***
Он сидел в кресле и смотрел исподлобья на рассвирепевшее лицо Теодора. По необъяснимой причине Малфой чувствовал себя виноватым под давлением его осуждающего взгляда. — Ты сумасшедший, — небрежно заключил Нотт, слегка качнув головой и оттолкнувшись от стола, на который опирался бёдрами. — Правда? — склонил голову Драко, сдвинув брови. — Хочешь сказать, ты бы на моём месте поступил как-то иначе? — Ну… Да! — в удивлении воскликнул Тео, разведя руками. — Мерлин, вы ведь даже не незнакомцы! — В том и проблема, ты не находишь? — с сарказмом ухмыльнулся Малфой. Тео открыл рот, чтобы что-то возразить, но в итоге просто выдохнул и направился к выходу из лаборатории, как вдруг в дверной проем залетели два бумажных самолётика. Один из них замер перед лицом Тео, а второй опустился на стол Драко. Он развернул послание и скользнул взглядом по золотистым буквам одного единственного предложения:«Мистер Малфой, министр Кингсли Шеклболт желает видеть вас в своём кабинете.
секретарь министра Розалия Рокхарт».
— Вот чёрт, — пробормотал Тео, смяв лист пергамента, и положил его в карман. — Тебя тоже вызывает Шеклболт? Он кивнул. Не к добру это. В груди Драко поселилась тревога. За четыре года работы министр ни разу не вызывал их обоих к себе в кабинет. И единственная причина, по которой он мог захотеть их видеть, вероятнее всего, крылась в том, что Кингсли прекрасно помнил о двух недо-Пожирателях, без толку отсиживающихся в Отделе тайн за зарплату. Малфой знал, что рано или поздно это случится. Подачка от Визенгамота была временной привилегией для таких, как они. Пока Драко и Тео шли по коридору первого уровня, страх неизвестности сгущался и распространялся по всему телу, выступая холодным потом на спине и ладонях. Возможно, опасения были беспочвенны, но интуиция в подобных ситуациях редко подводила Драко. У кабинета министра их встретила хорошенькая секретарша, та самая Розалия, чей каллиграфический почерк золотыми чернилами косвенно сообщил Драко и Тео о том, что Министерство больше не нуждается в их услугах. — Мистер Малфой, мистер Нотт, — вежливо поприветствовала она. — Министр Шеклболт ожидает вас, проходите. Массивная дверь кабинета распахнулась. — Эй, — шепнул Тео, легонько ткнув Драко в бок. — Думай о хорошем. Они не посмеют избавиться от тебя, приятель. Мы что-нибудь придумаем. Вдохновляющее напутствие, к сожалению, не оказало должного эффекта, так как волнение Драко было значительно сильнее. Чёрт, ему следовало принять успокаивающую настойку. Если прямо сейчас он не соберётся с мыслями, то, возможно, лишится проекта всей его жизни — самого важного и ценного, что у него было. Ради чего он просыпался по утрам. — Приветствую вас, джентльмены, — низкий бархатистый голос Кингсли ощущался чем-то вроде горько-солёного песка на зубах. — Присаживайтесь. — Добрый день, министр, — учтиво поздоровался Тео за них двоих, так как Драко не смог выдавить ни слова. Он в принципе сомневался, что у него выйдет складно заговорить, учитывая его состояние. Поскорее бы блядский выродок уже перешёл к делу, пропустив череду бессмысленных любезностей. — К сожалению, — просто восхитительное многообещающее начало, — как вы могли, вероятно, догадаться, у меня для вас не самые радостные новости. Согласно нашим последним финансовым отчётам, Министерство вынуждено перераспределить бюджет и ввести новые поправки в отношении кадровых вопросов, так как наших средств едва хватает для того, чтобы покрыть расходы всех необходимых структур, которые… Ну, вы понимаете. Приносят пользу магическому обществу. Министр снисходительно улыбнулся, адресовав Тео и смертельно побледневшему Драко многозначительный взгляд. — Вы собираетесь от нас избавиться, — утвердительно подытожил Нотт. — Можно было сразу так и сказать. — Послушайте, — Кингсли сложил руки в замок и устало прикрыл глаза, ощутимо ослабив формальность обстановки, — я понимаю: с вами обошлись несправедливо. Но я не могу перечить вердикту