***
Пробудившись во второй раз, Драко сразу же отметил перемены в пространстве. Было намного темнее — сквозь веки почти не пробивался свет, шаги в коридоре затихли, голосов почти не было слышно, за исключением редкого шёпота, который невозможно было разобрать. Боль в голове превратилась в тупую и пульсирующую, глазами стало двигать легче. Почти терпимо. Драко осторожно разлепил веки, но окружающий полумрак предстал перед ним расплывчатым пятном. Где-то сбоку бликовало пламя свечей в канделябре — очертания комнаты были хорошо различимы даже сквозь мутную пелену. Где я, чёрт побери? Сознание сигнализировало о своём пробуждении самым первым инстинктивным чувством — тревогой. На камеру Азкабана это место точно не было похоже, что являлось хорошим знаком. Из этого напрашивался утешающий вывод, что Драко, скорее всего, находился в безопасности. Он несколько раз моргнул и попытался сфокусировать зрение на самом большом предмете, располагавшемся рядом с кроватью. Кресло. По мере того, как сонная поволока рассеивалась, Драко обнаружил, что оно не пустовало. Он моргнул снова и прищурился, чтобы убедиться, что зрение его не обманывало. Свернувшись клубочком и притянув колени к груди, на кресле дремала Грейнджер. Она была облачена в свой привычный домашний наряд, состоящий из джинсов, свитера и дурацких цветастых носков. Волосы, собранные в пучок, слегка растрепались. Драко закралась мысль о том, что, возможно, это какой-то особый вид галлюцинаций, являющихся усопшим перед перемещением души в чистилище, ад или куда там у магглов принято отправляться после смерти, — другого объяснения этой абсурдной иллюзии не находилось. Но когда он присмотрелся к её лицу и рукам, сложенным на коленях, гипотеза о загробной жизни быстро развеялась: одно из запястий Грейнджер было перебинтовано, на щеке виднелась ссадина, похожая на ожог. Драко бегло осмотрел комнату снова и понял, что находился в палате больницы святого Мунго. Он попытался поднять руки, но они словно налились свинцом. Опустив взгляд на одеяло, доходившее ему до груди, Драко тихо застонал и закатил глаза, но моментально пожалел об этом, когда глазные яблоки едва не лопнули от этого незамысловатого действия. Его постигло разочарование сразу по двум причинам: во-первых, его руки до локтей были усеяны гематомами и ожогами; во-вторых, он был одет в отвратительную больничную рубашку и мог лишь надеяться, что целители не стащили с него бельё, оставив с голой задницей. Если каким-то образом Грейнджер стала свидетелем того, как его бледная пятая точка просвечивается через уродливый вырез с завязками на спине, Драко будет вынужден наложить на неё Обливиэйт. На Грейнджер, разумеется. Сколько времени он уже здесь провёл? И как долго Грейнджер находилась рядом? Судя по тому, что она заснула, уже не первый час. Но главный вопрос, скорее, был в другом: почему? Драко безуспешно перебирал воспоминания последних дней, но не находил ни одного эпизода, в котором они с Гермионой могли оказаться вместе. Он помнил лабораторию, расчёты, зелья, бесконечные списки ингредиентов. Помнил, как выслушивал жалобы Уинстона на ненормированный рабочий график, как Клементина предлагала угоститься «Шоколадными котелками», вероятно, преследуя цель смягчить малфоевское сердце небольшой дозой огневиски, содержащегося в конфетах. Помнил, как собирался уходить домой… Глаза Драко широко распахнулись. Он попытался сглотнуть, но мучившая с пробуждения жажда не позволила это сделать. Пересохшие губы разомкнулись, учащённое дыхание вырывалось из лёгких нездоровым жаром. Взгляд заметался по палате и вновь остановился на Грейнджер. Она приподняла голову и смотрела на Малфоя с беспокойством и в то же время с облегчением. Случилось что-то очень плохое, теперь он в этом нисколько не сомневался. — Драко, — тихо выдохнула она, сползая с кресла и перемещаясь на край кровати. Её изучающий взгляд скользил по его лицу, словно пытался прочитать мысли. — Что произошло? — хрипло прошептал Драко — голосовые связки не слушались, у него было ощущение, будто он заговорил впервые за несколько дней. Грейнджер поджала губы и уставилась на свои колени. Сердце Драко колотилось от тревоги и нетерпения — весь её вид говорил о том, что она собирается с духом, чтобы сообщить о чём-то ужасном. — В Отделе