Цинь Су часто гадала, не произошла ли при её рождении какая-нибудь ошибка. Возможно, одна из служанок в особняке Цзиней родила ребенка в то же самое время, что и младшая сестра Цзинь Гуаншаня, её мать. И детей случайно перепутали. Но стоило Цинь Су взглянуть на своё отражение в зеркале, как становилось ясно: всё это пустые домыслы. Она была вылитой копией своей матери, славившейся в молодости своей красотой. Но эта красота совершенно не соответствовала ни темпераменту Цинь Су, ни её характеру. Не будь она настолько красивой, возможно, ей и разрешили бы оставаться тихоней, в роли которой девочке было гораздо комфортнее.
Но в семье Цзинь, где красота ценилась, пожалуй, даже больше, чем богатство, и лишь немногим меньше, чем власть, Цинь Су просто никогда не позволяли оставаться незамеченной. Люди трепали её за щёчки, брали за подбородок, приподнимая личико, гладили по волосам и повторяли матери, как повезло, что дочка пошла в неё красотой, — отец Цинь Су был достаточно влиятелен, так что ему прощали невзрачную внешность, — и что в будущем она обязательно составит выгодную партию. Возможно, даже с кем-то из Ланей. Сделав наконец то, чего Цзини безуспешно пытались добиться на протяжении вот уже нескольких поколений.
Несмотря на всё богатство и влияние семейства Цзинь, Лани — «эти дерзкие ублюдки», как однажды процедил её дядя, — никогда не были заинтересованы в заключении брачного союза. Они приветствовали политические и деловые союзы, — до определённой степени, — но только не те союзы, в которых их семьи оказались бы объединены более тесными связями. Даже мать Цинь Су, известная красавица, изначально предназначалась Цинхэн-цзюню, но отец братьев-нефритов влюбился в какую-то аспирантку с факультета политологии университета, в котором учился, и сразу же на ней женился, — остальные кланы даже и глазом моргнуть не успели. Так что дядя Цинь Су предложил руку её матери младшему брату Цинхэн-цзюня, Лань Цижэню, суровому и холодному человеку, в браке с которым её мать не особо была заинтересована. Как выяснилось, отсутствие интереса оказалось взаимным, потому как Лани вежливо отказались, заявив, что Лань Цижэнь не заинтересован в брачных узах. Позже до матери Цинь Су доходили слухи, что Лань Цижэнь влюбился в какую-то безродную выскочку из Илина, не обладавшую ни именитым родством с хотя бы одним из пяти кланов, ни чем-либо ещё достойным внимания, кроме остроумия и жизнерадостного нрава. Очевидно, эта девица выскочила замуж за кого-то, кто соответствовал её положению, а Лань Цижэнь так и остался холост.
Цинь Су всё чаще и чаще хотелось, чтобы у неё тоже ничего не было, кроме остроумия и живого нрава: ничего сколько бы то ни было важного, что требовало бы заключения брачных и политических союзов. Но все её желания оставались лишь пустыми мечтами. Во-первых, она не обладала вышеуказанным остроумием, и уж тем более её нельзя было назвать жизнерадостной. Кроме того, Цинь Су всегда знала, что её дядя просто ждёт, когда она достигнет совершеннолетия, чтобы заключить для неё союз со старшим из братьев-нефритов Лань. Поначалу Цинь Су не понимала, почему дядя считал, что она добьётся успеха там, где потерпела фиаско её мать. А потом, когда ей исполнилось лет десять, услышала, как дядя сказал: мол, наконец-то в семье появился кто-то, чей характер наверняка придётся по нраву Ланям. Цинь Су была тихой, скромной, милой, — всего этого явно не хватало всем остальным женщинам семейства Цзинь, особенно её матери.
Цинь Су тогда обиделась. По правде говоря, она не считала себя тихой, скромной или милой. Ей куда более подошло бы такое описание, как нервозность, боязнь толпы и склонность к подавленному состоянию духа.