Визенгамота и определить вас туда, где вы будете всё время на виду. Я не отрицаю, решение неоправданно жестоко, и мне оно не нравится. Мы действительно полагали, что нужды в сокращении штата не будет, но послевоенные годы оказались намного тяжелее, чем мы предполагали. Всего полгода назад мы полностью завершили восстановительные работы. Слишком много убытков. Сейчас мы будем держать курс на международную торговлю, чтобы хоть как-то привести в порядок нашу экономику, и, как бы оскорбительно это ни прозвучало, тратить деньги на лишних сотрудников немного нецелесообразно… — Чёрта с два вы меня уволите, — внезапно выпалил Драко, с силой сжав челюсти. Кингсли осёкся и в удивлении приподнял бровь. По всей видимости, такой дерзости он явно не ожидал. — Прошу прощения? — Я никуда не уйду, — голос Драко предательски дрожал от злости, тело напряглось до предела, мышцы превратились в камень. — Мистер Малфой, — вкрадчиво проговорил министр, смерив его терпеливой улыбкой, — за четыре года работы невыразимцем ни вы, ни мистер Нотт не принесли никаких результатов. Я понимаю ваши чувства, но неужели вы поистине полагаете, что я не посмею уволить бывшего Пожирателя смерти после всего, что сотворила его семья и ей подобные? Может, вы посчитаете справедливым избавиться, скажем, от мистера Поттера, чьи заслуги перед страной не вызывают ни у кого сомнений? Или Амоса Диггори, похоронившего своего сына, убитого Волдемортом? — Министр Шеклболт, — вклинился Тео, — позвольте мне кое-что прояснить. Драко действительно во многом преуспел за эти годы. Не буду скрывать, вы и сами понимаете, моя карьера невыразимца с самого начала была обречена: комната Смерти — худшее из подразделений Отдела тайн. Не случайно прошлый невыразимец, занимавший эту должность, куда-то запропастился. Но я неизменно приходил на работу каждый день, чтобы наблюдать за исследованиями Драко, потому что... — лицо Теодора озарилось восхищённой улыбкой. — Они и вправду невероятно впечатляют, министр. Он очень долго шёл к этому, и буквально пару дней назад изобрёл нечто феноменальное, и, как мне кажется, в скором времени его проект может принести ошеломительный успех. — В самом деле? — министр приподнял брови, обратив взгляд на Драко. Пока Тео излагал свою речь, вовремя придя на помощь, Малфой немного утихомирил бушующие эмоции, овладевшие им на почве возмущения и страха. Сегодня днём он узнал ещё кое-что принципиально важное о себе: он понял, насколько непомерно дорога была для него эта работа, которую Драко давно стал принимать как нечто само собой разумеющееся — что-то, чего у него никогда не отнимут. Пост невыразимца незаметно избавлял его от вечно преследующих мыслей о его прошлом, — Драко действительно всё чаще забывал о том, что он бывший Пожиратель смерти. Должность в Отделе тайн больше не воспринималась им как подачка — благодаря этой работе он, наконец-то, научился чувствовать себя обычным волшебником, а не беглым преступником. Но, похоже, временная лояльность к таким, как он, оказалась всего лишь затяжной иллюзией, если брать во внимание слова Кингсли. А он и вправду имел в виду именно то, что сказал. — Я разработал артефакт, который поможет мне выявить природу магии Любви, — размеренно начал Драко, стараясь контролировать свой голос. — Все эти годы я занимался расчётами, проводил опыты и изучил множество разной информации, о которой, поверьте, если начну рассуждать прямо сейчас, то проторчу в вашем кабинете до конца недели. На данный момент мои теоретические и алхимические исследования привели меня к стадии эксперимента. Я ещё никогда не был так близок к прорыву, министр Шеклболт. Прошу вас, дайте мне шанс доказать, что все мои усилия были проделаны не зря. Кингсли внимательно выслушал Драко и задумчиво прищурился. Информация об артефакте его явно заинтересовала. — Признаться, вы меня заинтриговали, мистер Малфой. Не припомню, чтобы за последнее столетие магическая наука значительно продвинулась в