тайн… В общем… Гарри утверждает, что это было покушение. Так считают не все, но он настаивает именно на этой версии, — Грейнджер замялась и слегка нахмурилась. Всё это время она не поднимала глаз, но как только осеклась, вновь перевела взгляд на Драко. — Послушай. Я осталась здесь, потому что не хотела, чтобы кто-то из целителей вызвал сюда наряд авроров, когда ты очнёшься. Скажи мне: что ты помнишь перед тем, как произошёл взрыв? Взрыв… Поначалу Драко не понимал, в чём причина её нервозности и о чём вообще шла речь, почему Грейнджер так тяжело было об этом говорить, но теперь все детали мозаики потихоньку складывались. — Свёрток, — задумчиво проговорил он. — Уинстон перед уходом передал мне свёрток. На нём значилось моё имя. Во взгляде Грейнджер мелькнула тень, челюсти крепко сжались, дыхание замедлилось настолько, что грудная клетка почти не двигалась. — И что было дальше? — быстро пробормотала она, не моргая. — Я… — Драко свёл брови к переносице и прищурился, уставившись расфокусированным взглядом в стену. — Я не мог до него дотронуться, — припоминал он, воспроизводя в памяти последние секунды перед тем, как потерял сознание. — Он был у Уинстона в руках, я точно это помню, но… По какой-то причине мою руку будто отталкивал магический барьер, — он перевёл взгляд на Гермиону. — Через несколько секунд свёрток дрогнул, я лишь успел выхватить палочку. Это последнее, что я помню перед тем, как отключился. Она долго молчала, словно что-то обдумывала, и, наконец, нахмурившись, покачала головой. — Я не понимаю. Если Гарри всё же прав, и это было покушение, почему же Уинстон смог дотронуться до свёртка, а ты нет? Сила проклятия была настолько велика, что… Грейнджер оборвала мысль на полуслове и отвернулась. Выражение её лица изменилось, и Драко почувствовал, как его пробил озноб. — Моя лаборатория, — ужасающая догадка пустила по его телу волну дрожи. — Грейнджер, что с моей лабораторией? Она посмотрела на него взглядом, исполненным сожаления, и поджала губы. — А Уинстон? — его голос дрогнул. Мерлин, только не это. Он ведь собирался уйти, но Малфой настоял на том, чтобы… — Его едва удалось спасти, — с горечью ответила Гермиона. — Он сильно пострадал и всё ещё без сознания. Испепеляющее чувство вины сжало горло. Какого чёрта бесконечная вереница трагедий преследовала Драко всю его грёбаную жизнь? Едва он свыкся с мыслью, что всё позади, что больше он не станет причиной чьего-то несчастья, как судьба будто снова напомнила о том, что он по-прежнему являлся их источником. Уинстон мог не выжить. И Малфой имел к этому отношение, потому что бедняга по кошмарной случайности просто оказался рядом. Драко обессиленно откинулся на подушку и уставился в потолок. Он даже не заметил, как приподнялся от напряжения. Если его лаборатория уничтожена, Уинстон едва не погиб, а сам он каким-то образом выбрался невредимым, Министерство может решить, что это его рук дело. — Ничего не уцелело, не так ли? — безжизненно произнёс он и обратил взгляд на Грейнджер. Она обречённо покачала головой. Годы беспрерывной работы и изнуряющего труда канули в пламени за каких-то пару мгновений. Наверняка найдётся достаточно волшебников, которые посчитают это справедливым. Взгляд Драко бессознательно опустился на метку — короткие рукава рубашки едва доставали до локтей, демонстрируя ненавистное клеймо во всей красе. Так и должно быть, верно? Пожиратели смерти не могут быть частью мирной жизни, которая была достигнута такой огромной ценой, и сколько бы Драко ни убеждал себя в обратном, места под солнцем он так и не смог отыскать. Ведь для кого-то, для многих жертв войны, это солнце погасло навсегда. — Я понимаю, что, вероятно, сейчас любые слова будут не к месту, но… — Грейнджер вздохнула, очевидно, проследив за его взглядом и уловив ход мыслей. — Я хочу, чтобы ты знал: я верю тебе. И то, что ты выжил и почти не пострадал, похоже на чудо. Значит, ещё не пришёл конец борьбы. Я… Я могу поговорить с Кингсли. И с Гарри. В общем… просто знай, что на твоей стороне будут те, кто не оставит всё как есть. Твоё прошлое — это прошлое. То, что с тобой произошло, недопустимо. Я искренне верю, что, если мы будем следовать старому курсу, то мир никогда по-настоящему не наступит. Он почувствовал тепло ладони на своей руке. Эмоциоскоп