Сборник драбблов.

Ваше расставание давно бродило где-то в густом тумане, пока слова: "Да и пошла ты нахер!" также звонко били по твоим барабанным перепонкам, позволяя мурашкам табуном пробежаться по твоей спине, вздрагивая, пока в кончиках пальцах чувствуется мимолётный холод. Колючие слова царапали твою спину, оставляя синяки, как камни тяжёлые, от которых нельзя было уклониться и тем более, нельзя просто было закрыть уши, во время того, как лилась алая кровь из ран, отчего появлялось ощущение того, что сердце разделилось на две части, посетив сразу два ушка и там продолжая свою хилую работу. Было бы ничего, если бы можно было перебинтовать раны, остановить кровь и позволить ей найти верный путь. Но в твоём случае раны глубокие, резкие, широкие, а боль так и продолжает бить по твоим ушам. Его пьяное "Прости", что не было оторвано от своей души с крепкой любовью или состраданием, пока рука намертво держала бутылку алкоголя, не добавляла бликов в твои очи. Это не мольба о прощении, а одолжение, о котором тот забывал через пару глотков едкой жидкости, что разъедала верно, но медленно его глотку. Тепло тебе дарило одеяло, в то время, как трубы были ледяными, как и его выражение лица, в котором не таилась жажда тебя умильно прижать к своему горячему телу и нежно приласкать твою бледную кожу, покрывая её своими любовными поцелуями. Голубые глаза не желали сделать так, чтобы твоя кровь закипала от его влюблённости к тебе, которая завяла также быстро, как цветы зимой. Может и раньше. Алкоголь, похоже, встал на первое место, а ты покатилась далеко вниз... Пролетая попутно мимо его важной работы и всех других дел. Ты оказалась в самом внизу. Ты ему оказалась не нужна. Его пьяный вид – то же самое, что смотреть вниз, стоя на краю многоэтажного здания, когда в твоей голове никогда не появлялось желание покончить с собой вот так, пока твоя жизнь попадала под дождь яркой палитры, с которой стряхивали всю акварель, смешанную с водой. Ты смотрела на него и боялась. То ли его, то ли своих будущих слов, подготовленные заранее, зная, что диалог о разрыве ваших "судьбоносных" тонких верёвочек. – Ты обещал мне больше не пить, урод! – кричала ты ему в ответ, когда вы оба были на взводе, а особенно он, после того, как ты всё так решилась ему сообщить о том, что собираешься уйти от него. Твои аргументы были весомые, но ты всё равно считала это неправильным из-за своего доброго и больного сердца, которое Леон уже достаточно расцарапал, при этом не имея длинных ногтей на руках. – А ты мне обещала больше не выносить мне мозги! – выругался тот в ответ, тоже повышая тон, но в этом не было сильной необходимости, смотря на то, какой изначально у него был громкий голос, заставляющий тебя дрожать. Но ты, прячась за своей гордости, затыкая страх кляпом, не показывала свою настоящую реакцию на его поведение и слова. – Не выносить мозги? Ты себя уже не слышишь из-за своего алкоголизма, придурок ты грёбанный! Если бы ты меня хоть раз послушал, то мы бы сейчас с тобой не ругались, а нормально разговаривали! – Отвали от меня уже, пожалуйста! – перекричал он. А ты остолбенела. Это было ожидаемо, но это перешло все возможные границы. Кеннеди принял каменное решение: Алкоголь остается с ним, а ты шуруй куда-нибудь нахрен и ему неважно, что с тобой станет после этого. Просто главное... Не компенсируй ему мозги. Ты ненавидишь всё, что с ним связано. Кроме Шерри, которая продолжает приезжать к тебе и проводить с тобой время. Ты продолжаешь любить её, несмотря на то, что её опекун хуже любого другого кретина. Только об этом Шерри не знает и ты, как её, в какой-то крайней степени, мать, не даёшь ей об этом знать, чтобы та в своем раннем возрасте так быстро не разочаровалась в своём же отце. Ты, бывает, забираешь её к себе даже