исследовании магии Любви. Какую именно цель вы преследуете? Какую пользу предполагает принести ваш проект в недалёком будущем? Малфой ожидал этого вопроса. И не смог не заметить, как Шеклболт подчеркнул пусть и весьма размытые, но сжатые временные рамки, тактично обозначив их «недалёким будущим». — Я надеюсь усовершенствовать и преумножить все доступные виды защитных и целительских чар. Создать амулеты и разработать новые целебные зелья, которые будут обладать невиданной ранее силой. «Прирученная» магия Любви может перевернуть всё представление о классическом понимании волшебства, и самое важное заключается в том, что благодаря ей волшебник может стать поистине могущественным, не отрекаясь от света. Драко постарался вложить как можно больше значимости в свои последние слова, чтобы Кингсли уловил его скрытую мысль. Выражение его лица изменилось, от былого высокомерия и насмешки не осталось и следа. — Что ж, мистер Нотт был прав, — улыбнулся министр. — Вы действительно работаете над чем-то несомненно впечатляющим. Если бы я смог ознакомиться с отчётом, а лучше — с презентацией ваших текущих исследований, предположим, до Рождества, думаю, мне бы удалось что-нибудь придумать для сохранения вашей должности. Обнадёживающе положительная реакция министра поначалу позволила Драко немного расслабиться и облегчённо выдохнуть, однако, услышав оглашённый срок, он вновь ощутил дурноту. — До… Рождества? — хрипло уточнил Малфой, стараясь оставаться внешне невозмутимым. — Боюсь, это всё, что я могу предложить, — покачал головой Кингсли. — Мы с вами довольно далёкие знакомые, мистер Малфой. Вы плохо знаете меня, а я совсем не знаю вас. Вы кажетесь мне весьма порядочным молодым волшебником, невзирая на ваше прошлое, и ваш проект действительно звучит как нечто многообещающее. Думаю, у вас вполне может быть настоящий незаурядный талант. Но я должен в этом убедиться лично и готов уделить этому время. А его у нас, как я уже сказал, больше нет. — Просто… — Драко откашлялся, изо всех сил борясь с желанием отвести взгляд от его пронизывающих глаз, которые, казалось, видели его душу насквозь. — До Рождества осталось немного. Моему эксперименту может понадобиться больше времени. Я могу не успеть уложиться в указанный срок. Кингсли покровительственно ухмыльнулся и откинулся на спинку кресла, зажав между указательными пальцами волшебную палочку. — В таком случае удивите меня, мистер Малфой.***
Гермиона перевернулась на бок, уставившись на ночник. Эта маггловская безделушка-проектор звёздного неба отвлекала и здорово успокаивала её. Пятиконечные звёздочки медленно плыли по стенам и потолку, увеличиваясь и становясь более тусклыми по мере удаления от лампы и, наоборот, уменьшаясь и становясь ярче на близком расстоянии от трафарета. Но этой ночью назойливые мысли вряд ли дадут ей заснуть. Сегодня Драко Малфой впервые взглянул на неё. Дважды. И Гермиона не могла отделаться от ощущения, что это не было случайностью. Вернее, она могла поклясться, что он наблюдал за ней. Это было на него не похоже. По правде говоря, она вообще не могла вспомнить, встречалась ли с ним взглядом хотя бы раз со дня битвы за Хогвартс. Неужели он всё же замечал, как она смотрела на него украдкой? А если и так… что ему было от неё нужно? Гермиона перевернулась на спину. Она снова стала жертвой классической ловушки абстрактного мышления, от которого страдала с самого детства. Пока все вокруг мыслили довольно простыми и понятными категориями, ни на чём не заморачиваясь, «заучка Грейнджер» была ведома собственной неукротимой фантазией, которая подталкивала её к десяткам вопросов без ответов: через что довелось пройти Малфою во время войны? Каково ему было находиться в мэноре с толпой Пожирателей смерти? От одной только мысли о том, что семнадцатилетнему мальчику пришлось уживаться под одной крышей с самим Волдемортом, Гермиону бросало в дрожь. Она знала, что в шестнадцать он получил метку. Как именно это случилось? Что