И хотя сама она не хотела мириться с тем, что её ценность определяется способностью заключить выгодную партию в браке, впервые познакомившись с Лань Сичэнем, она была приятно удивлена. Именно тогда она поняла наконец причину, по которой другие кланы так жаждали заключить брачный союз с Ланями. Это действительно было хорошее вложение. Лань Сичэнь, конечно же, был лучшим представителем своего семейства, но любой род, имевший подобного отпрыска, должен обладать превосходным генетическим материалом.
А потом Цинь Су познакомилась с младшим из братьев-нефритов.
Ей было двенадцать. И её маленькое сердце ухнуло и провалилось куда-то, так никогда уже не восстановившись.
Лань Ванцзи был совсем не похож на Лань Сичэня. Он не располагал к общению. Не был ни милым, ни галантным. Не казался мудрее своих лет. Не был восхитительным сверхсуществом, рождавшимся единожды в поколении.
Нет, Лань Ванцзи был её родственной душой. Вот только всё то, за что характер самой Цинь Су считали тихим, скромным и милым, в Лань Ванцзи расценивали как молчаливость, холодность и высокомерие. Но Цинь Су сразу всё поняла. В первое мгновение, как увидела Лань Ванцзи, она признала его всем своим сердцем. Он тоже сторонился толпы, испытывал неловкость, когда с ним заговаривали, и явно сдерживал эмоции, которые сложно было выразить словами.
Цинь Су потребовалось несколько месяцев, в течение которых они то и дело пересекались на различных собраниях кланов, прежде чем она набралась смелости и подошла к нему.
Хотя нет, всё было не так.
Она не подошла к нему.
Она и дальше была бы счастлива, довольствуясь тем, что наблюдала за ним издалека.
Но на одной из вечеринок какой-то очень дружелюбный, — по-настоящему дружелюбный, — мальчик попытался завязать с Лань Ванцзи разговор. И Цинь Су впервые наблюдала, как Лань Ванцзи стоял и глядел на этого мальчика, словно олень, попавший под свет фар. Обычно когда кто-то незнакомый пытался заговорить с Лань Ванцзи, тот обрывал попытку кратким ответом, или, как случалось пару раз, просто уходил. Почему он ничего из этого не сделал сейчас, а просто глядел на этого мальчика, Цинь Су так и не поняла. Только почувствовала беспомощность Лань Ванцзи так, словно свою собственную. Поэтому, вопреки всякому чувству самосохранения, подошла и притворилась, что случайно наткнулась на мальчика и пролила на него свой сок. Цинь Су было стыдно за свой поступок, но это стоило того, только чтобы увидеть выражение облегчения на лице Лань Ванцзи, когда мальчишка, расплывшись в улыбке, отмахнулся от её извинений и ушёл со словами «О, не переживай, это всё легко отмоется». Они оба смотрели вслед уходящему мальчику, со смешанным чувством недоверия и даже зависти: вот бы и им с такой же лёгкостью воспринимать этот мир! Мальчику на вид было лет восемь, не больше, и он был убеждён, что большое пятно от вишнёвого сока, расплывавшееся сейчас на его белой рубашке, можно просто взять и смыть.
Когда она, наконец, повернулась к Лань Ванцзи, тот не улыбнулся, но она была уверена, что улыбка притаилась в уголке его губ. Тогда она улыбнулась сама будто бы в ответ и нерешительно сказала:
— Я Цинь Су.
Он кивнул и в свою очередь немного нерешительно ответил:
— Лань Ванцзи.
И её бедное сердечко окончательно и безоговорочно погрузилось в пучину любви.
***
— Блять, блять, блять!!!
— Звони посильнее, детка. Прямо у его уха.
— Очнись, Вэй Ин! Давай, очнись уже! Возвращайся!!! — слышит Вэй Усянь взволнованный голос брата.
Когда он окончательно приходит в себя, то видит прямо перед собой глаза Цинь Су. Это странное чувство: только что он смотрел на мир её глазами, а теперь смотрит в них.
Прежде чем он успевает открыть рот и что-то сказать, Цзян Чэн отдёргивает от неё руки.
