и мне казалось, что еще мгновение и они рассмеются. В них появилось ожидание чего-то, они в любой момент были готовы вспыхнуть чем-то.       Неожиданно для меня эта трансформация тела подтолкнула меня к большему. Отчасти опять же боясь, что я просто набираю лишние жиры, а отчасти желая увидеть, как тело становится еще крепче, я стал соглашаться на то, от чего долго отмахивался и отказывался. Я стал иногда покидать свою комнату и квартиру. Иными словами я стал гулять. Чаще с матерью, но иногда и с Блейдом. Он, как и обещал и в целом как всегда теперь поступал, шел в 2-3 шагах позади меня. Он был настолько тих и аккуратен, что я временами даже забывал, что меня кто-то сопровождает, и в испуге оглядывался.       Но на этом мое движение вперед и заканчивалось. Больше я ни на каплю не продвинулся. Кошмары и тошнота меня мучали. Стену с матерью я так и не пересек, она до сих пор не знает ничего из того, что, я считал, должна знать. И Блейд все также оставался в подвешенном состоянии. После того моего порыва из-за кошмара ничего не изменилось. Разве что я перестал его так категорично гнать. Но не простил, не обсудил с ним ничего. Что-то, что оставалось и всплывало в кошмарах, словно мешало мне сделать хоть шаг, вырваться из равнодушия и усталости.       Но я довольствовался пока и этим маленьким прогрессом моего тела. Мне понравилось, что в нашем доме на крышу можно было свободно подняться и прогуляться даже без сопровождения мамы или Блейда. Ветер там был сильнее, а еще я мог посмотреть на город свысока. И небо. Огромное и совсем ничем неограниченное. Я был близко к нему, мне даже временами казалось, что я совсем один под ним нахожусь, а значит, я не могу быть чужим для него.       Точно так же я стоял в один день на крыше и смотрел вниз на город. Позади меня хлопало белье соседей с верхних этажей, которое они вывесили просушиться, солнце было назойливо ласковым, я представлял себя большим котом, растянувшимся на перилах и смотрящим, помахивая хвостом, как внизу двигаются машины и люди. Безмятежность, приятный воздух и тепло. Сегодня я хотел пробыть тут вплоть до вечера, до прихода матери. Может, придумать здесь что-то вроде шезлонга? Тогда я мог бы тут торчать весь день, читая.       Внезапно я уловил топот на лестнице. Кто-то поднимался, причем очень быстро, в спешке запинаясь. С удивлением и настороженностью я повернулся в ожидании посетителя. Что такого должно было произойти, чтобы так мчаться ко мне на крышу. Через четверть минуты из проема, как напуганная собака, выскочил Блейд. Запыхавшийся, он на несколько мгновений наклонился, уперевшись в колени руками, чтобы перевести дух. Я был удивлен. Возле меня он всегда старался быть тихим, чтобы не тревожить и не волновать, а тут он чем-то так всполошен, что забыл обо всем.       Он выпрямился и приблизился, встал в четырех шагах от меня. Я всмотрелся в него. Нет, мне не показалось. Что-то произошло. Он весь был скован напряжением, но при этом словно растерян, взгляд шел сквозь меня, но глаза были так широко открыты, словно он был напуган.       — Блейд? — мне и самому стало не по себе от такого.       — Дань Хэн, — он сглотнул, ему все еще не хватало воздуха. — Ты только не нервничай.       Вот после таких слов обычно и начинаешь нервничать!       — Дань Хэн, — он выдохнул. — Пару часов назад Инсин попал в аварию. Водитель не справился с управлением. Инсин умер в больнице. Он мертв. Мне позвонил бывший коллега.       Я смотрел на него. Я не верил. Как он может умереть? Это абсурдно, невозможно. Еще и так глупо. Но чем дольше я смотрел на встревоженное лицо, тем все больше принимал его слова, хотя я и боялся, что все это окажется шуткой или обманом.       