того, когда у Леона выходные, потому что тот может не сдержаться и сорваться при одной мысли об острых капельках алкоголя, касающиеся его кончика языка. Ты ему не доверяешь. Ничего не доверяешь. Но будь какая-то весомая причина, ты бы снова отдала ему свое измученное сердце, чтобы снова почувствовать его крупные ладони на своих раненых плечах. Алкоголь протекал по его венам, как наркотик, от которого невозможно избавиться. Он мужчину не изменил, он его испортил, от этого ты стала ненавидеть такой вид Кеннеди, в котором тот появлялся часто дома. Хижина перестала обладать уютной атмосферой и преобразовала запах табака и опустошенных бутылок, вечно стоящих рядом с вашей мусоркой. Было лучшим решением – взять и разрушить всё, что было в этом доме. Любовь разрушил Леон, а ты всё остальное, дабы отомстить ему. Прости меня, пожалуйста. Писал он, будучи пьяным, в то время, как телефон был готов выпасть из его руках, несмотря на то, какие крупные ладони у агента были. Руки, покрытые шрамами, ранами, мозолями, болели, а голова кипела, когда он ранее крепко держался за свои волосы, желая их вырвать в состоянии страшной истерики. Стеклянный слой на очах медленно окунал глазки, заставляя моргнуть, чтобы слёзы начали пробегать по холодным щекам мужчины, создавая морозные дорожки вины, разрывающаяся все органы внутри, сминая и сдавливая их. Зрение подводило, пальцы подводили, не попадающие по мелким буквам. Он даже не пытался играть свою сильную стороны, в которой было хладнокровие и невозмутимость. Ком в горле, сжирающий его изнутри, выталкивал наружу слабость и беспомощность. От холодного федерального агента ничего не оставалось. Его голос дрожал, грубость ломалась, и он становился высоким, пытаясь невнятно сказать о том, какая помощь ему на деле нужна. И как на деле он нуждается в твоих нежных руках на его влажных от слёз щеках. Но вместо ласковых поглаживаний – летит пощёчина. И ещё одна. Щека горит и солёные слёзы только добавляют масла в огонь, заставляя того рыдать от себя же, сдерживая слова, в которых доминировал смысл того, как он сильно себя ненавидел. – Иди нахер отсюда, – проворчала ты, когда увидела его на пороге своей квартиры. Всего мокрого от дождя и такого нуждающегося, что он не скрывал из-за опьянения в стельку. Сочувствия не было. Только лишь слегка. И то, оно разрывалось между "нет" и "да". Ты оставалась на месте, далеко от "да", вспоминая всё то дерьмо, летевшее в твою сторону от Кеннеди, который не слушал тебя всё время, позволяя только алкоголю заполнять его разум. – Ну, пожалуйста, послушай меня, – бормотал он, еле-еле смотря на тебя с полузакрытыми глазами, из которых не спеша текли горячие слезы, обжигая его лицо. – Послушать что? Как ты несёшь пьяный бред? Я этого уже наслушалась, можешь валить, – ты хотела закрыть дверь, но он тебе не позволил, вмешиваясь в дверном проёме, а затем коротко пискнув от удара дверью. – Я люблю тебя, дура, – глазки открылись, и тот посмотрел на тебя после того, как вывалил признание, которое, казалось, подтверждала и трезвая сторона Леона. Ты держала дверь одной рукой, не одобряя и не принимая его слова, что были для тебя неправдой. Хотя где-то ты молилась, дабы это была не ложь. Не услышав твоего ответа, русый с тяжелым вздохом опустил голову, разрешая слезам капать на твой пол. – Знала бы ты, как я агрессивно пытался бросить пить, чтобы ты поняла, что я не тот кусок дерьма, которым был тогда, – кряхтел мужчина, шмыгая попутно носом, наконец то выталкивая свои настоящие эмоции наружу. А алкоголь ему в этом помогал. – Как долго я пытался показаться в твоих глазах не... Бездушным алкоголиком, а мужчиной, в которого ты влюбилась в наши первые дни! – на последних словах он повысил тон, поскуливая и воя. Молча вытирая рукой свой нос, одновременно