Чудеса же случаются, правда?

Кривицкий проснулся от непривычно яркого солнца, нещадно слепящего глаза, пробивавшегося сквозь неплотно задвинутые шторы и явно намекавшего на то, что в такое время хозяину дома давно пора быть на ногах. Геннадий Ильич привык всегда просыпаться не позднее семи утра — будь то будни, выходные или праздники. Старая советская закалка, от которой не избавили ни возраст, ни жизнь в Израиле, ни бывшая жена с абсолютно противоположными биоритмами. Тем удивительнее было то, что сегодня он не без труда открыл глаза в — Геннадий взял наручные часы с прикроватной тумбочки и поднёс их к лицу — половину десятого! Черт. Такого с ним не водилось... Да никогда. Видимо это нормально, когда засыпаешь под утро. Геннадий глухо простонал и прикрыл веки ладонями, вспомнив о причине вчерашней бессонницы. Что он удумал, старый дурак? Распускать руки и смущать незнакомую женщину своими приставаниями. Нет, конечно, приставать Кривицкий ни к кому не собирался, да и вряд ли почти целомудренное касание ладони можно сравнить с грязными домогательствами, но все подробности вчерашнего вечера уже расплывались в памяти, оставляя единственным чётким воспоминанием лицо Ирины, её смущающийся взгляд, удивлённо приоткрытые губы и то, как быстро она сбежала к себе. Наверняка решила, что он совсем с катушек съехал, а может и вовсе испугалась его поступка. Геннадий и сам не мог понять, что же на него вчера нашло. Откуда взялся этот глупый дурацкий порыв, это непривычное желание касаться другого человека, это странное ощущение внутри — новое, пугающее, необъяснимое. После развода с бывшей женой прошло без малого десять лет и за все эти годы он ни разу не позволял себе подобного. Просто не чувствовал потребности. Его окружали женщины — молодые, красивые и часто незамужние, но Кривицкий не обращал на них никакого внимания, даже не рассматривая их как объект симпатии. Считал, что его время давно прошло и он уже вне игры. Был этим доволен. Жил спокойно, тихо, размеренно, чувствуя себя при этом весьма комфортно. Тем более удивительным было то, как такое внезапное появление в его жизни этой женщины, как один взгляд её чертовски красивых зелёных глаз перевернули всю его мнимую стабильность с ног на голову и привнесли смуту и беспокойство в его размеренную жизнь. И сейчас он мается как юный мальчишка, боясь выйти из комнаты и столкнуться с ней взглядом. Боясь увидеть холод и пренебрежение в её глазах. Боясь того, что своим необдуманным порывом он разрушил хрупкое очарование их короткого знакомства. А может она вообще уже уехала? К чему Ирине оставаться здесь, наверняка метель уже успокоилась и она, к ее собственному счастью, могла сбежать от него как можно быстрее. Почти поверив в этот вариант развития событий, Кривицкий быстро провёл все утренние процедуры в ванной и стал спускаться вниз. Ещё на лестнице услышал звуки, доносящиеся из кухни и вдребезги разбивающие его удачную, хотя и нерадостную теорию. Не успев подумать как себя вести и что говорить, Геннадий Ильич оказался полностью обезоруженным перед открытой улыбкой и лучистым светом ясных глаз. Элвис, оторвавшись от миски с кормом, которую заботливо наполнила их гостья, подбежал к Геннадию и уткнулся носом ему в колено, заставляя хозяина оторваться от созерцания такой непривычной картины и потрепать себя за ухом. — Я тут похозяйничала немного, надеюсь, вы не против? — Ирина, уже переодевшаяся в свои синие джинсы и лёгкий бежевый джемпер, направлялась с кофейником к столу, на котором расположился аппетитный завтрак. Кривицкий смог лишь молча кивнуть, входя в кухню и усаживаясь на стуле, завороженно глядя на то, как Павлова продолжает накрывать на стол, и до конца не осознавая, что всё происходящее не плод его воображения, а самая настоящая реальность. Видеть, как эта женщина хлопочет с завтраком, что-то напевая себе под нос, смешно балансируя с тарелками в руках и забавно морщась, как безуспешно пытается сдуть со лба непослушную чёлку, с завидным упорством падающую обратно, как с сосредоточенным видом наливает ему кофе, было... приятно. Тепло. Очень странно и очень правильно. Так, будто это тот самый недостающий пазл, так остро необходимый этой кухне, этому дому, его жизни. Вновь испугавшись собственных