он чувствовал? Что с ним произошло, когда война закончилась? Гермиона вместе с Гарри и Роном присутствовала на одном из заседаний Визенгамота, когда решались судьбы Нарциссы и Драко. Трио попросили дать показания, хотя подсудимых даже не было в зале. Возможно, Нарциссе удалось убедить заседателей в их с Драко отсутствии. Знал ли Малфой, что именно показания троицы сыграли, возможно, решающую роль в том, чтобы даровать ему и его матери свободу? Почему-то Гермионе этого не хотелось. Она могла лишь догадываться, через сколько унижений и нападок со всех сторон он прошёл, а может, продолжал проходить до сих пор. Как бы общество ни пыталось отпустить грехи тем, кого Визенгамот посчитал невиновными, у него это плохо получалось. Прескверно. Люди были нетерпимы к жёнам и детям Пожирателей, даже к тем, чьи воспоминания были обнародованы как доказательство их полной невиновности. Но Малфой всё же был причастен. Не имело значения, что от его руки не погибло ни одно живое существо. Имело значение лишь имя его отца и метка на предплечье. Всякий раз, когда Гермиона видела его в Министерстве, она внутренне ликовала восторжествовавшей справедливости и одновременно испытывала некую странную, незнакомую для неё горечь. Драко Малфой выглядел иначе, совсем не так, как в школе. Его исключительные белые волосы пребывали в вечном творческом беспорядке, но эта небрежность лишь прибавляла ему необычного шарма. Он часто выглядел сломленным и измотанным, но внутри него словно была какая-то неугасаемая искра — Малфой был чем-то глубоко увлечён. Однажды, ещё во время неблагодарной работы в бюро, Гермиона задержалась в Министерстве допоздна. Уставшая и обозлённая, она вбежала в чёртов лифт, который добирался до её уровня целую вечность, и, лишь когда решётка захлопнулась, она заметила, что была не единственным пассажиром. Малфой, оперевшись боком на заднюю решётку и скрестив ноги, задумчиво смотрел в блокнот и бессознательно крутил перо между большим и указательным пальцами. Его внимание было всецело сосредоточено на записях, блуждающий взгляд останавливался то на верхней части пергамента, то на нижней. Между его бровей пролегла складка от напряжения, а затем она распрямилась, что-то в его взгляде поменялось, и он ухмыльнулся уголком губ. В этот момент Гермионе открылось нечто удивительное. Она никогда не представляла себе Малфоя, поглощённого каким-то мыслительным процессом настолько, чтобы не замечать ничего вокруг. И в этом он был… очарователен. Гермиона словно подглядывала за его обнажённой душой, которую он всегда надёжно прятал от глаз чужаков, чтобы не показаться уязвимым, и она поняла, что до того дня ни разу не видела его без этих отвратительных лицемерных масок. Они доехали до Атриума, и, когда лифт остановился, Гермиона ожидала, что он поднимет на неё взгляд, и они поздороваются. Но Драко не придал ни малейшего значения довольно резкой остановке — он будто находился в другом мире. Она зачем-то кивнула самой себе, ощущая некую неловкость оттого, что уходила не попрощавшись, и покинула лифт, направившись к каминам. Когда Гермиона остановилась в арке, готовая произнести свой адрес, она заметила, что Малфой по-прежнему оставался в лифте, на этот раз выводя что-то пером на пергаменте и закусив нижнюю губу. Вероятнее всего, он об этом не догадывался, но время от времени у них с Гермионой случались подобные совместные поездки — вдвоём под покровом ночи. И для того, чтобы произошло столь приятное совпадение, Гермиона нередко искала повод задержаться на работе подольше, даже когда в этом не было никакой надобности. Она приоткрывала дверь своего кабинета и прислушивалась к тишине коридоров опустевшего Министерства в ожидании характерного гудения рабочего лифта, а затем спешно одевалась, хватала вещи и с радостным предвкушением бежала навстречу неизвестности, мысленно осыпая себя самыми нецензурными оскорблениями за глупое, очень глупое и безрассудное поведение. Демельза была