— Нет! — кричит Вэй Усянь, глядя, как её силуэт подёргивается дымкой и исчезает.
— Да! — орёт в ответ его брат, на всякий случай похлопывая его по щекам.
Вэй Усянь сердито поворачивается к Цзян Чэну, который отпрянув назад с того места, где до этого стоял на коленях, заметно оседает на пол.
— Блять, ты никогда больше этого не сделаешь! — говорит Цзян Чэн, опустив голову.
— О, ещё как сделаю! — отвечает Вэй Усянь, хватая Цзян Чэна за подбородок и заставляя поднять голову.
— Вэй Ин, — слышит он голос с другой стороны, где сидит на коленях Вэнь Цин.
Прежде чем повернуться к ней, Вэй Усянь хватает брата за руку, которая сейчас холодная как лёд.
— У тебя идёт кровь из носа, — говорит Вэнь Цин.
— Что? — хмурится он.
А потом и сам чувствует.
«Кровь из носа» — это самое безобидное из возможных описаний того, что происходит. Кровь течёт по его рту и шее, впитывается в рубашку, которая, по счастливому совпадению, и так красная.
Вместо того, чтобы дать ему в руки зеркало, Вэнь Цин начинает сама вытирать ему кровь полотенцем.
Вэй Усянь смотрит на неё, и взгляд его смягчается. Вэнь Цин едва заметно качает головой, взглядом указывая на Цзян Чэна.
Вэй Усянь по-прежнему сжимает руку брата, которая, по счастью, начинает теплеть. Повернувшись к Цзян Чэну, он мягко тянет его за эту самую руку.
— Прости.
Цзян Чэн поднимает голову, и в его глазах по-прежнему можно заметить страх.
— Ты никогда больше этого не сделаешь.
О, как раз наоборот. Вэй Усянь совершенно точно попробует ещё раз. Но сейчас не время говорить об этом Цзян Чэну.
— Хорошо, хорошо. Ладно, прости. И не смотри на меня так, я в порядке.
Цзян Чэн по-прежнему сердит. Он забирает полотенце у Вэнь Цин, чтобы вытереть остатки крови с шеи Вэй Усяня.
— Какое, блять, «в порядке», ты, идиот! Если бы всё продолжилось, она бы убила тебя!
— Она бы этого не сделала.
— Ладно, хорошо. Тебя убила бы «Эмпатия».
— «Эмпатия» меня не убьёт.
— О боги! Ты собираешься сделать это снова! — Цзян Чэн замирает с окровавленным полотенцем в руках.
Вэй Усянь прикрывает глаза и глубоко вздыхает.
А когда открывает глаза, видит, как Цзян Чэн собирается разразиться каким-то ультиматумом. Который Вэй Усянь заранее готовится оспаривать.
Но их перебивает Вэнь Цин.
— Да, он собирается сделать это снова. И мы будем здесь, рядом с ним. Разве не так, детка?
Проходит несколько мгновений, прежде чем Цзян Чэн переводит взгляд на жену. Они обмениваются взглядами, каждый из которых Вэй Усянь прекрасно понимает.
— Ладно, — говорит наконец Цзян Чэн, после чего снова смотрит на Вэй Усяня. — Но в следующий раз нам понадобится какое-нибудь подкрепление, чтобы ты, блять, не отдал концы!
— Хорошо. Я что-нибудь придумаю, — соглашается Вэй Усянь.
***
— Итак, что ты видел? — спрашивает Цзян Чэн уже позже, когда они жадно поглощают еду, предусмотрительно заказанную Вэнь Цин.
Вэй Усянь обдумывает, что именно сказать.
— Она вернула меня намного раньше во времени, чем я ожидал.
Да, намного раньше.
Он не вдаётся в подробности, потому что это кажется личным.
Слишком личным.
Она хотела, чтобы Вэй Усянь увидел.
Увидел и понял, почему и как давно она любила своего мужа.
