diabolus

Массивная подошва грубых ботинок ступает по бетонному заляпанному полу. Звук стука каблуков разносится эхом по коридору, отскакивает от стен, а слабый свет лампочки чуть мигает и пускает по обшарпанным стенам причудливые тени. В подвале прохладно, где-то проникает лёгкий сквозняк, а стены покрыты чернотой плесени от повышенной влажности. Парень даже слышит, как где-то капает вода со старых труб, создавая монотонный звук, напоминающий метроном. Вся эта картина напоминает старый фильм ужасов, вот только всё это – реальная жизнь, к которой они все пришли тем или иным способом. Тяжёлое детство, плохая компания, а может просто карта так легла, но они все – заложники обстоятельств, из которых чаще всего один выход – смерть. Это болото никогда не отпускает, нельзя просто взять и выйти сухим из воды, притворившись, что можно просто проснуться утром и начать новую жизнь. Матвеев устал смертельно, если честно, ведь вся его жизнь напоминает бесконечную гонку, а он топит на всех скоростях, чтобы уйти то ли от погони, то ли от призраков прошлого. Был ли у него шанс сделать другой выбор? Возможно, но все возможные вариации судьбы разорвались, когда омега схватил что-то со стола и ударил приёмного отца по голове. Он стоял над мраморным памятником на могиле, чувствуя, как его душа тоже немного умирает внутри него. Даже смена страны тогда не помогла восстановиться, ведь Дима смотрел на брата и видел в каждом его движении и взгляде отцовские черты. Влад никогда не вспоминал прошлое, не судил, а ночью, когда младшему брату снились кошмары, просто приходил в его комнату и обнимал крепко. Повторял, что всё будет хорошо, что он не виноват, но Матвеев видел в карих глазах искры боли, когда Череватый говорил новым знакомым, что они – сироты. Альфа всё понимал, Дима уверен, но от горя его это не спасало. Омега делает глубоких вдох, поворачивая ручку массивной железной двери, что со скрипом открывается, а спёртый запах бьёт по обонянию. Тошнота от смеси пота и крови подступает к горлу, но он сглатывает ком, морщась. Он щурится, пытаясь вглядеться в темноту помещения, а в голове всплывает так подходящая метафора о бездне, в которую не стоит смотреть, ведь однажды она начнёт смотреть в ответ. Но парень давно уже в этой тьме погряз: она обволакивает всё его тело горячей смолой, не даёт двигаться и тянет всё сильнее ко дну. Но он сам в эту глубину падает, руки к ней тянет и ныряет с головой. Дима шарит рукой по влажной стене, щелкая найденным там переключателем, и небольшую комнату заливает тусклый желтоватый свет. Подвал завален какими-то пустыми коробками, оставленной мебелью и химикатами. Посреди всего этого мусора металлический стул, стоящий посередине комнаты, выглядит, как бельмо на глазу. Мужчина, сидевший на стуле, на гостя даже головы не поднимает и только хрипит тихо. Его руки за спиной скованны на уровне запястий и локтей тонкими жгутами, что врезаются в кожу до вмятин. Когда-то дорогой белый костюм сейчас грязной тряпкой свисает на теле, открывая доступ к коже смуглой, что в некоторых местах уже покрыта созвездиями багровых кровоподтёков. Матвеев готов отдать Гецу должное, ведь тот до конца боролся, бился в агонии, как загнанный зверь и с рыком кидался на врагов. Сейчас же альфа больше похож на смирившегося с ситуацией больного, что покорно голову склоняет, но омега в эту видимость не верит, бдительность не теряет. Парень берёт второй стул с угла, ставит перед прикованным мужчиной и садится, закинув ногу на ногу. Его взгляд скользит по облезлым стенам, замечая мигающую красную лампочку на камере и машет ладонью. Он знает, что Влад за ним наблюдает заинтересованно и улыбается сейчас, сложив руки на груди. Знает, что тот сейчас выглядит как ребёнок, смотрящий любимый мультфильм. «Психопат», «социопат» – какие только ярлыки не вешали на Череватого, и Матвеев не стал бы спорить с этим, но даже если его брат будет стоять по горло в крови, возвышаясь над горой гниющих трупов, Дима будет тем, кто возьмёт тряпку и вытрет бурую липкую влагу с его мозолистых пальцев, сожжёт улики и уберёт свидетелей. Так всегда было, и дело тут не в долге