права. Гермионе действительно было очень тоскливо. Она безумно скучала по детству, по Гарри и Рону, их захватывающим приключениям, от которых кровь стыла в жилах, а по венам курсировал чистый адреналин. А теперь… Её жизнь превратилась в сплошную бесцветную рутину, которую скрашивали редкий шоппинг, неловкие свидания, походы в бар с Демельзой и эти странные молчаливые поездки в лифте с бывшим школьным врагом. А ведь именно ради них Гермиона всегда старалась выглядеть неотразимо, непременно лучше, чем она есть на самом деле. Каждый мерлинов раз она надеялась обратить на себя внимание Малфоя, которое было устремлено либо в пергаменты с записями, либо в книгу. Он словно находился в неком подобии транса, и, казалось, если бы в лифт вошёл горный тролль, оборвав трос своим многотонным весом, Драко бы не заметил и этого. И не то чтобы Гермионе был противен её новый утончённый стиль — она была в восторге, но с тех пор, как она изменила свой имидж, вокруг неё начали ошиваться все эти нежелательные джентльмены, которые ужасно ей досаждали. Пару раз она едва удержалась от желания напялить старые маггловские джинсы и растянутую толстовку с пятном от слизи саламандры, оставив свои непокорные волосы в первозданном виде, но возможная перспектива оказаться в поле зрения Драко пресекала её порыв. Хотя, конечно, одежда попроще была бы куда удобнее для спонтанных путешествий в болотные местности и дремучие леса, в которых обитали магические существа, нуждающиеся в человеческой помощи. До чего же я жалкая. Что за идиотская фиксация на таинственном и недосягаемом? Многие её знакомые по окончании войны ютились в своих тёплых домах в обнимку с любимыми, наслаждаясь долгожданным покоем и воцарившимся миром. Гермиона по-своему завидовала им, но в глубине души понимала, что это не то, чего бы ей хотелось. На это у неё ещё будет время. Сейчас же все её мысли были о том, что проклятые бабочки всё никак не унимались при воспоминании о сегодняшнем дне. Существовала ли вероятность того, что Малфой вдруг увидел в ней нечто большее, чем просто «поганую грязнокровку»? Гермиона нахмурилась и прикрыла глаза. Теперешний Драко совсем не вызывал в ней прежних ассоциаций. Возможно, она ошибалась на его счёт, ведь она ничего не знала о нём, кроме того, что он был невыразимцем. Гермиона часто гадала, в какое подразделение его определили. Отчего-то ей виделось логичным, что Малфой мог работать в комнате Ума или же в зале Вселенной… Он любил астрономию в Хогвартсе. Наверняка предметом его изучения могли оказаться звёзды. Она снова перевернулась на бок и уставилась на блуждающие разноцветные блики. Гермиона обожала загадки, но ненавидела, когда долго оставалась без ответов. Что бы сказала Джинни? Гермиона так сильно скучала по школьной подруге, ставшей ей практически сестрой, что временами, когда становилось совсем тяжело на душе, воображала у себя в голове их душевные посиделки. Ей бы она точно рассказала о Драко. Она бы поделилась с Джинни тем, как сегодня днём он впервые за все эти годы посмотрел на неё. А та бы ответила что-то вроде: «Ну ты даёшь, Гермиона! Да он же запал на тебя, разве это не очевидно?» Они бы рассмеялись, Гермиона бы ткнула её в бок локтем и запротестовала, что это совсем не так. «Да ты посмотри на себя! Я бы точно влюбилась в тебя по самые помидоры, если бы была мужиком». Гермиона тихо захихикала от воображаемого диалога, разыгравшегося в её голове. Она была уверена, что Джинни именно так бы и сказала. А что, если всё так и было на самом деле? Что, если Малфою просто не хватало решительности подойти к ней и заговорить? Ведь это вполне объяснимо. Окажись Гермиона на его месте в мире, который ему не рад, она бы замкнулась в себе, надёжно затолкнув свои постыдные мысли и желания куда подальше, потому что… Так было безопасно. Она резко распахнула глаза и приподнялась на локтях. Похоже, Гермиона оказалась достаточно близка к разгадке. Что же мне делать, Джинни? Если я права, он никогда не проявит инициативу первым. И прежде чем в голове прозвучал предположительный ответ подруги, раздался громкий стук. Она вздрогнула и прищурилась. Под редкими пролетающими снежинками по другую сторону окна сидел большой филин, сжимавший в своём крючковатом клюве почтовый конверт.***