мыслей, Геннадий тряхнул головой, загоняя их куда-то в глубины души, и, дождавшись, пока Ирина усядется рядом, принялся уничтожать незамысловатый, но очень вкусный завтрак. Павлова ни словом, ни взглядом не давала понять, что вчерашнее происшествие каким-то образом оставило след в её памяти. Она улыбалась и шутила, рассказывала какие-то истории, смеясь подкармливала наглого пса, требующего лакомный кусочек именно из её тарелки и, кажется, сводила Кривицкого с ума самим фактом своего существования, в реальность которого он до сих пор верил с трудом. С одной стороны Геннадий мог спокойно выдохнуть, вновь возвращаясь к приятному и ненавязчивому общению. С другой — её безразличие почему-то ранило, но это чувство он задавил в себе сразу, как только от него что-то неприятно сжалось внутри. Вызвавшись мыть посуду, Кривицкий думал о том, что сейчас она должна уехать. Солнце так ярко, предательски ярко светившее в окно намекало, что от вчерашней бури не осталось и следа. С остервенением вытирая тарелки, Геннадий спрашивал у Мироздания, почему этот дурацкий снег не мог идти ещё день, неделю, месяц, почему он вообще должен был заканчиваться. — У нас, кажется, проблема. Чуть не выронил тарелку из рук от тихого и почти нежного голоса за ухом, от ощущения близости Ирины, стоявшей за его спиной и щекочущей его шею своим дыханием, от такого почти до боли приятно царапнувшего "нас", так тепло, так нужно, так невозможно прозвучавшего из её уст. Геннадий медленно обернулся и увидел женщину, напряжённо всматривающуюся в пейзаж за окном. Почти с усилием заставил себя отвернуться от её лица и проследил за её взглядом. Не увидел в окне ничего, кроме белоснежных сугробов, сплошным полотном покрывающих его задний двор. — Снег закончился, но всё замело... Моей машины не видно даже со второго этажа... Дороги в город просто нет и я думаю, что 31 декабря вряд ли кто-то доберётся сюда, чтобы её расчистить. В общем... — ... сегодня вы уехать не сможете, — закончил за неё Кривицкий. — Похоже, нам придётся встречать Новый год вдвоём. Кажется, Мироздание Геннадия услышало. *** Ирина Алексеевна измеряла шагами площадь просторной кухни, прерывисто дыша и крепко прижав руки к груди. Не узнавая саму себя — сдержанную и спокойную в любых обстоятельствах, не позволяющую никому и ничему вывести себя из равновесия. Такую растерянную и взволнованную сейчас, в доме почти незнакомого мужчины, абсолютно не понимающую, как себя с ним вести. Ирина до конца не осознала, что произошло вчера вечером. Почему она сбежала, испугавшись... Чего? Внезапного порыва Геннадия? Своих пугающих мыслей? Или того, что ей всё показалось и она придумала себе то, чего нет? То, что ей бы хотелось, чтобы было? Совершенно глупые, неправильные, неуместные чувства. Опоздавшие лет на десять. Тогда она могла бы позволить себе хотя бы задуматься... Сейчас нет. Даже смешно размышлять об этом всерьёз. Смешно и нелепо. И все же острый всплеск ликования от осознания того, что сегодня она точно не выберется из этого дома, полоснул Павлову по сердцу. И улыбка сама тронула её губы, когда она решила приготовить ему... им завтрак. И внутри что-то непривычно затрепетало, когда она услышала его шаги на лестнице. Геннадий был сдержан и вежлив. Возможно даже слегка холоден, но быстро оттаял, с улыбкой поддерживая беседу, иронично шутя и не забывая нахваливать её скромные кулинарные способности. Конечно, она всё себе придумала! Конечно это было просто случайное касание рук и ничего больше. Конечно он наверняка уже ждёт, когда она избавит его от своего назойливого присутствия, спутавшего ему все планы. Осторожно затронула тему невозможности её ухода и Геннадий, кажется, с лёгкостью принял тот факт, что этот новый год они будут встречать вместе. Почему-то захотелось сделать для него что-то приятное, что-то хорошее, отблагодарить за гостеприимство. — А у вас ёлка есть? — Что? — Геннадий чуть не поперхнулся от удивления, войдя в дом с раскрасневшимися после выгула Элвиса щеками. — Ёлка, говорю, есть? Ну, обычная ёлка. Новый год, как никак. — Нет ёлки... Мы с Ритой... Я её не наряжал с тех пор, как дети маленькими были, — Геннадий уселся за стол, и Павлова поставила перед ним горячий чай. Как-будто в этом не было ничего удивительного. Как-будто