Arcanum Amoris

      Едкий запах дыма обжигал дыхательные пути и вызывал тошноту. Инфернальный смрад истлевшей древесины, тканей, трав и многих других материалов, некогда содержавшихся в лаборатории, просачивался сквозь одежду, застревал в волосах и налипал на кожу.       Драко стоял посреди угольно-чёрного пожарища и пытался прислушаться к голосу собственного сердца. Он злился? Сожалел? Чувствовал ли он боль, какую испытывают люди, потерявшие дом, в котором хранились дорогие сердцу вещи, детские колдографии, семейные реликвии, передающиеся из поколения в поколение? Плакал бы художник, увидев на месте своих исписанных холстов лишь чёрный пепел?       Драко понадобилось два дня для того, чтобы решиться вернуться сюда. Он много раз представлял себе, какие испытает эмоции, когда увидит свою научную обитель такой. Пустой и мёртвой. Без тихого шелеста вращающейся армиллярной сферы, подаренной Тео на двадцать первый день рождения, без шёпота бурлящих зелий и вообще всего, что могло послужить доказательством долгих лет поисков, исследований, открытий, радостных и удручающих моментов, успехов и поражений. Всё было заключено в этих стенах, и Драко лишь сейчас понял, насколько это было личным. Принадлежащим только ему одному, скрытым от глаз посторонних. Он был особенным невыразимцем, ведь, в отличие от других коллег, работал совершенно один. Ему не с кем было разделить эту потерю, кроме, разве что, Тео, который являлся всего лишь наблюдателем.       Это было хорошо. Но это прошло. Драко не чувствовал ничего, кроме пустоты. Вероятно, если бы он прибыл сюда сразу после ликвидации пожара, он бы чувствовал иначе.       Где-то позади раздались неспешные осторожные шаги. Постепенно они становились всё отчётливее, и по мере их приближения обуглившиеся стены окрасились голубоватым оттенком слабенького Люмоса. Когда шаги затихли совсем рядом, Драко ощутил смелое прикосновение пухлой тёплой ладошки к своей руке. Сердцеспектральный эмоциоскоп послал слабую вибрацию в грудную клетку, но Драко лишь ухмыльнулся. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто решил составить ему компанию.       — Мне очень жаль. Правда. Но всё образуется, так ведь?       — Так, — равнодушно отозвался он хриплым от долгого молчания голосом.       — Ты всегда мне нравился, — тихо призналась Клементина.       — Я знаю.       — Я рада за вас с мисс Грейнджер. Она чудесная девушка.       Драко обратил на неё взгляд, но она смотрела прямо перед собой, будто могла разглядеть за толстыми стёклами своих очков что-то, кроме вездесущей черноты.       — Спасибо, Клементина. Тебе тоже однажды обязательно повезёт.       Он в этом сильно сомневался.       Клементина медленно повернула к нему голову и так же медленно растянула синие губы в улыбке.       — У тебя в волосах застрял лукотрус, — заметил Драко, наблюдая за мучениями несчастного создания, пытающегося вызволиться из смертельной петли своими крошечными зелёными ручками.       — Это мой друг Одиссей, — объяснила она. — Я нашла его в мешке с рисом. С тех пор мы неразлучны.       Драко кивнул, не имея ни малейшего представления, что на это ответить. Впрочем, другого от Клементины он и не ожидал.       — Я пойду. Наверное, ты бы хотел побыть один в этот горький час.       Клементина поджала губы, выпустила его руку и направилась к выходу. Судя по звуку её удаляющихся шагов, она, по меньшей мере, три раза споткнулась.       Когда вибрация артефакта затихла, Драко прикоснулся к груди и свёл брови к переносице, а затем поднял взгляд к потолку лаборатории.       Он достал палочку и расстегнул верхние пуговицы рубашки. Всё должно закончиться там же, где и началось.

***

      Гермиона выскользнула из объятого пламенем камина и пригладила волосы, сощурившись от яркого света атриума. Сотрудники Министерства спешили к своим рабочим местам, стая бумажных самолётиков порхала под потолком, плавно планируя к лифту. Едва Гермиона успела сориентироваться в новом пространстве, как вдруг её взгляд уловил пару зелёных глаз, устремлённых прямо на неё.       — Гарри…       — Пойдём со мной.       Он кивнул в сторону лифта и направился к нему, не дожидаясь Гермионы. Она растерянно нахмурилась и поспешила догнать его. Когда они поравнялись, Гарри не удостоил её взглядом.       — Что случилось? — взволнованно спросила она вполголоса.       — Сейчас сама всё увидишь.       Они зашли в лифт, с трудом протиснувшись сквозь уже набежавшую туда толпу, и Гермиону охватила тревога. Дурное предчувствие, растекающееся леденящим холодом по конечностям, подталкивающее содержимое желудка к горлу. Гермиона никогда не видела Гарри таким отстранённым и замкнутым со времён войны. Она не представляла, что могло пошатнуть его стойкость сейчас, но он явно выглядел уязвлённым и озлобленным.       — Это касается дела Драко? — прошептала Гермиона, томясь от беспокойства. Нетерпение снедало её, к горлу подступила тошнота.       Гарри не ответил, адресовав ей мрачный взгляд. Когда лифт, наконец, достиг второго уровня, они направились по коридору в аврорат. Подойдя к кабинету, Гарри взмахнул палочкой, снимая защитные чары, и открыл дверь Гермионе, пропуская вперёд.       Поначалу привычная обстановка ничем не привлекла её внимания, но, как только она прошла в центр кабинета, воздух из помещения будто бы выкачали, сердце ухнуло куда-то вниз.       Гермиона рассматривала сбитые в клочья длинные волосы, пожирневшие у корней, осунувшееся бледное лицо с глубокими тенями под глазами, некогда бывшее полнокровным и улыбчивым. Руки, обездвиженные путами Инкарцеро и привязанные к подлокотникам кресла.       — Гарри… — безжизненно прошептала Гермиона. — Что происходит?..       Он прислонился бёдрами к краю стола и сложил руки на груди.       — Я узнал её почерк на свёртке. Она даже не стала ничего отрицать.       Фигура на кресле пошевелилась и подняла голову. Гермиона в ужасе сглотнула подступившую к горлу желчь и взглянула в абсолютно пустые глаза Демельзы Робинс.              — Ди… Гарри… она… она бы не…       — Прости, Гермиона, — глухо произнесла Демельза, и Гермиона вздрогнула от звука её голоса. Она не узнавала её. Ни то, как она говорит, ни её взгляд. Перед ней словно сидел другой человек — больной и сломленный.       — Ты уверен? — пробормотала Гермиона, умоляюще взирая на Гарри. — Оборотное зелье, Империус… Хоть что-то?!       Гарри коротко кивнул и опустил взгляд. Гермиона знала эту его эмоцию, он всегда выглядел так, когда испытывал вину. Одна из самых ценных его подчинённых, которую он сам привёл в команду и безоговорочно доверял…       — Демельза… — сбивчиво пролепетала Гермиона, приблизившись к ней, пристально всматриваясь в её лицо, но Демельза не выдержала её взгляда и отвернулась. Её лицо исказилось болью и отвращением, пересохшие губы сомкнулись в жёсткую кривую линию.       — Прости, — едва слышно прошептала она — могло показаться, что её губы и вовсе шевелились беззвучно.       Гермиона продолжала смотреть на неё широко раскрытыми глазами в надежде, что вот-вот, с минуты на минуту выяснится, что произошла страшная ошибка. Что настолько чудовищной лжи просто не могло существовать в мире. Как давно Демельза вынашивала этот план? И была ли она хоть когда-то её подругой или притворялась всё это время?       — Ты сделала это из-за меня? — напряжённо проговорила Гермиона. Ей нужны были ответы. Она была готова задавать любые вопросы, даже самые абсурдные, чтобы докопаться до истины.       Ответа не последовало.       — Это из-за смерти твоей матери? Ты хотела отомстить Малфою за то, что твоей мамы не стало?       Демельза хмыкнула, и было что-то в этом звуке поистине зловещее. Хладнокровное и бессердечное. Гермиона помнила, с какой ненавистью она говорила о Пожирателях смерти тем злосчастным рождественским утром. Если бы тогда Гермиона не была в столь ранимом состоянии, она бы отнеслась внимательнее к услышанному и, возможно, ожесточённый посыл Демельзы её бы насторожил.       — Я не собиралась убивать его, — слабым голосом произнесла она. — Его не должно было быть там. Я проследила, когда он ушёл, а его никудышная охрана была ещё внутри. Парень должен был доставить свёрток в лабораторию, когда она была уже пуста. Я не думала, что Малфой вернётся после окончания рабочего дня. Я просто хотела, чтобы он исчез из Министерства и хоть раз узнал, каково это, — лишиться всего.       — Он едва не погиб, — медленно прошипела Гермиона, и её голос окреп. Зарождающаяся в груди злость стремительно разрасталась, поражая своим ядом каждый орган, мышцы, сухожилия, сковывая их ознобом.       — Но не погиб, — Демельза вскинула голову, спутанные рыжие волосы покачнулись и упали ей на лицо. — Я не хотела, чтобы так вышло, но он остался жив. А моих родителей уже не вернуть. Пожиратели, подобно ему и его отцу, никогда не изменятся. Он надругался над тобой, а ты всё равно его защищаешь!       — Это неправда! — вспыхнула Гермиона, ощутив приливший к лицу жар.       — Ты просто влюблённая дурочка, — желчно выплюнула Демельза.       — Ты прекрасно знаешь, что он не причастен к твоей трагедии, и кто дал тебе право решать…       — Потому что всем наплевать! — с надрывом крикнула она. — Всем: Визенгамоту, Кингсли, даже тебе! Вы все какого-то хера считаете, будто эти убийцы заслуживают второго шанса, совсем позабыв, какая роль была отведена им в войне! Они служили Волдеморту и без разбору вершили судьбы невинных людей, чей статус крови не соответствовал их извращённым взглядам. Они смеялись, когда пытали и убивали моего отца и многих других, им это было в радость!       — Но Драко не имел к этому отношения!..       — Метка на его руке красноречивее любых слов говорит об обратном.       — Потому что его заставили её принять! — глаза запекло от бурлящего гнева, предательства и боли. Гермиона не могла поверить, что спустя столько лет ей приходилось кому-то напоминать об этом. Все слушания Визенгамота по делу семьи Малфоев были открытыми. Обнародованы в «Пророке», многократно обсуждены всеми, кому не лень. Все виновные уже давно были либо мертвы, либо брошены гнить в Азкабан до конца своих дней.       — Я не хотела убивать его, — повторила Демельза. — Мне просто было нестерпимо больно. Возможно, если бы в тот самый жуткий день моей жизни я не узнала о том, что он с тобой сделал, я бы не стала…       — Демельза, нельзя взрывать чужие лаборатории, — устало протянул Гарри, сомкнув пальцы на переносице. — Я понимаю, мы все кого-то потеряли в этой войне, но это не повод…       — Твои родители умерли, когда ты был младенцем, — с горечью выдавила Демельза. — Это ужасно, но ты их не помнишь, Гарри. Ты не знаешь, каково это, — быть любимым ребёнком.       Он невесело хмыкнул и покачал головой.       — Наверное, ты считаешь, что мне повезло потерять их в неосознанном возрасте. Но позже я встретил людей, которые стали мне как родители. Я любил их всех душой. И сейчас они все мертвы. Но я не виню в этом Малфоя, Крэбба, Гойла, Нотта, потому что они не ответственны за поступки своих отцов. И как бы мне ни хотелось обвинить их во всех грехах, я понимаю, что они тоже в каком-то смысле оказались жертвами.       Губы Демельзы задрожали, и её плечи поникли, глаза наполнились слезами. Гермиона видела перед собой побеждённого несчастного человека, который запутался и не смог противостоять тьме в своей душе. Какой бы внешне несокрушимой ни казалась эта девушка, испытания судьбы её одолели. Гермиона вспоминала о том, как часто делилась с ней своей болью, как безотчётно вываливала на неё свои проблемы, считая, будто Демельза намного сильнее, ведь она всегда превращала всё в шутку, не позволяла Гермионе хандрить, подбадривала и поддерживала, как умела, пока у самой в груди разрасталась бездонная пропасть.       Ей стало так стыдно от того, что она говорила с Демельзой о Драко, что за шутливыми предостережениями подруги не распознала скрытой враждебности. Гермиона доверяла ей. Ей доверял Гарри. Несомненно Демельза была виновата, но Гермиона не могла найти в себе силы её винить. Это был уже не тот человек, которого она знала, а всего лишь его тень.       — Я не собираюсь и не надеюсь выйти сухой из воды, — сквозь слёзы прошептала она. — Я готова понести своё наказание. Мне больше нечего терять.       Гарри тяжело вздохнул, снял очки и потёр уставшие глаза.       — Что будем делать? — обратился он к Гермионе. — Мы можем отправить запрос целителю Визенгамота, если он составит соответствующее заключение, то, возможно, нам удастся…       — Пусть это решает Драко, — равнодушно произнесла она и вышла из кабинета, пока её лёгкие не разорвались в клочья.       Гермиона мчалась по коридору аврората, задыхаясь от панического удушья. Она жадно хватала ртом воздух, но он словно наталкивался на какое-то препятствие и застревал в горле. Гневные слёзы струились по щекам, перед глазами всё мелькал незнакомый, пробирающий до мурашек образ Демельзы или, скорее, существа, которое было на неё похоже. Уезжала ли она на самом деле в Америку? Была ли у неё сестра, или это всего лишь было малой частью одного большого обмана? Неужели всё это время она работала над проклятием, скрывалась под дезиллюминационными чарами, выслеживая Малфоя, и потому отстранилась от Гермионы, чтобы она ничего не заподозрила…       Её затошнило. Перед глазами поплыли чёрные пятна. Лифт был уже совсем близко, хоть бы не отключиться по дороге к атриуму.       «Я не хотела его убивать».       Гермиона пошатнулась и схватилась рукой за стену. Убивать… Чудовищное слово для чудовищного поступка. Настолько тёмное, что полосует душу, словно бритвой, от одной только мысли.       Хвала Мерлину, Демельза, что судьба уберегла тебя от этого. Если бы не амулет Драко… пожалуйста, Гермиона, дыши. Вдох… выдох… вдох…       Лифт прибыл на второй уровень. Она вздрогнула от резкого звука и, всё ещё задыхаясь, окинула затравленным взглядом заполненную людьми кабинку. Ведьмы и волшебники озадаченно изучали её сквозь решётку, пока один из работников аврората не протиснулся сквозь плотную людскую массу, отодвинув решётку в сторону.              — Мисс Грейнджер…       — С вами всё в порядке?       Какие-то чужие неприятные голоса обращались к ней, но Гермиона не различала лиц их обладателей, не хотела вступать в диалог и удовлетворять чьё-то любопытство. Благо люди расступились, пропуская её внутрь, и ей не пришлось грубо распихивать их локтями, этих чёртовых зевак. Гермиона пыталась отыскать хоть что-то, на чём сможет сосредоточить своё внимание и привести дыхание в норму, её невидящий взгляд судорожно метался по тесному пространству лифта, пока вдруг не замер на обеспокоенном лице Драко.       Он смотрел на неё — только на неё — и, казалось, был готов сорваться с места, но решётка захлопнулась, и лифт тронулся. Где-то на периферии мельтешила мысль о том, что Гермиона не могла сделать этого сейчас, это неправильно, она не должна была… Но в следующий миг её вновь поразило осознание того, что Драко жив. Он жив. Прямо перед ней, здесь и сейчас, любовью обманувший саму смерть.       И Гермиона послала всё к чёрту. На негнущихся ногах она устремилась к нему и упала в его объятия под осуждающими взглядами и возмущённым шёпотом. Она изо всех сил пыталась сосредоточиться на сильных руках Драко, крепко сжимающих её плечи, на его запахе, тепле его тела, но всё равно обрывки бездушных грубых фраз долетали до её слуха:       — …подруга Гарри Поттера…       — …сын Люциуса…       — …бывший Пожиратель смерти…       — …говорят, это его рук дело…       Ей хотелось закричать: «Замолчите! Заткнитесь! Вы ни черта о нём не знаете!», но её пальцы уже сомкнулись на палочке и онемели от напряжения. Она была не в себе. Она была в ярости и могла сотворить что-то ужасное, если даст этому волю.       Руки Драко сжались крепче. Он тоже всё слышал, принимая весь удар на себя, пока защищал Гермиону в своих объятиях. Голоса всё не смолкали до самого атриума, и, когда лифт, наконец, остановился, Драко взял её за руку и стремительно вывел наружу, уводя прямиком к каминам. Шумное широкое пространство поглотило мерзкие шепотки, но резко замершее оживление свидетельствовало о том, что всё внимание присутствующих было сосредоточено на Драко и Гермионе. Проклятый Пожиратель смерти и доблестная Героиня Войны — их пожизненные ярлыки, несоответствие которым вызвало бы слишком бурное волнение и сотрясло бы твёрдую землю под ногами. Каждая вещь в мире обязана иметь свой ярлык, броский и яркий — ведь что может являться бо́льшим злом и представлять бо́льшую опасность, чем грёбаная неопределённость, когда прочно устоявшиеся убеждения оказываются под угрозой?       В момент, когда их подхватило изумрудное пламя, Гермиона впервые смогла вдохнуть. Оказавшись в привычной обстановке своей гостиной, она высвободила руку из хватки Драко, сбросила каблуки с мантией на пол и принялась мерить шагами комнату. Паническая атака отступила, и на смену ей пришли ясность сознания и всепоглощающий гнев. Драко стоял у камина, наблюдая за её судорожными метаниями. Он был бледен и пытался отдышаться — ему тоже пришлось несладко на протяжении последних минут с тех пор, как Гермиона ворвалась в лифт и прижалась к его груди у всех на виду, но над яростью и оскорблённостью в его взгляде всё ещё преобладало беспокойство. Гермиона могла лишь гадать, насколько сильно она пугала его своим состоянием.       — Грейнджер…       — Я не могу поверить, — нервно хмыкнула она. Губы дрогнули в улыбке, но глаза остались широко распахнутыми. — Я... Мы ведь дружили… Как же так... Она…       Слов не хватало, все мысли сбивались в кучу, наталкиваясь друг на друга.       Драко шагнул ближе, Гермиона уловила это боковым зрением — она не могла смотреть на него.       — Кто? — осторожно спросил он.       Гермиона остановилась и повернулась к нему, уставившись под ноги и сжав руки в кулаки.       — В рождественское утро, когда ты ушёл, — с дрожью в голосе пробормотала она, — Демельза сообщила мне, что её мама умерла. Я ещё не успела оправиться после нашего с тобой… разговора, и она вынудила меня рассказать о том, что между нами произошло. Я не знала, что на неё это так подействует, правда, не знала…       — Грейнджер, прошу тебя, успокойся, — приказал Драко, сжав её предплечья, и лишь сейчас Гермиона заметила, как сильно её трясло. От свирепствующего, еле сдерживаемого гнева чесалась кожа, глаза застилало пеленой.       Держи себя в руках. Ты справишься с этим.       — Это была она, — тихо произнесла Гермиона. — Она хотела уничтожить твою лабораторию, хоть и клялась, что не собиралась причинить тебе вред, так как рассчитывала, что тебя там не будет. Но теперь я не могу отделаться от чувства, что именно я подтолкнула её к этой мести. Я, понимаешь? — она вскинула на него яростный взгляд. — Она была раздавлена своим горем, истинные виновники которого уже давно мертвы или заключены под стражу, но я не смогла сдержаться и рассказала ей о нас. О том, как ты поступил.              — В этом нет твоей вины.       — Есть! — вскинулась Гермиона, сбросив с себя его руки. — Я подвергла тебя опасности по собственной глупости!       — Это не твоя вина.       — Горе может сотворить с человеком страшные вещи. Он может замкнуться в себе, помыслить о самоубийстве, пойти на ужасные, жестокие поступки, которые никогда бы не смог совершить… Если бы всё сложилось иначе…       — Это не твоя вина, — твёрдо с расстановкой повторил Драко, приблизившись на шаг. — Исходя из такой логики, я виноват не меньше. Если бы я не причинил тебе столько боли своими омерзительными словами, тебе не пришлось бы рассказывать об этом Демельзе. Можно выстраивать логическую цепочку до бесконечности, но суть останется та же: в этом нет твоей вины.       Гермиона издала презрительный смешок и провела тыльной стороной ладони по кончику носа, вновь принявшись наворачивать круги по комнате. Слова Драко нисколько её не убедили. Частое дыхание вырывалось со свистом, ей хотелось одновременно расхохотаться и зарыдать.       — И ведь знаешь, что самое удивительное? Как бы я ни осуждала её поступок, я понимаю её. Понимаю её чувства, Господи… Я соболезную ей, мне её жаль. Перед моими глазами до сих пор её лицо — Драко, клянусь, я до сих пор не могу поверить, что это в самом деле была та Демельза Робинс, которую я знала. Это был, скорее, призрак, чем… — она зарылась пальцами в волосы и с силой их оттянула. — Да что же это! Даже во время войны я не сталкивалась ни с чем подобным. Во время войны всё было понятно. Почему, когда только-только выходит построить что-то новое, воссоздать из руин, всё снова рушится?!       — Ты не можешь контролировать это, — голос Драко был мягким, но холодным. Окклюменционные щиты помогали ему сохранять спокойствие и не поддаваться бушующей истерии, волны которой всё норовили его захлестнуть.       — Я не могу не контролировать, — резко выдохнула Гермиона. — Это должен был быть новый мир. Это должны были быть осознанные люди, это должна была быть другая реальность, исполненная уважения и взаимопонимания, а не боли и злобы.       — Грейнджер…       — Я… я… — она запуталась и чувствовала себя совершенно потерянной. Она даже не могла закричать, так как тратила все силы на то, чтобы сохранять дыхание стабильным. — Я так устала.       — Гермиона, — она наконец подняла глаза на Драко. Его взгляд был решительным и жёстким. — Отпусти чёртов контроль. Скажи то, что думаешь на самом деле.       Она покачала головой и нахмурилась.       — Я всегда говорю то, что думаю…       — Чушь. Ты слишком привыкла казаться всем вокруг лучше, чем ты есть. Ты привыкла быть идеальной, и тебе претит иной расклад.       — Ты ошибаешься, — прошипела она сквозь зубы, глубоко вдыхая носом.       — Ты не даёшь волю собственным эмоциям, потому что считаешь их пагубными, — остервенело выпалил Драко. — Ты постоянно подбираешь слова, чтобы не выдать свою истинную сущность. Будто боишься, что тебя настоящую никто не полюбит. Но в каждом из нас есть тьма. И ты своими собственными глазами увидела, что может произойти, если копить эту гниль в себе и не давать ей свободы. Вытрави это, чёрт побери.       — Я не…       — Давай.       Гермиона в ошеломлении смотрела на него, крепко стиснув челюсти. Голова кружилась, холодные ладони вспотели. Пламенная решимость во взгляде Драко подталкивала её к чему-то — чему-то очень тёмному и грязному, что вертелось на её языке и сгущалось в груди плотным чёрным комом. Дыхание замедлялось и тяжелело. Она не знала и не была готова к тому, что сорвётся с её губ в следующее мгновение, но странное воспалённое предвкушение заставило её совершить первое признание.       — Мне осточертел этот мир, — ожесточённо проговорила Гермиона, с ужасом обнаружив, с каким наслаждением она смаковала каждое слово. — Мне осточертело пытаться его исправить. Я ненавижу эти улыбчивые лица, которым вынуждена улыбаться в ответ. Ненавижу оставаться доброй и рассудительной, когда хочется врезать кулаком в стену и закричать.       Шаг за шагом она приближалась к Драко, глядя на него с вызовом, и видела то же самое в его глазах.       — Я ненавижу бессмысленные оправдания. Ненавижу скрывать свою боль за масками, когда все вокруг смеются, — Гермиона не заметила, как остановилась перед ним вплотную, запрокинув голову, чтобы не прерывать зрительный контакт. Дыхание Драко участилось, неподвижный до этого мгновения взгляд заметался по её лицу. Стены ослабевали и рушились. — Ненавижу, когда кто-то видит меня насквозь. Я ненавижу безусловно доверять людям, ненавижу терять контроль, когда обнажаются мои чувства, когда моя боль перестаёт принадлежать лишь мне одной!..       Он обхватил ладонями лицо Гермионы и с неистовой злостью впился в её губы, шумно выдыхая. Её удивлённый стон затерялся в отчаянном поцелуе, но в следующую секунду её пальцы вцепились в ткань мантии Драко и рванули вниз, сбросив под ноги. Гермиона не ведала, что творила, каждое движение было инстинктивно-бессознательным, всё происходящее напоминало какое-то наваждение. Неужели это была она? Гермиона всегда думала, что знала о себе каждую мелочь, но прямо сейчас перед ней раскрывались всё новые её грани, о существовании которых она даже не подозревала.       — Я ненавижу притворяться, что мне всё равно, — рвано выдохнула она, когда Драко прильнул губами к её шее и стянул расстёгнутую блузку. — Ненавижу терзаться чувством вины. Ненавижу каждый день своей жизни убеждаться, что причиной войны являлся совсем не Волдеморт — людям нравится воевать друг с другом. Людям нравится ненавидеть друг друга…       Гермиона вскрикнула, когда Драко подтолкнул её к стене, запрокинув её обнажённое бедро себе на талию, и прижался губами к ключицам, очерчивая кромку бюстгальтера. Они остались в одном белье — Гермиона даже не заметила, как это произошло. Ужасающее дьявольское возбуждение туманило рассудок, слова ненависти продолжали вертеться на языке и больше не могли оставаться неозвученными.       — Вот так, — одобрительно прошептал Драко, опаляя дыханием её ухо, отчего шея покрылась мурашками.       Его рука оглаживала её бедро, пальцы жадно осязали каждый изгиб, и когда Драко притянул её ближе, Гермиона почувствовала твёрдость его эрекции сквозь тонкую ткань своих промокших трусиков. Отчаянный всхлип сорвался с её распухших губ, и она инстинктивно подалась вперёд.       — Продолжай, — хрипло произнёс он низким голосом, опуская лямку белья, и поцеловал в плечо, оставляя влажную багровую отметину. — Говори со мной, Гермиона.       Сосредоточив последние силы на магии, Гермиона призвала палочку, и в следующий миг вихрь аппарации перенёс их с Драко на кровать. Оказавшись снизу, он придвинулся к изголовью, прислонился к нему спиной и привлёк Гермиону к себе, расположившись между её разведённых бёдер. В груди зародилось волнение — она не знала, как правильно двигаться, как себя вести, как…       — Не бойся, — Драко возвёл на неё потемневший взгляд и едва заметно качнул головой. Он смотрел на Гермиону с неким мистическим одержимым боготворением. — Откройся мне.       Он положил её ладони себе на плечи и притянул за талию ближе, так, чтобы их тела полностью соприкоснулись. Драко оставлял поцелуи на её разрумянившихся скулах, вдоль линии челюсти, на губах, щеках, снова на губах, его язык настойчиво вторгся в её рот, руки проникли под ткань белья, сжав обнажённую грудь, и Гермиона едва не потеряла сознание от захлестнувших ощущений. Она не боялась. Она могла поклясться Мерлином, что не боялась открыться, но уцепиться за конкретную мысль, говорить под натиском ласк, как и оторваться от горячих губ Драко, было чертовски трудно.       Как только все оставшиеся элементы одежды были отброшены в сторону, Гермиона запустила пальцы в шелковистые платиновые пряди и застонала, когда Драко обхватил губами затвердевший сосок и втянул его в рот, прокручивая второй между пальцами. Невыносимо томительное трение сводило с ума, и, опустив руку между их телами, Гермиона обхватила ладонью его член, слегка приподнялась, направила его в себя и медленно опустилась, вцепившись ногтями в плечи Драко. Его обезумевший затуманенный взгляд блуждал по её лицу, пытаясь отыскать хоть какой-то намёк на боль или дискомфорт, но Гермиона не чувствовала ничего, кроме неконтролируемого желания. Да, она больше не контролировала. Страх и предвкушение вступили в неравный бой, и она начала двигаться, медленно приподнимаясь и опускаясь.       — Я ненавижу бояться разочаровать других, — Гермиона закрыла глаза, сосредотачиваясь на ощущениях внутри себя, на нежных касаниях рук и губ Драко, на его пламенном дыхании, обжигающем кожу. — Я ненавижу испытывать стыд всякий раз, когда вынуждена лгать. Я ненавижу смотреть на себя в зеркало и по-прежнему видеть в нём маленькую беззащитную девочку.       