или вине, а просто так сразу сложилось. Они не одной крови, их связывает лишь общий выбор и мнимая вера друг в друга. Пускай Череватый будет для всех Дьяволом во плоти, но омега пустит пулю в лоб каждому, кто приблизится к нему хоть на метр. Мужчина на стуле чуть двигается наконец, и омега видит как у него мышцы напряженные каменеют от неудобной позы, вены на крепкой шее вздуваются, а грудная клетка ходуном ходит от попыток вздохнуть побольше воздуха, вот только дышать в помещении нечем. Оружейник вытаскивает с кармана полупустую пачку сигарет, закуривая и выдыхает сизый дым. Запах жжёной бумаги и табака смешивается со спёртым запахом крови, что стекала с разбитой губы альфы, впитываясь разводами в бетонный пол и куски ткани, что когда-то были рубашкой. Гецати наконец поднимает голову, щуря покрасневшие от долгого нахождения в темноте глаза. Чёрные волосы взъерошены, на острой скуле – большой синяк, щека рассечена, а губы покрылись багровой коркой. Несмотря на боль мужчина всё равно скалится, губы растягивает, от чего они трескаются и снова начинают кровить. — Какие гости. Решил навестить, я признателен, но лучше бы дал прикурить. Затянувшись, Дима задумывается на секунду и поддаётся вперед, взяв мужчину за подбородок пальцами. Он подносит тлеющую сигарету к разбитым губам, давая сделать затяжку. Альфа глубоко втягивает дым, задерживая его в лёгких и выдыхает, прикрывая глаза. — Ты же понимаешь, что я пришёл не просто поговорить? — омега откидывается на спинку стула, выкидывая догоревшую сигарету на пол, придавливая её подошвой ботинка, — Я уважаю твоё стремление бороться, но всё закончится, так или иначе, но либо быстро и безболезненно, либо… — он разводит руками и плечами пожимает, смотря на явно уставшего мужчину. — У меня нет той информации, что нужна тебе и твоему братцу. — Правда? — Матвеев смеётся хрипло, резко поддаваясь вперёд и снова хватая альфу за подбородок, — Уверен? — Уверен. Терпение омеги трещит по швам, он просто встаёт с места и достаёт телефон, быстро печатая какое-то сообщение. — Вот скажи, чего тебе не хватало? У нас был договор, что устраивал всех. Мы не трогали друг друга, вели дела. Не встречались, конечно, вечерами в баре, но тем не менее. Что же тебя не устроило? Сколько бы вопросов не задавали Гецати, тот только смиренно сносил удары и опускал глаза в пол. Камеры в помещении работали постоянно, и Матвеев видел, что мужчина на грани, его тело трясло, обливалось потом и дело было не в спёртом воздухе или высокой температуре. Всё банально и просто – ломка. После встречи в особняке прошло несколько дней и организм стал сдавать, требуя новые дозы. Ещё немного и альфа сдастся сам, сгибаясь в конвульсиях, вот только Дима ждать не может. Не способен больше сдерживать накопившуюся агрессию на поводке. Он устал скрывать боль и гнев, что кипит в нём все эти годы. Маска безразличия и холодности уже настолько потрескалась, что склеивать её нет смысла и Матвеев её хочет сорвать со своего лица, даже если это придётся сделать вместе с кожей. Омега слышит быстрые шаги в коридоре, а потом дверь открывается и несколько их людей заходят в помещение, от чего Гецати голову поднимает и следит за их движениями. Железное недо-корыто с грохотом падает прямо перед связанным альфой, как и огромный мешок льда, а обычные садовые шланги крепятся к изношенным трубам. Один поворот ржавого вентиля и железное судно наполняется резким потоком ледяной воды, от которой пар в воздух поднимается. Еще одно движение – и пакет рвётся, а небольшие замёрзшие кубики градом в воду падают, заполняя всё свободное пространство. Дима даже на расстоянии чувствует мороз, что от большого ведра исходит и ежится немного. Пиджак с его плеч соскальзывает, а рукава чёрной шелковой рубашки он закатывает до острых локтей. Все чувства и эмоции, кажется, тоже замерзают, как тот самый лёд в ржавой воде, покрываются коркой снежной, что позволяет парню абстрагироваться, будто выйти из собственного тела и видеть со стороны, как он разрезает крепкие жгуты возле локтей небольшим складным ножом, а ослабевшее тело падает на бетонный пол, больно ударяясь коленями. Гец