Arcanum Amoris

      Гермиона занесла мелкое сито над свежеиспечённым яблочным пирогом и припорошила золотистую корочку сахарной пудрой. Ей нравилось наблюдать за тем, как искрятся мелкие белые частицы в свете рождественской гирлянды, словно крошечные снежинки. Её гостья не любила корицу, поэтому пришлось ограничиться ванилью и мускатным орехом. Яблочный пирог с пряностями был самым любимым десертом Гермионы с детства. Когда она гостила у бабушки на Рождество, та всегда пекла для своей маленькой сладкоежки этот пирог, пока Гермиона не находилась под родительским контролем — Джин и Уильям как истинные профессионалы в области стоматологии категорически запрещали своей дочери портить зубную эмаль вредным сахаром.       К сожалению, бабушки не стало за год до того, как Гермиона получила письмо из Хогвартса, и книга рецептов перешла сначала к маме, а потом к ней. Каждый раз, когда она пекла пироги по бабушкиным рецептам, весь процесс готовки был исключительно маггловским — таким образом Гермиона отдавала дань памяти бабушке.       — Глотик, проваливай, — шикнула она рыжему полуниззлу, путавшемуся под ногами. — Даже не проси! Ты уже ел сегодня три раза.       — Опять вымещаешь злость на коте? — послышался звонкий голос прямо за спиной Гермионы.       — Мерлин! Демельза, ты меня напугала, — она схватилась за сердце. — Не услышала, как вспыхнул камин.       — Я вошла через дверь, — уведомила Демельза, сбросив пальто на спинку стула. — Ни замка, ни защитных чар — откуда такое бесстрашие?       — В этом районе никто не запирает двери, — ухмыльнулась Гермиона. — И защитные чары здесь вообще-то есть — они не пропускают никого, кто собирается нанести мне вред.       — Весьма предусмотрительно, — задумчиво кивнула Демельза, сощурив глаза и принюхавшись. — Яблочный пирог?       — Как ты любишь, без корицы, — участливо подметила Гермиона.       — Прекрасно, — Демельза наклонилась к своему пальто и извлекла из бездонного кармана небольшую бутылку в форме совы, наполненную густым содержимым кремового цвета. — Кофейный ликёр. К пирогу. Прости, я не удержалась и отпила немного по дороге. Денёк сегодня выдался тот ещё.       Гермиона хихикнула и поставила на стол две кофейные чашечки, больше походившие по размеру на кукольные, разрезала ещё тёплый пирог на несколько порций и достала из морозильника мороженое. «Еженедельное пятничное чаепитие» почти никогда не предусматривало чай — Гермиона и Демельза Робинс негласно создали эту милую традицию, чтобы отмечать конец рабочей недели и обсуждать все министерские новости и сплетни, накопленные в течение рабочих дней. Но иногда план по безобидному обсуждению посторонних менял свой вектор и сосредотачивался на личной жизни подруг.       — Что ты ответила на записку Ника?       — Ничего, — отмахнулась Гермиона, отправив в рот кусок пирога с мороженным.       — Ничего? Но почему?              Демельза удивлённо вскинула брови и застыла на полпути, разливая по чашкам напиток из «совы».       — Ты и сама прекрасно знаешь, почему, — устало выдохнула Гермиона.       — Да брось, он же довольно милый, внимательный и к тому же очень симпатичный…       — Он слишком самоуверен и настойчив. Я не слепая, Ди, мне прекрасно известно, что такие парни, как Ник, ожидают… поощрения за свои старания. Я через это уже проходила, каждый раз одно и то же.       — Каждый раз парень надеется на развитие отношений? — насмешливо уточнила Демельза, отпивая ликёр из чашки.       — Да не в этом дело, — Гермиона отложила вилку и откинулась на спинку стула. — Понимаешь… я вижу это во взгляде каждого из них. Прямолинейное желание заполучить меня как трофей. Все эти парни и вправду предельно вежливы со мной и никогда не пересекают черту, но в их благородных манерах нет ни капли искренности. Банально, пресно, скучно. А самое ужасное, что порой мне кажется, будто если я откроюсь им по-настоящему, то они высмеют меня и унизят, наконец, показав своё истинное лицо.       — Ты снова накручиваешь себя, — заключила Демельза, внимательно выслушав её откровение. — Никому и в голову не придёт смеяться над тобой! Тебе просто стоит попробовать, а не делать преждевременных выводов о каждом, кто проявляет к тебе знаки внимания.       — Да не моё это всё, — брезгливо поморщилась она. — Если бы ты знала, насколько я устала от этого. После того, как закончилась война, и мы с Роном расстались, каждый мужчина будто считает своим долгом «заполнить мою пустоту». Их привлекают моё имя и моя внешность, а не я сама.       — Как ты можешь это знать? Ты ведь даже никому не дала шанса!       — После первого свидания мне уже становится ясно, что второго не будет.       — А по-моему, ты просто давно перестала замечать, насколько тебе тоскливо, Гермиона. Ты никого к себе не подпускаешь и настолько привыкла к одиночеству, что боишься с ним распрощаться. Ты отвергла стольких мужчин лишь по той причине, что тебе что-то там показалось.       — Это совсем не так, — возразила она, улыбнувшись уголком губ. — Я ценю своё одиночество, это правда. И не хочу нарушать его тем, что не стоит моего внимания.       — Так чего же ты хочешь?       Это был извечный вопрос. Гермиона желала мужского тепла и любви, было бы глупо это отрицать. Каждая сфера её жизни была чётко отлажена, к чему бы она ни прикасалась — во всём достигала успеха. За четыре года работы в Министерстве Гермионе удалось занять пост начальника Отдела регулирования магических популяций и контроля над ними, что было достаточно выдающимся достижением для её возраста. Она жила в просторной двухуровневой квартире неподалёку от Косого переулка и маггловского района, благодаря чему именно в этом доме были проведены все коммуникации, включая электричество. Гермиона прилично зарабатывала, выглядела безупречно и даже научилась ходить на каблуках. Её гардероб составляли исключительно актуальные вещи согласно маггловской и магической моде — во многом благодаря Демельзе, с которой они крепко сдружились во время работы над совместным проектом.       Гермиона очень ценила их дружбу и была благодарна Гарри за то, что он порекомендовал Робардсу бывшую охотницу Гриффиндора в качестве нового аврора после окончания Хогвартса, так как все школьные друзья Гермионы отныне проводили больше времени за границей, нежели в Британии. Джинни и Рон путешествовали со своими сборными по квиддичу, Гарри год назад был единогласно избран на пост главы аврората после того, как Робардс ушёл в отставку по состоянию здоровья, и потому тоже много времени проводил в различных командировках и на международных симпозиумах.       Демельза была славной девушкой и прекрасной напарницей, когда Гермионе требовалась помощь в поимке браконьеров и нелегальных торговцев, пытающихся наживаться на продаже редких видов существ, находящихся на грани вымирания. Её дружеская забота была объяснима — пока Гермиона трудилась в бюро распределения домашних эльфов, от заката до рассвета заполняя бесконечные отчёты, её одиночество, по крайней мере, имело основание: рутинная работа поглотила её с головой, не оставляя времени на личную жизнь. Когда же она была назначена на пост главы Отдела самим министром Шеклболтом после громкого увольнения Гефсимании Прикл, у Гермионы началась совсем другая жизнь. Она могла позволить себе уходить с работы пораньше и поручать часть нагрузки подчинённым, но по необъяснимой причине не делала этого, всё так же задерживаясь в Министерстве допоздна, будто до сих пор была вынуждена успеть заполнить отчёт и положить его на стол начальницы до девяти утра, а не прочитать несколько бумаг, оставленных её сотрудниками на её столе, расслабленно откинувшись на спинку кресла с чашкой кофе в руках. Это Демельзу беспокоило больше всего. Она решительно отказывалась принимать оправдания Гермионы относительно того, что у неё много работы и нет времени на личную жизнь.       