отреагировал на прикосновение, и Драко осознал, что, по крайней мере, самое главное его достижение всё ещё было при нём. Он посмотрел на Грейнджер. Её губы изогнулись в усталой сочувствующей улыбке. «То, что ты выжил и почти не пострадал, похоже на чудо». Лёгкая вибрация щекотала кожу, усиливаясь в такт пульсу. Драко не верил в чудесные совпадения. И именно это неверие подтолкнуло его к озарению. Отталкивающий барьер. Незначительные травмы после масштабного взрыва. Ожоги на коже Грейнджер… — Как ты узнала? — пульс и вибрации артефакта участились. Поначалу незаметное головокружение от сотрясения усилилось, воздух никак не мог протолкнуться в лёгкие. Бессмысленный с виду вопрос, казалось, был именно тем, что она боялась услышать. Будучи застигнутой врасплох, Грейнджер растерянно моргнула, но не стала отнимать ладони от руки Драко. — Я услышала взрыв, когда была в лифте, — призналась она, и её скулы слегка заалели. — Я собиралась домой, но… — Но твоя гриффиндорская сущность не позволила тебе пройти мимо неприятности, — ухмыльнулся Драко. Голова закружилась ещё больше. Сердечный ритм ускорился настолько, что вибрация стала практически беспрерывной. Грейнджер ответила нервной улыбкой на уместное замечание, но не смогла до конца проникнуться шуткой, предавшись болезненным воспоминаниям. — Я добралась до Отдела тайн примерно минуту спустя. Охрана пыталась потушить пожар, авроры ещё не прибыли. Людей не хватало. Хвала Мерлину, кроме тебя и Уинстона пострадавших не было… — Ты… — перебил её Драко, но запнулся, не решаясь озвучить свою мысль. — Так это была ты? Ты позаботилась о том, чтобы нас доставили в Мунго? Грейнджер скромно пожала плечами и едва заметно кивнула. Как это было на неё похоже — совершать героические поступки, бросаясь в огонь и рискуя жизнью ради других, не придавая этому надлежащего значения. В воздухе повисла тишина. Из всего, что Драко довелось пережить, именно поступок Гермионы потряс его больше всего. Он неотрывно смотрел на неё, выискивая в её взгляде что-то сокровенное, о чём она не могла сказать. И не должна была. Ей не следовало делать ничего из того, что она сделала, и, тем не менее, она была здесь. Она была здесь. С ним. В самый трудный момент его жизни. — Грейнджер… — Знаю. — Мне так жаль. — Я знаю, — повторила она, мягко сжав его руку. — Ты самый настоящий идиот, Драко Малфой. Она усмехнулась и склонила голову набок. Он хотел ответить на её улыбку, но не смог. В сознании боролось слишком много чувств, мысли перескакивали с неуловимой скоростью, не успевая до конца сформироваться. Долгие поиски решения, из-за которых Драко задержался в Отделе тайн до наступления ночи, были бессмысленны. Все расчёты, опыты с различными заклинаниями, соединениями эликсиров с магическими сплавами были бессмысленны. Недаром ему казалось, что формула защитного амулета не могла быть слишком замысловатой — ведь Драко давно её изобрёл. Сердцеспектральный эмоциоскоп, который он носил в своём сердце, и был его амулетом. Артефакт, чей состав восприимчив к магии Любви, напитывался ею при каждом прикосновении, при каждом объятии, поцелуе. Любовь Грейнджер, любовь матери и собственная любовь Драко — вот что сохранило ему жизнь и уберегло от тёмномагического проклятия. Тьма проиграла в схватке со светом. Драко приложил руку к груди и ощутил на кончиках пальцев дыхание артефакта. Гермиона проследила за его движением, и в её взгляде застыл немой вопрос. — Невероятно, — взволнованно проговорил Драко, уставившись в одну точку. — Это невероятно. — Ты… ты думаешь, что… Драко взглянул на неё, словно впервые. То, что ему открылось всего несколько мгновений назад, заставило посмотреть на Грейнджер совсем по-другому. Это был именно тот момент, когда наступило понимание: ничто и никогда больше не будет прежним. В эту самую секунду мир безвозвратно изменился, ход истории прервался резким скачком, и она разделилась на «до» и «после». Отрицания, недомолвки, вся эта чёртова игра, продиктованная человеческой склонностью к постепенности и последовательности, разбилась о неопровержимость магии Любви, которая просто… существовала. Существовала вопреки всему, рождалась и умирала, как и всё живое, что приходит в этот мир. — Arcanum Amoris, — задумчиво улыбнулся Драко, вмиг позабыв все тревоги о