Как долго я мечтал об этом, все 11 лет с того самого момента как он взял меня в первый раз и до этого момента. Рыдая ночами, находясь с клиентом, видя его в кошмарах, я только и думал о том, как он умирает. Я мечтал, чтобы кто-нибудь, хотя бы я свернул ему шею, подсыпал ему яд или застрелил его, чтобы он умер не как человек, не тихо и спокойно. Я представлял, как после этого мы все, его любимые игрушки из публичного дома выходим на свободу и возвращаемся к родителям. И вот несчастный случай… нет! Это самый счастливый случай! Он исполнил мое желание.       Я повернулся к краю крыши, за которым был город, и машины, и люди, и дети, а где-то там далеко публичный дом, в котором, возможно, сейчас Ли и Андерстенд получили шанс спастись. Небо словно поднялось надо мной, открывая возможности для зданий выше этого. Вцепившись в оградку на крыше, я согнулся. Что-то глубоко и давно спрятанное во мне, сейчас поднималось из глубин груди, клокоча, как птица и расширяя грудь. Я выдохнул раз, другой, а потом внезапно тихо и мелко засмеялся. Громче и громче, размашистее и размереннее смех вылетал, он поднимался все выше и выше во мне, пока не остановился в горле, звеня там и щекоча. Я смеялся, то сгибаясь, то откидываясь назад, уперевшись ногами и схватившись руками за ограждение. Я раз за разом смотрел на небо. Оно то смазывалось от слез смеха, то становилось четким. Мне казалось, что я пьян, что я могу смеяться так еще не один день. Он мертв! Мертв! Он не придет больше за мной! Нигде! Он просто не сможет меня испугать и трахнуть! Его труп пожрут черви и всякая мерзость, а я буду жить! И Ли! И Андерстенд! Мы просто свободны! Мы принадлежим себе!       Я захлебнулся смехом и повернул счастливое лицо к Блейду. В груди у меня до сих пор клокотало, из-за чего смех еще звучал отзвуком в неровном дыхании. Я был настолько окрылен, что не сразу понял, что Блейд, стоящий передо мной, плачет, пытаясь улыбнуться.       Чувство вины еле заметно кольнуло меня, я был чересчур пьян. Блейд, пытающийся разделить со мной радость, не мог до конца проникнуться ей. Он потерял брата. Дерьмового, уебка, но брата. Единственного родственника. И он не мог мне сказать то, что чувствует, потому что я счастлив, для меня его грусть и тоска — это кощунство надо мной и другими проститутами и людьми, погибшими от рук Инсина. Если я в этот момент чувствую себя частью огромного количества счастливых людей, то Блейд одинок. Настолько, что даже не чувствует за собой права плакать без вымученной улыбки.       — Блейд, — я приблизился к нему, он вновь попытался отступить, но был пойман за рукав куртки.       Я провел по его волосам и закрыл ему глаза ладонью. Слабый, но самообман.       — Я не осужу, — для этого я слишком счастлив.       Нижняя половина лица Блейда скривилась, он поджал губы, углы рта, рассеченные когда-то отцом, провисли еще сильнее. Он пытался сдержаться, но плакал.       — Все же своей смертью он осчастливил слишком многих, спасибо ему и за это, — только после того, как я сказал эти необдуманные слова, мне стало стыдно. Я словно еще больше заостряю Блейда на его одиночестве и боли.       Я эгоистичен, но извиняться за это не хотел. Даже перед Блейдом. Одиннадцать лет ада и горя дают мне на это право.       Блейд плакал над своим прошлым, а я внезапно почувствовал, что могу идти дальше. Будущее мне стало интересно. Оно стало возможно, безопасно без Инсина. Теперь нет главного подтверждения того, что я проститут, нет того, кто бы заставил меня этим заниматься. Он мертв!       Я мог бы поискать какую-нибудь специальную школу, сдать экзамены, а потом пойти на какие-нибудь курсы, как Блейд. Может, даже на кондитера! Может, однажды я смогу пересилить себя и смогу есть все сладости и фрукты! Может, я научусь получать удовольствие от душа, как другие люди, может, кошмары станут для меня редкостью, как у всех здоровых обычных людей! Боже, как много я могу сделать! То, что тянуло меня назад, стращало и лишало веры в свой путь без страха, умерло! Это животное умерло!       — Блейд, пойдем! — я потянул его за руку. Я не знал, куда его зову, просто надо было идти.       Он послушно, отворачиваясь, пошел за мной.