Гермиона часто ловила на себе взволнованный взгляд подруги, когда о чём-то задумывалась и была слишком молчалива. И, к сожалению, она не могла сказать Демельзе, что причина её одиночества крылась не только в том, что среди впечатляющего количества кавалеров не было ни одного достойного. У Гермионы была тайна, которую она бережно хранила за семью замками на самом дне своей души. Из-за которой она испытывала испепеляющее чувство стыда, потому что неугомонные бабочки предательски щекотали её изнутри своими гадкими крылышками всякий раз, когда её взгляд вылавливал его из толпы — вечно задумчивого и отрешённого. Он появлялся редко и никогда не смотрел на неё — ни разу. В этом было его разительное отличие от всех остальных мужчин, и эта загадочность не давала Гермионе покоя.       Сегодня во время обеденного перерыва она случайно столкнулась с ним в Атриуме. Ещё ни разу ей не доводилось оказываться рядом с ним настолько близко. Они соприкоснулись всего на мгновение, но этого хватило для того, чтобы уловить тонкий аромат кофе, свежевыстиранной одежды и его уникальный запах, который Гермиона помнила ещё со школы. Тогда, много лет назад, этот запах невыносимо её раздражал, казался слишком терпким и даже враждебным, но сейчас…       Гермиона не могла припомнить, чтобы хоть чей-то мужской аромат ей по-настоящему нравился. И как только она поняла, что это произошло с ней впервые, — всего спустя долю секунды — она пробормотала сбивчивые извинения и бросилась к лифту, несмотря на то, что собиралась в кафетерий, пока он не обернулся и не увидел её зардевшееся лицо.       Даже в своей голове она не решалась произнести его имя. Стыд и смущение не позволяли ей в полной мере осознать и проанализировать свои неправильные чувства к этому человеку. Возможно, когда-то она поведает о своей тайне, на данный момент, единственной подруге, но для такого откровения их дружба была ещё слишком молода.       — Я всегда хотела только одного, — вкрадчиво произнесла Гермиона, загадочно улыбаясь. — С самого детства у меня была только одна страсть.       — Знания? Книги? — снисходительно догадалась Демельза.       — Жажда приключений.

***

      — Ты уверен? Ты точно в этом уверен?       Теодор склонился над побледневшим Драко, постепенно приходящим в себя благодаря двойной порции успокаивающей настойки после крайне стрессового променада по министерскому Атриуму.       — Я уже не знаю, — неразборчиво пробормотал он, рассеянно покачав головой. — Возможно, я просто слишком переутомился за последние дни, и начинать эксперимент сегодня было не самой лучшей идеей…       — Что конкретно ты почувствовал? Почему ты думаешь, что это была именно она?       Малфой закрыл лицо ладонями и тяжело выдохнул. Он, по меньшей мере, три раза описал Тео всё, что увидел и ощутил, но каждый раз какая-нибудь деталь не совпадала с предыдущей версией рассказа.       — Артефакт точно сработал, в этом не может быть никаких сомнений, — с расстановкой проговорил Драко. — Это произошло после того, как кто-то сзади толкнул меня…       — А вдруг это был мужчина? — Тео поиграл бровями, на что Драко раздражённо закатил глаза.       — Ты меня вообще слушаешь? Голос, который передо мной извинился, был женским! И очень знакомым к тому же.       — Ладно, — согласился Нотт, сосредоточенно прищурившись. — Потом были волосы, так? Как далеко?       — Учитывая моё секундное оцепенение и скорость передвижения их обладательницы, достаточно далеко.       — То есть, вся загвоздка в том, что мы не можем окончательно утверждать, что это была именно Грейнджер, — заключил Тео, приняв самый задумчивый вид.       