прошлом и неизвестном будущем. Грейнджер в недоумении качнула головой и слегка нахмурилась. Захлестнувший восторг от нового открытия выместил все сомнения Драко и подарил уверенность в том, что здесь и сейчас Грейнджер обязана узнать, на что способна её магия. И она должна будет сделать это сама. — Достань свою палочку. Грейнджер смущённо покраснела и, на секунду замешкавшись, потянулась за сумочкой. Когда палочка оказалась в её руке, Драко оттянул ворот свободной больничной рубашки, оголяя область сердца, где располагалось миниатюрное изображение цветка, и вновь сжал ладонь Гермионы, переплетая их пальцы. — Коснись метки и произнеси заклинание, — голос потерял свою устойчивость от волнения. Драко не имел представления, что именно покажет артефакт, пока они касаются друг друга. Но он решил, что они узнают об этом вместе. Грейнджер заслуживала этого, как никто другой. Она нервно сглотнула, но попыталась взять себя в руки. Кончик палочки коснулся груди — это было слишком непривычно, почти пугающе. — Arcanum Amoris. Метка засветилась и пустила мерцающие фиолетовые узоры и руны по груди, шее, плечам. Они спускались по рукам, кончикам пальцев, словно невидимый художник выводил их тонким пером по коже. Грейнджер вздрогнула, когда узоры проявились на её руке в месте, где соприкасались их с Драко ладони, и исчезли под рукавом её свитера. По мере распространения рисунка мерцание усиливалось, и свет становился ярче. Потрясающая красота магии Любви завораживала, сбивала с толку. Её правдивость была непреклонной и оттого даже казалась жестокой, будто сердце насильно подверглось действию Веритасерума. Грейнджер поражённо взглянула на Драко, часто дыша. Незнакомая магия её пугала, но она не спешила отстраняться — этой волшебнице был неведом страх неизвестности. — Ты спасла меня, — прошептал Драко, пристально вглядываясь в её лицо. — Я не понимаю, — сбивчиво пролепетала она. — Всё, что между нами было… — он провёл подушечками пальцев вдоль рунических узоров на своей руке, затем — по месту переплетения пальцев и по запястью Гермионы. — Ты ведь поняла, что я не притворялся, верно? Его губы тронула едва заметная улыбка, но Драко был предельно серьёзен. Частое сердцебиение мешало говорить и ровно дышать. Это было его признание. Он не был силён в подобных вещах, они всегда давались ему тяжело, к тому же, после всего, что он натворил, его слова бы ничего не стоили. — Это… наши чувства? — нерешительно произнесла Гермиона. — Ты считаешь, что артефакт всё это время хранил… — Любовь, — закончил за неё Драко, чтобы не смущать ещё сильнее. — Да. Его состав восприимчив именно к этой магии, но я даже не догадывался, что спектр его возможностей оказался намного шире, чем было необходимо для его назначения. Он запоминал каждый телесный контакт, исполненный магии Любви, и создал из неё мощный щит, который уберёг меня от смерти. И это было самое неромантичное, что ты когда-либо говорил в своей жизни. У Грейнджер был такой вид, будто её поймали на месте преступления. Щёки залил румянец, и, казалось, она вот-вот обернётся в поисках попытки к бегству. — Я не люблю тебя! — возмутилась она, и Драко рассмеялся. — По неясной причине ты всё ещё нравишься мне, но это совсем другое! — Я не обвиняю тебя в любви, — сквозь смех выдавил он, вызволив свою ладонь и вскинув руки в защитном жесте, отчего мерцающие узоры мгновенно рассеялись. — Ты придаёшь этому слову слишком много драматизма… — Ты… ты смущаешь меня, — Грейнджер нервно заправила выбившуюся прядь за ухо и отвела взгляд, покраснев ещё гуще. — У магии Любви сотни различных проявлений, — нужно было срочно исправлять ситуацию. — Есть глубокие чувства, есть материнская привязанность или же влюблённость, симпатия, силу которых не стоит недооценивать по причине ярких эмоций. Во время нашего первого поцелуя артефакт настолько взбесился, что чуть не свёл меня в могилу. Этот нюанс явно заинтересовал Гермиону, и она застенчиво улыбнулась. — Правда? — Честное слово. Думаю, я мог умереть, — заверил её Драко, невольно отметив, что склонность Грейнджер романтизировать его мучения вызывала некоторое беспокойство. — И какие же меры ты предпринял для того, чтобы не умереть во время секса? — подозрительно прищурилась она. — Выпил обезболивающее зелье. Кстати, я был бы