так было всегда. — Мы, знаете, раньше всегда живую покупали. Огромную такую, пушистую... — И иголки потом до марта выметали. Они разом засмеялись, предавшись приятным воспоминаниям. Геннадий отпил чай, а Ира, воспользовавшись моментом, рассматривала его из под полуопущенных ресниц. Его волосы, чуть тронутые сединой. Сильные, крепкие руки. Его добрые и слегка уставшие, будто он не спал всю ночь, глаза. Почему-то показалось, что если бы сейчас он вновь прикоснулся к ней, она бы не вырвалась. Не убежала. А прильнула бы к нему со всей силы, укрываясь в его объятиях, даря ему своё тепло и согреваясь сама. — Всё в порядке? Тихий голос вырвал Ирину из её размышлений. Позабыв обо всём со своими глупыми фантазиями, она не заметила, как Геннадий допил чай и обеспокоенно вглядывался в её лицо. — Да... да, всё хорошо, — Ира теребила в руках кухонное полотенце, надеясь, что он не заметил её состояния. — Я просто думаю — Новый год ведь. Праздник. А у нас ёлки нет... Сдалась ей эта чёртова елка. Ира уже тысячу раз пожалела, что завела эту тему, но она понятия не имела, что ещё сейчас сказать и ляпнула первое, что пришло в голову. Заставив тем самым Геннадия крепко задуматься, о чем сейчас явно свидетельствовала складка, залегшая между его бровями. Через секунду, лицо мужчины прояснилось. — Ёлки нет. Но есть фикус! — Фикус? — Ирина не поняла, говорит он серьёзно или насмехается над ней. — Ну да, фикус. Чем не новогоднее дерево? На чердаке, кажется, должна быть коробка с игрушками... Я купил этот дом недавно, как только вернулся в Россию, и ещё не успел привести его в порядок. Не успев договорить, он вскочил со стула и быстрым шагом вылетел из кухни. Ирина облегченно вздохнула, бросив несчастное полотенце на стол, и, выровняв дыхание, вышла в коридор, где Кривицкий уже спускался с лестницы, держа в руках внушительных объемов коробку. Уверенно кивнув женщине в сторону гостинной, Геннадий со своей ношей направился туда, и Ирине больше ничего не оставалось, как последовать за ним. — Вот, — Кривицкий опустил коробку на пол и гордо на неё взглянул. — Нашёл. Будем украшать? На полу в комнате действительно стоял внушительных размеров фикус. Следующие несколько часов были наполнены весёлым смехом, шутками и взаимными подколами. Кривицкий решил подойти к делу со всей серьёзностью и помимо мишуры, дождика и лёгких шариков, не способных повредить растение, захотел пустить в ход старенькую, но всё ещё работающую гирлянду. Пытаясь закрепить её на высоких окнах и балансируя на стремянке, под взволнованное возмущение Павловой на тему того, что если он рухнет и переломается — к ним даже скорая не доедет, а сама Ира всего лишь сосудистый хирург и от травматологии далека, он только лишь заливисто смеялся и, кажется, не имел ничего общего с тем серьёзным и хмурым мужчиной, которым виделся ещё вчера. Оглядывая выполненную работу, Геннадий удовлетворенно улыбался, и Ирина не смогла сдерживать ответной улыбки. Он удивлял её снова и снова. С ним было легко, комфортно, спокойно, и Павлова совершенно точно не могла вспомнить, когда в последний раз испытывала похожие чувства. Обессилев от приятных хлопот, Ирина не возражала против того, чтобы обедом занялся наверняка не менее уставший, но всё ещё полный энтузиазма Геннадий Ильич, и он снова смог удивить её, на этот раз своими кулинарными способностями, пообещав при этом, что новогодний ужин он тоже берёт на себя. Похоже, что ему нравилось готовить и он давно не делал это для кого-то. Павловой казалось, что всё происходящее похоже на сказку. Она так давно не чувствовала по отношению к себе такой трогательной заботы и внимания, что даже не хотела размышлять о причинах, их вызывавших. Ещё вчера Геннадий виделся ей угрюмым и неразговорчивым мужчиной, скучным, серьёзным и занудным, а сейчас она чувствовала, будто знакома с ним всю жизнь. Откуда-то возникла мысль, что если бы Павлов обладал хотя бы толикой качеств, присущих Кривицкому, их брак был бы намного счастливее. И вслед за этим осознанием царапнуло ещё одно — что всё это когда-то получала другая женщина. Кажется впервые в жизни в душе Ирины зашевелилось чувство, смутно напоминающее ревность. И что-то в очередной раз сжалось внутри от понимания, что она не имеет на неё никакого права...