От упоминания её фамилии Драко поморщился и потёр виски подушечками пальцев. Всё это для него было слишком. В течение каких-то двух минут его жизнь и восприятие текущей реальности перевернулись настолько, что у него кружилась голова. Он не считал себя уродом, но при этом искренне казался сам себе достаточно жалким экземпляром, чтобы пробудить романтические чувства в ком-то вроде Девочки-Которая-Дружит-с-Мальчиком-Который-Выжил-Умер-и-Снова-Выжил. На сколько же лет Малфой отставал от настоящего времени, если в сознании его злейшего врага женского пола он перестал быть «мерзким, отвратительным, грязным тараканом»?       — Это не она, — категорично отрезал Драко, поднимаясь с кресла.       — Что? — нахмурился в недоумении Тео.       — Не она. Не Грейнджер. Это же просто смешно.       Он взмахнул палочкой, повелевая пузырькам с зельями и ингредиентами отправиться по своим местам, а дверцам шкафа захлопнуться. Малфой не собирался проводить больше ни минуты в этой проклятой лаборатории на этом чёртовом уровне. Он нуждался в отдыхе и небольшой порции огневиски, которая расслабит его достаточно, чтобы он смог уснуть.       — Постой, и что ты собираешься делать теперь? — всё не унимался Нотт.       — Ничего. Вернусь к эксперименту позже.       — Но зачем? Всё, что тебе осталось, это подтвердить гипотезу!       — Нет, у меня, блять, никакой гипотезы! — выпалил Драко, разведя руками, резко обернувшись на полпути к двери. — Я просто устал и перенервничал, уровень моей социофобии достиг высшей отметки, мне что-то там показалось, но это точно не то, что следует проверять, Тео. Это не Грейнджер.       — Да как ты можешь быть в этом уверен? — возмутился Нотт. — Неужели ты совсем не доверяешь себе?       — Единственное, в чём я могу быть уверен, — вполголоса продолжил Драко, вложив в свой взгляд всю ярость от сложившейся ситуации, — так это в том, что я окончательно двинулся мозгами, пытаясь добиться небывалых высот в том, в чём никто и никогда не преуспевал за всю историю магии. Я не собираюсь унижаться ещё больше в попытке оправдать свои галлюцинации. Только не перед такой, как она.       — Перед такой, как она? — повторил Тео, изогнув бровь. — Что ты имеешь в виду?       — Салазар, Нотт! — раздражённо усмехнулся Малфой. — Ты действительно настолько тупой или прикидываешься?       — Я всего лишь хочу понять, что, по твоему мнению, в Грейнджер такого, и почему ты всячески отрицаешь малейшую вероятность того, что ты можешь ей нравиться.       Драко нервно рассмеялся и провёл рукой по волосам. Тео выводил его из себя. Он действительно искренне полагал, что Грейнджер, носительница ордена Мерлина, героиня Второй магической войны, может воспылать чувствами к бывшему Пожирателю смерти, чья семья сыграла не последнюю роль в войне, поддерживая Волдеморта? Он действительно не помнил, как Драко после нескольких стаканов огневиски, запинаясь и задыхаясь, с комом в горле рассказывал о том, как его безумная тётка пытала Грейнджер на полу мэнора прямо у него на глазах? Тео действительно не замечал, насколько блестящая из неё получилась ведьма, каких высот она добилась, пока Драко прозябал на судах, а затем — в грёбаном Отделе тайн, погрязнув в расчётах, зельях, рунах и прочей ерунде, о существовании которой никто даже не подозревал? И, в конце концов… Неужели Нотт всерьёз не замечал, какой привлекательной девушкой она стала? Настолько ослепительной, что Драко даже не мог смотреть на неё и старался не попадаться ей на глаза. Её свет был слишком ярким для такого безнадёжного обитателя мрака, её достоин лишь самый лучший, и Малфой весьма сомневался в существовании такового. Среди известных ему парней не было ни одного, кто мог бы оказаться с ней рядом на равных, не прячась в её тени.       Драко сам был тенью. Себя прошлого и всего, что осталось от благородной фамилии его семьи.       — Увидимся в понедельник, Тео, — безучастно пробормотал он и, набросив на голову капюшон, покинул лабораторию. Грядущие выходные обещали быть самыми длинными в его жизни, насыщенными тягостными размышлениями о том, что на деле не стоило даже и минуты его внимания.