признателен, если тебе удастся раздобыть для меня порцию перед тем, как ты уйдёшь, потому что скоро мне станет очень сложно сдерживать надвигающуюся мигрень. — Вот чёрт, прости, — спохватилась Грейнджер, подорвавшись с кровати, и устремилась к прикроватному столику. — Я забыла, что целитель велел дать тебе зелье сразу после того, как ты очнёшься. Драко в изумлении вскинул брови и, прикрыв глаза, откинулся на подушку. Что-то он сомневался, что Грейнджер в действительности имела проблемы с памятью, особенно, в подобных случаях, но воздержался от комментария относительно того, что её внезапная забывчивость уж больно напоминала месть за все причинённые обиды. Вряд ли она забывала, например, покормить своего кота. Хотя пушистый проходимец наверняка просто не допускал возможности случиться подобному. — Держи, — Грейнджер протянула Драко откупоренный пузырёк и стакан воды. — Благодарю. Испив целебный напиток и осушив стакан до дна, он протянул их Гермионе и, слегка изменив положение, проследил за тем, как она кладёт их обратно на столик, который оказался завален всякой всячиной вперемешку с несколькими открытками. — К тебе заглядывали посетители, — сообщила Грейнджер, расценив его замешательство как немой вопрос. — Моя мать, наверное, была на грани припадка, — пробормотал Драко. — Я отправила ей сову сразу после того, как тебя доставили сюда. Она была немного… удивлена, когда увидела меня, — неловко улыбнулась Грейнджер, умышленно подобрав тактичный эпитет для реакции Нарциссы, и в этот момент Драко неожиданно осознал, что, кроме Грейнджер, у него не было никого, кто мог бы сказать его матери о том, что он едва не погиб. — Надеюсь, она вела себя прилично и не ляпнула никакой глупости, — отстранённо прокомментировал он, недоверчиво покосившись на один из подарков. — Кому взбрело в голову приволочь мне целую коробку снитчей? — Это «Ферреро Роше». Драко выдержал паузу в ожидании детального пояснения, но его не последовало. — Наверное, зрение ещё барахлит, — сконфуженно пробубнил он. — Что это? — Мои любимые конфеты. Я купила их в Лондоне во время обеденного перерыва и собиралась слопать в одиночку вечером после работы, но планы внезапно поменялись. — А. Вот теперь возникшую тишину по праву можно было назвать неловкой. Наверное, сейчас было самое подходящее время для того, чтобы поблагодарить Грейнджер за конфеты и за неоправданный риск во время спасательной операции в Отделе тайн, которому она себя подвергла ради самого конченого придурка на планете, но почему-то нужных слов не находилось. — Одна милая дама принесла тебе «Шоколадные котелки», — она старательно, хоть и безуспешно пыталась подавить насмешливую улыбку. — О Мерлин… — Мне показалось, она была немного расстроена, когда разглядела в свете Люмоса моё лицо, — заговорщически заметила Грейнджер. — Она хотела подсветить и твоё, пока ты был в отключке, но целитель не разрешил. — Это в духе Клементины, — фыркнул Драко, издав тихий смешок. — Она всё подсвечивает. Думаю, ей приходится менять палочку каждые пару лет, столько Люмоса ни одно изделие Олливандера не выдержит. — Похоже, она твоя поклонница, — всё не унималась Грейнджер. С такими саркастическими издёвками ей явно не место на Гриффиндоре. — Не думала, что тебя привлекают ведьмы постарше. — Не вижу ничего зазорного в разнице в возрасте, — в эту игру могут играть двое. — По-моему, ты тоже старше меня. Она в ошеломлении открыла рот, не находя слов в ответ на столь вопиющую наглость. — Откуда тебе вообще об этом известно?! — Инспекционная дружина. У Амбридж на каждого нарушителя было досье. К тому же, наверняка после окончания войны «Пророк» неоднократно упоминал о возрасте юных героев, но я не читаю этот министерский высер. Грейнджер одарила его снисходительной ухмылкой, которую Драко расценил как выражение одобрения. Он знал, как она презирала журналюг, чьей главной работой являлось восхваление Министерства магии и обнародование лишь положительных новостей, дабы укреплять дух настрадавшихся во время войны волшебников, которые должны были верить в то, что все проблемы мира магии остались позади. — Твоё дело будет предано огласке, — заверила его Гермиона, посерьёзнев. — Обещаю. Я лично позабочусь об этом. — Шеклболт предпочтёт решить всё по-тихому, — скептично возразил