пошатывается, но омега его за плечо хватает, присаживаясь сзади него на колени, не боясь замарать дорогие брюки. Его тонкие пальцы скользят по ранам от жгутов на запястьях, поднимаются выше к чуть отросшим волосам, зарываясь в них и резко оттягивая, запрокидывая голову назад. Мужчина чуть хрипит, сглатывает ком в горле, пока вторая рука оружейника двигается по оголённой груди к шее и перехватывает в районе кадыка. Альфа только губы сухие в попытке вздохнуть размыкает, дёргая связанными руками. Пухлые губы и горячее дыхание омеги касаются ушной раковины мужчины, а всё, что слышит Константин – хриплый шёпот. — Тебе нужно просто сказать, где Ханг и всё это закончится. Ты не выйдешь из этого помещения, но я хотя бы сделаю всё быстро, — альфа не видит, но чувствует всем нутром, как Матвеев улыбается, — Ты ведь знаешь, что воздух нужен в первую очередь всё-таки не лёгким? — пальцы не шее сжимаются и разжимаются, а затем отпускают и касаются лба, покрытого испариной, стуча по коже пальцами, — А мозгу. Каждую секунду без кислорода тот будет умирать. Резкое движение, всего один толчок и голова альфы оказывается в ледяной воде, попадая в уши и нос, но мужчина старается задержать дыхание и сопротивляться державшей его за голову руке, вот только сил почти не осталось. Тело снова меняет положение, возвращаясь в исходное, а тёплые, по меркам ледяной воды, руки давят на грудь, скользят по гематомам и рёбра сломанные пересчитывают. — Рано или поздно ты сделаешь вздох, вода попадёт в лёгкие и начнётся агония. Ты почувствуешь, будто твои органы разрываются, а мозг начнёт молить о помощи. И ты тоже начнёшь. Оружейник выступает, как демон на чужом плече, его голос патокой обволакивает, а руки то гладят трепетно и нежно, даря ощущение покоя, то снова причиняют боль, давят на раны открытые, и сочащуюся кровь по коже размазывают, как художник масляную краску по холсту. Дьявол никогда не врёт, Гецати в этом убеждается, ведь всё происходит так, как Матвеев и говорит, будто по сценарию с разыгрыванием ролей, где у оружейника глаза алые и когти острые, а альфа – мученик, что в адский кипящий котёл попадает. Лёгкие горят, перед глазами мелькать всё начинает, а с кашлем из груди вырываются и остатки воды. Всё повторяется снова и снова, в рот альфы попадает всё больше кусков подтаявшего льда, а органы будто судорогой сводит. Матвеев видит, что бывший глава «morstella» почти на грани, он уже почти перестаёт сопротивляться, а глаза закатываются. Резко прекратив, он оставляет мужчину сидеть на месте, а тот покачивается немного, бессильно голову опуская. Дима просто меняет место, перед альфой на корточки присаживается и поднимает его лицо ладонями. Пытается в глаза смотреть, поймать хоть немного осмысленный взгляд. — Ты же хочешь, чтобы это всё закончилось, правда? — голос бархатный, будто успокаивающий. — И как ты всё это закончишь? Как со своим отцом? Почти чёрные глаза распахиваются резко, от ледяной воды горло сипит и из груди альфы вырываются только хрипы, будто наждачкой по голосовым связкам прошлись. Матвеев старается сохранять лицо, не реагировать, но чувствует, как холодок по телу проходит и концентрируется комом где-то в районе солнечного сплетения. Призраки прошло снова настигают, хотя эти скелеты Дима, кажется, ещё много лет назад похоронил под толщей бетона. Эту тайну они с Владом планировали унести с собой в могилу, когда отведённое им время закончится, а брат позаботился о том, чтобы никто ничего не знал. Матвеев доверял Череватому, знал, что тот не оставляет следов и улик. То происшествие списали на ограбление, заказ враждующих группировок, а оставшихся детей-сироток только по голове гладили и смотрели сочувствующе. Дима врать научился рано, а в тот момент этот скилл прокачал до максимума: глаза в пол опускал, шмыгал носом и хныкал у брата на плече, пока тот на макушку ладонь ему клал и благодарил всех за соболезнования. Матвеев долго был уверен, что всё хорошо, что он поступил правильно, ведь речь шла о его жизни, вот только один удар он этим мог объяснить, а все остальные – нет. Просто в одно мгновение все чувства накрыли волной: гнев, обида, злость, отчаяние. Молодой организм не выдержал, плотину прорвало. Спустя несколько лет воспоминания о той ночи вернулись, каждую ночь омега просыпался от ощущения, будто он снова держит чёртову статуэтку в дрожащий пальцах, с которой капает густая, почти чёрная, кровь, а тело, лежащее рядом с его ногами, смотрело на него мёртвыми, будто рыбьими, глазами. Он стал видеть в каждом сне, как наносил удар за ударом уже мёртвому мужчине, хотя мог остановиться, мог прекратить и просто уйти. Дима мотает головой, на ноги поднимается и дрожащие руки прячет в карманы перепачканных брюк. Удавка на шее затягивается снова и теперь омега не понимает, кто тут пленник, а кто – палач, потому что у него ощущение появляется, что это он стоит на коленях, а над его головой сверкает лезвие гильотины. — Не понимаю о чём ты говоришь. — Конечно, вы ведь так удачно разыграли спектакль со своим братцем. Думали, что никто не узнает? Какая незадача. Может, я и умру здесь и сейчас, вот только ты, стоящий по колено в крови своего отца, будешь гореть со мной в одном адском пламени. Гецати явно начинает ощущать своё превосходство, хохочет охрипшим голосом и немигающим взглядом смотрит в спину уходящего омеги, что запирает тяжёлую железную дверь. Его ноги подкашиваются, что приходится схватиться за влажную стену, тут же отскочив от неё и в отвращении вытирать ладонь о штанину. Виски сдавливает болью, будто винты в кости вкручивают, и тошнота начинает подступать к горлу. На языке горчит, стены будто начинают двигаться и давить на ослабевшее тело, а в груди начинает гореть. Хочется спрятаться, закрыть уши руками, вот только голос, что шепчет о том, что он – убийца, звучит будто в его голове. Его же подсознание над ним издевается, топит его в чувстве вины, и парень в нём захлёбывается, царапает ногтями кожу на шее, потому что вздох перестаёт в лёгкие поступать. Омега уже хочет закричать от безысходности, когда чьи-то крепкие руки хватают его за плечи и стараются удержать на месте. Он сначала пытается руки с себя сбросить, брыкаться, но через помутневшее сознание чувствует лёгкий шлейф чужого аромата. Распахнув зажмуренные до этого глаза, Дима видит перед собой обеспокоенное лицо Олега. Тот рассматривает бледное лицо, ладони тёплые на щеки кладёт и смотрит в глаза, радужка которых почти перекрыта расширенными зрачками. В них столько паники и слёз невыплаканных, что Шепсу самому некомфортно становится. — Хэй, успокойся, хорошо? Просто дыши, моё солнце. Давай. Альфа старается успокоить, дышит глубоко вместе с парнем и гладит влажную кожу на щеках и шее. Старается выпустить как можно больше феромонов, чтобы окутать содрогающееся тело свои запахом, показать, что он рядом, что не оставит наедине со своими демонами, что душу раздирают на части. Кажется, это помогает, потому что дыхание более-менее выравнивается, а взгляд проясняется. — Что ты тут делаешь? — в непонимании спрашивает оружейник. — Мы с Владом были в комнате охраны, следили, чтобы всё было хорошо. Резкое осознание накрывает, а серые глаза выдают Шепса с потрохами – он знает. Понял всё правильно, ведь никогда глупцом не был. Матвеев старается отшатнуться, отгородиться от мужчины и расстояние между ними увеличить, кажется, до размеров глубокого каньона. — Ты всё знаешь, да? — Влад рассказал мне. — Скрывать что-то альфа не собирается. Обманывать – тем более. Ни этого человека. Шепс видит, как его чёрное светило гаснет у него на глазах и в его груди сердце раскалёнными оковами сжимается. Только Шепс никогда не отступал, не поддавался страху и шёл против всех устоев. Если нужно, то он прямо сейчас вырвет глотку Гецати своими зубами, лишь бы Матвеев перестал так дрожать в его руках. — Я не знаю, что сказать. Я так долго от этого бежал и думал, что рано или поздно всё закончится, но нет, я снова спотыкаюсь и начинаю заново. Я так устал, ты знаешь? Я ведь мог тогда тоже остановиться, мог убежать просто, мог… Всё ведь не всегда было плохо. Я помню, как он гулял со мной, водил на озеро, как на своей шее катал и… Омега словами захлёбывается, а новая волна паники снова сбивает с ног, что не сулит ничего хорошего