***

      Унылое осунувшееся лицо в зеркальном отражении смотрело на него презрительным взглядом. Прошло больше суток с тех пор, как Драко вернулся в свою крошечную квартирку в Лютном переулке, состоявшую из одной комнаты с узкой односпальной кроватью, небольшим шкафом, стулом и рабочим столом, а также крошечной кухни и смежной уборной. Благодаря вмешательству Нарциссы, вечно сующей всюду свой материнский нос, убранство квартиры было весьма изысканным, хоть и в высшей степени лаконичным. На тёмно-лиловых стенах не было ни одной картины, излишние элементы мебели вроде прикроватного столика, книжной полки и чего-то вроде подставки под вазу также отсутствовали.       Драко перебрался сюда, когда получил работу в Министерстве. Как и другим детям Пожирателей смерти, над которыми вершился суд, ему предоставили возможность работать в Отделе тайн — в пристанище блаженных неудачников. Кроме Драко и Тео на этом уровне трудились несколько выпускников Дурмстранга, чьи отцы во время войны облажались не меньше Люциуса и Нотта-старшего. В мире магии бытовало два мнения относительно невыразимцев: кто-то считал их гениальными алхимиками, познающими тайны Вселенной, а кто-то называл их ни на что негодными бездельниками, скрывающимися за завесой фальшивой таинственности, и это суждение было недалеко от истины.       Построить карьеру в Отделе тайн было совершенно нереально по двум причинам: во-первых, все проекты во всех залах были абсолютно засекречены, как и их исполнители, а потому ни о каких прилюдных почестях не могло быть и речи; вторая же причина была не столь очевидна простому обывателю — для этого необходимо было оказаться непосредственно в шкуре невыразимца. И суть заключалась в том, что некоторые из мировых феноменов не имели магического объяснения, что делало сам предмет изучения абсолютно бессмысленным. Разумеется, большинство из них представляет хоть какой-то маломальский интерес, такие как комната Времени, комната Ума или зал Пророчеств, но Тео и Драко были распределены в самые бестолковые залы, отведённые для изучения самых сложных и не поддающихся объяснениям феноменов — Смерть и Любовь. Очевидно, так было спланировано специально для того, чтобы как можно сильнее унизить парней.       Тео давно забросил попытки преуспеть в своей профессии. Когда поступило предложение о вакансии невыразимца, он сказал: «Если через год такой работёнки мы не покончим жизнь самоубийством, я нацежу шоколадного молока из груди». Но годы шли, а Тео так и остался треплом. Впрочем, его материальное положение позволяло ему не просиживать кресло у арки, а отдавать предпочтение чему-то более занимательному.       Другое дело Малфой — его категорически не устраивало жертвенное попечение матери и собственная никчёмность. В связи с его позорным прошлым, путь к успеху в других сферах ему был заказан, и потому через гнев, отрицание и прочие стадии смирения с неотвратимым он решил всем назло преуспеть в изучении феномена Любви во что бы то ни стало. В конце концов, проведя бесчисленное количество дней и ночей без сна в десятках библиотек Британии, Франции и Нидерландов, он стал весьма преуспевающим невыразимцем-аморологом и настолько неожиданно пристрастился к своей профессии, что она всецело поглотила его.       Оказывается, магия Любви была подобно океану — глубокой и неизведанной пучиной, но всё же поддающейся изучению. Малфой преследовал исключительно научный интерес, и со временем слово «любовь» перестало означать для него нечто волнующее или романтичное. Это был всего лишь один из видов магии, основанный на степени концентрации сантиментов и примитивном механизме привязанности. Всё в мире, при наличии такого желания, можно перевести в цифры, и тогда у романтизации чего бы то ни было не останется ни единого шанса.       