Драко. — Громкие скандальные заголовки были по части Фаджа. — То, что Кингсли бывший слизеринец, вовсе не означает, что он не захочет привлечь внимание общественности к этой истории, обезличив её расплывчатым термином вроде «несчастного случая». Это неправильно, Драко. Так не должно быть, потому что… — Я не стремлюсь к подобной популярности, Грейнджер. И, если честно, мне бы не хотелось, чтобы моё имя фигурировало в подобных заголовках. Общество не проникнется новостью про ущемление прав бывшего Пожирателя смерти. — Общество изменилось, — парировала она. — Люди должны учиться относиться с уважением к свободе друг друга, если хотят жить в мире. — Людям в большинстве своём насрать на всё, кроме собственного блага, — надменно хмыкнул Драко. — В этом, кстати, слизеринцы полностью честны перед собой и другими, поэтому их и недолюбливают. Кстати… — мимолётная мысль о других факультетах спонтанно оживила недавнее воспоминание. — Вероятно, тебе будет интересно узнать о том, что за несколько часов до теракта у меня состоялся занимательный диалог с Ником. При упоминании знакомого имени черты лица Грейнджер напряглись и ожесточились. — Что ему от тебя было нужно? — Вообще-то, если учесть недавние события, этот ублюдок наговорил на статью, — Драко испытывал некоторое удовольствие от предполагаемой вендетты, хотя, как ни пытался, не мог разглядеть достаточно убедительного мотива со стороны Ника для грёбаного убийства. — Расскажи всё, что ты помнишь, — всполошилась Грейнджер, придвинувшись ближе. — Нужно обязательно сообщить Гарри. Если ты поделишься с авроратом воспоминаниями, это может значительно ускорить процесс расследования. — Ты действительно думаешь, что он способен на такое? — с сомнением уточнил Драко. — Ещё вчера утром я бы не поверила, что кто-то вообще способен на такое в наше время, — её взгляд пылал от негодования, и Драко заметил, что залюбовался этим воинственным выражением её лица. Именно сейчас, в полумраке больничной палаты, с растрёпанным пучком на голове и охваченная яростью, Грейнджер была исключительно прекрасной. Неподражаемо привлекательной. — Что? — Ничего, — улыбнулся Драко. — Похоже, ты не воспринимаешь меня всерьёз. Тебе это кажется забавным? Тебя чуть не убили, Малфой! — Это совсем не забавно. — Я отправлюсь в редакцию «Пророка» завтра же утром, — строго уведомила его Грейнджер, задрав подбородок. — И ты меня не остановишь. — Хорошо. Её глаза медленно опустились, и дыхание сбилось, когда она почувствовала прикосновение Драко к своей сжатой в кулак ладони. Его большой палец нежно очерчивал напряжённые костяшки и успокаивающе скользил по тыльной стороне. Безумная мысль о том, чтобы коснуться губами руки Гермионы и оставить долгий поцелуй, пустила по телу волну адреналина и приятное щекочущее предвкушение, но Драко решил воздержаться от своего порыва. Вряд ли сейчас это было уместно. Грейнджер прочистила горло и подняла на Драко взгляд, который ему не удалось прочесть до конца. Её рука расслабилась от его прикосновения, ладонь раскрылась, пальцы словно случайно скользнули по коже. — Что сказал тебе Ник? Он не сразу уловил смысл вопроса, так как был слишком занят размышлениями о том, что Грейнджер позволила ему взять её за руку второй раз за полчаса, и это определённо было хорошим знаком. — Ну, он, вроде как, намекнул, чтобы я подыскивал себе новую работу. — С чего он вообще решил завязать разговор? — она обвиняюще нахмурилась, будто Малфой умышленно утаивал от неё какую-то важную деталь. — Он… видел нас в лифте, — нехотя признался Драко, пристально изучая рисунок на пододеяльнике. — И посчитал, что я облажался достаточно серьёзно, потому сейчас самое подходящее время, чтобы добиться твоего расположения. Данная формулировка являлась слишком изящной версией того, что на самом деле сказал Ник, но Драко не собирался передавать Грейнджер дословно ту вульгарную пошлость, которая изверглась изо рта мерлиномерзкого пуффендуйца. Гермиона фыркнула и надменно покачала головой, но в следующий миг её губы изогнулись в меланхоличной ухмылке, взгляд едва заметно потускнел. — Значит, я не сошла с ума. Это и правда был ты. Смущаться по этому поводу было уже поздно, но Драко всё же почувствовал, как жар прилил к его щекам. Сказать в своё оправдание ему было нечего. Он до сих