и Олег просто трясёт юношу за плечи сильно, а из груди вырывается глухой рык. — Замолчи! Альфа не хочет опускаться до этого уровня и подключать животные штучки, но сейчас подбитое эго Матвеева не на первом плане, а вот его расшатанная психика – да. — Ты был чёртовым подростком! Раненным, одиноким ребёнком, что попал в стрессовую ситуацию. Невозможно вечно прощать душащую тебя руку, если даже когда-то она гладила тебя по голове. Перестань позволять залезать тебе в голову, прекрати винить себя, потому что, может, я буду звучать предвзято, но если бы ты убил десять человек, чтобы спасти свою жизнь, я бы сказал то же самое. Ты – это всё, что важно. Матвеев смотрит альфе в глаза и понимает, что тот не врёт. Никогда не давал повода сомневаться в себе и это рушит последние барьеры между ними. Стена бетонная, уже покосившаяся и так, рушится, разваливается резко, и это последнее, что сдерживало. Парень поддается вперёд, обвивает шею Шепса руками и резко впивается губами в его губы. Просто прижимается, стараясь втиснуться в мощное тело, зарываясь музыкальными пальцами в густые вьющиеся волосы, что оказываются на удивление мягкими. Олег сначала тушуется, шокировано распахивает глаза и хочет отстранить от себя оружейника, ведь тот точно не отдаёт отчёт своим действиям, но желание берёт верх. Мужчина так долго сдерживался, хотя иногда все внутренности сводило от желания прикоснуться, а взгляд сам по себе всегда падал на пухлые бледные губы, ведь с ума можно было сойти, как хотелось поцеловать. И он целует, за талию обнимает, сжимая тонкую шелковую ткань рубашки на спине в кулак, прижимая хрупкое тело ближе. Омега отвечает на поцелует остервенело, кусает нижнюю губу и оттягивает слегка зубами. В этих прикосновениях нет приторной нежности, Дима выплёскивает скопившиеся эмоции, что он так долго сдерживал. Хватается за крепкие плечи пальцами, пристав на носочки, чтобы ещё ближе быть. Мозолистые ладони альфы скользят под тонкую рубашку, оглаживаю поясницу, что мурашками покрывается, и соскальзывают на бёдра, сжимая пальцами. Омега стонет тихо, больше скулит, от чего у Шепса каждый волос на голове, кажется, дёргается. Хочется закинуть стройные бёдра на свою талию, вжать хрупкое тело в стену собой и снова услышать тихие стоны. Собрать губами каждый, наконец впиться в длинную шею и языком собрать аромат чужой, чтобы распробовать, смаковать, как конфету самую желанную и редкую. Диму в жар бросает, он льнёт к мужчине ближе, а губы и лёгкие уже горят от поцелуя. Нужно остановиться. Он не хочет, чтобы альфа думал, что он делает всё это, лишь бы успокоиться и просто скинуть напряжение. Впервые Матвееву не плевать, что о нём подумают. Он отрывается от Шепса, видит, как у того грудная клетка быстро вздымается, а обычно серые, как море в туманный день, глаза заливает краснота. Тот явно на грани и Дима его понимает, ведь сам хочет наплевать на всё, подставить шею под поцелуи-укусы, до мурашек хочет почувствовать всю степени желания альфы. Но так нельзя и он чуть отстраняется, хоть и не выпутывается из объятий. Олег делает глубокий вдох, упираясь своим лбом в чужой лоб и просто прикрывает глаза. Дышит с парнем одним воздухом, сковывает их последними звеньями цепи. — Ты бы знал, как я сейчас хочу остаться с тобой, но не могу. Мне нужно побыть немного одному, правда, — парень скользит кончиками пальцев по щекам альфы, оглаживает подушечкой большого пальца нижнюю губу, — И теперь я готов сходить с тобой на свидание, Шепс. Олег смеётся тихо, улыбается, смотря прямо в глаза, — Ты же будешь в порядке? — Теперь да. И он правда будет. Фундамент под ногами снова крепнет, земля дрожать перестаёт, а голова проясняется. Уже уходя и оставляя альфу, он старается не обернуться, потому что знает, что не выдержит. Забьёт на всё большой и толстый, снова поцелует того и спрячется в его объятиях на пару дней, месяцев или, возможно, жизней. Но у него есть незаконченное дело, что маячит на фоне назойливой мухой и больше игнорировать парень это не может. Он чувствует на своей коже и одежде чужой запах и понимает, что теперь для него аромат кислого, свежего лимона – запах любви.