И Драко пропал. Он не нуждался во сне и еде, свежий воздух был ему отвратителен, как и любой контакт с людьми. Его досуг скрашивали вычисления, обеденные перерывы он посвящал зельям, а тепло человеческого общения ему заменили книги. Единственное, на что хватало его внимания между всеми составляющими его профессии, это поддерживать уход за собой и выглядеть… сносно. Вовремя стричься, избавляться от растительности на лице и принимать душ каждый день. В остальных глупостях бытовой жизни ему помогала эльфийка Клио. Она чрезмерно заботилась о нём по указке его матери, следила за тем, чтобы Драко не забывал поесть хотя бы один раз в сутки и даже договаривалась с портным Нарциссы, чтобы время от времени у Драко появлялась новая одежда, так как ему было глубоко насрать на такие мелочи — он был весь в работе.       Нарцисса и гордилась трудолюбием сына, и выражала чрезвычайное беспокойство из-за его зацикленности на науке. В жизни Драко не было больше ничего, он был в высшей степени увлечён и не ощущал никакого дискомфорта. По крайней мере, так казалось со стороны.       Долгие годы исследования Малфоя не давали никаких результатов. Идея с сердцеспектральным эмоциоскопом пришла к нему внезапно и довольно скоро, но в его проектировании возник целый ряд сложностей. Каждый раз, когда Драко казалось, что он приблизился к решению проблемы, от него ускользала какая-нибудь маленькая, но критически важная деталь. Он точно был уверен в правильности пропорций металлов для создания артефакта и ингредиентов для зелья, и всё же после финальной стадии эмоциоскоп либо приходил в негодность, теряя целостность своей структуры, либо не вступал в реакцию с эликсиром.       Однажды, прогуливаясь до дома в прошлый сочельник, Драко пришёл к одному решению. Деталь, которую он упускал, всё это время была у него под носом. Он долго изучал свойства омелы — одного из важнейших ингредиентов изобретённого им эликсира — и обнаружил, что её реакция на искренние поцелуи весьма занимательна. Магия Любви, излучаемая влюблённой парой, буквально оживляла с виду неприметное растение, которое по всем законам природы не могло пускать ростки и расцветать на глазах, когда его корни были обрезаны, а ветвь не соприкасалась с водой. Но, к сожалению, благоприятный период глубокого, а главное, эффективного изучения свойств омелы был слишком коротким: всего лишь жалкие пару недель перед Рождеством. И Драко задался целью использовать это время максимально продуктивно, чтобы детально изучить магические свойства ожившей омелы, что и привело его к череде нелепых и унизительных поступков, ведь по истечении шестидесяти семи секунд после окончания поцелуя растение вновь погибало, и магия Любви развеивалась.       Когда же долгожданный успех свершился, Драко столкнулся с одним неутешительным фактом: для того, чтобы досконально и точно узнать природу феномена любви, он должен был испытать её магию на себе. Любого нормального молодого человека этот факт чрезвычайно взбудоражил бы или даже возбудил, но только не Драко. В погоне за новым открытием он вовсе забыл, каково это — чувствовать влечение и привязанность к другому человеку. По правде говоря, он никогда этого не знал. К двадцати трём годам Драко, как и многие его сверстники, чьё юношество было осквернено войной, ничего не смыслил в любви, что являлось весьма ироничным парадоксом для невыразимца-аморолога.       Изощрённее человеческой жестокости может быть только насмешка судьбы, которую ты избрал для себя сам. Нет, конечно же, Драко проклинал последними словами заседателей Визенгамота и чокнутого мудака Шеклболта, по чьей вине ему выдвинули ультиматум: либо Отдел тайн, где он до конца своих дней будет нюхать Амортенцию, либо затворническое сожительство с матерью. Но в конечном итоге Малфой сам загнал себя в ловушку собственных исследований, и вот уже третий час сверлил своё отражение в наколдованном зеркале, чтобы в полной мере постичь глубину собственной никчёмности и оценить степень своей ментальной и физической запущенности.       