пор не мог толком ответить себе на вопрос, почему он так поступил, совершенно позабыв о столпотворении незнакомых волшебников, обступивших его и Грейнджер со всех сторон. Почему в кои-то веки ему стало всё равно. Ведь до сих пор существовала вероятность того, что именно этот незначительный поступок, подобно взмаху крыльев бабочки, повлёк за собой цепочку необратимых событий, жертвой которых оказался не только Драко, но и Уинстон, обращённая в пепел лаборатория, охрана Отдела тайн, авроры, что подвергли риску свои жизни во время тушения пожара. Складывалось ощущение, будто все силы мира ополчились против самой идеи быть рядом с Грейнджер. Будто, если бы у них что-то вышло, планета неизбежно погибла бы от массовых катаклизмов в виде землетрясений, торнадо, цунами и неконтролируемых извержений вулканов одновременно по всему земному шару. Но это была всего лишь гипотеза, неподкреплённая научными исследованиями. Поэтому Драко решил рискнуть. — Уже довольно поздно, — пробормотала Грейнджер, оглядываясь в поисках сумки, — думаю, мне… — Как думаешь, мы бы могли попробовать снова? Она замерла, сосредоточив растерянный взгляд на лице Драко. Пульс грохотал такой оглушительной дробью, что, вероятно, его было слышно не только Гермионе, но и в соседней палате за стенкой. Драко ни на что не надеялся. Хотя нет, он всё же надеялся, что её растерянность не обернётся оскорблённым негодованием, но слабый голос глупого, наивного подсознания унизительно умолял: пожалуйста, скажи «да». — Малфой… — Я пойму, если ты откажешься, просто я хотел, чтобы ты знала… Я действительно сожалею о том, как повёл себя после нашей ночи. Не думаю, что такое можно простить, — я бы не простил, — вряд ли кто-то сможет переплюнуть меня в подобном скотстве, но, как я уже говорил, это вышло случайно, потому что… Мне просто стало страшно, когда я узнал, каково это, — быть счастливым. Меня терзало чувство вины каждую минуту нашего общения, а потом стало ещё хуже, примерно в миллиард раз хуже, потому что я осознал, что не могу больше выносить себя после того, сколько дерьма наговорил тебе в рождественское утро. Я сожалею о многих вещах, но больше всего — о своей трусости. Я должен был рассказать тебе обо всём с самого начала. Быть честным с тобой с самого начала. Ты правда нравишься мне, Грейнджер. Очень. Плевать, что артефакт уже наглядно продемонстрировал это, я хочу, чтобы ты услышала об этом именно от меня, даже если мои слова для тебя больше ничего не значат. И я скучаю по тому, что между нами было. Каждая минута нашей неловкости, во время которой мне хотелось провалиться сквозь землю, — я скучаю даже по этому. Если бы ты согласилась дать мне ещё один шанс… если бы… хочешь, можем подбросить монетку… — Ладно. Беспрерывный поток воспалённого сознания прервался, и Драко моментально забыл о том, что говорил десять секунд назад. — Ты про монетку? Или про шанс всё исправить? — с нервной дрожью в голосе уточнил он. — Я согласна попробовать снова, — с напускной снисходительностью проговорила Грейнджер, степенно кивнув. Актриса была из неё неважная. Драко видел, как её буквально трясло от волнения, — его сбивчивая речь произвела на неё впечатление, которое вряд ли позволит ей сегодня уснуть. По крайней мере, Драко точно бы не уснул. — Значит… ты простила меня? — Недавно, — она смешно сморщила нос и пожала плечами. — До или после того, как меня едва не раздавило в лепёшку? Грейнджер издала смешок и, спустя пару секунд безуспешной борьбы, звонко рассмеялась, мгновенно заразив Драко своим весельем. Они разразились приступом неудержимого смеха и всё никак не могли остановиться — гнетущее напряжение высвобождалось, растворяясь в воздухе, и наконец-то стало по-настоящему хорошо. Впервые за три недели, оказавшись в больничной койке, Драко испытал ту самую лёгкость, которая в обычные дни казалась чем-то недосягаемым, будто её необходимо было заслужить, но никакого труда, никаких жертв никогда не было достаточно для столь высокой награды. Возможно, всему виной были целебные зелья и сотрясение. Возможно, Драко окончательно слетел с катушек и перестал отличать желаемое от действительного, поддавшись чувству нездоровой эйфории, и непрекращаемое головокружение вполне могло свидетельствовать об этом. Пусть. Так даже лучше. Грейнджер