***
Этой ночью Лань Чжань возвращается слишком уставшим, поэтому, когда они ложатся, просто обнимает его.
И Вэй Усянь тихо спрашивает:
— Ты помнишь, когда мы впервые встретились?
— Хм.
Что ж, ладно. Вэй Усянь и так знает наверняка, что ответил бы Лань Ванцзи.
— А вот и не знаешь, — уверенно говорит он. — Мы впервые встретились на домашней вечеринке. Я пялился на тебя, ты поймал меня за разглядыванием и недовольно посмотрел в ответ, типа «Да, я горяч, сучка. Хватит пялиться».
Он слышит тихое фырканье, смешок, отдающийся в груди его мужа. Но Лань Ванцзи не говорит ничего, чтобы опровергнуть эти слова.
Вэй Усянь поднимает голову и смотрит на мужа.
— Я знаю, что пока был подростком, нечасто посещал собрания кланов, но мне кажется странным, что мы ни разу не пересеклись до встречи в медицинском колледже.
— Хм. — снова хмыкает Лань Чжань.
Вэй Усяню становится немного спокойнее. Выходит, Лань Чжань тоже не помнит той встречи с ним. Вэй Усянь знает, что забывчив, и едва ли мог вспомнить тех, кого встретил в нежном юном возрасте. Но ему хочется думать, что он никогда не забыл бы Лань Ванцзи, если бы встретил его хоть раз. Особенно учитывая, сколько значения придавала Цинь Су обстоятельствам этой встречи. Главным образом потому, что именно тогда она впервые заговорила с Лань Ванцзи, но всё же. Увидеть себя там, в её воспоминании, — это было...
— Ты никогда не видел меня до медицинского колледжа, не так ли, Лань Ванцзи? — напрямую спрашивает он.
— Видел, — отвечает наконец Лань Чжань.
Сердце Вэй Усяня пускается вскачь.
— Когда? — спрашивает он.
Лань Чжань смотрит на него, и по какой-то причине глаза его мерцают.
— Ты был маленьким. Лет семь, может быть, восемь. Пытался заговорить со мной, будто не видел, что я не разговариваю с посторонними.
Блять.
— Я раздражал тебя.
— Ты немного пугал своей настойчивостью. Обычно моей холодности оказывалось достаточно, чтобы отбить у людей желание говорить со мной. Но ты, похоже, не понял этого намёка.
— И что случилось потом? — спрашивает Вэй Усянь.
Лань Ванцзи пожимает плечами.
— По счастью, кто-то пролил сок на твою рубашку.
— Ханьгуан-цзюнь! Что значит «по счастью»?
Лань Ванцзи улыбается.
— Двенадцатилетний я не смог бы с тобой справиться. Пролитый сок и испорченная рубашка стали необходимой отсрочкой.
— Мне пришлось покинуть вечеринку? — продолжает расспрашивать Вэй Усянь. Неужели Лань Ванцзи не помнит, что именно тогда началось его знакомство и дружба с Цинь Су?
Лань Ванцзи качает головой.
— Когда я увидел тебя позже, на тебе был шарф твоей сестры, так искусно прикрывающий пятно, что никто бы и не догадался. А ты общался с группой детей, будто ничего не случилось.
— Цинь Су тоже была там? — спрашивает Вэй Усянь, потому что, судя по тому, куда свернул разговор, остаётся неясным, расскажет ли об этом Лань Чжань, если не спросить напрямую.
Лань Ванцзи вопросительно смотрит на него.
— Мне просто интересно, — поясняет Вэй Усянь. — Если ты с детства дружил с ней, была ли она там.
Лань Ванцзи, похоже, задумался.
— Возможно. Она с ранних лет была моей спутницей на подобных собраниях, так что, думаю, и на той она была где-то рядом.
Не похоже, что Лань Ванцзи намеренно увиливает от ответа. Скорее, он и правда не помнит.
Вэй Усянь снова опускает голову на грудь мужа, чувствуя, как сердце немного щемит.
Похоже, история Цинь Су куда сложнее, чем он предполагал.