Стон Драко пустил волну вибрации по её шее, когда его губы крепко прижались к покрытой испариной коже. Его ладони блуждали по груди, животу, ягодицам и остановились под бёдрами, крепко сжимая, помогая Гермионе ускориться. Драко двигался ей навстречу и, дождавшись, когда она поймала нужный темп и угол движения, отнял руки от бёдер, вернул одну на грудь, а второй скользнул к низу её живота и коснулся большим пальцем клитора, начиная совершать мягкие круговые движения. Гермиона мучительно всхлипнула и запрокинула голову, подавшись вперёд, чтобы почувствовать Драко ещё ближе. Её пальцы запутались в его волосах, взгляд серых глаз был направлен на неё — открытый и искренний, исполненный обожания. Умопомрачительно приятное давление на самую чувствительную точку тела неумолимо приближало Гермиону к разрядке. Осталось изгнать последних демонов, плотно обосновавшихся в её душе, чтобы почувствовать себя полностью свободной.       — Я ненавижу… когда кто-то считает, будто… моё сердце ошиблось, — напряжение внизу живота становилось невыносимым. — Ненавижу гнусные сплетни у нас за спиной… Я ненавижу, что мы вынуждены скрываться… Я ненавижу быть слабой. Я… ненавижу… быть… слабой… Чёрт, Драко…       Гермиона закричала, вонзив ногти в его шею, и с силой прижала голову Драко к своей груди, оттянув его влажные волосы, когда её мир рассыпался на тысячи мелких осколков, а их бесстыдные стоны слились воедино.              Ей было так невозможно хорошо. Исступлённая улыбка облегчения расцвела на губах Гермионы, её тело расслабилось, руки бездумно скользили по изгибам плеч и шеи Драко, обессиленно прислонившегося лбом к её груди. Он аккуратно развернулся и переложил Гермиону рядом с собой, повернувшись к ней.       Тепло… Безопасно… Тихо.       Обрывки разных ощущений искрились тусклыми всполохами в опьянённом рассудке. Гермиона дышала. Глубоко и спокойно, словно парила в невесомости. Она открыла глаза и всмотрелась в лицо Драко. Его сбитое дыхание не унималось, взгляд пронизывало волнение. Казалось, будто что-то не давало ему покоя. Он дотронулся кончиками пальцев до её щеки и прошептал:       — Я ненавижу быть слабым.       Сердце Гермионы подскочило к горлу. Она затаила дыхание. Ладонь непроизвольно потянулась к его лицу и коснулась покрасневшей скулы.       — Я ненавижу своего отца за то, что он привёл войну в наш дом. За то, во что я превратился по его вине. Ненавижу холодную покорность матери. Я ненавижу бороться. Я ненавижу быть тем, кто обязан бороться.       С каждым словом голос Драко креп, становился увереннее и жёстче. Во взгляде мелькала тень уязвимости, постепенно снедаемая отчаянием. Гермиона придвинулась ближе, и Драко крепко обнял её, жадно вдыхая запах её спутанных волос. Он не отпускал, не позволял отстраниться. Он нуждался в ней.       — Я ненавижу свой дом, в котором вырос. Ненавижу свои ночные кошмары, которые временами преследуют меня до сих пор, — он уткнулся носом в её шею, и Гермиона сделала то же самое, прижавшись губами к его пульсирующей жилке. Она согнула колено и обвила бедро Драко, прижимаясь к его телу. Ближе, ближе. Чтобы он чувствовал реальность её присутствия так же, как и она, когда погрузилась с головой в омут своих страхов. — Я ненавижу проклятую войну. Ненавижу то, что она сделала с нами.       Драко задрал бедро Гермионы выше и резко вошёл в неё. Их тела переплелись, воздух в комнате сделался тяжёлым и влажным.       Ещё ближе.       Гермиона припала губами к его груди и шумно выдохнула, когда Драко наполнил её до основания и сразу ускорил движение, с силой врезаясь и на мгновение замирая, чтобы насладиться ощущением безусловного единства. Он не был таким смелым в их первую ночь — они оба вели себя робко, прислушивались и изучали друг друга, но сейчас всё было иначе. Сейчас не могло быть как-то по-другому.              — Я ненавижу беспомощность, — почти прорычал он, прижавшись щекой к её плечу. — Я ненавижу быть чёртовым наблюдателем. Я ненавижу Беллатрису за её бесчеловечную жестокость, за то… что она сотворила с тобой, — голос Драко сорвался, и когда его крепко сомкнутые ресницы коснулись щеки Гермионы, она ощутила скопившуюся на них солёную влагу. — Я ненавижу себя за то, что бездействовал. Я мог попытаться её остановить, но я ничего не сделал.       Бешено колотящееся сердце Гермионы сжималось при каждом ударе. В словах Драко было столько горечи — неужели он все эти годы носил этот груз в своей душе? Неужели Гермиона так долго была в его мыслях, но он заглушал их и подавлял, окончательно разуверившись в том, что она когда-то сможет простить его?       Судорожное дыхание Драко опаляло её кожу, грубые, неистовые толчки сотрясали тело, влажные пальцы запутывались в волосах, вжимались в спину, рёбра и грудь, даря настолько сладкую боль, что хотелось расплакаться, лишь бы та никогда не прекращалась. Гермиона непрестанно ласкала его тело, двигаясь в такт, бессвязно шептала слова утешения, усыпала поцелуями его лицо, мокрое от слёз. Она растворялась в этой жестокой нежности и не думала больше ни о чём, потому что здесь и сейчас больше ничего не существовало. Только они, всепоглощающая ненависть и любовь, которая обязательно их исцелит.              