ещё избавляясь от признаков слабости на своих разбитых очах, Кеннеди поднял голову и посмотрел тебе в глаза. – Я ненавижу все твои привычки, чтобы ты знала, и ненавижу до сих пор вспоминать вкус твоего дерьмового чая, в который ты постоянно добавляла свою херню в виде трав, – он выдохнул, теряясь в тебе и в своих словах. – Но жить я без тебя не могу, – голос сломался, как и сам Леон, который не сдержал своё обещание, что было когда-то адресовано самому себе, не показывать свои настоящие чувства и эмоции никому и никогда. Единственная его слабость был алкоголь, смешанный с тобой. – Справляйся, живи сам, – проворчала ты, смотря на мужчину с безразличием, но внутри тебя стекло из равнодушия и холода ломалось, а сердце случалось как бешеное. Годы здоровых и теплых отношений превратились в больной разрыв, во время которого у каждого была больная привязанность, а не любовь. Ты думала, что давно разорвала между вами двумя ту самую тонкую верёвку, говорящую, что вы судьбы друг друга, но оказалось, что нет. Правда теперь вас тянуло друг к другу не верёвка, напоминающая нитку, а ржавые цепи, которые даже не позволяли вам сдвинуться друг от друга. Вы отворачивались, не смотря в глаза, но цепи держались вас рядом. Действительно ли это судьбоносная цепь или просто ваши сердца сплелись в одно единое? Она уйдёт – он умрёт. Он уйдёт – она умрёт. В каждом случае кто-то поникнет, если того оставят без родного сердца. Был лишь один вариант: Не уходить. – Уходи. – Нет... – Уходи! – Нет! – крикнул Леон и схватился за твоё плечо, входя наконец в коридор твоей теплой квартиры, где он обвалился на тебя, мертвой хваткой держась за тебя и всё равно, что с него бешено стекали капли дождя. Мужчина, напоминающий жалкого мальчика, обнял тебя и положил голову на твоё хрупкое плечо, тихо шмыгая носом и рыдая, дрожа от холода и смертной боли внутри. Ты замерла. Не двигалась, слушая его мольбы в виде плача и слушая то, как он задыхался в собственных слезах и соплях. Одна из его рук уветливо легла на твой затылок, начав дрожащими движениями гладить твои мягкие волосы, которые ещё недавно были отрезаны острыми ножницами, когда ты пыталась избавиться от прошлой версии себя, попутно смывая с себя воспоминания связанные с Кеннеди. Тот делал это крайне медленно, боясь тебе навредить. – Не прогоняй меня, – захныкал он, пряча своё лицо в твоем плече и сжимая ткань твоей тонкой кофты. Ты продолжала молчать, не поднимая рук с желанием его обнять в ответ и ласково утешить, шепча на ухо слова поддержки, как ты делала раньше. Ты думала о своём. О том, как уйти из прошлого, в котором ты находишься по сей день ментально. Физически ты осталась в прошлом только лишь с воспоминаниями, подаренные агентом. Вспоминая его спокойный голосок и любовное выражение личика, когда тот проводил с тобой хорошо время, уделяя тебе большое количество внимания, сердце замирало, а ком превращался в камень и не собирался никуда уходить. Ты молча обняла Леона в ответ, закрывая глаза и цепляясь руками за его мокрую кофту. Даже несмотря на то, что голубоглазый был до коликов мокрым, что делало его ужасно холодным, ты чувствовала его жаркое тело, тепло которое переливалось в твое тело, затрагивая кончики пальцев. Ты понимала, неправильно это делать. Нельзя его утешать. Лучше выгнать его с пинком под зад из квартиры, и пусть он мокнет под дождем на улице, но добрая сторона твоего сердца молила тебя оставить его у себя и снова ощутить его кожу на себе, пока ты его обнимаешь. Ты не хотела, не хотела его оставлять. Услышав его громкое хныканье, ощущая на своих ладонях дрожь в его широкой спине, ты крепче его обняла, уткнувшись носом в его шею, утешая алкоголика. Был ли это шанс вернуть то, по чем вы оба тоскуете или это только до первого трезвого состояния мужчины?