Flashback. Детство.
Владу – 14, Диме – 13. У них не такая большая разница в возрасте, но в то же время между ними будто целая пропасть. Влад со стороны выглядит тем самым балагуром, который за любой движ, кроме голодовки. Он мог читать днём «Тысячеликий герой» Джозефа Кэмпбелла, а вечером бежать кидаться яйцами в соседских детей; мог с интересом наблюдать за звёздами и по-философски рассуждать про жизнь на других планетах, а потом до икоты хохотать над тем, что у него носом пошло молоко. Он весь – скопление противоречий и несостыковок, в то время как Дима – эмоциональный инвалид. Младший по большей части молчит, рисует и мечтает вырваться из собственного тела. Второй пол братьев проявился не так давно, и когда выяснилось, что Влад – альфа, а Дима – омега, то вместо фраз «защищай младшего брата-омежку» от отца, они получили разные комнаты и ограничение в общении друг с другом. У отца, в принципе, был свой взгляд на всё это, и в их доме часто слышались слова о том, чтобы Влад держал свой член в штанах, не смотрел слишком долго на брата, а про объятия и совместные ночёвки можно было забыть. Может, он судил по себе, ведь он часто был замечен в компаниях молоденьких омег. Даже чересчур молоденьких. Дима в принципе родного отца не помнит: тот ушёл от его матери еще тогда, когда даже она сама не знала о том, что у нее будет ребенок. Потом мама и сама его не искала, ведь отец, в целом, не был положительным человеком: вечные алко-пати, заныканные по дому косячки и странные таблетки, которые валялись в домашней аптечке. А потом мать встретила отца Влада. Так всё и закрутилось. У самого Влада же ситуация не менее прозаичная: мать болела еще с самого его рождения, что привело к скорой кончине. Дальнейшее детство маленького карапуза прошли с нянями, гувернантками и прочим рабочим персоналом, пока в жизнь отца-одиночки и его сына не пришла новая женщина со своим ребенком. Влад как сейчас помнит свои первые впечатления о малыше: светлые пушистые волосы, что делали ребенка похожим на распустившийся одуван, почти черные глаза-бусины и поведение, схожее с повадками кота. «Новая мама», как говорил отец, была хорошей: готовила вкусные сырники, целовала в лоб на ночь и дула на разбитые коленки, пока мазала их зелёнкой. Как ни странно, у детей не было приступов ревности и беспочвенных истерик. Они сразу сошлись в интересах к одинаковым игрушкам, любви к куличикам и сказкам про маленьких зверят. И все было бы радужно и прекрасно, если бы отец Влада не открыл свою фирму, не стал бы приносить в дом большие суммы денег, тревоги и вечный стресс. Они, конечно, переехали в большой загородный коттедж с тремя этажами, завели пару собак, которые вечно носились по двору за воробьями и забавно тявкали; купили машины, дорогие украшения для мамы, а ребята пошли в хорошую школу для «одарённых деньгами детей». Казалось бы, жизнь заиграла новыми красками. Однако не стоит забывать, что много получая – еще больше отдаешь в ответ. Вот и их семья потеряла слишком много: уют, взаимопонимание, пикники на выходных и совместные походы на аттракционы, взамен получая безбедную жизнь, отца, который спокойно мог выпить за пару часов несколько бутылок чего-то крепкого и без зазрения совести во время ужина обсуждать с кем-то по телефону как и кого они сожгли в их крематории, который открыли недавно для некого прикрытия: «По будням проводим панихиду, в выходные сжигаем провинившихся» – такой должна быть вывеска на входе. Их дом стал напоминать коробку, наполненную криками, скандалами и безнадёгой. Отец с матерью все чаще кусались, как бешенные собаки, разнося всё вокруг себя, в то время как Влад надевал на младшего брата наушники, накрывая его уши поверх ладонями и ложился вместе с ним спать на одну кровать, укрывая тёплым пледом с забавными зебрами. Вскоре мать Димы перестала выдерживать накал страстей в их доме, всё чаще пропадая где-то, а потом и вовсе собрала вещи и уехала. Вот так, в один день, не оставив даже записки и не попрощавшись. Дима тогда долго стоял рядом с не заправленной кроватью, которая всё еще хранила в себе запах маминого геля для душа, и пытался собрать своё детское сердце по кускам, скрепляя части канцелярским степлером. Влад тогда его успокаивал, мол, может она просто поехала в отпуск с подругами, а предупредить забыла или вовсе отец просто им не рассказал. Конечно же он врал. Врал больно, сжимая кулаки и скрипя зубами, ведь видел, как его любимый брат в этот момент покрылся коркой льда, смотря на него безразличным взглядом. Сейчас это уже не так царапало в груди, ибо Дима давно убрал эти воспоминания в самый дальний ящик в своих чертогах разума, стараясь жить по принципу: «теперь я могу простить, было и было». Маму он искать и не пытался и даже не позволял таким мыслям зарождаться в его голове.***