До этого дня он и не замечал, насколько хреново сказались на его теле бессонница и одноразовое питание, о котором он едва ли вспоминал, пока Клио не подсовывала ему тарелку с едой. Драко даже не помнил вкуса пищи, которую ел. За непрерывным потоком мыслей он не ощущал голода и многих других физических потребностей. Под его глазами пролегли глубокие тени, кожа была бледной, а тело чрезмерно худощавым. Волосы пребывали в вечном творческом беспорядке.       Тот парень с Косого переулка был прав. Я действительно выгляжу как конченый псих, сбежавший из Мунго.       Драко расстегнул рубашку и внимательно присмотрелся к крошечной метке в виде фиолетового цветка омелы, выведенного одной тонкой линией, в который преобразился сердцеспектральный эмоциоскоп. Теперь артефакт казался ему паразитом, поселившимся в его теле, подобно настоящей омеле, чьи паршивые побеги намертво присасываются к коре дерева, питаясь его энергией и тем самым разрастаясь в уродливый косматый ком.       Прямо как волосы Грейнджер когда-то… И как только ей удалось их приручить?       Драко мотнул головой и прикрыл глаза. Да что же это, чёрт возьми? Ещё вчера утром в его незаурядном разуме не было места ни для чего, кроме науки, а теперь все его мысли занимала грёбаная Гермиона Грейнджер и её каштановые локоны, мелькнувшие за секунду до того, как она исчезла в толпе.       Прямо сейчас в его сердце хранились данные, которые он так до сих пор и не осмелился прочесть. Это было абсолютно не характерно для Драко, чей пытливый ум стремился узнать любую доступную информацию как можно скорее.       Чтобы двигаться дальше. А я не готов двигаться дальше.       Впервые в жизни Малфой столкнулся с подобной проблемой: у него были данные, считав которые, он не знал, что делать с ними потом. Был ли в таком случае смысл в том, чтобы с ними ознакамливаться? Они не принесут ему никакой пользы. В этом не было практичности, а для Драко был важен коэффициент полезного действия во всём, чем он занимался. Он не привык зазря тешить своё любопытство, так как у него никогда не было на это времени. Но что теперь? Ведь ему больше некуда было торопиться. Многомесячная научная гонка пришла к логичному завершению и подталкивала начать следующий этап, либо же остановиться на полпути и перечеркнуть всю проделанную работу.       Хорошо. Допустим, в моих действиях не будет никакой пользы. Я просто ознакомлюсь с данными. Выходит, мне всё же любопытно. Вот так примитивно и банально?       — Ваш кофе, хозяин Драко, — пролепетала возникшая из ниоткуда эльфийка, оставив поднос на кровати и низко поклонившись.       Малфой внимательно на неё взглянул, наблюдая за тем, как её длинные уши касаются пола, и пришёл к выводу, что от его вопроса вряд ли ситуация сможет стать ещё хуже.       — Как ты думаешь, Клио, — серьёзно произнёс он. — Мне стоит сделать это?       Эльфийка уставилась на него бледно-розовыми глазами, грозящимися вот-вот наполниться слезами — это было её обычное состояние.       — Сделать что, хозяин? — непонимающе моргнула она, украдкой озираясь по сторонам.       — Просто скажи. Да или нет.       — Но Клио не понимает, о чём речь, хозяин. Если вы собираетесь навредить себе, Клио будет вынуждена не согласиться.       Драко задумался над её словами. С одной стороны, не было никакой речи о том, чтобы причинить себе вред, но с другой…       — Нет, ничего такого. Это касается моей работы.       — О, — с облегчением выдохнула она. — Боюсь, Клио не совсем разбирается в вашей работе, хозяин Драко, но Клио склоняется к положительному ответу.       — Значит, «да»? — уточнил Малфой.       — Клио полагает, что так. Но Клио не берёт ответственности за своё согласие, так как Клио не знает, о чём идёт речь. И Клио не хочет быть наказана.       Её глаза всё же увлажнились, и она тихо шмыгнула носом, нервно заломив свои маленькие ручки.       — Мерлин, — фыркнул Драко. — Я хоть раз в жизни наказывал тебя? Откуда такие мысли?       — Простите, хозяин Драко, — она сокрушённо склонила голову, и большая слеза упала на старый паркетный пол. — Прошлые хозяева Клио были невообразимо жестоки. А у Клио очень хорошая память и низкий болевой порог.       Драко плотно сжал губы в попытке подавить смешок, отчего моментально почувствовал себя ужасным человеком, насмехаясь над травмирующими воспоминаниями своего домовика.       — Спасибо. Твой ответ мне очень помог. Не приготовишь мне тыквенный кекс на ужин?       Покрасневшие глаза Клио засияли от счастья, и она энергично закивала, смешно хлопая ушами. Надо сказать, Малфой терпеть не мог тыкву и всё, что с ней связано, но знал, как Клио нравится готовить именно этот десерт по своему фирменному рецепту. Вероятнее всего, он пригласит сегодня Нарциссу на ужин.       Когда эльфийка исчезла, Драко вновь обратил взгляд на своё отражение и на этот раз взял палочку в руки. Возможно, если бы рядом оказался Нотт, он бы решился быстрее. Малфой прекрасно понимал, что Клио не разбирается в науке, и по большому счёту её окончательный ответ был не так уж и важен. Он руководствовался одной занимательной уловкой человеческого мозга, которая заключалась в том, что после озвученного вопроса, ещё до того, как собеседник вынесет свой окончательный вердикт, вопрошающий уже знает ответ. Подсознание принимает правильное решение за своего владельца в момент воцарившейся паузы. Именно тогда сомнения Драко развеялись окончательно.       Он навёл кончик палочки на рисунок, за которым скрывался артефакт, коснулся его лёгким движением и тихо произнёс заклинание, впервые пробуя его на вкус:       — Arcanum Amoris.       Сердцеспектральный эмоциоскоп засветился, обдав поверхность кожи теплом, и в воздухе возникла таблица, постепенно заполняющаяся буквами и цифрами, первое из значений которых относилось к партнёру, а второе — к носителю артефакта:              Сенсорные коэффициенты: 46\0       Магическая светимость: 9\0       Индикаторы сантиментов: 72\23       Эмоциональная интегральность: <0,001       Аффинитет: 8              Драко выронил палочку и отшатнулся. Зависшая в воздухе таблица издевательски мерцала своим отвратительным фиолетовым свечением, парящие в невесомости цифры, словно смертный приговор, подняли в груди Драко неуёмную ярость и заставили его сердце колотиться с бешеной скоростью.       — Что?! — злобно прошипел он, с отвращением поморщившись. — Что за чёрт! Нет у меня никаких сантиментов!       Должно быть, артефакт неисправен, и Малфою придётся извлечь его из своего сердца, чтобы сделать новые расчёты, отыскав ошибку в старых, а затем развернуть весь процесс проектирования с самого начала.       Мечтай, придурок. Продолжай себя обманывать дальше. Ты ведь прекрасно знаешь, что артефакт не может ошибаться. Твои расчёты верны, зелье и металлы вошли в реакцию. Он работает, мать твою. Работает отменно. И это ещё одна проблема, над которой тебе предстоит подумать. Твой эксперимент уже вступил в силу, хочешь ты этого или нет, и ты не бросишь его, пока не доведёшь дело до конца.       Внутренний голос, который так часто к нему обращался в тяжёлые минуты, был абсолютно прав. Реальность Драко преломилась и самым бесцеремонным образом продемонстрировала, насколько плохо он себя знал. Грёбаные цифры не лгали. Где-то в самой глубине своей тёмной души Драко испытывал слабое, едва заметное, но всё же влечение к девушке, с которой боялся даже встретиться взглядом.       А если это всё же не она? Вдруг меня на самом деле коснулась другая?       И хотя на этот раз Малфой снова знал правильный ответ, для того, чтобы убедиться, не лишился ли он рассудка окончательно, ему придётся пойти на самый отчаянный шаг в его жизни.       В понедельник он отыщет Грейнджер и во что бы то ни стало попробует с ней заговорить.