По окончании рабочего дня Атриум напоминал пчелиный рой. Если закрыть глаза и сосредоточиться на полифонии несмолкаемых голосов волшебников, которым осточертела их работа, можно было сойти с ума. Они в нетерпении толпились у каминов и прожигали взглядами спины сотрудников, которые, по их мнению, не особо-то торопились оказаться в своих уютных гостиных и завернуться в плед с кружечкой какао, щедро разбавленным огневиски. Драко никогда не покидал Министерство в это время. Он даже не помнил, когда в последний раз видел столько народу у каминов. Пожалуй, он вновь выглядел весьма подозрительно, околачиваясь у колонны и наблюдая за движущейся очередью, изучая лица знакомых и незнакомых ему людей, пока его взгляд не остановился на паре карих глаз, которые смотрели прямо на него. — Чёрт, — прошептал он и стремительно зашагал в обратную от каминов сторону. Он понятия не имел, куда направлялся, но ускорил шаг, лишь бы как можно быстрее оказаться как можно дальше от этого места. Это уже было ни черта не смешно. Совершенно идиотская и нерациональная реакция на Грейнджер начала его не на шутку пугать. Он прекрасно понимал, что она тоже заметила его — в этом не было никаких сомнений. Драко мог лишь догадываться, каким придурком он выглядел в её глазах, и сколько лишних мыслей он поселял в её светлой голове своим неадекватным поведением. Он корил себя за трусость, которая по факту была единственной угрозой его провала. Ничего. Пройдёт пара месяцев или лет, и я смогу смириться с потерей работы. В этом ведь нет ничего такого. Всех когда-нибудь увольняют. Я и так продержался на своей должности слишком долго… Чья-то ладонь мягко сжала его плечо. Внезапная волна горячей вибрации пронзила его грудную клетку. Драко остановился и медленно обернулся. — Привет, — всё тот же голос. Те же нотки волнения. Те же глаза, в которые он смотрел несколькими мгновениями ранее. — Ты обронил свой шарф. Грейнджер смущённо улыбалась, протягивая ему серебристо-зелёный шарф. Её блестящие идеальные локоны слегка растрепались, на щеках проступил румянец. С приоткрытых губ срывалось учащённое дыхание, пытливый взгляд мерцал в холодном голубоватом свете Атриума. Тёмная изумрудная мантия красиво подчёркивала изящные плечи, кисти рук были обтянуты тонкими кожаными перчатками. Идеальная. Драко нехотя перевёл взгляд на её протянутую руку и, словно очнувшись, принял свой шарф, который и вправду обронил, даже не заметив. — Спасибо, — хрипло пробормотал он. — У меня он ещё со школы. Дебил. Нахрена ей эта информация? Просто развернись и иди, куда шёл! — Я так и подумала, — чрезмерно участливо кивнула Грейнджер, улыбнувшись ещё шире. — Я свой тоже храню. И ношу иногда. Малфой, как всегда, старался выглядеть невозмутимым, но подозревал, что у него это выходило довольно хреново. Грудь до сих пор жгло с непривычки после того, как сработал артефакт, рядом стояла красивая девушка, которой он в подмётки не годился, и которую он наверняка смутил своим шпионажем, но… они разговаривали, чёрт побери! По-настоящему. Прямо здесь и сейчас, а не в его воображении. Скажи ей что-нибудь. Спроси о чём-нибудь. Не стой, как статуя Бориса Бестолкового, иначе она примет тебя за его дальнего родственника. — Что ж… мне пора, — вежливо улыбнулся Драко, отшагнув назад. — Спасибо. За шарф. Хорошего вечера. Он коротко кивнул и развернулся, успев заметить боковым зрением, как Грейнджер рассеянно махнула ему рукой на прощание в своей умопомрачительной перчатке, подчёркивающей каждый изгиб ладони. Теперь её мятно-вишнёвый запах, по необъяснимой причине казавшийся невероятно знакомым, запечатлеется в его сознании навечно. Значит, это всё-таки она.