Подросток потягивается, отрывая взгляд от учебника по биологии, параграф в котором он пытается запомнить уже не один час, но информация про все эти пестики и тычинки явно не хочет откладываться у него в мозге. Он убирает книгу и отпивает уже остывший мерзкий чай из кружки, вздрагивая и заходясь кашлем от того, что кто-то резко кладёт ему ладони на худые плечи. – Да ты не помирай, а то тебе еще мне задачки по матеше решать, мелкий. Мёртвым ты мне вряд ли поможешь. – Влад хихикает, падая рядом с братом на диван, перекладывая его ноги себе на бёдра и пробегая пальцами по стопам, а Дима дергается от щекотки и снова чуть не тонет в чае. – Да почему я должен решать твои задачки? Если тебя в детстве уронили, и ты не можешь до сих понять дроби, то это не моя проблема вообще, – Матвеев куксится, тыкая большим пальцем ноги Владу в щеку. Он, конечно же, с математикой поможет, но не повыпендриваться не может. – Фу на тебя. Вот тебе и вся братская любовь. И вообще, бросай ты уже грызть бетон науки и пошли гулять, а то скоро плесенью покроешься, и я тебя кому-нибудь на опыты отдам. – Старший утягивает брата за собой в сторону прихожей, чтобы одеться. Дима итак весь в учёбе погряз, как в болоте, а Влад, между прочим, скучает. – Гранит, неуч.***
Два брата бредут по лесу уже который час, потому что Влад поставил себе цель найти лучшее место для привала, чтобы поесть стащенные из дома бутерброды. Дима перестал возмущаться еще после двадцатой минуты их прогулки. Их коттеджный посёлок в принципе расположен в очень живописном месте: раскидистый хвойный лес, который зимой покрывается весомой толщей снега, недалеко есть большое озеро, где они летом проводят особо жаркие дни. Ну мечта. В лес они забредают часто: Влад делает красивые фотографии, которые никогда и никому не покажет, а Дима просто собирает какие-то цветы, которые сушит в книгах, благополучно про них забывая, и срывает хвойные ветки. – О, смотри как низко шишки висят. Хочешь сорву одну? – Влад задает риторический вопрос, потому что портфель с едой он уже ставит на землю, бегая вокруг низковатого, по меркам других, дерева, пытаясь найти за что лучше зацепиться. Дима на всё это смотрит, как баран на новые ворота, ибо идея ему классной не кажется. Брат уже однажды тоже так пытался залезть на пригорок по льду, чтобы сорвать Диме подснежники, за что и поплатился: кубарем скатился обратно, сев задницей ровно в лужу. Дима еще долго тогда лечил его от воспаления лёгких. Брата в принципе нет смысла останавливать, потому что он уже карабкается по толстому стволу, но его познаний в этом вопросе явно недостаточно, потому что в итоге он просто сидит на толстой ветке, обхватывая конечностями ствол и громко вопит. Матвеев молится про себя, усаживаясь на ближайший камень и достаёт из портфеля контейнер с бутербродами. Прогулка явно затянется еще дольше, а желудок – не девушка солдата и ждать не будет. – Ну вот как карабкался, так и спускайся, я тебе в этом не помощн… – Дима даже фразу договорить не успевает, как видит, что его старший брат уже, будто в слоумо, летит с дерева, падая ровно в кусты под ним, из-под которых видно только торчащую ногу. Бросив еду обратно в контейнер, парень семенит к матерящемуся кусту. – Ты там хоть живой? Куст шуршит и теперь Дима видит хмурую рожу брата, который пытается из него выбраться, цепляясь рукавами куртки за ветки. – Злоебучая, блять, ёлка, вот надо было ей тут вырасти, чтоб я её увидел, – Влад всё-таки побеждает в схватке с природой, выбираясь из заросли, оттряхивая одежду. – Это кедр. Влад одаривает брата взглядом «спасибо, блять, но я тебя об этом не спрашивал», но тут же смягчается и победоносно вскидывает рукой, демонстрируя трофей: крупную кедровую шишку, покрытую смолой. Дима на это улыбается и потирает замёрзшие руки. – Пошли домой, добытчик, а то будет обидно, если цена твоей шишки – мои отмороженные конечности. Череватый цокает языком, убирая шишку в портфель и достаёт оттуда пару перчаток, которые протягивает вечно не по погоде одетому брату. Дима на это довольно лыбится и наконец спасает свои руки от обморожения. Старший берёт одну руку брата в свою, переплетая пальцы в замочек, засовывая их скреплённые руки в карман своей куртки. – Пошли.Наше время.
– Да забей ты. Или, в конце концов, не знаю, подсыпь чего-нибудь в еду. Я что, зря тебя учил? – Черри пожимает плечами, ведь явно не видит проблемы. Нет человека – нет проблем. – Да, когда-то ты срывал мне шишки с деревьев, а потом учил как от трупов избавляться. Кому расскажешь – не поверят. Лицо Череватого сначала вытягивается, а потом он заходится гоготом, как та самая полоумная гиена из мультика про короля льва, который они в детстве обожали смотреть, попивая какао из пузатых кружек. Влад поднимается и садится, а точнее пытается уместить свою пятую точку на подлокотнике чужого кресла, балансируя будто над пропастью на ходулях. Треплет брата по смоляным волосам – ему нравится, но он так скучает по пушистому светлому одувану и глазам бусинам. – Но скажи, что было круто. – Было круто. – Дима не скрывает улыбку, погружаясь в тёплые воспоминания. Одни из немногих.Кстати, та шишка, которую в итоге он залакировал, и они с братом приклеили на нее забавные глаза, до сих пор стоит у него дома на полке.