Накал эмоций и физических ощущений был настолько высоким, что вполне мог обернуться неконтролируемым выбросом магии. Пульс грохотал в ушах, капли пота струились по спине и вискам, рваные стоны отражались от стен и раздирали горло. Так ощущалась свобода. Без грёбаных правил, лживого лицемерия и тошнотворной вежливости.       Это был их идеальный мир. Мир, в котором можно быть неправильными и совершать ошибки, танцевать от радости, без конца поскальзываться на льду и смеяться до коликов, злиться и кричать, выглядеть нелепо и не беспокоиться об этом, любить, любить, любить… И наконец-то, постепенно, маленькими шагами научиться быть счастливыми, безвозвратно распрощавшись с прошлым. Ведь счастье ведомо лишь тем, кто научился жить настоящим.       Нежась в тусклых лучах закатного солнца, Драко и Гермиона погрузились в молчание. Ленивые, почти невесомые касания ладоней, подушечек пальцев щекотали кожу, усыпая её мириадами мурашек. Небольшой всплеск магии всё же случился в решающий момент и рассёк панорамное окно кривой вертикальной трещиной. Было в этом крошечном подобии разрушения нечто сокровенно интимное. Гермиона не станет ничего исправлять — в этом таилась особенная красота, понятная только им двоим.       — Спасибо, — её охрипший голос прозвучал значительно ниже, чем обычно. — За то, что помог высвободиться моим демонам.              — И тебе. Я никогда этого не забуду, — расслабленно ухмыльнулся Драко, но в его взгляде не было ни капельки озорства.       — Я никогда не была такой злой.       — Если честно, я даже немного тебя боялся.       Гермиона хмыкнула и почувствовала укол смущения. Она понимала, о чём говорил Драко, потому что испытала нечто похожее во время его откровения. Каким бы храбрым ты ни являлся, демоны всегда пугают своей необузданной силой. Но они бестелесны и быстро погибают, когда теряют власть над своим хозяином.       — Кстати… Когда ты успел выпить зелье?       — Зелье?       — Ну… — Гермиона замялась, дотронувшись пальцем метки на его груди, и в его взгляде промелькнуло понимание.       — Я избавился от него. От эмоциоскопа. Теперь это просто амулет.       Гермиона улыбнулась, отметив небольшое разочарование из-за того, что Драко так и не показал ей таблицу со значениями их чувств. Как же любопытно сложилась их судьба благодаря этому замысловатому изобретению, которое свело их вместе. Поистине незабываемое приключение.       — Ты должен уехать, Драко, — чуть слышно прошептала она, вглядываясь в светло-серые радужки. После всего, что между ними произошло, говорить об этом было неимоверно тяжело. Но теперь Гермиона не сомневалась, что другого выхода просто не существовало. Она никогда и никому больше не сможет верить. Драко нельзя было здесь оставаться.       — Поехали вместе со мной.       В его тоне и взгляде не было легкомысленности. Драко был серьёзен, и Гермиона поняла, что он давно принял решение. Пусть они ещё не успели обсудить поступок Демельзы, но сомнений не оставалось: на её месте всегда может появиться кто-то другой, чьи намерения окажутся куда более губительными.       — Это слишком серьёзный шаг.       Драко понимающе кивнул и ласково провёл ладонью по её щеке. Ему было известно, насколько Гермиона считала необходимым своё пребывание в магической Британии. Не было нужды проговаривать это вновь.       — Знаешь… — он внезапно осёкся и прикусил уголок губы. — Пусть мы не можем предугадать, что будет дальше. Как изменится наша жизнь, как изменимся мы. И, возможно, однажды наши пути разойдутся… Но мне так чертовски нравится то, что у нас есть сейчас.       Гермиона согласно кивнула и улыбнулась. Она задумалась над последним вопросом, ответ на который ей не терпелось узнать. Стоило ли задавать его сейчас? Она сомневалась, но пришла к выводу, что позже момент может быть упущен.       — Как думаешь, — прошептала она — говорить об этом в полный голос казалось чем-то неуместным и даже опасным, — это похоже на счастье?       Драко усмехнулся, откинувшись на подушку, прикрыл глаза и притянул Гермиону к себе. Она положила голову ему на грудь и прислушалась к размеренным ударам его сердца, вырисовывая подушечкой указательного пальца узоры вдоль его ключиц. Спустя шестнадцать ударов ей подумалось, что Драко не ответит. Но на семнадцатый она поняла, что ошиблась.              — Самое похожее из всего, что я когда-либо испытывал.