подхватила сумку с кресла, поднялась с кровати и, склонившись над Драко, коротко поцеловала его в щеку. Почти что по-дружески. — Поправляйся скорее, — ободряюще пожелала она. — Обсудим наш деловой контракт после выписки. Грейнджер лукаво прикусила губу, обрадовавшись собственной остроумной шутке, и быстрым шагом устремилась к выходу, но, будто вспомнив о чём-то, остановилась у самой двери. Она обернулась. Следы былого веселья постепенно исчезли, но задумчивость на её лице была скорее светлой, нежели угнетённой, как в самом начале. — Тогда, в лифте… Как ты узнал? Драко сразу понял, о чём она спрашивала. Разумеется, Грейнджер не давал покоя этот вопрос, ведь она полагала, что здорово справлялась и ничем не выдавала своей проблемы. Гермиона Грейнджер была сильной и не могла быть заложницей проделок собственного разума, пройдя за время войны через всевозможные жизненные тяготы. Никто и никогда не должен был узнать о её слабостях. Никто. И никогда. — У нас намного больше общего, чем может показаться на первый взгляд, — тихо произнёс Драко. Грейнджер застенчиво улыбнулась, с благодарностью посмотрев на Драко, и через мгновение покинула палату, аккуратно прикрыв дверь. Стало так тихо и пусто. Сразу после ухода Грейнджер незнакомая обстановка больницы моментально посерела, превратившись в удручающее пристанище для смертников. Драко посетила мысль немедленно сбежать отсюда, но он едва мог пошевелиться из-за всепоглощающей слабости. Поскольку о наступлении скорого сна не могло быть и речи после стольких эмоциональных потрясений, следовавших друг за другом без перерыва, Малфой решил разобрать почту с вполне предсказуемым содержимым. Первой попалась открытка от Клементины, на которой порхало изображение крошечного дракончика, извергающего огненную надпись «ВыздоРРРАФФливай». С обратной стороны открытки располагалось красноречивое послание в виде отпечатка губ, измазанных синей помадой. Драко брезгливо поморщился и, аккуратно зажав открытку между ногтями двух пальцев, положил её обратно на коробку с «котелками». Второе письмо оказалось от матери. В нём говорилось о том, что она всегда знала, что работа Драко его убьёт, и потому после выписки Нарцисса намеревалась заключить его под домашний арест до конца его дней. Постскриптум она добавила, что была права, и всё оказалось не так уж плохо, если «та магглорождённая девушка, небезызвестное имя которой он умолчал», не отходит от него ни на шаг в ожидании пробуждения. Всё остальное Нарцисса угрожающе пообещала обсудить дома и, конечно же, пожелала Драко скорейшего выздоровления. Если бы эта особа не была его кровной матерью, которая, как выяснилось, любила его многократно сильнее, чем показывала, он бы назвал её заносчивой стервой. На последний конверт, не имеющий никаких отличительных характеристик, Драко покосился с подозрением. Снова без обратного адреса. Интересно, в Мунго проверяют почту на наличие проклятий перед тем, как доставлять пациентам? Даже если и нет, благо, проблему можно будет решить на месте. Он медленно протянул руку в ожидании реакции амулета. Два дюйма, один, половина. Ничего. Чары защиты оставались неактивны. Драко дотронулся до конверта пальцем. Мерлин, этот «инцидент» в Отделе тайн превратит его в пожизненного параноика. Он медленно выдохнул и взял конверт в руки. Если бы тёмномагическое проклятие поджидало его внутри и было защищено бумагой снаружи, амулет бы это распознал. Драко оторвал край и извлёк письмо. Почерк он узнал с самого первого слова.«Я специально отправил тебе письмо в другом конверте, чтобы ты не успел от него избавиться перед тем, как открыть. Должен признаться, я не на шутку испугался, когда увидел тебя без сознания. Ты был таким безмятежно беззащитным и выглядел во много раз хуже, чем тогда, на третьем курсе, когда тебя уделала та чешуйчатая пиздокрылина на уроке у Хагрида.
Я приношу свои извинения за то, что утаил от тебя правду, но о своём поступке ни капельки не жалею. Я знаю, что в глубине души ты мне благодарен.
Драко, я скучаю по твоим бледным щёчкам. Пока ты проводишь каникулы в Мунго, подумай о том, как мне искупить свою вину. Наша дружба заключена на небесах, ты же знаешь. Мне плевать, что ты там чувствуешь, знай, что я тебя люблю, несмотря ни на что.
Твой единственный друг-идиот».